Текст книги "Кндр против ссср"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И вот – XX век. Культурная революция, которая, бесспорно, оставила на теле и на душе китайского общества не меньший ожог, чем наш тридцать седьмой год на нас, но ужасы которой у нас иногда нарочито, чтоб не быть в кровавой бане одинокими, а иногда и невольно, просто мысля по аналогии, принято было преувеличивать. Сколько известных имен – и политиков, и ученых, и деятелей культуры – беззвучно исчезало тогда из газет и радиопередач! Казалось – навсегда. Мы здесь были уверены, что к началу восьмидесятых и косточек-то этих исчезнувших уже не сыскать – и вдруг они начали один за другим выныривать из небытия. Кто министром, кто директором завода, кто главным редактором… Не все. Но многие, многие.

А где наши осужденные на десять лет без права переписки? Ау! Десять лет прошли, что же вы нам не пишете?

В первой половине XX века коммунизм (со всеми его ловушками) оказался единственным прибежищем для стран, еще затрудняющихся или вовсе не способных нырнуть в разинувшуюся жадным товарным водоворотом европейскую модель развития (со всеми ее ловушками). Традиция, как и нас, на блюдечке с голубой каемочкой поднесла Китай под удар парового молота коммунизма. Как и у нас, отсутствие демократического навыка, приоритет государственной собственности и государственного производства, освященная веками имперско-бюрократическая структура и архаический коллективизм буквально криком кричали: приди, возьми! я твоя! уже разделась и лежу! Но культурная составляющая той же традиции и смягчила удар. Она впрыснула номенклатуре изрядную толику иммунитета к коррупции. Она сбила истеричность террора. И она сделала возможной малобардачную перестройку. Что-то дальше будет… Интересно!

Уже слышу, как мне возмущенно возражают: не надо песен! А трагедия на площади Таньаньмэнь? А проблема Тибета?

Но, прошу заметить, я и не собирался строить из себя Платона, описывающего очередную замечательную Атлантиду. Государства – сволочи, кто ж этого не знает; да только без них нельзя. «Мой муж – подлец, верните мне мужа». Грустная аксиома, даже безысходная какая-то; но ведь не придумало человечество иных типов макроорганизации, и потому приходится человеку, если только не алчет душа его полного и вооруженного до зубов одиночества, всю жизнь нащупывать личные компромиссы с социальными структурами, в которые он включен.

Примирять непримиримое.

Ленину, похоже, померещилось, будто он придумал нечто принципиально новое; набуровил он по-быстрому книжку, которую долго было велено считать гениальной и путеводной – «Государство и революция» называется. Основной тезис: что будет дальше, мы не знаем и знать не можем, но старую государственную машину нужно немедленно полностью сломать. Результаты этой гениальной придумки нам известны лучше, чем кому бы то ни было. Демократы в начале девяностых стопроцентно следовали заветам Ильича. Результат получился аналогичный.

Да, когда народ нападает на собственное государство или даже когда государству кажется, что народ на него напал, оно превращается в монстра. А как иначе сохранить структуру? Как стабилизировать ситуацию? Но если государство не заставляло до той поры своих подданных прыгать на одной ноге, нападающих всегда будет горстка, и превращение в монстра будет кратковременным. И потом всегда найдется время более или менее спокойно разобраться, кто и в чем был прав и не прав. Да простят мне души убиенных, но кто теперь возьмется судить, что горше и лютей: единовременная танковая трагедия на одной, отдельно взятой площади или многолетнее беспросветное кровопускание в так называемых «горячих точках», среди которых вот уже дважды за три года оказывалась Москва. Да и пес с ней, с Москвой, не на ней свет клином сошелся; большинство этих точек размером-то либо с Бельгию, либо со Швейцарию, либо еще покруче… Ах, Таньаньмэнь! Бронтозавры отжившего строя потопили в крови мирную демонстрацию! А Николай Второй в феврале не потопил; как всем сразу хорошо-то стало! Как вся Россия его сразу зауважала за гуманизм, как сразу сошлась для производительного труда под его человеколюбивым скипетром!

А наши гэкачеписты – преступники совсем не потому, что пытались силой спасти архаичную структуру от возмущенного народа. И не потому, что делали это недостаточно энергично и, словно картонные, уступили возмущенному народу. Они пытались перехватить контроль над трепещущей структурой у своих же коллег и тем продемонстрировали полную непредсказуемость, безалаберность и шизоидность этого контроля. И тем спровоцировали критическую, окончательную волну возмущения народа всей структурой как таковой. Потому-то и не могло у них быть энергичности. Потому-то и не пошел за ними никто. Они пытались захватить власть, которая и так едва дышала, из последних сил выполняя как грешные, так и святые свои функции, – и тем добили ее. И началось.

