Текст книги "На исходе ночи"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

Соавторы: Константин Лопушанский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Авторы выражают глубокую признательность Б. Н. Стругацкому за ценные советы и предложения в процессе работы над сценарием «На исходе ночи».

Ларсен – угрюмый, безучастный – неподвижно лежит на узкой койке. Его глаза уставлены в потолок. Койка стоит в тесном помещении бетонированного бункера – тумбочка, шкафчик, небольшой стол. Еще две койки – по стенам. Одна из них пустует, на другой, укрывшись с головой, спит кто-то. Еще один человек сидит за столом и ест прямо из консервной банки. Его руки дрожат.

– Который час? – спрашивает Ларсен.

Человек за столом смотрит на ручные часы:

– Без четверти семь.

– Утра или вечера?

Человек пожимает плечами.

– Не знаю… – Берет складной нож и нарезает мясо в банке ломтиками. – Толстый еще спит… Наверное, утро…

Ларсен садится, опускает ноги на пол. Сидит, глядя перед собой в бетонную стену.

– Голова кружится, – говорит он.

…Ларсен идет по узкому пустому коридору.

Видны какие-то приборы, мигающие лампочки.

Мимо проплывают запертые двери, одна из них открыта настежь, демонстрируя какой-то жилой блок. Валяются растоптанные вещи, коробки, бумаги. Издалека возникает голос из репродуктора: «Освободите подъездные пути! Всем перейти в сектор «А».

Впереди нарастает гул неразборчивых голосов. Ларсен входит в широкий полуосвещенный туннель и идет по узкому металлическому карнизу, огороженному хлипкими перилами. Внизу – прямо на смутно виднеющихся рельсах – шевелятся тени. Стонут, разговаривают, движутся, куда-то.

Внезапно откуда-то раздается громкий щелчок, и голос оператора, искаженный усилением, произносит: «Освободите подъездные пути. Всем перейти в боковой туннель, сектор «А». Немедленно освободите пути».

Пока звучит голос, с противоположного конца карниза доносится быстро приближающийся топот. Появляется группа военных с автоматами наперевес.

– К стене! – рявкает старший.

Ларсен торопливо вжимается в стену. Тяжело дыша, автоматчики проносятся мимо.

…Ларсен входит в тесное помещение, перегороженное шкафами аппаратуры. Откуда-то доносятся возбужденные голоса. Им отвечает усталый однообразный голос:

– Вынужден огорчить вас… Нет. Человек с таким именем у нас не зарегистрирован.

Перед экраном монитора сидит молоденький сержант, чувствуется, что он не в себе.

– Я оставлял запрос… – говорит Ларсен.

Ваш сын не зарегистрирован в бункере, – отвечает сержант.

– Но регистрация еще не закончилась…

– Два часа назад поступили данные по шестому блоку. Это все.

Ларсен поворачивается, чтобы уйти, но останавливается у двери:

– Этого не может быть! Почему меня подобрали, а его нет?

– У меня все сгорели, – глухо отзывается сержант. – Это может быть?

Ларсен входит в большое помещение, заполненное электронной аппаратурой. Перед пультами – два оператора.

– Что наверху? – спрашивает Ларсен и присаживается в свободное кресло перед одним из неработающих экранов.

– Еще горит, – отвечает оператор.

– Переключи на меня.

На экране перед Ларсеном появляется картина местности вокруг центрального бункера.

Объектив перископа медленно вращается, снимая круговую панораму. Вдали, в полутьме, видны руины города, озаренные точками близких пожаров, смутные тени людей, движущихся вдоль этих развалин. Снова темнота. Тлеющие остовы домов. Часть из них затоплена. Переполненные лодки хорошо различимы на фоне огня. Снова темнота. Синие сигнальные огни шлагбаума возле ворот центрального бункера. Машины, тени людей, мечущихся между ними. Близко – фургон, освещенный изнутри. Оттуда выгружают носилки. Возле фургона – несколько человек в противогазах и противохимическом обмундировании.

Звучит зуммер. Один из операторов, переключив рычаг на пульте, говорит устало и нервно:

– Центральная. Семь двадцать четыре. Утечка. Все техники – в старт-блоке.

– Переключаю вас. – Второй оператор лихорадочно щелкает тумблерами пульта. Зажигаются и гаснут какие-то сигналы. – Нет, не реагирует. Включаю дублирование.

