Текст книги "Глори и Ко"

Автор книги: Вячеслав Шторм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

И, что самое интересное, незнакомка не представилась, сказав только, что она – дочь барона Хью де Гиза из Нексии. Жителям Гая, понятно, это имя ничего не говорило, а вот я его прекрасно слышал. Хью де Гиз, более известный под прозвищем "Держи карман шире", был известным рыцарем-грабителем и его казнили в Нексии лет за сто пятьдесят до моего рождения.

Естественно, рассказывать все это Юдмилле и бургомистру я не стал. Вместо этого наша четверка поохала над историей, поблагодарила и, по определению Бона, "пошла в баню". До сих пор не пойму, кстати, что в этом словосочетании так рассмешило парня. Или он счел смешным рассказ? Мне вот было далеко не так весело. Сначала – человек в хламиде, потом – прекрасная женщина. Ей-богу, если в какой-нибудь дыре объявится Большой Волосатый Ы и примется жаловаться, что его в Спящих Дубравах обрили наголо, я не так уж удивлюсь. Впрочем, Большой Волосатый Ы не умеет говорить, и это обнадеживало. Хотя и не особенно...

После того, как вся наша компания привела себя в порядок, Глори напомнила, что неплохо было бы пополнить продуктовые запасы, поскольку, если капитан "Любимца волн" ничего не напутал, от океана нас отделяли по меньшей мере дюжина дней пути. А уж когда заговорили о пути, то я обратил внимание на то, что мы очень приблизительно представляем дальнейший путь. Конечно, можно было бы расспросить жителей Гая, но тут глазастый Римбольд кивнул на противоположную сторону улицы.

– А причем здесь хримтурс? – недоуменно пожал плечами Бон. В ответ гном возвел очи горе и тяжко вздохнул.

– Ну? – требовательно спросила девушка.

– О Пругг Тяжкий Молот, зачем ты дал людям глаза! – еще более тяжко вздохнул Римбольд. – Они же все равно ими не пользуются!

– Вывеска! – наконец, дошло до меня.

Гном широко зевнул, всем своим видом говоря: "Ну, наконец-то!"

И действительно, весьма высокий одноэтажный дом, с крыльца которого сошел привлекший внимания Бона хримтурс, имел скромную деревянную вывеску. Подойдя ближе, мы прочитали следующее: "Никон, мастер-картограф. Милости просим".

– А что, это мысль, – признала Глори. – Подробная карта земель по эту сторону Внутреннего моря нам бы не помешала.

Но, несмотря на вывеску, дверь дома оказалась закрытой. На наш стук тоже никто не ответил.

– Простите, почтенные, – обратился Бон к седовласой паре, судя по всему, совершающей послеобеденный моцион. – Не подскажете чужеземцам, есть ли в этом прекрасном городе картографы?

– Картографы? – изумился мужчина. – Но вы стоите прямо на пороге лавки картографа, юноша.

– Совершенно верно, – сверкнул белозубой улыбкой наш игрок. – Но она, видите ли, закрыта. Впрочем, я неверно выразился. Нет ли в городе других картографов?

– Нет, – пожала плечами дама. – По крайней мере, я живу здесь уже сорок семь лет, и кроме Никона никаких картографов не видела. Впрочем, карты меня совершенно не интересуют, если только они не игральные.

На Бона стало приятно смотреть. Он тут же согласился со своей собеседницей, наговорил ей кучу комплиментов (чем вряд ли сильно обрадовал ее спутника, судя по тем взглядам, которые он кидал на парня), и, кажется, был близок к приглашению в гости, но тут седовласый джентльмен с облегчением вздохнул:

– Ага, а вон и Никон идет, – а потом потянул свою жену за руку: Кенни, жизнь моя, эти господа, я уверен, весьма заняты. Да и нам уже пора.

И пара степенно удалилась, перед этим вежливо попрощавшись. Правда, мужчина произнес свое "всего доброго" таким тоном, будто был уверен: его благосостояние и душевное равновесие напрямую зависит от того, на каком расстоянии Бон будет находиться от его дражайшей половины. А когда они уходили, я слышал, как он выговаривал женщине что-то по поводу "глупых карт".

