Текст книги "Глори и Ко"

Автор книги: Вячеслав Шторм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Шторм Вячеслав
Глори и Ко

Вячеслав ШТОРМ

Глори и Ко

С благодарностью и любовью

Кошке-Иришке, Леше, Кольту, Ковбою и

Джентльмену с Медвежьей Речки

Глава I В которой рассказывается о подлости одного конкретно взятого драконозавра

и вреде чрезмерного употребления алкоголя

Этого никогда бы не случилось, если бы не ряд обстоятельств, из-за которых и заварилась та каша, расхлебывать которую пришлось мне и...

Впрочем, давайте по порядку.

Итак, все началось с того, что мой драконозавр во всю дурь втопил по улице. Как? Вы в самом деле не знаете, что такое драконозавр? Слушайте, а вы, случайно, не из Спящих Дубрав приехали? Причем здесь Спящие Дубравы? Да нет, просто там живут такие странные люди. Взять хоть моего тестя... но это я так, к слову... О чем бишь мы говорили? Ну да, все верно. О драконозаврах. Если вы и в самом деле не видели ни одного, а не издеваетесь надо мной, то представьте себе животное, сходное по размерам с небольшой лошадью (странно, лошадей вы почему-то знаете, а ведь они у нас встречаются куда реже) и передвигающееся на четырех когтистых лапах. Прибавьте крепчайшую шкуру, длинный хвост и голову, напоминающую змеиную (соответствующих размеров, разумеется), но – зубастую и с острыми ушами. Вот это драконозавр, самое распространенное ездовое животное в мире. Живет до пятидесяти лет, практически всеяден, очень вынослив, легко дрессируется и, если вы правильно себя поставите с самого начала – отличается исключительной преданностью. Представьте теперь, что получившееся существо крупнее доброй половины своих собратьев и вдвое их прожорливее, а также обладает редким умом и весьма специфическим чувством юмора. Это – мой драконозавр, Изверг. Сын Мегеры и Злодея. И дури у него полно.

Ах, да. Дело происходило тут, в славном городке, именуемом Райская Дыра. Славном, славном. Чем? Хотя бы тем, что в нем живем мы с женой. Не показатель? Хм, кому как... Ну, тогда своим названием. Не знаете? Э-э, да вы, как я погляжу, и впрямь не местный. Ну, значит так. Город был основан разведчиками королевы Зензириты Салийской. Разумеется, куда же без них... Когда их командир посылал отчет об успехах экспедиции, он прямо так и написал: "Кошмар! Жуткая дыра!" Но королевский Лорд-Картограф, которому надо было не только нанести открытые земли на карту, но и по возможности выгодно их продать поселенцам, такую нелестную формулировку зарубил на корню. А поскольку с чувством юмора у этого достойного господина было все в порядке вуаля!

Когда это было? Послушайте, а вам не все ли равно? Вы же просили хорошую историю, а не монастырскую хронику. Вот именно. А хорошая история, чтоб вы знали, и хороша-то в числе прочего тем, что могла произойти когда угодно. Ну ладно, ладно. Скажем так: это случилось некоторое время назад, ранней осенью, и точка.

Так вот, в тот день я просто безобразным образом напился. Точнее, нет. Вы еще, чего доброго, сочтете меня пьяницей, что крайне далеко от истины. Конечно, я, как и любой нормальный мужчина, люблю пропустить стаканчик-другой, особенно – в компании старых друзей, но чтобы настолько... Просто случилось так, что я работал целых полгода, и работа была не из легких. Какая? Да нет, не секрет. Я валил лес. Здоровенные сосны из тех, что принято называть "корабельными". Топором и пилой. С утра до вечера. В любую погоду. Целых сто восемьдесят три распроклятых дня. И честное слово – порой мне казалось, что они никогда не кончатся. Как оказалось, я был не прав.