Ларсен встает, подходит к большому металлическому шкафу, отпирает его. Там, в гнездах стеллажей, бесчисленные видеокассеты.

– Где кассеты за семнадцатое число?

Оператор неохотно встает, достает из шкафа несколько кассет.

– Это бесполезно, – пожимает он плечами.

Ларсен возвращается к своему пульту, вставляет кассету, переключает монитор на воспроизведение.

На экране та же местность, только в день катастрофы, через несколько минут после взрыва. Ив темноты резко высвечивается высокое здание. Стекла, одновременно лопнув, начинают медленно осыпаться. В черных провалах оконных рам мелькают лица людей.

Над горизонтом возвышается атомный гриб.

В полном беззвучии рушатся дома, снесенные порывом огненного ветра, скручиваются линия электропередач, груды кирпича и бетона взлетают, словно сухие листья…

Второй оператор достает из ящика стола флягу, бросает первому, шепотом говорит:

– Крепкие нервы у старика.

– Теперь у всех крепкие нервы. – Первый делает глоток.

Ларсен сидит неподвижно, смотрит на экран, где все еще мечутся в огне люди.

– Ларсен, хотите выпить?

Тот не отвечает. Взгляд его прикован к экрану. Ларсен видит, как вдоль горящих развалин идет мальчик лет восьми, обугленная одежда на нем свисает клочьями. Он идет, не глядя под ноги, как это делают слепые, вытянув вперед руку и ощупывая ею все вокруг. Спотыкается, падает, встает и идет снова…

Ларсен останавливает кассету, возвращает изображение мальчика, пытаясь рассмотреть его лицо. Но лица не видно.

Ларсен судорожно вытирает капельки пота со лба, спина выгибается, он готов головой уйти в экран.

– Центральная, – говорит первый оператор, подобравшись, – заклинило движок третьего перископа. Двенадцатый сектор не просматривается. Срочно вызовите ремонтников! – Он откидывается в кресле. – Что за черт!.. Все в старт-блоке.

– Спешат, – цедит сквозь зубы второй.

– Ты что об этом слышал?

Второй оператор молчит.

– Ладно, – первый кивает в сторону Ларсена. – При нем можно…

Ларсен выключает аппарат, вынимает кассету.

– Не видно? – спрашивает второй оператор.

Ларсен отрицательно качает головой. Встает, секунду стоит неподвижно, затем идет к двери.

– Если меня будут спрашивать, я в госпитале.

Ларсен идет по бесконечному туннелю. Горящие вполнакала лампы вздрагивают, мигая. Ларсен на ходу бросает в рот таблетку, трет левую сторону груди. В туннеле полутемно, слышен далекий гул механизмов, чмоканье компрессоров, под потолком змеятся провода, кабели, трубы. Коридоры разбегаются в разные стороны, как в лабиринте…

…Ярко освещенная комната, типичный врачебный кабинет. Ларсен сидит на кушетке, ждет. Входит санитар – глаза воспаленные, лицо заросло щетиной. Подходит к столу, роется среди лежащих в беспорядке бумаг, ампул, пробирок. Доктор в расстегнутом, развевающемся от стремительных движений халате вылетает в приемную, на ходу крича:

– Где я возьму ему морфии? Везите в палату! – Он сдирает перчатки, бросает их на пол, подходит к Ларсену: – К черту! Ни одной операции больше. Что ты хочешь? Эрика здесь нет!

– Ты мог его не узнать.

– Я?!

– Он мог обгореть. Ты же не отец. Пусти меня в детское отделение.

– Ларсен, туда даже пьяные санитары стараются не ходить. Это же!.. – Он трясет руками, и вдруг послеоперационное возбуждение в нем гаснет. Он садится, сгорбившись, курит. Ларсен стоит перед ним. – Не проси.

– Он там. Он без сознания.

– Не сходи с ума!

– Я чувствую, он там, а ты меня не пускаешь.

– Там не осталось ни одного ребенка его возраста.

Доктор молча придвигает к себе журнал, листает, вчитывается в записи, что-то подсчитывает на микрокалькуляторе. Ларсен стоит посреди комнаты.

– Там нет Эрика. – Доктор наконец поднимает на Ларсена глаза.