– Ревнивый болван! – вынес категоричный вердикт парень, как только супруги скрылись из глаз. – Как только такую чудесную женщину угораздило связать с ним свою судьбу?!

– Ну что такого, если мужчина любит свою жену? – невинно осведомилась Глорианна.

– Любит! – фыркнул Бон. – Скажи уж, "относится к ней, как к своей собственности", это будет вернее.

– И это его право, – рассудительно вставил я. – Кстати, мне показалось, что она не имела ничего против.

– Да, но он не любит карты!

Последний аргумент, похоже, был для Бона принципиальным. По крайней мере, произносил он его таким тоном, будто муж Кенни по выходным истязал грудных младенцев.

Дальнейшему спору помешал звучный голос:

– Чем могу быть полезен?

Обернувшись, мы увидели уже знакомого нам хримтурса.

– Нет, благодарю вас, – кивнула Глори. – Мы ожидаем картографа.

Хримтурс улыбнулся, достал из кармана ключ и отпер дверь:

– Прошу.

– Вы картограф?

– Совершенно верно. А что, не похож?

Никон – если это и вправду был он – улыбался во весь рот, откровенно наслаждаясь произведенным эффектом. Да и то сказать, все мы привыкли к хримтурсам в роли строителей, лесорубов, плотогонов, даже солдат – одним словом, тех профессий, где могут найти применение их изрядные рост и сила. Но хримтурс-картограф? Это и вправду было весьма необычным.

– Семейный бизнес, – подмигнул нам Никон. – И, поскольку я тут единственный представитель своей профессии, совершенно без конкуренции. Так чем я могу быть вам полезен?

– Нам нужна карта.

– Догадываюсь. Странно бы было, если бы вы пришли к картографу за куском сыра.

Нет, этот парень мне откровенно нравился. А еще говорят, что у его племени отсутствует чувство юмора.

– Видите ли, мы прибыли из Рохета и направляемся к океанскому побережью. Да вот беда: в ваших местах никто из нас прежде не бывал, посему мы боимся заплутать.

Никон фыркнул. Да, объяснение оказалось не ахти, но другого я придумать не смог.

– Что ж, прошу.

Хозяин проводил нас в комнату, представляющую собой демонстрационный зал. Все стены ее покрывали различные карты: большие и маленькие, рисованные и чеканные, на коже, пергаменте, бумаге, металле. Иные, как я заметил, выглядели как настоящие произведения искусства и, должно быть, стоили уйму денег. Два солидных, под стать хозяину, стола тоже были завалены образцами, в углу пристроился обширный стеллаж с тубусами на любой вкус.

Мы с интересом рассматривали все это многообразие минут десять, а потом Глори указала пальцем на висящий перед ней лист пергамента в деревянной рамке за стеклом:

– Пожалуй, вот такую.

– Неплохой выбор, – похвалил ее картограф. – Одна из моих последних работ. Указаны все реки, крупные дороги, а также города и поселения с количеством жителей более ста. Нарисована водостойкой краской моего собственного изобретения. Что касается масштаба...

– А что касается цены? – не слишком вежливо перебил хозяина Римбольд.

– Весьма приемлемая. Всего двенадцать роблоров вместе с футляром из первосортной телячьей кожи.

Хм, не сказал бы я, что к такой сумме применимо слово "всего", пусть даже кожа действительно первосортная. Впрочем, я никогда раньше не интересовался стоимостью подобных изделий, а поскольку Глори даже не пыталась торговаться, то вроде бы нас не собирались надуть. Ну, если только самую малость.

Аккуратно завернув нашу покупку и выдав девушке сдачу, Никон вопросительно посмотрел на нас:

– Желаете что-нибудь еще?

– Нет. А впрочем... Скажите, уважаемый Никон, вы продаете только свои собственные карты?

– Нет, что вы, – замахал руками тот. – У меня есть ученик, толковый парнишка, но даже вдвоем мы никогда бы не выполнили и половины того, что вы видите перед собой. Я состою в Гильдии картографов и регулярно получаю все новинки, изготовленные моими коллегами из других городов. Ну и сам, разумеется, посылаю им свои. И потом, я ведь не только торговец, но и собиратель. В моей коллекции есть карты, изготовленные пять-семь сотен лет назад, и даже раньше!