Счастливый день, в который истек срок моего контракта, все-таки настал. С утра, слегка помывшись, слегка побрившись, слегка закусив и слегка отмутузив начальника моего участка на добрую память, я целеустремленно двинул к кассе. Вот досада! У нее уже стояла весьма длинная очередь из моих страждущих коллег. Все шумели и размахивали руками, предвкушая грядущий загул. Впрочем, то ли в артели меня любили больше, чем я думал, то ли вид меня, целеустремленно прущего напролом сквозь ельничек, оставляя за собой широченную борозду, был чересчур красноречив... Одним словом, к заветному окошечку я подошел в гробовой тишине, сразу же и без помех.

Отойдя от него, я:

1. Расплатился с накопившимися долгами и выкупил у местного ломбардщика (по совместительству: трактирщика, счетовода, лекаря и владельца единственной при фактории лавки) свой меч.

2. Посмотрел на клинок, вздохнул, плюнул и продал ему же, а себе купил другой, на порядок лучше.

3. Подумал и прикупил к новому мечу красивые ножны и перевязь.

4. Подумал еще немного и решил, что с моим старым поясом они гармонировать не будут.

5. Приладил пояс, осмотрел на себя с ног до головы в засиженном мухами зеркале и решительно сменил весь гардероб целиком.

6. Вспомнил об Изверге и добавил к покупкам нарядную уздечку.

7. Попутно вспомнил о том, что дал себе торжественную клятву сегодня же свалить отсюда куда подальше и набил дорожные сумки под завязку провизией и необходимыми в путешествии вещами.

8. Вышел на крыльцо и пересчитал оставшиеся деньги.

9. Выругался.

10. Грязно выругался.

11. Вошел обратно в лавку и без слов указал на самую большую бутылку с нашим фирменным напитком "Отрада (или "Отрава", это уж кому как больше нравится) лесоруба": пол роблора, пол-литра, полсотни градусов.

Да, поступок не самый достойный, охотно разделяю вашу точку зрения. Но это я теперь старый и мудрый, а тогда... Э-хе-хе, молодость, молодость! Само осознание того, что ты угробил целых полгода своей единственной и неповторимой жизни и получил взамен меч в ножнах, костюм, сапоги, еды на неделю и жалкую горстку серебра, в двадцать семь лет доконают кого угодно. И я не был исключением. Мне было страсть как обидно, слегка тоскливо и вообще неуютно, поэтому за первой бутылкой "Отрады" очень скоро последовала вторая. Ваш покорный слуга мрачно глотал эту мерзость в полном одиночестве и даже не подозревал, что каждый глоток приближает его к главному приключению его жизни.

А теперь вы, должно быть, будете смеяться... мне сейчас и самому забавно, но что делать. Короче говоря, основной причиной всей этой эпопеи стал даже не Изверг, как я сказал в начале, а цивилизация. Кроме шуток. Я преспокойно мог надраться и в лагере (уж чего-чего, а запасов спиртного в день получки там хватило бы и на троих таких как я), проспаться в знакомом до скрежета зубовного бараке – и все. Но я провел сто восемьдесят три дня в глухих лесах, изо дня в день видя одни и те же рожи артельщиков (тупые, как дерево) и одни и те же деревья (невыразительные, как рожи артельщиков). Именно поэтому, когда вторая бутылка "Отравы" показала дно, меня неожиданно обуяла тоска по нормальному городу и нормальным людям.

Ах, да! Еще нормальной кровати.

Так что, выйдя из таверны, я оседлал Изверга и, как скорпикорой в зад ужаленный, погнал его по большаку в направлении ближайшего (семнадцать километров) населенного пункта. То есть сюда. В Райскую Дыру.

В то время как мы оставляли за спиной километр за километром, погода портилась прямо на глазах. Сначала куда-то запропастилось солнце, потом все небо заволокло тучами, потом задул сильный ветер и в довершение всего пошел дождь. Хороший такой, правильный. С громом, молнией и уймой холодной воды.

Любой здравомыслящий человек в подобной ситуации повернул бы назад или поискал пристанища на время ненастья. Любой, но только не я. От предков я унаследовал привычку доводить задуманное до конца и любое дело делать основательно. В тот день я хотел напиться, и я основательно напился. В дым. В хлам. В стельку. А потом я захотел попасть в город и, чтоб мне провалиться, я туда попал! Так что все выкрутасы Матушки-Природы были мне, что называется, до свечки. В конце концов, мочило нас с Извергом нередко, и – ничего. Не растаяли. Ну и, наконец, к тому моменту, когда дождь из просто сильного стал проливным, мы были к Дыре всяко ближе, чем к фактории.

