355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Миронов » Смертная гильза » Текст книги (страница 1)
Смертная гильза
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:13

Текст книги "Смертная гильза"


Автор книги: Вячеслав Миронов


Жанры:

   

Триллеры

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Вячеслав Миронов
Капище

Часть первая

1.

Проснулся я от жуткого шума. У соседей опять гудел водопроводный кран. Шумел он уже два года, с тех пор, как заселился дом, но сегодня это было особенно невыносимо. После вчерашнего перепоя даже малейший шум раскалывал голову на мелкие части.

Я встал и, пошатываясь, опираясь одной рукой на стену, а второй поддерживая голову, доплелся до ванны, открыл воду, сунул голову под холодную струю. Немного полегчало. Видимо из-за воды не услышал телефонного звонка. Этот звонок дробил кости черепа, выворачивал барабанные перепонки. И какого черта, спрашивается, я вчера перепил?

– Да, – еле сумел я выдавить из себя, сухое горло перехватывало.

– Это Алексей Михайлович? – раздался в трубке голос с небольшим акцентом.

– Ну, – голова трещала, во рту пересохло.

– Мы могли бы с вами встретиться?

– Зачем? – боже, как мне плохо!

– Есть интересная тема, надо поговорить. Так когда?

– После обеда… – я не успел закончить.

– Хорошо, я буду у вас в три часа, – трубку положили.

Я побрел на кухню, нажал кнопку на электрочайнике, потом стал жадно пить прямо из-под крана. Легче, еще легче. Можно и закурить.

Гостей, конечно, не стоило принимать у себя. Мебели почти никакой, бардак полнейший.

Когда в 95-м вернулся из «чеченской» командировки, в квартире были только старый продавленный диван и пара шкафов на кухне. Жена забрала дочь, все вещи (мои были свалены в углу, прямо на полу) и укатила к маме в Челябинск. А ведь перед отъездом моим в Чечню все было хорошо. В аэропорту, как положено жене, она убивалась, я курил. С войны писал письма, передавал с оказией. Все, кроме первого, обнаружил в своем почтовом ящике. Сжег.

Когда я прилетел разбираться, дверь открыла теща, которая сказала фразу – не забуду до гробовой доски:

– Почему тебя в Чечне не убили, ирод!

Что дальше было – помню плохо. Отшвырнул я немолодую женщину в сторону, рванулся в комнату, там дочь спала. Я ее схватил. И все. Как вырубило. Переключатель повернули в положение «выключено».

Очухался от холодной воды. Сидел в наручниках. Кулаки разбиты в кровь, вокруг полный погром. Мебель кто-то поломал, одежда вся порвана и в крови. Милиция стоит, автомат в рожу тычет. Не Рэмбо я, конечно, но можно было выкрутится. Вот только голова тяжелая.

Потом отвезли в местное РОВД. Повезло, что однокашник там работал замначальником уголовного розыска. Дежурил, как у них говорят, «на сутках». Поговорили. Чаю попили, водки. Отпустил он меня, спасибо ему.

Оказывается, теща меня ударила по затылку сковородой. Тут ее новый зять выскочил на шум, жена бывшая тоже вышла. Ничего не помню. Ну, и как рассказывали, понеслось… Самое страшное в этой истории – глаза дочери. Она смотрела на меня с ужасом. Теперь я для нее – чудовище. Время уже много прошло, а как будто вчера все было.

Жена – красавица, за это время уже успела развестись со мной и выйти замуж за мужика с деньгами. Я со своей оперской получкой, пардон, денежным довольствием, не мог удовлетворить ее запросы. Хоть у нас в военной контрразведке и получали больше, чем в ментовке или в армии, но все равно, еле хватало, чтобы не протянуть ноги и не ходить с голым задом.

Вернулся я обратно в пустой дом и накатал рапорт на новую командировку в Чечню, съездил… По результатам двух поездок – два ранения, «майор» досрочно, Орден «Мужества». В итоге пять дырок. Одна в голове, одна в ноге, две на погонах и одна на кителе.

На командировочные потихоньку купил себе кресло, о котором давно мечтал, телевизор, видеоплеер, кровать, кое-что из посуды. Холостяку много не надо.