– Очень интересно. А нет ли случайно среди них экземпляра, изображающего место... возможно, остров, называемый Спящие Дубравы.

Лицо хримтурса заметно вытянулось.

– Ну и дела. За последнюю неделю вы – уже вторые, кто спрашивает меня о нем. А до этого я даже не подозревал о его существовании.

Та-ак, становится все интереснее.

– Это была очень красивая человеческая женщина? – быстро спросил Бон.

– Ну, полагаю, что вы могли бы назвать ее красивой, – с неуверенностью в голосе протянул картограф. Все время забываю о том, что он не человек. Надо сказать, что хримтурсы – единственные из известных мне разумных существ, которые категорически против межвидовых связей. Может, из-за разницы в размерах? Как бы там ни было, а сказанное Никоном подразумевало, что наша таинственная незнакомка – это что-то.

– И она расспрашивала о Спящих Дубравах?

– Не столько о них, сколько о картах, их изображающих. Сказала, что тоже собирает редкие экземпляры. Для меня же был неприятной неожиданностью тот факт, что я не мог ей помочь. Профессиональная гордость, знаете ли. Я, между прочим, далеко не последний в своей профессии!

– Охотно верим, – поспешила успокоить разволновавшегося картографа Глори. Да, видно этот инцидент и вправду здорово его задел.

– Поскольку женщина любезно согласилась обождать, я справился в своем каталоге, – продолжал Никон, успокоившись, – и узнал, что на одной редкой древней карте из моей коллекции есть остров с таким названием.

– И вы продали ей эту карту?

– Обижаете, сударь. Я же говорю, карта была древняя, и притом – из моей коллекции. Конечно, женщина хотела ее приобрести, но я решительно отказался. Поэтому она купила обе имевшихся у меня копии, и мы распрощались.

– Значит, у вас остался лишь оригинал, который не продается?

– Конечно, нет. Вся моя коллекция тщательно продублирована, ведь некоторые экспонаты в ней очень старые и ветхие, да и потом упускать возможного клиента только из-за того, что вовремя не преодолел свою лень... Разумеется, я сразу же достал оригинал и сел за новую копию. Как раз сегодня утром закончил.

– Та-ак, – многозначительно протянула девушка и вновь развязала кошелек.

Глава XIII

В которой рассказывается о том, что много хорошо – уже нехорошо,

а также о том, как полезно иногда заходить в незнакомые храмы

– Киска!

Глорианна с радостным возгласом кинулась к упитанной серой кошке, с царственным видом переходящей дорогу. У нашей принцессы всевозможные мурлыкалки – слабое место. Вообще-то, я кошек тоже люблю, но до Глори мне далеко: она просто не способна пройти мимо усато-полосатой зверюшки и не облизать ее от ушей до хвоста. Нет, я это, конечно, фигурально выражаясь, но если честно, то меня частенько просто зависть берет. С другой стороны, каждый имеет право на маленькие причуды. Кошки – это еще ничего, Бон тут недавно рассказывал про одного своего знакомого, который бабочек собирает. Представляете?

Ну, так вот, Глори гладила кошку, чесала ее за ушами и засыпала ласковыми словечками, а мы с Лакой стояли рядом и тихо ревновали. Бон сразу по приезду в город подался по игорным домам, Римбольд отправился изучать достопримечательности (он заявил, что половину зданий Старого города возводили в незапамятные времена гномьи архитекторы. И если он не посетит этих почти святых мест, то не простит себе этого до конца дней), а Изверг к кошкам относится абсолютно спокойно. Серая принимала ласки как нечто само собой разумеющееся. Мне даже показалось, что на ее мордочке промелькнуло что-то вроде: "Как же вы мне все надоели!"

– Ой, еще одна!

На этот раз внимание девушки привлек котенок не больше месяца от роду очаровательный коричневатый комок пуха с огромными голубыми глазищами. Этого, как видно, еще не загладили окончательно: стоило Глори поднести к нему руку, как малыш тут же замурлыкал и перевернулся на спину, подставив ей толстенькое брюшко.

– Ты только посмотри, какая прелесть!