– Значит, он остался снаружи… Наверно, он покрутился вокруг, а когда схлынуло первое пламя, пошел к музею – искать Анну…

– Перестань. Ты говоришь глупости.

– Они могли там уцелеть, как ты не понимаешь. Старинное здание, глубокий надежный подвал. Там, кстати, убежите… Они строили еще задолго…

– Ларсен, опомнись.

– Мне надо наверх, – говорит вдруг Ларсен решительно.

– Наверх никого не пускают. Это исключено.

– Надо как-то пробраться.

– Ларсен, – медленно подбирая слова, говорит доктор, – послушай. Нам приказано взять анализы у всех, кто еще на ногах. На интенсивность поражения. У кого поражение ниже определенного уровня, того – в список. По слухам, это список на эвакуацию.

– Куда?

– Не знаю. Но если ты хоть на несколько минут выйдешь из бункера сейчас, у тебя даже анализа никто брать не будет!

– Если он погиб, Анна там совсем одна, – помолчав, говорит Ларсен.

Доктор отворачивается.

…Большое, ярко освещенное помещение – приемная мэра в центральном бункере. Оно забито взволнованными, чего-то ждущими людьми; все стараются прорваться к отгораживающей угол стойке. За стойкой сидит сержант – видна лишь его голова в пилотке. Дверь за стойкой открывается, появляется мэр, следом за ним секретарь с блокнотом в руке. По толпе прокатывается гул, все напирают, пытаясь отвоевать более выгодное место. В толпе мелькает лицо Ларсена. Его толкают, оттирают. Раздаются крики:

– Почему ничего не объясняют?

– Молчат до сих пор!

– Вы что-то скрываете!

– Это война? Скажите только одно – это война?

– Есть ли связь с материком? Почему вы ничего не говорите?

– Что-нибудь уцелело?

– Обстоятельств выясняются, – говорит мэр. – Нужно подождать официального сообщения. Военные и гражданские власти делают все возможное. В официальном сообщении асе будет своевременно разъяснено. К сожалению, пока ничего не известно…

Ларсен наконец протискивается к сержанту, показывает ему удостоверение.

– Моя фамилия Ларсен. Я главный кибернетик второго блока. Мне нужно пройти к советнику Корнфильду.

Сержант мельком всматривается в документ, что-то переключает на своем селекторе, поднимает трубку одного из телефонов.

– Пройдите направо. Господин советник сейчас как раз свободен.

– Спасибо.

Люди провожают Ларсена завистливыми взглядами.

В кабинете Корнфильда полумрак, шуршит вентилятор. Советник сидит, сцепив руки. Кажется, что он спит или дремлет, не закрывая глаз. Ларсен присаживается на мягкий диван рядом с ним.

– Здравствуй, Корнфнльд.

– Здравствуй, Ларсен.

Пауза.

– Мне нужно наверх…

– Наверх нельзя, – говорит Корнфильд бесстрастно.

– Никому?

– Никому.

– И тебе?

– Разумеется. Это приказ.

– Чей?

– Коменданта.

– Значит, военные что-то знают?

Советник тяжко вздыхает, качает головой:

– Нет, это просто инструкция. У военных на все случаи жизни инструкции. На случай ядерной войны – тоже.

– И что в ней?

– Ну… Полная автономность, переход на кабельную связь… Много чего.

– Что именно?

– Ларсен!

– Нет, ну почему мне-то нельзя знать?

– Потому что по поводу инструкции есть инструкция держать ее в строгом секрете.

– Тебе же самому смешно все это.

– Да, мне очень смешно. Очень. – Корнфильд помолчал, затем добавил: – Есть еще пункт о подготовке ракет для эвакуации людей.

– Куда?

– На орбитальный комплекс.

Куда?! Что за бред! Сколько же людей?

– Ну, возьмут не всех, разумеется… лучших из лучших. – Советник саркастически усмехается. – Кроме того, составляются списки по состоянию здоровья… Это объявят в ближайшие дни. Возможно, это действительно бред, но ничего другого не остается… Здесь все кончено. Все, занавес. Тебе-то объяснять, надеюсь, не надо.

– Так это все-таки война? – помолчав, спрашивает Ларсен.

– Наверное. Хотя точно ничего не известно.

Ларсен с усталым удивлением мотает головой.

– Если война, то ее кто-то же начал? Кто? Русские? Американцы?