Примерно такие мысли бродили в моей отяжелевшей голове в тот момент, когда когтистые лапы драконозавра четырнадцатый раз в жизни ступили на эту благословенную землю. Вот он, я! Ау, люди добрые! Давайте общаться!

Ан нет.

Общаться со мной никто не желал. И вовсе не потому, что я такой уж несимпатичный. Просто дождь, на который мы с Извергом так отважно наплевали, действительно разошелся не на шутку. Поняв это, все горожане, у кого была голова на плечах, мигом разбежались по домам и питейным заведениям. В иной ситуации я, разумеется, это бы понял, но только не тем вечером.

"Вымерли они здесь все, что ли?" – хмуро рассуждал я, оглядывая пустые улицы, закрытые двери и занавешенные окна.

– Т-ты как думаш, парень?

Парень (то есть Изверг) думал головой. И, будучи трезвее стеклышка, вовсе не разделял моего пасмурного настроения. Он с восторгом шлепал по самым глубоким лужам, разбрызгивая вокруг грязную воду, урчал, пофыркивал и всячески выражал свое удовольствие. Сочувствия к хозяину в нем было не больше чем в прохудившемся сапоге. Именно это я и собирался поведать бессовестной скотине, но...

Но тут у вышеозначенной скотины не ко времени проснулось его треклятое чувство юмора. Прекрасно зная, что сейчас я просто не в состоянии двинуть ему кулаком в морду (так я обычно напоминаю, кто из нас двоих действительно крутой парень), он задрал хвост и помчался как ошпаренный. Без какой-то конкретной цели. По маршруту "до конца города – резкий поворот – обратно". Раза три. Или четыре. Не помню.

Так вот, Изверг несся по вечерним улочкам, а я прилагал все усилия, чтобы не свалиться в какую-нибудь лужу, и при всем том пытаясь напевать весьма популярную тогда песенку с незатейливым названием "Здравствуй, здравствуй, крошка!" Признаюсь честно: как певец я никогда не блистал – мне в детстве хримтурс на ухо наступил, и это вовсе не метафора. Жена впоследствии не раз подмечала, что с моей точки зрения петь хорошо и петь громко – одно и тоже. Так вот, в тот вечер выходило и вовсе из рук вон плохо. Проклятущая "Отрава" изрядно подпортила мне дикцию, к тому же дождь и не думал униматься, а петь и отплевываться от попавшей в рот воды – сами можете представить...

И в тот момент, когда я в четвертый раз принялся за припев, отчаявшись вспомнить начало третьего куплета, Изверг вдруг остановился, с шумом втягивая ноздрями воздух. Делать это так неожиданно было полнейшим свинством с его стороны: я не ожидал ничего подобного, а потому все-таки вывалился из седла. Точнее, выпустил из рук уздечку, перелетел через драконозавровую голову и приземлился (весьма жестко) на мощеную булыжником мостовую. Сами понимаете чем. С другой стороны, это была совсем небольшая плата за избавление от тряски, подбрасывания и швыряния из стороны в сторону. Бывало и хуже. Мог ведь и в лужу опрокинуть...

Первой моей мыслью было, что у подлого драконозавра пробудились благодарные чувства к хозяину. В конце концов, я его выкормил и выходил, когда он был совсем сосунком. Честное слово! Его мамаша – любимая матушкина драконозавриха Мегера – отравилась какой-то дрянью и у нее пропало молоко. И я каждый день, зачастую сам не успевая толком поесть, выкармливал этого паразита. Из бутылочки. Да, маленькой такой бутылочки, всего-то литра на три. Даже малышом он имел аппетит всем на зависть...

Однако, приглядевшись получше, я тут же понял всю жестокость своей ошибки. Никакой благодарности! Никакого расчета! Счастье мое, что дело происходило не на краю кратера вечно действующего вулкана ЧтоТоКаКа, а то лететь бы одному милому парню в него со свистом! Загвоздка была совсем в другом.