Девушка была просто счастлива. Я тоже не удержался и осторожно погладил малыша. Лака наградила меня красноречивым взглядом, который должен был объяснить, что я паршивый ренегат и она на меня обиделась, и повернулась к Извергу за сочувствием.

– Ну надо же! Там еще двое!

Глори явно собралась потискать немного и этих, но тут у нас за спиной послышалось вежливое покашливание. Мы обернулись и увидели почтенного пожилого лепрехуна.

Хорошо, что с нами Римбольда нет!

Гномы и лепрехуны – дальние родственники, но друг друга на дух не переносят. За время нашего путешествия Римбольд неоднократно презрительно отзывался о "паршивых сапожниках", а однажды, когда Бон его особенно допек, обозвал парня "лепрехунов сын". К его глубочайшему разочарованию и возмущению тот на страшное оскорбление даже не отреагировал, чем дал бородатому повод для категорического вердикта: люди – еще большие кретины, чем он думал.

– Я прошу прощения, милая барышня, но если вы будете гладить всех местных кошек, то, боюсь, натрете на своих ручках мозоли, – проговорил лепрехун и приподнял шляпу. – Падрик, для друзей – просто Падди.

Мы тоже представились, а потом Глори спросила:

– Неужели в Ай-Ту-Дорре так много кошек?

Падрик усмехнулся, уминая пальцем табак в коротенькой трубочке:

– А уж это кому как. Что по мне, то когда я за час встречаю их три-четыре дюжины...

– Ничего себе! – сказали мы хором.

– Я так понимаю, что вы у нас впервые, – улыбнулся лепрехун, выпустив красивое густое колечко дыма. – Не сочтите за бестактность, где вы остановились?

– В "Кошачьем лукошке", – ответил я и вспомнил, как нас поначалу восхитило название гостиницы. Не знаю почему, но сейчас оно нравилось мне не так уж сильно. Нет, особой подозрительностью я никогда не отличался, но когда видишь табличку на соседнем доме с надписью "Муррова улица"... Как говаривала моя мудрая матушка: "Много хорошо – уже нехорошо".

– О, так это прямо напротив меня! – восхитился Падрик. – Не откажите в любезности, посетите мой скромный дом. У нас здесь нечасто бывают гости из других стран.

– Что ж, почему бы и нет, – улыбнулась Глори. – Особенно если у вас найдется выпить чего-нибудь прохладного.

– Да, летом у нас жарковато, – согласился лепрехун. – Я как сюда перебрался, только на пятый год почувствовал себя нормально. Прошу.

М-да, уж не знаю, как там насчет часа, но по дороге к дому Падрика, которая заняла минут пятнадцать, я попытался ради интереса посчитать попадающихся навстречу кошек. Сбился на третьем десятке. Рыжие, серые, бурые, пятнистые и полосатые, большие и маленькие... Общее только одно – все на диво упитанные и ухоженные. Ах, да, еще одинаковым было отношение к ним горожан: почтительное и, хотя это и бред, слегка испуганное. Нет, я серьезно. Прямо на перекрестке мы стали свидетелями такой картины: из-за угла выехала телега, доверху загруженная корзинами. Бородатый возница засмотрелся на симпатичную девушку в окне второго этажа нашей гостиницы и не заметил, как прямо наперерез ему трусит матерый рыжий с белым котяра. Расстояние сокращалось, но кот не обращал на телегу никакого внимания. Он улегся прямо посередине дороги и принялся не спеша вылизываться. Я уже собирался крикнуть ему, или хотя бы спугнуть глупого зверя, но тут бородатый наконец-то оторвался от красотки и взглянул на дорогу. Ей богу, он побледнел, как свежепобеленная стена, и с проклятием дернул за вожжи так, что запряженный в телегу драконозавр за малым не встал на дыбы. Колесо остановилось на расстоянии локтя от рыжего бока. От резкого движения верхняя корзина упала прямо на проходившего мимо разодетого мужчину средних лет.

– Ах ты, олух! – возмутился он, поправляя помятое перо на шляпе. – В какой кружке ты утопил свои глаза, злодей?!

– Простите, господин, – залепетал возница. – Я случайно...