– Не обязательно. Могла быть ошибка компьютера, аварийный срыв… В результате – обмен ударами… Сколько их было уже последние годы, этих срывов! Не могло же так продолжаться бесконечно… Вот и допрыгались… Это моя версия. Теперь у каждого своя – все предполагают и никто ничего не знает.

– Но почему нет официального сообщения? За что вы мучаете всех?

– А что прикажешь официально сообщить? Что мир погиб из-за технической неполадки?

– Боже… Ведь мы маленькая островная страна, всего несколько иностранных баз.

– Всего! – горько усмехнулся Корнфильд. – Вполне достаточно, уверяю тебя… И потом какая разница – большая страна или малая, если погибла вся планета? Очень поучительная история, только некому будет извлечь из нее урок. Забавная ситуация… Очень забавная.

– Выпусти меня наверх, – после долгой паузы говорит Ларсен.

Корнфильд не отвечает, смотрит на собеседника, словно изучает его. Затем подсаживается к столу, берет трубку телефона:

– Соедините меня с полковником Ван дер Липпом. – Он вдруг прикрывает трубку ладонью и шепчет, наклонясь к Ларсену: – Смешно сказать, но если бы два месяца назад было принято предложение русских, ничего бы этого не было. Понимаешь? Ничего! А может… вообще началось бы разоружение. Ведь они предлагали начать. А ракеты на базах на них, на русских, были направлены.

Ларсен сидит у стены туннеля в центральном бункере. По полу струится вода. Ее мерное, однообразное журчание далеко разносится в пустом, почты полностью погруженном в темноту туннеле.

Ларсен забрасывает в рот таблетку. Подождав немного, глотает еще одну.

Неожиданно из боковой двери выходит маленькая девочка. Глядя в упор не Ларсена, прикладывает палец к губам. Ларсен замирает.

– Дождик идет наверху… Слышишь? – говорит девочка и, ступая на цыпочках, исчезает в темноте туннеля.

Ларсен у себя в комнате. Сидит на корточках перед тумбочкой, складывает в мешок свои немногочисленные вещи. Сосед с интересом наблюдает за его действиями. Толстый по-прежнему спит.

– Надолго?

– Что – надолго?

– Уходишь?

Ларсен молча застегивает молнию мешка.

– Понятно… Тебя здесь искали.

– Кто?

– Не назвался. Мордастый такой. Работал в Интерполе, кажется, по наркотикам.

– Ульф? – вскидывается Ларсен.

– Может, и Ульф… Приходил, принюхивался… По-моему, он и тут что-то расследует.

– Что?

– Пес его знает. Лишь бы что. Инерция. Ульф расследует… Военные играют, толстый – спит. Живем!

– Что Ульф сказал? – Ларсен встает.

– Что в госпиталь пойдет.

– Странно, как это мы разминулись.

– Наверно, он ходит секретными ходами. Разнюхивает. Ладно, идешь – иди.

Ларсен закрывает за собой дверь.

Ульфа Ларсен застает в госпитале. Ульф и доктор сидят у кровати, на которой, с капельницей, лежит, запрокинув голову и хрипло дыша, какой-то человек. Ларсен замирает у двери.

– Уцелел кто-нибудь из дежуривших вместе с вами? – тихо спрашивает Ульф, наклоняясь к лежащему.

– Откуда ему это знать? – еще тише говорит доктор. Ульф прерывает его жестом: тише. Лежащий молчит.

– Вы дежурили в самый момент взрыва?

– Да….

– Ваш радар вел круговое наблюдение?

Лежащий молчит.

– Ульф… – говорит доктор укоризненно.

Лежащий хрипит. Ульф вдруг встает и выходит из комнаты, сделав Ларсену знак следовать за ним…

…Теперь они в той комнате, где Ларсен и доктор беседовали утром. Несколько секунд молчания.

– Ты получил пропуск? – спрашивает Ульф.

– Да.

– Это хорошо… Попробуешь добраться до музея.

Ларсен кивает.

– Если я тоже выберусь наверх, я найду тебя… Возможно, мне понадобится твоя помощь.

– Что ты задумал?

– Тебе не надо этого знать, Ларсен.