У коновязи (правильнее было бы сказать драконозавровязи, но это так скучно и долго, что все пользуются старым словом) стояла она.

Драконозавриха.

Рыжая.

У Изверга же, доложу я вам, на рыженьких ба-альшой бзик. Просто таки громадный. Он при их виде даже аппетит может потерять. Часа на три. Доходит это порой до смешного: ежели мне приспичит закадрить девчонку, и она окажется блондинкой, брюнеткой или шатенкой, то я ее, скорее всего, закадрю. Но упаси меня боги приударить за рыжулькой – подлый драконозавр ни мне, ни ей покоя не даст. Оскорбленные девицы чаще всего удаляются, считая, что Изверг рыжих ненавидит. А дело-то как раз в другом: он просто ревнует. И добро бы, если их ко мне...

Разумеется, вспоминать этот факт мне тогда было, скажем прямо, недосуг. Та часть моего сознания, в которой хранились сведения касательно драконозавров, при взгляде на рыжую тут же вынесла лаконичный вердикт профессионала: "Самка как самка. Вполне упитанная. Молодая. Лично я встречал и посимпатичнее".

Именно это я и попытался изложить своему приятелю, попутно вставая с мостовой, охая и потирая ушибленное место. Однако он считал (и по сю пору продолжает считать) совершенно иначе.

Ну так вот, я залез обратно в седло и ткнул неблагодарного зверя пятками в бока. Это должно было совершенно недвусмысленно напомнить, что он по-прежнему на службе. Хозяина же абсолютно не устраивает торчать под дождем и любоваться на то, как он пожирает рыжую драконозавриху жадными глазами.

Ноль внимания.

Новый пинок под ребра вкупе с рывком за узду. Ага, на этот раз реакция последовала: ко мне соизволили повернуть голову и выразительно рявкнуть.

Некоторые люди уверяли меня, что тембр моего любимца, когда оный не в духе, запросто может вызвать у неподготовленного человека сердечный приступ. И разобрать что-то в этом реве, мол, просто невозможно. Брехня! Проведя в компании драконозавров большую часть жизни, я всегда отлично понимал Изверга, равно как и большинство его сородичей. Ну вот, например, если перевести высказанное им тогда с драконозаврового на наш, это звучало бы примерно так: "Слушай, ты! Имей совесть и отвали. Мне сейчас сильно не до тебя, и ваще!.." Далее шли непереводимые идиоматические выражения.

Поняв, что возмущаться бесполезно и подлого зверя сейчас не сдвинуть с места даже на буксире, я кое-как сполз обратно на землю и успокаивающе похлопал Изверга по заду, пробормотав:

– Да ладно тебе, не ругайся... – а потом осмотрелся по сторонам.

Оказалось, что мы притормозили прямехонько у трактира "Золотая кружка", где я, каждый раз, будучи в городе, традиционно оставлял практически всю свою наличность. Совершенно верно. Вот у этого самого трактира, он с тех пор ничуть не изменился. Но если вы будете меня то и дело перебивать, этот рассказ никогда не закончится. То-то...

Итак, определившись со своим местоположением, я засунул руку в карман, и некоторое время задумчиво в нем копался, покачиваясь на ветру, как заправский флюгер, пока не нащупал монеты. Всего одну, если быть точным. Остальные не иначе как растерял на галопе. А моя мудрая матушка всегда говаривала: "Сынок! Чем меньше денег у тебя в кармане, тем быстрее от них нужно избавиться. А то новые не заведутся!"

Приняв все это в расчет, я еще раз критически посмотрел на Изверга (он демонстративно повернулся ко мне задом), пожал плечами и эдаким молодецким шагом взобрался на три ступени вверх. Погрозил сверху пальцем драконозаврам, пробормотал: "Вы тут того... не очень...", – решительно распахнул дверь и вошел в трактир.