– Случайно! – передразнил его франт, пиная злополучную корзину. – Это что же получается, ты, разгильдяй, по сторонам глазеешь, а кошкам следить, чтобы на них не наехали? Счастье твое, что все обошлось!

– Да, да, конечно! – запинаясь, бормотал бородатый. – Я сегодня же принесу благодарственные и искупительные жертвы Р'Мяфу, не сомневайтесь...

Франт презрительно фыркнул и пошел прочь, опираясь на роскошную трость с резным набалдашником. В виде кошачьей головы, разумеется.

– Видали? – усмехнулся лепрехун. По-моему он получал искренне удовольствие от созерцания наших с Глори лиц. – Кстати, мы пришли.

Как я и ожидал, дом Падрика был двухэтажным. На первом этаже располагалась обувная мастерская, на втором – жилые комнаты. Хозяин категорично потребовал, чтобы мы переобулись в мягкие домашние шлепанцы, усадил в удобные плетеные кресла, а сам скрылся в мастерской с нашей обувью. Впрочем, вернулся он через пару минут и торжественно вручил нам наши сапоги – начищенные до блеска.

– На вашем левом нужно было подбить каблук, молодой человек, обвиняюще обратился он ко мне. На его добродушном лице, обрамленном седыми бакенбардами, явственно читалось неодобрение.

Я развел руками, признавая его правоту. Кстати, я признаю обувь только лепрехунской работы. Надежней и удобней в целом свете не сыщешь. Что бы там не говорил Римбольд, но если бы все подходили к своему делу так же, как они тачают сапоги, мир был бы куда лучше.

Хозяин тем временем сноровисто накрыл маленький столик, выставил на него кувшин с холодным лимонным напитком, кубки, тарелку с хлебом, сыром и фруктами.

– Последний герцог Ай-Ту-Доррский скончался лет двадцать назад, и с тех пор правит его супруга Белисинда, – начал он свой рассказ. – В общем-то, правит не лучше и не хуже, но, как вы, наверное, поняли, у почтенной вдовушки ба-альшой заскок.

– Кошки, – хором заключили мы с Глори.

Падди кивнул:

– Сколько их в герцогском палаццо, этого, наверное, не знает и сама Белисинда. Уж не меньше трех сотен, это точно. И среди всех этих мурлык всех размеров и мастей был один, совершенно особенный. Чтоб все матери так любили своих детей!

Так вот, кота этого звали Мяучин, что значит на каком-то древнем языке "Повелитель всех мяукающих". И так от природы не маленький, котик был настолько чудовищно раскормлен, что даже не мог ходить. Кроме шуток, ему даже миску – само собой, золотую, усыпанную алмазами – подсовывали прямо под морду, а потом убирали. Естественно, в конце концов, бедный зверь просто подох от ожирения.

– Представляю, что тут началось, – покачала головой девушка.

– Ой, и не говорите! – подхватил лепрехун. – Герцогиня объявила полугодовой траур, закрыла все увеселительные заведения и обязала каждого третьего жителя герцогства, независимо от расы, пола и возраста, в знак скорби обрить голову. Меня, к счастью, сей жребий минул, а вот соседке не повезло. Какие локоны пропали, э-эх! И какие вопли были, пока ее стража к храму тащила, где жрецы дожидались и цирюльник с бритвой. Им-то, жрецам, хорошо, они и так лысые, что твоя коленка...

Ладно, полгода народ кое-как выдержал, но потом стало еще хлеще. Белисинда объявила Мяучина последним земным воплощением великого бога Р'Мяфа Мягколапого, покровителя Ай-Ту-Дорра, построила ему роскошную гробницу, возродила древний культ поклонения с обязательным еженедельным жертвоприношением рыбы и сметаны, и так далее. Но вскоре ей и этого показалось мало, и тогда она не нашла ничего лучше, как канонизировать всех кошек поголовно! Представляете? Теперь преступлением стало не только обидеть любую хвостатую бестию, но и просто запретить ей делать все, что душе угодно. В стране начался настоящий кошачий террор.

– И народ это терпит? – я ушам своим не верил.