«А я взял да отделился – сам начальник, сам дурак…»

«Суд жгут. Зер гут».

Что же касается Тибета, вопрос тут действительно сложный. Тибет на протяжении нескольких веков сам был одной из сверхдержав региона. Он не раз оспаривал у Китая контроль над Центральной Азией, над некоторыми южными китайскими провинциями, и даже в периоды наивысших всплесков могущества Поднебесной империи оставался, пожалуй, единственным некочевым, сходным с Китаем по структуре обществом (кочевники-то били Китай неоднократно), создавшим равное ему по силе государство. Лишь тысячелетием позже эта мощь истаяла. И, к тому же, Тибет вошел в состав Китайской империи совсем недавно, каких-то два века назад. Куда позже, чем, скажем, Украина или даже Прибалтика в состав империи Российской. Сочетание этих двух факторов – во-первых, очень мощной, а, во-вторых, очень недавней традиции собственной государственности, усугубленных этническим, экономическим и культурным своеобразием Тибета вполне способно породить, что называется, взрывоопасную ситуацию. Предсказать развитие событий даже в ближайшем будущем не способны и специалисты.

Но тем не менее я буквально вижу, как имперские эмиссары показывают тибетским свободолюбцам на наши Карабахи и прочие прибабахи и ехидно спрашивают: «Ну как, нужно это вам?» А свободолюбцы лишь молчат да поеживаются…

А вот параметр, который нас, скорее, роднит. Отношение к государству. Место государства в системе ценностей.

Земная кора, которой, как и истории, человек не указ, сложилась так, что ее выпуклости и вогнутости отчленили горами, пустынями и океанами изрядный кусок Азии от остального мира. На просторах этого куска во времена оны возникло несколько очагов цивилизации, но один из них оказался на порядок мощнее остальных. Развиваясь и распространяясь вширь, он постепенно подмял, поглотил почти все другие, и докатил свои границы либо до естественных, обусловленных выпуклостями и вогнутостями пределов, либо до границ не менее жизнеспособных, пусть и не столь крупных, очагов. Попытки высунуться дальше раз за разом кончались плачевно – внешний мир больно бил по вытянутым сверх меры щупальцам, заставляя их втягиваться обратно. Но и попытки внешнего мира вторгнуться в завоеванное этим очагом пространство и захватить контроль над ним или над какой-то его частью, кончались плачевно – очаг переваривал завоевателей, приспосабливая их к своему своеобразию и низводя до уровня одного из уже поглощенных им малых очагов.

Так сложился территориально весьма стабильный, многонациональный, но и централизованный ареал, экономически и цивилизационно одновременно и многогнездовой, и единый. Империя. Грандиозный завод, производящий историю; есть там и мусульманский цех, и ламаистский цех, и множество развитых подсобных производств – но главный сборочный конвейер пролегает все-таки по долине Хуанхэ. Поэтому в средневековых биографических справочниках никогда не встретишь сведений о национальной или племенной принадлежности – ну разве что человек прославился именно тем, что был племенным вождем. А так первой фразой всегда идет «Уроженец уезда такого-то». И дальше – краткий послужной список. Идея народности никак не могла сравниться по рангу с идеей государственности. Собственно – и впрямь язык интересная штука – даже термин, обозначающий государство, возник в Китае довольно поздно. Веками там именовали свой завод то словом «Тянься» (Все, что под Небом), то названием правящей в данное время династии (отнюдь не совпадавшим с фамилией правящего рода) или словом «чао» (императорский двор) – и то, и другое явно указывало не на обрамленное границами пространство, а на священный административный центр… Теперешнее же слово «гоцзя» срослось из двух иероглифов: «цзя», обозначающее семью, и «го», обозначающего либо древние княжества, из которых позднее составилась империя, либо небольшие сопредельные, по временам вассальные, по временам вообще входившие в империю национальные государства, либо просто уделы высшей знати. Го-цзя. Государство-семья? Или даже семья государств? Правда, похоже на «семью народов», о которой нам все уши прожужжали еще в школе?