Правда, "вошел", – это не совсем то, что получилось на самом деле. Скажем так – "попытался войти". В дверном проеме меня стремительно повело влево, при этом носок сапога по закону подлости зацепился за порог, а под руку, как обычно, не попалось ничего, за что можно было ухватиться. В общем, я ввалился в зал без малого кубарем, сбил по пути два стула и в завершение с треском врезался головой в массивную ножку стола, выточенную из лучшего оргейлского дуба. Дерево дало трещину, а мой лоб на несколько дней украсился превосходной шишкой. Разговоры посетителей на мгновение стихли. Работавший за стойкой хозяин заведения, Малыш Черч, не оборачиваясь, отметил:

– А, привет, Сэд! Давненько же ты не показывался у нас.

Стоп! Неужели я настолько разболтался, описывая свои злоключения, что забыл представиться? Тысяча извинений!

Зовут меня Сэд из Сосновой Долины. То есть, конечно, Сэдрик, только не люблю я этих официальностей. А Сосновая Долина, если кто не знает, располагается на самом севере королевства Райвэлл и примечательна только тем, что там родился я да еще самыми здоровенными соснами из всех, которые я когда-либо видел, за исключением... Ладно, до этого тоже время дойдет. По профессии я – объездчик драконозавров, также, как вы уже знаете, работал лесорубом, а еще: перегонщиком стад, солдатом, телохранителем, разведчиком, золотоискателем... ух, сейчас всего и не упомнишь! Впрочем, ни на одной работе больше двух лет кряду я не задерживался, и вовсе не по причине склочности или капризности. Просто люблю перемены, приключения (в разумных пределах), и терпеть не могу долго сидеть на одном месте без дела либо с оным. Если верить матушке, это у меня от папаши. Тот тоже имел в седалище преогромное шило. Наверное, именно из-за этого он сразу же после моего рождения собрал свои немногочисленные манатки и отбыл навсегда в неизвестном направлении. Но, впрочем, хватит об этом.

Я кивнул в ответ Черчу, попутно стряхнув с себя обломки, некогда бывшие спинкой стула, и, приняв вертикальное положение, заказал кружку своего любимого темного эля. Получив желаемое, я плюхнулся на первую попавшуюся и жалобно скрипнувшую подо мной скамью. Ничего не поделаешь – весил я всю жизнь немало. И ни капли жира! Мышцы, кости и мясо, причем – именно в такой последовательности. У нас, в Сосновой Долине, все ребята немаленькие, но я любого переплюну! А тем, кто бурчал, что "сила есть – ума не надо", мы с Извергом доступно и быстро разъясняли, что они не правы...

Так вот, лишь сделав добрый глоток, я обратил внимание на то, что столик, за которым я сижу, похоже, уже занят. Напротив меня расположился на редкость занюханный и хорошо одетый тип (сплошной бархат, кружева и золотые цацки) и цедил что-то из ма-ахонького кубка (я бы в таком и зубы не намочил). Вообще-то я человек вежливый, но мой зад под влиянием "Отравы", "залакированной" элем, отчаянно протестовал против поднятия и перенесения его куда б это ни было. Да и откуда я тогда мог знать, что этот тип недавно избранный местный мэр Джадур Кривоус?

– Тебе ч-че? – спросил я у достойного горожанина, когда больше не мог игнорировать его влюбленный взгляд, накрепко приклеившийся к моей скромной персоне. Не знаю, почему именно влюбленный, – мой мозг в ту минуту просто не мог найти лучшего определения. Зато я отметил, что длинные рыжие усы, щегольски закрученные кверху, делают моего соседа похожим на таракана-переростка. Какая гнусь!

– Да я... так... – мой вопрос явно застал его врасплох, однако пялиться на меня он не прекратил. Допив свой эль, я вежливо подождал пару минут, чтобы дать понять Таракану, что кое-кто тут лишний. Естественно, не я. Только до него, видать, туго доходили совершенно простые вещи, – он сидел, будто прибитый к лавке ржавыми гвоздями, и продолжал пялиться на меня самым неприличным образом.

Вот теперь я начал понемногу сердиться. Любой скажет, что Сэд из Сосновой Долины – парень мирный и никому зла попусту не желающий, но всему же есть предел! Я – свободный человек и имею право на уединение!

– С-ушай, у-ди, а? – в последний раз предложил я, старательно скрывая раздражение. – Мне щас охота побыть наедине с собой...