Да вот служба не заладилась у меня после Чечни. Начальник отдела Омелин заставлял меня, чтобы я «прессовал» начальника продовольственного склада. Там мой начальник еженедельно затаривал полный багажник служебной «Волги» провизией. Семья у полковника большая, вот и «обсасывал» он бойцов. А меня заставлял «работать в данном направлении», чтобы, наверное, еще и салон автомобиля забивать жрачкой.

Дальше – больше. Скандалы были жуткие. Закончилось все банально: во время сверки документов коллега украл у меня секретную бумагу. После этого замначальника Карлов предложил мне написать рапорт по собственному желанию. В Чечню меня в третий раз уже не пустили, а через два месяца подписали Хасавьюртовскую капитуляцию и вывели войска. Так что дырки мои ни к чему путному не привели. Разве что сидеть в пивнушке и, потрясая Орденом «Мужества», клянчить на выпивку. Эх, как башка трещит-то.

Последние две недели я пил, попутно искал работу. Те друзья-товарищи, которым я помогал в этой жизни, внезапно стали очень занятыми, и вакансий у них не было.

Деньги мои таяли, и был мне один путь – либо в службу безопасности какой-нибудь фирмы, а безопасность мне уже надоела хуже горькой редьки, либо в криминал. Был и еще один, совсем экзотический, – звали меня в наемники в Африку. Два моих друга по Чечне там уже больше года кантовались. Не люблю жару и негров. Это не мое. Глядишь, из-за поганых денег придется по своим стрелять, а к этому я не готов.

А тут еще этот звонок… Голова трещит. Убираться не буду, решил я, пустые бутылки выгребу, постель застелю. Вроде, вчера никому морду не бил. Вел себя в рамках нормального пьяного русского мужика.

Чайник вскипел, щелкнула кнопка. Терпеть не могу горячий чай, но надо приходить в чувство. Есть у меня один адский рецепт, как выходить из глубокого похмелья, слабонервных прошу отвернуться. На стакан горячего чая – столовая ложка сахара, две таблетки аспирина быстрорастворимого, столовая ложка коньяка или водки, одна гвоздичка и пара горошинок перца. После этого пот льется ручьем. Муть в голове проходит, зрение улучшается значительно, мозги, хоть со скрипом, но начинают работать.

Черт бы побрал этот кран у соседей! Он периодически начинал шуметь, вызывая новый приступ похмельной мигрени. Но вот пришло время обеда, я заварил несколько кубиков куриного бульона, покрошил туда черствого хлеба, зубок чеснока, все выхлебал, потом чай, – ну, вот я и готов к встрече визитера.

В 15.01 раздался звонок в дверь. Открыл дверь.

– Здравствуйте, – мужчина был высок, черные вьющиеся волосы были зачесаны назад и собраны в «хвостик». Костюм дорогой, на мой взгляд, очень дорогой, одеколон тоже был из той серии, что никогда мне не видать. Ботинки были лаковые. М-да, дядя «упакован» будь здоров.

Я всегда спокойно относился к одежде, с восемнадцати лет носил форму, но цену вещам знал. Да и прежняя работа научила многому.

– Вы Салтымаков Алексей Михайлович? – акцент, еле уловимый акцент, где-то я его уже слышал.

– Да, – я посторонился, – заходите.

Мужик зашел, разулся. Туфли лаковые на кожаной подошве, значит, в машине постоянно катается. Об асфальт наш городской сразу бы стер ее в порошок.

Носки черные, свежие, натянуты так, что нет ни одной морщинки. От обуви пахнет дезодорантом.

Прошли в зал. Я предложил незнакомцу присесть в кресло. Он бесцеремонно, молча рассматривал меня, локти на подлокотниках кресла, пальцы соприкасаются, касаются губ, «поза молящегося». Дурной знак, значит, хочет меня обмануть. Посмотрим, дядя, посмотрим. Пауза явно затягивалась. Думаешь из состояния равновесия вывести? Если бы не тупая головная боль, да соседский кран, я бы показал тебе пилотаж языка тела.

Я откинулся в кресле, закурил. Дым окутал мое лицо. Ну, давай, дядя, снимай информацию по невербальным признакам! Он не выдержал и начал первым:

– Алексей Михайлович, скажите, вы еврей?