Падрик пожал плечами:

– А что нам еще остается, скажите на милость? Устраивать ради такой ерунды революцию? Штурмовать с кухонными ножами и граблями палаццо, забитое гвардейцами? Нет, молодой человек, мы уж лучше будем приносить кошкам жертвы и уступать им дорогу. В конце концов, кошка – далеко не самое неприятное создание... Кстати, насчет уступать дорогу: незнание приезжими законов не освобождает их от ответственности. Даже наоборот. Там, где местный верующий может отделаться искупительными жертвами или постом, пришлого, чего доброго, обвинят в подрывании священных устоев. Я, разумеется, не призываю вас сломя голову бежать в храмы Р'Мяфа, но сами понимаете...

Что же мы должны понимать, так и осталось для нас тайной. На улице, как раз напротив окон мастерской, внезапно грянул такой взрыв воплей, свиста, грохота и прочих неблагозвучных звуков, что у меня заломили зубы.

– Ох-хо, неужели опять погром? – страдальчески протянул Падрик.

Лепрехунские погромы – отдельное явление. Не то чтобы родственников гномов все прочие существа так уж ненавидят (самих гномов, между нами говоря, любят куда меньше), просто этот обычай уходит в глубину эпох. Кому и по какому поводу это в первый раз в голову взбрело – неизвестно, говорят, что чуть ли не мифическому королю Дроздофиллу, прадеду Зензириты Салийской и заядлому путешественнику, основавшему орден Разведчиков. Но это случилось и, на радость гномам, а также всем любителям погреть ручонки на чужом добре, возникла установка: лепрехунов надо громить. Нечасто, но надо. Для порядка, отдохновения и прочего.

– По-моему, там кричат что-то типа "богохульник" и "казнить", поспешила успокоить нашего гостеприимного хозяина Глори.

Лепрехун, кряхтя, поднялся из кресла.

– Посидите пока здесь, а я схожу и посмотрю, что там такое.

Вернувшись через минуту, Падди облегченно махнул рукой:

– Ничего страшного. Типичный пример того, о чем я вам только что говорил. Какой-то приезжий молодой человек на Площади Вертикальных Зрачков пнул кошку. К его счастью, с кошкой ничего не случилось.

– И что с ним теперь будет? – поинтересовался я.

– Как это "что"? Повесят, разумеется.

Ну ничего себе! "К счастью", значит? А если бы случилось?

– А что это за Площадь Вертикальных Зрачков? – опередив меня, спросила Глори.

Лепрехун снова махнул рукой:

– А, вы до нее немного не дошли. Городской центр развлечений. Ну, знаете, театры там, зверинец, игорные дома...

Мы с девушкой переглянулись и хором протянули:

– Та-ак...

– Не-нельзя ли немно-го, нем-ного помедленее-ее?!

Похоже, лепрехун сам был не рад, что увязался с нами показывать дорогу. Драконозавры взяли с места в галоп, и Падрику ничего не оставалось делать, как, вцепившись в мой пояс, возносить молитвы Р'Мяфу. Наш путь лежал прямо к палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских.

На счастье, многочисленные кошки, встречающиеся по дороге, были достаточно разумны, чтобы не лезть под лапы Изверга и Лаки. На этот раз даже лепрехун вкупе с врожденным расположением Глорианны их бы не спасли.

Дорога к палаццо вела через Старый город – скопление храмов, маленьких магазинчиков, торгующих антиквариатом и замечательных строений пресловутой гномьей работы, утопающих в зелени. Что у меня за судьба такая: как только выдается случай полюбоваться достопримечательностями, ввязываться в очередное приключение?!

Впрочем, роптал я про себя.

К чести Падрика сказать, он пытался не только не свалиться со спины Изверга, но и по мере сил просветить меня.

– Слева от нас будет... был дом всемирно известного поэта Гленниуса, может, читали... ой! Ста-старая брусчатка, будь она про... я хотел сказать, благословенна-а! Может, все-таки, немного сбавим темп? Ладно, это я так, на всякий случай...

– А что там за грандиозное здание с золотым куполом? – поинтересовался я, чтобы не показаться неблагодарным варваром.

– Где? Ах, это! Главная святыня столицы – кафедральный собор Р'Мяфа. Кстати, сегодня ведь большой праздник – Великое Лапоположение.