– Но…

– Не надо – значит, не надо, – перебивает Ульф. – Если со мной что случится, я пришлю кого-нибудь…

– Ты думаешь… – осторожно начал Ларсен. – То есть я хочу сказать…

– Я ничего ее думаю, – взрывается Ульф. Для того, чтобы думать, нужно иметь факты, а их у меня нет. Одна интуиция. Нюх. Назови как угодно… – Ульф вдруг резко придвинулся к Ларсену. – Они же скрывают что-то, неужели не видишь? Тянут с официальным сообщением. Почему? Я чувствую, здесь что-то не так, какой-то подвох, обман. Ловушка, дерьмо какое-то… Понимаешь?

Ларсен молчит, обескураженно глядя на Ульфа.

– Все, Ларсен. Иди, – коротко бросает тот. – Тебя не должны здесь видеть.

Выходит доктор. Ульф тут же бросается к нему.

– Он что-нибудь сказал еще?

– Он умер.

Доктор берет сигареты в ящике стола, молча закуривает, глядя в пространство.

Густая полутьма. В дымном тумане с трудом угадываются очертания разрушенных домов. Ларсен идет по разрушенной улице, лавируя среди завалов кирпича, стекла, свисающих проводов и покореженных, сгоревших автомашин.

То там, то тут из тумана выплывают фигуры людей, бредущих куда-то. Многие в противогазах, марлевых повязках, но в обычной одежде, превратившейся в грязные лохмотья. Другие – вообще без защитных средств. Бредут без цели, неизвестно куда.

Неожиданно впереди, среди руин, ярко высвечиваются какие-то трубы, металлические конструкции. Столб пламени поднимается над ними и тут же опадает. Ручейки огня текут по улице, разбегаясь среди обломков. Навстречу Ларсену бегут люди. Он бежит вместе со всеми, не в силах выбраться из людского потока.

Наконец его выталкивают на площадь перед большим полуразрушенным храмом. Ларсен оказывается возле пролома в стене здания. На какое-то мгновение мелькает перед ним фантасмагорическая картина: толпа людей в противогазах и возвышающаяся над всеми фигура пастора – в противогазе, армейском обмундировании и с ручным полицейским мегафоном. Пастор что-то кричит в мегафон, но слов не разобрать.

Серо-грязный туман, смешанный с гарью, скользит над черной водой. Небольшой плот – несколько бревен, соединенных обугленными досками, – медленно движется по воде. Ларсен неуклюже гребет обрезком доски. Громоздкое противорадиационное обмундирование сковывает его движения. Сквозь стекла противогаза он видит руины города, освещенные тут и там островками огня. Рядом плывут, теряясь в дыму, какие-то обломки, бревна, сгустки, цепляясь за торчащие из воды развалины затопленных домов.

Рухнувший мост, вероятно, соединявший ранее две частя города, лежит в воде, и плот скользит под почерневшей каменной аркой.

У берега покачиваются несколько лодок, переполненных людьми. Сквозь дым просвечивают фары санитарной машины. В их лучах мелькают фигуры в противорадиационном обмундировании, из развалин идут и идут с носилкам.

Вдоль берега – остовы деревьев, превратившиеся в уголь. Они все еще тлеют, по стволам пробегают красноватые искры. Струи пепла стелются по земле, кружатся в воздухе, осыпаются с берега на воду. Воздух полон медленно опускающихся черных хлопьев. Плот Ларсена относит все дальше и дальше от берега. Здесь течение сильнее, и Ларсен перестает грести, ложится на доски.

Темнота. Спичка на миг выхватывает из тьмы циферблат часов и тут же гаснет. Ларсен лежит на кровати одетый, одеяло сбилось в комок. Где-то открывается дверь, полоса тусклого аварийного света проникает в комнату, освещая голые стены подвалов музея, превращенных в убежище. В полосе света возникает фигура девочки-подростка. Она проходит мимо Ларсена, держа на вытянутых руках поднос с лекарствами и стаканом воды.

Девочка открывает дверь в соседнюю комнату.

– Опять? Когда это кончится, господи?.. Зачем вы мучаете меня? Зачем? – доносится хриплый женский» голос.

Девочка возвращается.

– Поешьте, – говорит она Ларсену. – Я уже приготовила вам завтрак.

– Да-да, спасибо, – отвечает он, растирая пальцами глаза и виски.

В просторном полуосвещенном холле музея темнеет длинный обеденный стол, по бокам симметрично расставлены стулья. Ларсен идет через холл мимо нескольких дверей. Одна из них полуоткрыта, оттуда доносится стук пишущей машинки.