Я поперхнулся дымом и закашлялся. Я не ожидал этого вопроса, был не готов! Ничего себе, поворот событий! Восстановил дыхание. Из-за кашля подскочило давление, и головная боль вернулась вновь с новой силой.

– Нет. Вы для этого ко мне пришли?

– А как вы относитесь к евреям?

– Судя по вашей манере отвечать вопросом на вопрос, вы сам еврей. Я угадал?

– Да, я еврей, – говорит без пафоса, спокойно, с достоинством. – Так как вы относитесь к евреям.

– Никак. А позвольте узнать, любезный, зачем вам эти сведения, и с кем я имею дело?

– Лазарь Моисеевич Коган – раввин.

– Вы собираетесь меня агитировать в свою веру? – я был в недоумении. Мне нужна работа, а не еврейская вера.

– Нет. Я не пришел сюда вести беседы на религиозные темы, – Лазарь (ну и имечко, не повезло мужику с именем) усмехнулся. – Так все-таки. Как вы, Алексей Михайлович, относитесь к евреям?

– Никак не отношусь, – меня раздражал этот разговор ни о чем.

– Если можно, то поподробнее.

– Все просто. Ни я, ни мои предки с евреями не воевали. В военном училище у нас был начальник кафедры военной техники радиосвязи полковник Файбирович. Грамотнейший специалист, прекрасный офицер, многому научил, тому, чего не было ни в одном учебнике. Потом пригодилось, особенно, когда я в горах воевал. Есть у меня знакомый опер в милиции – Файбисович. Тоже ничего плохого сказать не могу. Есть у меня много знакомых евреев. Мужики как мужики. Ну, плюс ко всему Израиль воюет с арабами, те меньше посылают наемников или фанатиков в Чечню, меньше наших мужиков в «цинке» приходит. Вам этого достаточно? – длинная тирада меня утомила, я откинулся в кресле, вытер холодный со лба, закурил еще одну сигарету.

– Вполне, – Моисеевич кивнул. – А вам знакома фамилия Рабинович?

– Я знаю массу анекдотов про Рабиновичей, вы желаете их послушать?

– Нет, я имею в виду конкретных людей.

– Знавал я одного. Андрея Рабиновича. В Кишиневе служили. Он на пару лет младше меня, в Приднестровье вместе потели от страха под обстрелами. Хороший мужик, из потомственных военных. Вот тоже пример. Командир взвода телеграфной и ЗАС связи. И работал как зверь, и помимо службы был нормальным мужиком.

– Он в плену.

– Не понял.

– Он в чеченском плену. В сентябре привез гуманитарную помощь в Чечню. Их было пять человек: немец, англичанин, голландец, француз и Рабинович Андрей Иванович – еврей. Их захватили в плен. Двоих убили сразу, двое умерли от болезней и пыток, остался он один.

– Не повезло Андрюхе! – я присвистнул. Действительно жалко Андрея. Закурил. А не много ли я курю?

– Они требуют миллион долларов, – продолжил Коган.

– А чего вы еще хотели от чеченов, еще и гуманитарку им таскаете. Лучше бы здесь помогли, нашим старикам, что с немцами сражались, а то чеченам помощь возите. Но говорю сразу – миллиона у меня нет, и вряд ли в ближайшее время появится. Пусть та контора, которая его посылала, и выкатывает «лимон» баксов – зеленых американских рублей.

– Эта контора, как вы выражаетесь, и выкатывает, – Коган, соглашаясь со мной, кивнул головой.

– Так чего вы от меня хотите? Я могу лишь посочувствовать Андрею, не более.

– Есть предложение для вас. Вы же сейчас пока не у дел? Работы постоянной нет, будущее призрачно и неясно?

– Дальше.

– Чтобы вы осуществили обмен.

– Почему я? Есть масса организаций, газет, которые с радостью это сделают. Плюс себе рекламу сделают. В герои запишутся.

– Нам не нужны здесь герои, нам нужно вытащить Рабиновича без шума и треска. Работа для профессионала.

– Вы мне льстите. У вас что, во всем Израиле нет специалистов по «пыльным» делам?

– Здесь территория России. Плюс, вы лично знаете Андрея Ивановича, можете уточнить его личность парой вопросов, ответы на которые знаете только вы и он. Потому что он сейчас выглядит не лучшим образом.