Вблизи собор и впрямь производил впечатление. Высоченный, сложенный из огромных плит покрытого позолотой песчаника, с цельнозолотым (так мне, по крайней мере, показалось) куполом. Собор окружала величественная колоннада, а перед входом возвышалась по меньшей мере пятиметровая статуя хвостатого мужчины с лицом, в котором причудливо перемешались черты человека и кошки. Так вот ты какой, Р'Мяф Мягколапый!

Мы чуть-чуть не успели. Как только драконозавры поравнялись с углом собора, как из дверей повалил празднично одетый народ, размахивая букетиками кошачьей мяты и распевая нечто, что я классифицировал как священные гимны.

– Вот ведь не везет! – в сердцах стукнул себя по ладони лепрехун. Шествие уже началось. По традиции Лапоположенного Избранника должны на руках принести прямо в палаццо, где он отужинает с герцогской семьей. Теперь это часа на три. Впрочем, особенно не волнуйтесь. Вашему другу сначала должны предъявить официальное обвинение, потом – суд, так что казнь состоится никак не раньше завтрашнего утра.

– А может, прорвемся? – с надеждой протянула Глори. Падрик замахал руками:

– И думать забудьте, барышня! Нет страшнее греха, чем противиться воле Р'Мяфа. В лучшем случае нас просто разорвут на клочки.

Я только-только начал представлять себе худший случай, как наш провожатый воскликнул:

– Смотрите, они выходят!

Действительно, двери собора широко распахнулись, и в проеме показались четверо бритоголовых жрецов, несущих на плечах резной паланкин из черного дерева. Все верующие тут же простерлись ниц; Падди, сидящий на спине Изверга, а потому – лишенный такой возможности, благоговейно сложил ладони перед грудью.

Жрецы тем временем продвигались вперед. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:

– Дорогу Лапоположенному! Слава Избраннику!

Наконец, четверка остановилась на последней ступеньке. Повинуясь чуть заметному жесту, вся паства мигом оказалась на ногах. На площади установилась мертвая тишина. Даже Изверг, собиравшийся было фыркнуть, передумал, проникнувшись торжественностью момента. Правый передний жрец оставил паланкин на попечение своих товарищей, встал лицом к нему и спиной к горожанам, воздел вверх руки и громогласно провозгласил:

– О, священный Лапоположенный! О, счастливый Избранник Мягколапого! Народ ждет твоего благословения.

Занавеси паланкина откинулись, и мы с Глори, второй раз за сегодняшний день, протянули:

– Та-ак!

– Кто бы мог подумать! Лапоположенный – гном! – тихонько фыркнул Падрик. – Воистину, неисповедимы дороги Мягколапого...

– Это уж точно, – согласился я, а потом набрал в грудь побольше воздуха и заорал: – Римбольд!!!

Мгновенно на нас остановились сотен шесть горящих возмущением взглядов. Да, похоже, сейчас наступит пресловутый "худший случай"...

– Спокойно, это мои друзья! – величественно изрек Римбольд. – Я желаю, чтобы они меня сопровождали.

Я готов был расцеловать бородатого паршивца.

– Дорогу друзьям Лапоположенного! – заорал кто-то из богомольцев. Вопль был моментально подхвачен, а между нами и паланкином тут же образовался живой коридор.

– Вот видите, Падди, а вы говорили – придется ждать, – усмехнулась Глорианна.

– Чудесный народ! – с жаром рассказывал Римбольд, отчаянно жестикулируя от переизбытка чувств и то и дело поправляя венок, сползающий ему на глаза. Тяжелый такой, золотой, инкрустированный "кошачьим глазом". – Я как чувствовал, когда вошел в этот храм!

Из дальнейшего рассказа гнома мы поняли, что пресловутое Лапоположение заключалось в том, что в определенный час в соборе открывалось маленькое окошко под самым куполом. Солнечный луч падал на золотую статую Р'Мяфа с вытянутой рукой... или лапой. Тот, на кого падал отраженный блик, и объявлялся Избранным. Глори усмехнулась и заявила, что в таком случае высчитать нужное место проще простого, но Падрик шепнул: ничего подобного. Оказывается, день Лапоположения каждый год меняется по воле самого Мягколапого. Божество, дескать, является верховному жрецу во сне и заявляет, что пора устроить праздник. Девушка согласилась с тем, что так действительно сложнее, но, по-моему, лепрехун ее все равно не убедил. Уж такая она у нас неверующая...

Палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских оказалось не слишком большим белокаменным дворцом, окруженным великолепным парком. Шумели золотые и мраморные фонтаны с душистой водой, воздух сочился ароматом цветов, в прудах, заросших огромными белыми лилиями, плескались золотые рыбки. Естественно, всюду сновали кошки. Красота!

Разумеется, пред светлые очи герцогини Белисинды предстали только избранные. Кроме главного действующего лица, то есть нашего гнома, в число избранных попал верховный жрец Р'Мяфа и мы с Глори. Я, правда, собирался протащить на прием еще и Падрика, но из этого ничего не вышло. После красноречивого взгляда Римбольда гвардейцы у ворот с лязгом скрестили перед лепрехуном парадные золоченые алебарды. Впрочем, самого Падди, похоже, такой поворот событий бесконечно устраивал. Он махнул нам рукой, крикнул: "Удачи!" и растворился в толпе.

Белисинда, милостью Р'Мяфа герцогиня Ай-Ту-Доррская, в окружении избранных царедворцев ожидала нас в парадной зале. Давненько я не видел настолько... крупномасштабную, что ли? – даму. "А скорее всего, и вовсе не видел", – подумалось мне при повторном взгляде на эту гору дрябловатой плоти, весьма умело задрапированную блестящим струящимся фиолетовым шелком и двумя-тремя кило драгоценностей. Картину дополняли пучок весьма жидких, да к тому же явно крашеных волос и с трудом различимые на фоне холмов носа, щек и век бесцветные глазки.

Почтенная вдовушка восседала в мягком кресле, ножки и подлокотники которого были вырезаны из слоновой кости в виде кошачьих лап, – местным троном, если я все правильно понял. Вокруг нее – на атласных, парчовых, шелковых и муаровых подушках, а то и прямо на мозаичном полу – лежало, зевало, вылизывалось и прогуливалось кошачье... стадо. Естественно, невообразимых размеров зверюга устроилась на коленях Белисинды. Дочка или племянница знаменитого Мяучина, не иначе. Возможно, у меня пошаливало воображение, но, казалось, герцогиня запустила в кошачью шерсть руки по самые запястья, точно в живую муфту. В глазах обеих – и хозяйки, и любимицы – застыла привычная важность и такая же привычная скука.

– Ваша Светлость! – провозгласил верховный жрец, когда за нашими спинами сомкнулись золотые двери. – Позвольте представить Вам нового Лапоположенного, Благословенного Избранника Р'Мяфа, Римбольда и его друзей. Они путешественники, лишь сегодня пересекшие границы Ай-Ту-Дорра.

Мы поклонились, слегка опустила свои четыре подбородка и герцогиня.

– Добро пожаловать, – устало произнесла она. – Друзья Лапоположенного желанные гости в моем доме. Знаешь ли ты, Избранник, что для тебя означает Лапоположение?

– Ну, – важно начал Римбольд, подбоченясь и выставив вперед ногу, – я полагаю, что это – почетная должность...

– Не совсем. Это значит, что ты, являясь сегодня гласом Р'Мяфа, можешь до заката солнца попросить меня о чем угодно, и я обязуюсь выполнить эту просьбу.

Глори пихнула меня локтем в бок; я ответил понимающим кивком. Римбольд, явно ошеломленный, захлопал глазами:

– Что угодно?

– Само собой, в рамках разумного, – ответил за Белисинду представительный старец, поверх ухоженной белоснежной бороды которого покоилась тяжелая золотая цепь с большой печатью. – Знай, что ты не можешь просить герцогского престола или места при дворе, равно как и смерти или личного имущества любого, находящегося на государственной службе. Кроме того, ты не можешь требовать в жены женщину разных с тобой рас без ее согласия, просить денег и драгоценностей, выраженных более чем пятизначной цифрой, передачи в твое владение святыни Ай-Ту-Дорра и развязывания войны против любого государства.