Но это не хохмочки. Все вышесказанное – и многое другое, касающееся формирования уже не территории, а идеологии, – мы действительно имеем право сказать и о России. Нельсон мог сигналить флажками: «Храбрые британцы, за мной!» Наполеон мог вещать: «Французы, я поведу вас в земли, где…» Призыв же «Хоробрые русичи» был растоптан в пыль еще копытами монгольских коней. А во времена империи – она возникла задолго до официального провозглашения при Петре – мобилизующими, объединяющими кличами постепенно стали «За матушку-Россию», «За Веру, Царя и Отечество». Принадлежность к народности или нации стала второстепенной относительно принадлежности к культуре и государству. Потому и оказался столь удобен после семнадцатого года термин «советский»; потому после девяносто первого мы и не можем никак подобрать ему адеквата и мыкаемся с эвфемизмом «россияне». «Россияне, проживающие в Эстонии» – разве они все русские? «Русскоязычное меньшинство» – разве по языку хрустнула структура? Можно подумать, Гамсахурдиа писал в КГБ доносы исключительно по-грузински! Земля раскололась между несоветскими и советскими, то есть теми, для кого естественным оказалось отождествление себя либо с данным королевством, либо с империей в целом.

Но вот что существенно. Покуда советский или несоветский не заставляет своего близнеца-антипода прыгать на одной ноге и не вышибает из него мозги за ослушание, в принципе нельзя сказать, который из них лучше, а который – хуже. Это все равно как пытаться выяснить, кого первым спасать из тонущей лодки. Отца-империю или сына-королевство? Пытаться в зависимости от ответа на этот вопрос одну исторически сложившуюся, намертво впаянную в народный характер систему ценностей объявить ущербной и реакционной, а другую, столь же выстраданную и столь же впитанную с молоком матери, – лучезарно прогрессивной, все равно, что судить людей по цвету кожи, все равно, что утверждать, будто все носатые брюнеты суть одухотворенные интеллигенты, а вислоухие чубатые пузаны поголовно куркули, молящиеся на шмат сала; или наоборот. Священное право на самоопределение народов тут не дает критерия, ибо с самоопределением этим – тоже дело темное. Ведь не рвутся же к созданию самостоятельной государственности какие-нибудь Эльзас с Лотарингией или, паче того, индейские резервации в США. А, с другой стороны, трудно вообразить более мононациональное королевство, чем Польша, – и тем не менее едва ли не первое, что я увидел, сойдя на польский берег во время пресловутого писательского круиза по Балтике в девяносто втором году, были крупно намалеванные на нескольких припортовых лавочках лозунги «Гдыня для гдынян!»

Так или иначе, ломка традиционных приоритетов, особенно обвальная, особенно насильственная – опасное и грязное дело. Из трещин тут же выдавливается на свет Божий все самое подлое, самое эгоистическое и бесчеловечное. Сейчас в качестве очередного героя нашего времени нам предлагается ушлый, энергичный предприниматель. Прекрасно, многообещающе – но настоящий предприниматель на Руси отличался от мелкого жулика именно отношением к державе. Уважением к ее процветанию, стремлением способствовать ее процветанию; и не только промышленному и вообще хозяйственному, но и политическому, и культурному – короче, цивилизационному.

А пытаться вырастить предпринимателя в условиях разрушения традиционной государственности, более того, за счет этого разрушения, все равно, что выращивать кукурузу в Приполярье. Мы помним, чем это кончилось. Ежели и вырастет чего, то ме-елкое такое… Мелкие жулики, в основном. Неважно, сколькими миллиардами они ворочают, в «мерседесах» ездят или в генеральских мундирах щеголяют – по психологии мелкие. Жизненный цикл их сводится, если чуток модифицировать знаменитую формулу джентльменов удачи «украл, выпил, в тюрьму», к куцей триаде «украл, выпил, на Канары». Ждать, что они будут радеть о развитии отечественной экономики? Ждать от них меценатств? Долгосрочных экофильных программ и Третьяковских галерей? Не делайте мне смешно. На такое способны лишь те, кто сохранил любовь к Отечеству. Отечеству надлежит лишь позаботиться, чтобы те, кто его любит, не были фатально обречены на вызываемые этой любовью венерические заболевания, как-то: физическое уничтожение, банкротство, инфаркт от полной невозможности что-либо действительно сделать…

И тогда, между прочим, в значительной степени станет все равно, что именно понимается под Отечеством: империя или королевство.

Еще один урок Китая, на сладкое.

Или на горькое, как для кого. Империя в Китае существует по меньшей мере пару тысячелетий. Всевозможных превратностей за это время было – пруд пруди. Не раз и не два, то под влиянием каких-то мощных толчков извне, то когда коррупция проедала-таки аппарат сильнее некоего допустимого предела, единый организм распадался, а то и разваливался с грохотом; тогда наступали эпохи то Троецарствия, то Южных и Северных династий, то просто десятилетия непрерывно вставлявших друг другу пистоны лоскутьев, не заслужившие громких названий. Последний такой казус имел место уже в XX веке. Гнезда отгораживались друг от друга армиями, таможнями, языковыми диалектами…

Уже понятно, к чему клоню?