– Гонорар?

– Тысяча долларов, – голос его был спокоен.

– Милейший, ищите дурака за четыре сольдо!

– Сколько вы хотите?

– Двадцать тысяч долларов.

– Десять.

– Сразу, авансом.

– Годится.

– Командировочные тоже десять тысяч долларов. Предстоят расходы, плюс лечение Рабиновича, кто знает, как вы сами говорите, в каком он состоянии.

– Хорошо.

Я заерзал в кресле. Лазарь заметил это.

– Вас что-то смущает?

– Знаете, Лазарь Моисеевич, мой седалищный нерв очень тонко чувствует надвигающиеся приключения.

– Для вас, Алексей Михайлович, я думаю, это не очень сложная работа. Мы наводили о вас справки, вы очень мужественный человек.

– Грань между храбростью и идиотизмом очень зыбкая.

– Мы готовы компенсировать ваши потери, в том числе и моральные.

– Подумаю насчет потерь, – я усмехнулся. Надо выдоить как можно больше денег.

Потом мы договорились о деталях и сроках. До Моздока меня будут сопровождать двое доверенных Когана, они же несут ответственность за «лимон». Потом я звоню по телефону, сообщаю условную фразу, и делаю все остальное на свой страх и риск.

Я выдавил из Когана, что мне выдадут ксиву (член общества «Мемориал»), командировочку от правозащитной газеты, пару удостоверений от различных печатных изданий. Профессиональный фотоаппарат, диктофон. Он попросил неделю. Меня это устраивало. Мои заветные десять тысяч обещал занести завтра.

Оказывается, в качестве посредника для обмена меня предложил сам Андрей. Когда к нему приехали врачи, он вспомнил обо мне. Забавно, а я он нем и забыл совсем.

Закрыв дверь за раввином, я вытащил початую бутылку сухого красного вина из холодильника, налил полстакана. Выпил.

Есть такая подлая штука, интуицией называется, она на войнах меня не подводила, потому что я к ней прислушивался. А в мирной жизни сколько раз она мне подсказывала, но я не обращал внимания, авось, пронесет. Иногда получалось, а иногда получал по голове из-за своей самонадеянности.

Вот и сейчас интуиция напомнила о себе. Но жадность – движущая сила человечества – понесла меня вперед.

Десять килобаксов – и в Африке десять килобаксов.

В дверь позвонили. У меня сегодня день визитов, а может, раввин что-нибудь забыл, или условие новое хочет выдвинуть.

На пороге стоял, улыбаясь в тридцать два зуба, сотрудник Управления ФСБ РФ по нашему региону старший опер капитан Толстых Сергей. Кличка у него была «Толстый» и «внук великого писателя». Пару раз участвовали в совместных мероприятиях, друзьям не стали. Ходили слухи, что он постукивал в отдел собственной безопасности.

Рост метр восемьдесят пять. Вес – сто десять-сто двадцать килограммов, широк в плечах, но заплыл жиром. Волосы белые, блондин, глаза карие, нос прямой, крылья носа расширены. Такое ощущение, что он постоянно принюхивается к чему-то. Губы полные. Толстый знал об этом и постоянно закусывал нижнею губу. Но это его портило. Подбородок немного скошен назад. Для его крупного лица это был серьезный недостаток. Этот подбородок придавал его физиономии немного бабский, безвольный вид, что постоянно бесило Серегу, и он пытался всем своим видом доказать обратное. Занялся боксом, появились маленькие шрамы, но после серьезной травмы доктора ему запретили этот вид спорта. Тем не менее он постоянно прижимал подбородок к груди, смотрел исподлобья, как бы постоянно был готов к бою. В разговоре любил подчеркнуть, что он занимался спортом, в том числе и боксом, но врачи запретили. Ходил враскачку, руки были оттопырены. На незнакомых людей это производило впечатление, особенно на слабонервных дамочек. А когда Серега по «большому секрету» рассказывал им шепотом, что он сотрудник «конторы», они падали к его ногам целыми отделениями и взводами.

Забыл добавить, что в кабинете у него на стенке висели боксерские перчатки, но не большие, пухлые, а импортные, маленькие, для профессионального бокса.