Ларсен заходит в кухню, достает из шкафа таблетки, несколько упаковок разного цвета. Девочка держит стакан под тонкой, едва заметной струйкой воды, текущей из крана.

– Супруги Тешер еще не ложились, – сообщает она, удивленно поглядывая на приоткрытую дверь.

Ларсен молчит, аккуратно раскладывает на столе таблетки, садится, ждет. Девочка ставит стакан перед Ларсеном, садится рядом. Так же, как и Ларсен, она, прежде чем принять таблетки, раскладывает их на столе.

Неожиданно стук машинки затихает.

– Ну что, что опять? – раздается раздраженный голос Тешера. – Неужели нельзя было позаботиться об этом раньше?

Шумно раскрывается дверь, в холл выбегает госпожа Тешер, бессмысленно топчется у большого стола, замечает в кухне Ларсена.

– Доброе утро… Простите, у нас кончилась бумага. – Она решительно подходит, глядя на Ларсена сквозь большие, косо сидящие очки. – Если вы позволите… У Анны…

Ларсен встает, но девочка опережает его:

– Я принесу. Пойдемте.

Появляется Тешер, подходит к Ларсену, садится рядом.

– Слишком много причин, – говорит он. – И в сущности, каждой из них было достаточно…

– Я бы советовал вам немного поспать.

– Надо спешить. Сорок восьмая глава, конца не видно. Могу не успеть. – Тешер тяжело вздохнул.

Госпожа Тешер с толстой пачкой бумаги проходит через холл к себе.

– Нельзя терять темп, – снова вздыхает Тешер. Он вдруг поспешно встает, выходит из кухни, но тут же возвращается. – Простите… Я забыл спросить, как самочувствие вашей супруги?

– Плохо, – говорит Ларсен.

Тешер сочувственно кивает, стоит, не зная, что сказать, затем молча уходит.

Ларсен возвращается к себе. В небольшой комнате, сосредоточенно согнувшись под неярко горящей лампой, он безостановочно вращает ногами под столом педали электропитания. Слышен мерный, волнообразный шелест. На столе полуразобранный противогаз с отомкнутой коробкой фильтра. Ларсен с усилием отгибает что-то в коробке фильтра, от напряжения стискивает зубы. Металлическая деталь с резким звоном отлетает в сторону и ударяется о стену. Он встает и на цыпочках подходит к полуоткрытой двери в соседнюю комнату. Прислушивается. Там тихо. У противоположной стены в сумеречном свете просматривается постель, на которой лежит, отвернувшись к стене, одетая в брюки и теплый свитер женщина.

Накал в лампе постепенно слабеет. Ларсен поспешно шарит по полу, находит деталь и, сев к столу, снопа изо всех сил вращает педали. Свет становится ярче.

Женщина в соседней комнате открывает глаза. Ей видны только работающие ноги под столом, равномерное движение колен мужа. Анна утыкается лицом в подушку.

Входит девочка с подносом в руках, на нем – автоклав. Ларсен поднимает голову.

– Посиди, – говорит он. – Она спит. Девочка ставит поднос на стол, садится против Ларсена.

– Как ты думаешь, – говорит Ларсен негромко, – сколько банок он возьмет за акваланг? Я предлагал десять, но он отказался.

– Он и за пять отдаст. Просто поторговаться хочет…

Ларсен прислушивается к шороху в соседней комнате и снова склоняется над столом.

– Вы не ждите, – говорит девочка. – Если вам надо идти… Я сама…

– Может, придется ее держать. Ты не справишься.

– Я еще не сошла с ума, чтобы меня держать, – неожиданно доносится голос Анны из соседней комнаты.

Ларсен и девочка вздрагивают. Ларсен идет в спальню, по дороге машинально что-то переключив на приборном щитке у двери.

– Давно не спишь? – Ларсен поднимает одеяло, лежащее на полу, укрывает жену.

Анна резким движением сбрасывает одеяло на пол. Ларсен садится на край постели.

– Уже утро? – спрашивает она.

– Да. Сейчас Тереза сделает тебе укол, и я уйду, попробую достать лекарство.

– Лекарство… – издевательским тоном повторяет за ним Анна и осекается, с напряженным ожиданием следит за приближением девочки с подносом в руках.

Та останавливается у постели. В тот же миг Анна, приподнявшись, изо всей силы бьет снизу по подносу. Шприц и ампула летят на пол. Девочка стоит в полной растерянности, потом бросается подбирать осколки.

– Оставь меня в покое… – стонет Анна. – Я тебе говорила… Сделай мне другой укол, другой!

Девочка встает, с пальца ее течет кровь. Уходит.

– Извини нас, – говорит Ларсен ей вслед.

– Я устала… – едва слышно продолжает Анна, – Это же издевательство. Ну что тебе стоит? Ну я прошу тебя. Ты не представляешь… Больше нельзя терпеть. И незачем, незачем! Это ужасно… Через несколько часов начнется опять.

– К этому времени я вернусь, принесу лекарство.

– Ты же знаешь, что никакого лекарства нет и быть не может! Я умру. Понимаешь? Почему ты думаешь, что для меня будет сделано исключение?

– Ты могла бы сделать такой укол мне? – помолчав, спрашивает он.

– Да, – не задумываясь, отвечает она. – Да! Да!

– Мы все умираем, ты же знаешь, – говорит он. – Одни чуть быстрее, другие медленнее. Надо надеяться…

Она хрипло, отрывисто смеется:

– Мне жить осталось день – два, может быть часы, а ты читаешь мне мораль. Меня тошнит от тебя, от всех вас… Устала…

Она закрывает глаза и лежит неподвижно. Ларсен продолжает сидеть рядом.

– Прости, – чуть слышно, как во сне, говорит Анна.

– Я понимаю, – тихо отзывается Ларсен. – Постарайся уснуть.

Ларсен поднимает с пола осколок ампулы, оглядывается, куда положить его, но ничего подходящего не видит, сидит, держа осколок в ладони. Затем замечает, что Анна смотрит на него.

– Зачем тебе акваланг? – спрашивает она торопливо – Ты что, собрался лезть под воду? Ты сумасшедший? Не понимаешь, что вода наверняка активна? Ну, я спрашиваю тебя! – В ее голосе звучит отчаяние.

Ларсен молчит, виновато опустив голову.

– Могли уцелеть сейсмографы. – Он чуть вздохнул, словно извиняясь за то, что говорит. – Я даже знаю, где… В лаборатории, рядом с нашим домом. Там, конечно, теперь все затоплено, но ведь дамба разрушилась не сразу… Значит, и затопить их могло не сразу. Несколько часов сейсмографы должны были работать… Если это была война, то должны быть зафиксированы повсеместные землетрясения. А если нет…

– Ты дурак? – резко перебивает его Анна. – Ты думаешь, можно найти доказательство, что мир не погиб, и он от этого воскреснет? Ты что, слепой? Не видишь, что вокруг тебя происходит? – Она вдруг начинает плакать. – Что со мной, ты тоже не замечаешь. Боже! Все сошли с ума… Все… Не могу больше.

Она отворачивается. Лежит, медленно проводя пальцем по стене.

– Уйди, – шепчет она. – Очень тебя прошу… Ларсен встает, поднимает одеяло, кладет его на край постели в ногах Анны и уходит. Он поднимается по винтовой лестнице, сворачивает в полутемный коридор, останавливается возле одной из дверей, стучит. Никто не откликается. Ларсен открывает дверь. В пустой комнате чернеет койка у голой стены. На ней, укрывшись грудой тряпья, спит человек. Неподалеку стоит стул, рядом виолончельный футляр. Больше в комнате ничего нет.

– Ив, – довольно громко зовет Ларсен и несколько раз бьет рукой по открытой двери. – Ив, проснитесь…

Виолончелист что-то бормочет со сна и с головой ухолит под ворох одежды. Ларсен выходит из комнаты.

На полках шкафчика – масса каких-то склянок, баночек, мятых упаковок. Женщина роется среди них, близоруко подносит к глазам упаковки, читая названия. У нее молодое лицо, коротко стриженные волосы.

– Просто не знаю, где искать, – проговаривает она, – просто не знаю…

Ларсен сидит на диванчике рядом с пожилой женщиной. Перед ней стоят чемоданы. Они открыты, везде следы беспорядочных сборов. Возле чемоданов стоят дети – мальчик и девочка, с интересом смотрят на Ларсена. Он сидит, чуть повернув голову, стараясь не смотреть в центр комнаты, как бы стыдливо отводя глаза. Женщина чувствует это, поглядывает на Ларсена, но молчит. Наконец не выдерживает.