Представим себе родной наш СПб/Л-д, райсоветы коего, в целях наилучшего решения местных проблем, поотделялись друг от друга. Понаставили на всех мостах и в туннелях метро КПП и таможни, объявили своей собственностью все, что на данный момент оказалось на их территории. Ведь и впрямь на Васильевском народ не совсем тот, что в Невском районе, а на Гражданке – еще чуток другой… Везде самобытные культуры, черт возьми! Правда, неровен час, Лигово с Гореловым начнут воевать за обладание аэропортом… Но зато вся шпана, ежевечерне обуреваемая страстью хоть кому-нибудь начистить рыло и таки делающая это с воплями «Бей лиговских!» или «Бей василеостровских!» из головной боли милиции разом превратится в гвардии суверенных правительств, пламенеющих патриотов, цвет и гордость наций… Сколько ничего не умеющих и не желающих уметь лбов можно высокооплачиваемо трудоустроить в согласительные комиссии, в районные ОВИРы, на охрану границ, на обеспечение паспортных режимов, на выдачу виз… Золотое дно! Какие таможенные сборы будут давать каждый день ездящие через границы работяги, студенты, школьники… А если из Рыбацкого да в Старую Деревню? Это ж три визы получать надо, в трех местах на лапу давать, чтоб не промурыжили до вечера. А если требовать в валюте – закон, например, такой принять, чтобы все было по закону? Как сразу возрастет благосостояние! Сколько новых шалманов откроется под вывесками «Русские соболя», «Шкуры русских», «Уважающий себя купчинец ездит только на «Вольво», «До Сестрорецка вам все равно не добраться, так что отдыхайте на Гавайях»…

Долго это продержится, как вы думаете?

Экономическая и культурная общность и взаимодополнительность регионов Китайской империи всегда брали верх. Ненадолго завоеванные максимальным напряжением сил мощные национальные и экономически самодостаточные очаги оставались вне рамок очередного объединения – Северный Вьетнам, Корея, те или иные области Средней Азии. Исполать. Выгоднее было иметь с ними дело более или менее на равных, предоставив им самим управляться со своими проблемами, чем пытаться раз за разом, с упорством, достойным лучшего применения, за шкирку втащить внутрь границ. Но то, чему нужнее и важнее было стать единым – становилось единым. Становилось. Вновь, и вновь, и вновь.

Конечно, в ту пору не было иного средства крушить удельный гонор, кроме оружия. Средневековье. Но никакое оружие не способно надолго соединить несоединимое. Карл Великий уж как старался объединить Европу после распада Рима – пшик остался от его усилий. А Наполеон?

Конечно, чтобы экономика и культура были в состоянии парировать естественное стремление каждого инструктора обкома стать президентом и каждого завмага – министром внешней торговли, нужно прежде всего… что?

Да экономика и культура нужны, Господи! Всего-то! Посмотрите-ка на Европу сейчас. Не понадобились не Карлово рыцарство, ни конница Мюрата. Средневековье-то кончилось. Цивилизационное единство, помноженное на территориальное соседство, сработало само по себе.

Ну, а если экономика будет развиваться по принципу «в ларьках густо – на заводах пусто», если слово «честность» будет звучать столь же уныло, как слово «нищета», а слово «совесть» – столь же пугающе, как «маразм», и все больше людей – и, главное, детей! – будет искренне считать, что те, кто не обманывает и не грабит ближнего своего, ведут себя так исключительно по лености характера и скудости ума, тогда… Тогда у истории есть другие примеры.

Была такая империя – Римская. Что от нее осталось, кроме то возвышенных, то отвратительных преданий? Обшарпанный Колизей, где на потеху быдлу люди рубили друг друга, надеясь, в случае успеха, досыта поесть хоть еще один вечер, до завтрашней рубки. На роль Колизея вполне подойдет, скажем, МГУ.

Была такая империя – Византия. Православная, кстати. Что от нее осталось? Мусульманский, кстати, Стамбул.

Была такая империя – Австро-Венгрия. В связи с чем мы о ней теперь слышим – помимо, разумеется, вальса и предгрозовых развлекалочек типа «Сильвы»? Да чаще всего в связи с аншлюсом. А входившие в империю народы и гнезда – делятся до сих пор, за семьдесят лет все никак разделиться не могут. То судетские немцы самим фактом своего существования помогли Гитлеру захватить треть Чехословакии, то чехи вон от словаков отъехали, а что с Боснией да Герцоговиной делать – не только Европа в затылке чешет. И уж она почешет-почешет, а своего постарается не упустить. Потому что даже сегодняшняя, несредневековая история – не богадельня. Уроки она преподносит суровые.

Выбирайте, господа и товарищи, в каком классе и по какой программе учиться у истории.

1994