Иллюстрируя свои слова, я широко и звучно зевнул. Только Таракана и видели. И хотя Черч меня впоследствии долго убеждал в обратном, я все же считаю, что мозги у него были не в порядке. Как иначе объяснить то, что, едва оказавшись на улице, мэр принялся вопить, что какой-то пьяный в дымину полутролль-полухримтурс собирается откусить ему голову? Даже если не брать в расчет эту дурацкую характеристику, подумайте сами: на кой мне его голова?!

Ну ладно, по крайней мере, он убрался, а горожане были достаточно широких взглядов, чтобы не верить подобным заявлениям человека, только что вылетевшего из трактира. А может, никто не захотел связываться с мужиком, желающим (и, скорее всего, могущим) откусывать головы. На радостях я заказал еще эля и двойную порцию фирменного жаркого, чем истощил вконец свой скудный денежный запас. Правда, мясо оказалось пережаренным и на первый взгляд напоминало подошву моего сапога, но я никогда не претендовал на звание гурмана. Да и потом, едал я в своей жизни такое, по сравнению с которой эта говядина казалась пищей богов.

Добросовестно пережевывая свой нехитрый ужин (или завтрак?), я стал слегка клевать носом, и тут слева послышалось:

– А ты, часом, не заливаешь, приятель?

Оглянувшись, я увидел троих мужчин, сидящих за кувшином вина. Двое, судя по добротным кожаным курткам и длинным ножам у пояса, были зажиточными мясниками, а третий был облачен в невероятную хламиду кричаще-оранжевого цвета. В таких обычно щеголяют купцы, приплывающие к нам с дальнего юга, но этот тип был южанином не больше меня. Никакого сомнения – заинтересовавшая меня фраза была обращена к нему.

– Да говорю ж вам, друзья, все так и было. Мы с братцем тогда плавали по морю Сапоговых и торговали с жителями прибрежных городов. Ну, там, знаете: Лоранна, Эзир, Аламеф... Эх, видели бы вы наш кораблик! Небольшой, но верткий, – лучше не придумаешь для петляния между Аламефскими рифами.

"Что он несет?" – промелькнуло у меня в голове. Бывал я в Аламефе. Городишко паршивый, женщины черные, мух бог весть сколько, пиво кислое и мутное – это да. Но вот рифов там в округе отродясь не было.

Тем временем носитель хламиды продолжал вещать с видом философа, истосковавшегося по аудитории:

– Везли мы, стало быть, раз полный трюм всевозможных пряностей в... ну... как же эта дыра зовется?.. Ну да не важно!

– Что же ты за торговец тогда, если не помнишь, куда товар вез?! сплюнул один из мясников, но товарищ дернул его за рукав:

– Вот вечно ты, Хогард, перебиваешь. Подумаешь, беда, – забыл человек. Ну и что дальше-то было?

– Ну, так я и говорю, везли, значит, везли, и вот однажды видим: блестит что-то далеко в море. Братец тут же загорелся: плывем, говорит, посмотрим, что за диво. Я ему: далеко, дескать, еще с курса собьемся, а он ни в какую, плывем, и все тут. Ну, поплыли. День плывем, другой плывем, а не приближаемся ничуть. Тут уж и команда зароптала: а вдруг, мол, это западня пиратская для таких вот лопоухих? Только братец уперся, что твой бык. Я, говорит, никого не держу, и кто плыть со мной не хочет, пусть сигает за борт и гребет до берега. А пиратов я видал там-то и там-то!

– Молодец, мужик! – одобрил Хогард. – И что, нашли чего?

– Найти-то нашли, да только... Короче, на третью ночь, как мы за светом этим подались, наплыл туман, аж воды не видать. Боцман наш говорит: вы, мол, как хотите, но если дальше плыть, то или команда взбунтуется, или заплутаем вконец. Делать нечего, поскрипел братец зубами, отругал нас всех на чем свет стоит, но все-таки отдал приказ поворачивать обратно. И только он рот закрыл, – тут же задул ужасный ветер и понес корабль неведомо куда.

– Врешь! – хором воскликнули оба мясника, не забыв, правда, скрестить два пальца левой руки, отгоняя злых духов.

– Клянусь памятью святых блаженных мудрецов Марка, Энгельта и Ульяниса, коих на моей родине почитают наравне с богами!