Большое впечатление производили его кисти рук. Большие от природы они были ухожены и взлелеяны. При разговоре или на больших совещаниях Серега очень любил доставать маникюрную пилочку и подпиливать ногти, потом растопыривал пальцы. Отводил руку, и смотрел на нее с явным удовольствием. На совместных пьянках он очень любил выпить на дармовщинку, при этом оттопыривал мизинец и запрокидывал голову, когда выливал водку в свое большое горло. Еще у него был один любимый прием произвести впечатление на слабонервных. Он ставил рюмку водки на оттопыренный локоть и сказав: «За дам-с!» пил стоя, под оглушительные аплодисменты присутствующем публики.

Но когда брали группу азербайджанцев, которые покупали оружие у военных и засели частном доме, у Сереги внезапно случился приступ острого радикулита и он не смог пойти с нами.

Вечером мы пили водку и, вновь переживая захват, рассказывали друг другу – как оно было, и кто что видел, Серега потирал спину, охая, громче всех орал: «Если б не радикулит, я бы…» Подвыпившая публика, состоявшая из оперов военной контрразведки и территориалов, просто послала его на три русские буквы, на что он обиделся.

Зато потом во время «собеседования» Серега бил задержанных, предварительно надев боксерские перчатки. Был скандал, его хотели привлечь к уголовной ответственности, но Серегу «отмазали», скорее всего, именно тогда и завербовала его служба собственной безопасности. И после этого многие его «шалости» сходили ему с рук.

И вот этот «продукт» стоял у меня на пороге.

– Леха, привет! – прямо плакат «Как мы рады вас видеть в нашем заведении!»

– Привет – заходи. По делу, али как?

– Ну вот, прямо так, с места и в карьер?!

– Проходи. Говори, какой черт принес? Меня что-то потряхивает от моей прежней работы.

По-прежнему держит голову низко, взгляд тяжелый, пытается взять «на арапа». Не выйдет, знаю я тебя, слишком хорошо знаю. А вот то, что ты поминутно смахиваешь пот со лба – хороший знак. Потеешь, значит, мил человек, волнуешься. Да еще – как пить дать – под «техникой» ко мне пришел. Слабак ты, Серега, зелен еще. Ну, коль тебя прислали, значит, остальным мужикам не доверяют, а ты, стало быть, поверил, что я предатель, или выслужиться захотел?

Прошли на кухню, от вина он отказался. Провел пальцем по столу, не стал ставить локти. Брезглив. Не работал ты в военной контрразведке, одно слово – «театрал»!

– Ну?

– Ты чего окрысился?

– Знаешь, последнее время я перестал испытывать любовь к своему прежнему месту службы и коллегам, которые приходят внезапно, без звонка. Говори. У меня дел по горло. Плюс ко всему у меня жуткое похмелье, не усугубляй мою болезнь.

– У тебя был сегодня гость?

– Сережа, у меня много гостей бывает, вот и ты пришел нежданно-негаданно. Если про тебя будут спрашивать, то мне как отвечать?

– От тебя сейчас вышел раввин Коган. Так что рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как что? О чем говорили, чего он от тебя хотел?

– Сережа, это официальная беседа, или так, треп ни о чем? Если официально – повестку, а приду с адвокатом, вот тогда и поговорим, а если треп, то давай лучше о бабах. Черт! Как болит башка, и ты еще со своими раввинами на мою шею свалился!

– Ну, он был у тебя, Алексей? – Толстый сбавил обороты.

– Дальше.

– Когда вытащишь Рабиновича – отдашь его нам.

– Сережа, мил ты мой человек, у тебя жидомассонские заговоры в глазах стоят. Ты бы к доктору сходил, или путевочку в санаторий взял, нарзанчику попил, по горам кавказским побродил, а то у тебя то Коганы, то Рабиновичи замутили твой светлый разум. Не знаю никакого Рабиновича.

– А это как? – Серега вытащил диктофон и включил его. Послушали еще раз мой разговор с раввином.

– Что скажешь?

– Скажу одно, Сережа, что закон «Об оперативно-розыскной деятельности» я внимательно читал. Подам на твою организацию в суд. Для начала ознакомлюсь с теми фекалиями, которые вы на меня наскребли, а потом потребую возмещения морального ущерба. Мне сейчас деньги, ой, как нужны!