– Может быть, вы поговорите с ним, – говорит она сквозь слезы, – это же невозможно… День и ночь, не переставая…

Ларсен растерянно пожимает плечами.

– Марио! Перестань! Ты слышишь? Марио! – кричит женщина в глубь комнаты.

Там, между шкафом и столом, среди оторванных досок пола видна зигзагообразная траншея. Над краем свежевырытой ямы виднеется лысая голова, мелькает лопата, размеренно выбрасывающая на пол землю – ком за комом.

– Марио! – вздыхает женщина. – Как глухой…

Дети перешептываются, смеются. Ларсен отводит глаза.

– Мы хотим идти сегодня. А вы? – спрашивает женщина.

– Куда идти? – Ларсен удивленно смотрит на нее.

– Разве вы не знаете? Приходили военные из центрального бункера. И у пастора были тоже… Все должны явиться в центральный не позже десятого. Это отлет? Как вы думаете?

– Возможно.

Молодая женщина наконец находит что искала.

– Вот, это таблетки от головной боли. Но их можно развести, две упаковки на стакан… Это помогает. Когда Ганс умирал… – Она вдруг замолкает. Губы у нее трясутся.

– Перестань, тебе нельзя волноваться, – говорит пожилая женщина.

– Спасибо, благодарю вас. – Ларсен берет таблетки и торопливо выходит: – Очень признателен вам.

В тамбуре убежища при музее Ларсен готовится к выходу в город. Он стоит в небольшой камере, в противогазе в противорадиационном обмундировании. Из длинного сухого человека он превратился в громадный зеленоватый мешок. Под обмундирование он засовывает банку консервов и несколько фляжек с водой. Неуклюжей походкой, на ходу застегивая последние застежки, он подходит к бронированной двери, отпирает засов, напрягаясь, отодвигает дверь и выходит наружу.

Низкий, свинцовый туман висит над опаленной землей. Полутьма. Ни день, ни ночь – странные мутно-серые сумерки. Ларсен выходит из бетонного купола входа в убежище и оказывается в развалинах здания музея. Он уверенно идет среди свисающих балок и перекрытий через один выставочный зал, сворачивает в другой. В полумраке угадываются почерневшие, потерявшие форму каменные изваяния, остатки статуй.

Из развалин музея он выбирается через большой пролом в стене. Неподалеку, возле обломков стены, две фигуры, так же, как и Ларсен, в противогазах и защитных костюмах – отец и сын Хюммели. Они что-то бережно заворачивают в резиновый плащ. Рядом – лопаты, разрытая земля. Ларсен кивает им. Они отвечают чинным приветственным поклоном.

Он идет среди обожженных стволов деревьев, стоящих густым частоколом. Мертвый, черный лес. Ветер поднимает над ним тучи золы и пепла.

Мелкая злая рябь лежит на реке, атакуя берег. Ларсен подходит к лодке, прикрытой рваными железными листами. С усилием сдвигает лодку в воду, вставляет весла в уключины, торопливо гребет короткими веслами и вскоре исчезает в тумане…

…Через некоторое время Ларсен приближается к радарной станции. Здесь суматоха. Солдаты поспешно грузят в военные грузовики какие-то ящики, приборы. Эвакуация радарной станции идет полным ходом. На Ларсена никто не обращает внимания, только один солдат, пробегая мимо, едва не наталкивается на него, в руках у него – плоский, тускло блестящий прибор.

Ларсен направляется в аппаратную.

– У нас ничего нет. Ничего, – пожилой грузный человек отводит глаза, стараясь не смотреть на Ларсена.

В аппаратной все разорено – отовсюду свисают оборванные провода, двое солдат выдирают из недр пульта какой-то блок.

– В третью машину, – приказывает им человек, стоящий рядом с Ларсеном. Похоже, что он – один из операторов станции. Он тяжело опускается в одно из кресел возле развороченного пульта. Глотает какую-то таблетку.

– Пятна появились? Не замечал?

– Утром два на руках, – отвечает Ларсен. – Сколько на теле – не знаю, она не дает себя раздеть.

– Чертовски интенсивно, – говорит оператор. – Ей осталось несколько часов.