"Интересно, – подумал я, – и почему это у всех мудрецов, особенно святых и блаженных, всегда такие идиотские имена? Профессиональное, не иначе..."

Тем временем многие посетители трактира также заинтересовались историей, прочие голоса понемногу стихали, народ стал подтягиваться поближе к столику троицы. Человек в хламиде будто этого и ждал. Он отсалютовал слушателям кубком, сделал добрый глоток и продолжил рассказ:

– Носило нас по морю дня три. Парус сорвало вместе с мачтой, пятерых из команды смыло, а остальные уже по нескольку раз перебрали в молитвах всех известных богов. Но вот проклятущий ветер стих, туман тоже сгинул, и мы тотчас намертво засели на мель. Протираем глаза – земля: песчаное побережье, лес. Только уж больно много разбитых кораблей у берега. И не просто разбитых, а прям в решето! Как из катапульт в упор расстреливали. И ничего ни костей, ни других следов человека, только остатки парусов на ветру хлопают. Б-рр-р!

Нас тогда осталось четверо: мы с братцем, старший помощник Заступ и юнга Диксенд пятнадцати лет от роду, мир их праху. И на четверых – фляга тухловатой воды, сухарей промокших на двое суток и ни одной мысли по поводу того, где находимся.

Тогда братец говорит: "Сами мы с этой мели не слезем. А даже если и слезем, то без парусов, один шут, никуда особо не уплывем, поскольку я лично ладошкой грести не обучен. Да и воды надолго не хватит. Значится, нужно искать помощи, ведь живет же здесь кто-нибудь".

Поохали мы, посетовали на судьбу... Только как ни крути – кругом прав братец получается. Самое главное, что кто-то и впрямь живет, – на разбитых кораблях хоть шаром покати, одни доски голые, да и те кое-где оторваны подчистую. Не зверюшки же лесные все растащили.

Порешив на том, добрались мы вплавь до берега, на песочек вылезли и стали по сторонам глядеть. Что за диво! Где это видано, люди добрые, чтобы лес на побережье из земли пер чуть не по самой береговой кромке? И ладно бы еще, начинайся он с кустиков или, там, поросли молодой, как нормальному лесу и положено, так ведь нет! Вот прямо у берега торчат такие деревца, что, обходя вокруг, заблудиться можно. А уж до чего высокие! Ежели на макушку залезть, небось, прямо на небе и окажешься.

– Иди ты! – послышался восхищенный возглас кого-то из зрителей. Возможно даже, меня. Рассказчик принял это как должное, благодарно кивнул Черчу, подлившему ему еще вина, и продолжал:

– Понятное дело, проверять высоту деревьев дураков не нашлось... И стоит этот самый лес, будто крепость какая. А главное – тишина. Ни тебе птички поют, ни тебе ветерок листвой шелестит. Жутко, одним словом.

Ну, деваться некуда, потопали мы вперед, да только – что за новое безобразие?! – дорожка. Причем не простая, зверями или человеком проторенная, а широкая, ровная и ухоженная.

– Это как же?

– А вот так, мил человек. Точно кто выметает ее каждое утро и травку вручную выщипывает. И убегает эта самая дорожка в самую что ни на есть лесную глушь, насколько глазу видать, а там ветвится во все стороны. Прямо не лес, а прогулочный парк какой-то... Ладно, мы люди бывалые, и не такое видали, так что поплевали через плечо и двинули по ней. Вот тут-то все и началось, – рассказчик сделал зловещее лицо и на несколько минут многозначительно замолчал. Атмосферу нагнетал, не иначе.

– Где-то через полчаса слышим – никак, ручеек журчит. И так, знаете, по родному журчит, среди всей-то этой мертвой тиши, что прям сердце радуется. Юнга наш как журчание услыхал, схватил флягу – и бегом на звук через кусты. Мы сказать ничего не успели, а его уже не видать. Стоим, ждем, – нет и нет. Стали кричать – не отзывается. Заволновались, понятное дело, пошли искать. Только завернули за одно особенно здоровое дерево, как видим – и впрямь, ручеек. А возле него, чуть не всю голову в воду засунув, лежит наш паренек. Заступ как рявкнет: ах, ты, дескать, так тебя и разэтак, чего молчишь?! Мертвый бы вскочил, а Диксенд не только не отвечает, а и не шевелится. Смекнули мы тогда, что что-то здесь не так, подошли поближе, подняли юнгу, а у него голова мотается, как у куклы. Шея, стал-быть, сломана.