– Будешь торговаться?

– А что ты можешь мне предложить?

– Возьмешь Рабиновича – отдашь нам.

– Здрасьте! С какой стати?

– Потому что он шпион.

– Знаешь, Серый, я за пять лет в контрразведке кроме признаков шпионажа ни одного шпиона не видел. А ты?

– Я тоже. Но этот – точно.

– Бери сам деньги и шпарь по ту сторону границы Чечни и вытаскивай шпиона. Хватит, натаскался каштанов из огня для начальников. Я теперь свободный художник.

– Нет, Алексей, – Толстых нагнулся и зашипел мне в лицо: – ты передашь нам его, а то…

– Что ты мне сделаешь, «зеленка»? – я усмехнулся. – Когда Омелин меня «жрал», я пришел к вам – «территориалам», и попросил должность. Что мне сказали ваши кадры? Мест нет. Приходите вчера. Поэтому, Серега, катись отсюда, и передай своим «вождям», что я их гробу видел. Во сне они мне приснились. Хотите грамотный разговор – восстановите меня на службе, у вас есть три дня, – я прекрасно знал, что не было еще прецедентов, чтобы вот так, запросто, восстанавливали на службе.

– Отдашь Рабиновича – посмотрим.

– Восстановите на службе, а потом я посмотрю. А пока – адью, мой мальчик, адью.

– Смотри, – шипел Толстых.

– Куда смотреть-то? Пока я в двух командировках был в Чечне, ты здесь штаны протирал и строчил реляции о своих победах по принципу трех «П» – палец, пол, потолок! Так что условия мои знаешь, или гони монету. Ровно в два раза больше того, что они мне предложили.

Капитан поднялся и молча, не прощаясь, вышел. Руки не подал. Понятно. Я теперь в его глазах Иуда-предатель.

А кто я на самом деле? Не знаю, не знаю.

Я прошел на кухню, вылил остатки вина в стакан. Выпил, закурил. Захотелось послать всех на три русские буквы далеко-далеко. И евреев с их манией богоизбранности, и коллег с моей бывшей работы.

Меня втягивали в какую-то опасную игру. Ни правил, ни конечной цели я не знал. Чеченские командировки еще не выветрились из памяти, а тут такая афера! Возьми тысячи гринов, оттащи их неведомо куда, передай незнакомцу, возьми больного, раненного человека, если тебе еще его отдадут. Да еще живого! Кому нужны свидетели?! Проще грохнуть этих двух граждан, взять «лимон», и ищи ветра в поле! Нет человека, нет проблемы.

За многолетнюю практику оперативной работы я научился ставить себя на место противника. Я бы сделал бы именно так. Шанс из сотни, что я выберусь. Надо подготовиться, подстраховаться. Деньги будут завтра. Вот и начнем готовиться завтра. Господи, как башка болит, и этот кран достал уже до печени!

2.

Записей вести нельзя, общаться с близкими тоже нельзя, нельзя, нельзя, с учетом того, что бывшие коллеги сейчас плотно сядут мне на «хвост», нужно вспомнить конспирацию. Жаль, машины нет, но ничего – они тоже помучаются.

Судя по заходу Толстых, намерения у них серьезные, будут «обкладывать» по полной схеме, то есть на мое обеспечение бросят шесть-семь бригад. Боль стала уходить, во мне проснулся азарт, появился шанс отомстить «конторе», которая вытерла об меня ноги.

Я – человек системы. Если бы был в системе и мне сообщили, что кто-то из моих бывших коллег стал работать на Израиль, что бы я чувствовал?

Во-первых, что он негодяй, подонок, предатель.

Второе – попытался бы в ходе операции прикарманить немного денежек предателя.

Это до Чечни я был идейно укрепленный и устойчивый. А вот после того как насмотрелся, как по указке Москвы тырят все что можно, то как-то немного видоизменил взгляд и подход к жизни и службе.

Теперь я вне системы, и как-то не очень уютно себя чувствую. Никто уже не козырнет при виде моей маленькой красной корочки, и не задрожит голос в трубке, когда я приглашу его к себе на беседу. И несмотря на интриги и прочие «минусы» службы, я проникся системой, ее духом. Мне ее не хватает сейчас в жизни, очень не хватает. Эх, если бы они мне сказали: «Достань Рабиновича, и ты снова НАШ!» И все. Не пожалел бы старого друга для этого, лишь бы снова оказаться в СИСТЕМЕ.

Подлость? Низость? Да, согласен. Но я человек системы, и как бы я сейчас не пыжился сам перед собой, что я герой-одиночка, и ушел из Конторы, потому что не согласен с ней – чушь! Меня переработали и выбросили.

Да, система страшная. Она перемалывает, но она подобно наркотику. Без нее сложно. Теперь мне хочется думать, что я вышел из Конторы белым и чистым. А ТАМ остались лишь одни подонки и негодяи. Но этого не может быть. Я точно такой же как и они. И они знают глубину моих познаний о методах и способах работы. Сейчас изучают мои дела, моё личное дело. Опрашивают коллег, на что я способен, рисуют мой психологический портрет. Делают прогнозы. Дают рекомендации как меня «раскачать», вывести из равновесия, где удобнее устроить подлость, провокацию.

Я бы сам бы сейчас, если бы участвовал в операции, то почувствовал вкус охоты, сочинял бы массу бумаг, как лучше меня загнать и поймать. За особое рвение начальство погладило бы меня по голове и сказало: «Вот. Салтымаков – молодец! Как творчески подошел к решению поставленной задачи! Учитесь!» И молодые опера раскрыв рот смотрели бы на меня.

Старые похлопывали бы по плечу и требовали пива за то, что я отличился. Эх, все это было, все было. Теперь все в прошлом.

Первым признаком того, что и контора ошибается при выборе объекта, было то, что старый мудрый опер Серега Александров был уволен по дискредитации. Была спланирована и проведена на высшем пилотаже провокация. Серега даже не просек ситуации и купился на нее.

Незабвенный Омелин попросил Серегу получить на складе вооружения патроны – якобы для стрельбы, и передать их Омелину для охоты.

Серега часть патронов оставил себе, плюс прикарманил несколько взрыв-пакетов, осветительных ракет. Новый Год был на носу. Обычное дело – устроить фейерверк.

Тут же устроили осмотр места происшествия у него в кабинете, в присутствии понятых, естественно, и на Серегу возбудили уголовное дело «за не законное приобретение и хранение боеприпасов и взрывчатых веществ». Омелин патроны принес сам, сказал, что Александров предлагал ему взятку в виде этих патронов.

Вот тут-то моя вера в непогрешимость моей службы дала первую глубокую трещину.

А теперь я – дичь, на меня уже завели корочки дела. На них написано условное наименование. Мне присвоен псевдоним, что-нибудь типа «Грифа» или «Стервятника», или «Иуды».

И от этих мыслей в горле сохнет, но не потому что мучает похмелье, а еще потому, что просто страшно, элементарно страшно. Когда работаешь в системе, то понимаешь, что не дай бог попасть тебе в жернова ее. Медленно, сантиметр за сантиметром перемелет и выплюнет. Страшно. Я – дичь. И всегда должен об этом помнить. Моя задача – уцелеть.

Тут у соседей снова завопил кран. У, подлюка! Надо вызвать слесаря, оплатить его услуги. Чтобы он им заменил кран! У меня же есть деньги – десять тысяч американских долларов. Я богат! Хотя будет дешевле просто набить морду соседу-алкоголику, пусть чинит кран сам. Мысли то принимали стройность, то снова начинали пьяно путаться.

Надеюсь, что моя бывшая жена о деньгах не узнает и не потребует алиментов на содержание ее новой семьи. А «конторские», чтобы напакостить, могут в налоговую стукануть. А пусть стучат! Нет документов? Нет. Значит и разговоров, ребята, не будет.

Остаток дня я провел в раздумьях. И Андрея вспоминал как мы служили вместе и воевали вместе. Нельзя сдавать своих нигде и никогда!

На следующий день пришел Лазарь Моисеевич, принес двадцать тысяч долларов.