И тут напал на нас такой ужас, что бросились мы бежать, не разбирая дороги. Бежали, бежали, бежали, – и вернулись на то же самое место у ручья.

– Брехня!

– Да как такое может быть?!

– А вот так! Тут-то мы и смекнули, что кто-то или что-то, вроде как, в ловушку нас поймало. "Ладно, – говорю тогда, – нечего нам по этому лесу круги нарезать", – а у самого от страха зуб на зуб не попадает.

Делать нечего, отошли в сторонку, насколько глазу видать, закопали поскорее бедолагу, а тут уж и ночь наступила. Разожгли мы костер, условились насчет дежурства – братцу первая очередь выпала – и улеглись спать. Думали, что от страха глаз не сомкнем, да куда там!

В общем, проснулся я утром – костер потух, братец похрапывает, а Заступа нашего нет нигде. Растолкал я братца, он глазами хлопает: вырубился, мол, только на секунду веки опустил, ничего не помню, и все такое.

Поорали мы с полчаса, по округе пошарили, потом еще раз уйти попытались. Результат, как говорил мой учитель математики, нулевой. Сидим по обе стороны от костровища, зубами дробь выбиваем, оба давно уже с жизнью простились. И тут потухший костер вдруг как вспыхнет, да так ярко, словно на него масла плеснули. Зажмурились мы, а как снова глаза открыли, глядь стоит прямо перед нами не человек, не зверь, а что-то среднее: высоченный, угловатый, черный плащ с капюшоном, лица словно и нет, только глаза угольями светятся. А на ручищах мохнатых, что из-под плаща высовываются, вот такенные когти. И грохочет это самое страшилище так, что воздух дрожит: чего, дескать, в лесу моем забыли?! Ну, тут у братца нервы сдали. Заорал он, схватил топор, да только жуть лесная пальцами щелкнула, – братец и окаменел.

– Застыл, что ли?

– Куда там "застыл"! Как был – весь каменный сделался, – отозвался рассказчик и вновь залпом осушил кубок, причем руки его так дрожали, что большая часть вина пролилась на грудь.

– Извиняйте, мужики. Сколько уж времени прошло, а все едино – как вспомню, так всего трясти начинает.

– Понятное дело!

– Нормально!

– Ничего! – громче всех заорал я, удивляясь, как меня зацепила история.

Благодарно кивнув, жертва лесного кошмара продолжила рассказ:

– После того, как это из братца статую сделало, вроде как засмеялось, и говорит: "Нет, не нужно мне в лесу такого украшения". Щелк еще раз пальцами – братец тут же весь трещинами покрылся и рассыпался пылью.

Сил не было больше глядеть на эти страсти. Попрощался я с белым светом и зажмурился крепко-накрепко, потому как, вроде и не так страшно, не видя-то...

Стою, жду смерти, и тут слышу: "А ну, мерзавец, говори по честному, если жить не надоело: кто какие и что делали в Спящих Дубравах?"

"Ничего, – говорю, – не делали, и никаких таких Дубрав не знаем. Купцы мы, бурей нас сюда вынесло", – а сам глаз на всякий случай не открываю...

Оно опять засмеялось. Ну, думаю, амба! Сейчас и меня окаменит да по ветру пустит. Ан нет, насмеялось чудище и говорит: "Ладно, червяк, уж больно ты жалок, стыдно о такого руки марать. Как окажешься в Большом мире, расскажи всем: я – Френгис, Верховный Лесничий Спящих Дубрав, и кто в лес мой заповедный сунется, тотчас с жизнью расстанется."

И не знаю, что уж этот Лесник там сделал, а только отключился я.

"Спящие Дубравы... Где-то я уже слышал это название... – пронеслось в моей голове. – Только вот где? У-у, проклятая "Отрава"!.."