Я понюхал их. Дураки говорят, что деньги не пахнут. Придурки! Самый прекрасный запах – запах денег и нового автомобиля! Я богат. Я втянул ноздрями запах заморских денег. У-у-у-у! Деньги! Голова кружится от мыслей, от предполагаемых возможностей. Ладони быстро потеют. Запах.

Я не очень хорошо в долларах разбираюсь. Да и евреям особо тоже не доверяю.

Сходили вместе до ближайшего обменного пункта валюты, там я разменял две бумажки по сто, вытащенные наугад из обеих пачек. Все пока было без обмана. Про вчерашний разговор с бывшим коллегой я священнику ничего говорить не стал. Когда он мне деньги передал, – очень даже симпатичным, порядочным мужиком показался. Главное, чтобы еще миллион долларов был настоящий. А то чечены меня на органы распродадут, чтобы хоть какую-то выгоду поиметь. Так даже и не поймешь, кто они больше – купцы или воины? Одним словом – бандиты.

Интересно, а как пахнет миллион? Устоять бы.

Первым делом я отправился в фирму, торгующую снаряжением для охранных фирм. Мужики знакомые, за деньги черта лысого достанут. Поэтому ничего криминального у них покупать не стал. Так, предметы двойного назначения. Теперь все, что у меня будет в карманах или в багаже – все предметы двойного назначения.

Первым делом – одежду для скрытого ношения денег, прошитую металлической сеткой. Плюс от ножа защита. Пулю не остановит, но осколки от подствольника смягчит. Тяжеловато, но надо терпеть. Главное, что одежда по внешнему виду самая обычная, неприметная. Пройдешь мимо, никто и не подумает, что перед тобой контейнер с деньгами.

Таскать на себе миллион долларов – это все равно, думаю и предполагаю, что набить под подкладку десяток толстых журналов типа «Нового мира». Это мое субъективное ощущение.

Загружу – узнаю поточнее, а пока только предполагаю, исходил именно из этого. Чтобы скоротать длинные холостяцкие вечера – много читал. В том числе подписался и на «Новый мир».

Теперь я запихивал принесенные журналы в отсеки для денег. Тяжело, неудобно, стесняет движения. Размер побольше. Свободнее, удобнее, но смотрится, как балахон на чучеле, зато можно что-то руками делать, а то как оловянный солдатик – могу либо руки по швам держать, либо как снежная баба – руки растопырив держу.

Обувь. Тоже, вроде, обычные ботинки, самые обычные, гражданские, но в них можно лазать по горам, ходить по снегу, по болоту – аналог военных ботинок с высоким берцем. Есть в них еще одна маленькая «хитрушка» – в каждом установлен нож – маленький, без рукоятки, спрятанный в подошве. Он не вылетает при нажатии, – просто вытаскивается из носка ботинка рукой.

Ремень тоже хорош. Кожаный, двойной. Внутри него спрятан набор ножовочных полотен по металлу с алмазным напылением. Пряжка разъемная, внутри заточенная пластина, ее можно использовать как метательное оружие. Снаружи узором в виде змеи уложен трехметровый шнур, он выдерживает нагрузку в триста килограмм, на одном конце ремня голова змеи легко трансформируется в петлю – готовая удавка.

Я раньше скептически относился ко всем этим ковбойско-киношным штучкам, но теперь нужно рассчитывать только на себя. Кто знает, что ждет меня через неделю?

И все предметы двойного назначения. Доказать что-либо непросто. И простой карандаш можно использовать как пишущее средство, а можно и как смертельное орудие. Им можно пробив глаз, добраться до мозга. Быстро и безболезненно, относительно конечно. Можно пробить трахею, сонную артерию, брюшину. Можно использовать как предмет для получения информация при пытке. Возьми карандашик. А еще лучше – несколько, положи их между пальцев, поперек, естественно, а потом пальчики сжимай. Медленно – просто боль, резко – переломы пальцев. Не боец уже. Не сможет на спусковой крючок автомата или пистолета нажимать, и нос уже не почистит, ширинку не застегнет.

Можно карандашик в ухо забить. И пытка и казнь одновременно, то же самое в нос, но здесь карандаш подлиннее надо. Можно и между ребер заколотить. Эх, были времена! Многое было можно!

Сразу переоделся в новую одежду, поверх старую куртку. Смотрится несколько уродливо, но ничего, это не надолго!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю