Текст книги "История Русского народа от потопа до Рюрика"

Автор книги: Вячеслав Манягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12
КАКИМИ МЫ БЫЛИ?

Прежде, чем ответить на вопрос, вынесенный в заголовок главы, надо вспомнить, что Хеттскую империю населяли разные народы: древние аборигены этих мест хатты (хамиты, либо семиты); победившие их магог, фувал и мосох (названные историками «хетты», «лувийцы» и «палайцы», яфетиды); пеласги, а затем аххеявы (как первые, так и вторые тоже яфетиды), множество небольших местных племен, заселявших юг, запад и восток Малой Азии, хурриты, которых хетты десятками тысяч захватывали в плен и поселяли на своей территории. Все жители Хеттского государства называли себя «сынами земли Хатти», точно так же, как сегодня все жители России именуются, независимо от национальности, гражданами Российской Федерации, а за рубежом – русскими.

Поэтому, как бы ни хотелось сказать про хеттов вслед за поэтом: «Мы были высоки, русоволосы», но, боюсь, что это несколько не соответствует действительности. Впрочем, если посмотреть на современные славянские племена, то и среди них не часто встретишь блондинистых великанов, почему-то сконцентрировавшихся по большей части даже не в Германии, а в Скандинавии и в Мордовии. В массе своей белорусы, великороссы и малороссы заметно отличаются друг от друга по внешнему виду, а уж о «братушках» сербах и болгарах и говорить нечего – их сложно отличить от турок.

По сравнению с ними хетты были настоящими представителями индоевропейского племени, которых было «трудно спутать с другими народами древнего Востока»^{121}. Типичный «сын земли Хатти» имел светло-каштановые волосы, был среднего роста, коренаст и склонен к полноте^{122}. В общем, мало отличался от среднего великоросса.

Сходство это дополняется немногими сохранившимися изображениями хеттов.

Если в лицах супружеской пары (особенно мужа) на хеттском надгробии еще можно найти некоторые признаки присутствия азиатской крови, то кто осмелится отрицать, что лицо сфинкса (а в античной, прежде всего, греческой традиции, заимствованной как раз из Малой Азии от хеттов, сфинкс всегда был женского пола) хоть чем-то отличается от лица среднерусской деревенской красавицы, в кокошнике, повязанном сверху цветастым платком, плотно прикрывающем шею и голову? Этот нос, эти широко распахнутые серые глаза (не забывайте, что Европа, похищенная из той же Малой Азии быком-Зевсом, переводится как «сероглазая»), эти губы, этот овал лица – да это же моя бабушка Евдокия, уроженка Ярославской губернии!

Так что некоторые исследователи, описывающие хеттов как крючконосых брюнетов, мягко говоря, вводят читателей в заблуждение.

Во времена Новохеттского царства хетты носили бороду (в древности брились); воины и знать вообще, заплетали волосы в косичку (или в две), трансформировавшиеся впоследствии в еврейские пейсы и… казацкий оселедец (хетты повлияли на внешний вид как первых, так и вторых). Мужчины носили длинную, до колен рубашку с длинными рукавами, украшенную вышивкой и металлическими вставками, круглую шапочку (повседневную, похожую на тюбетейку, как и в Московской Руси). Знатные люди одевали «на выход» высокую коническую шапку (высокие собольи шапки бояр и крестьянские колпаки также знакомы нам по средневековой Московии). На ноги обували мягкие кожаные сапоги с загнутыми кверху носками – чтобы не спотыкаться на своих каменистых плоскогорьях. Вот только штаны хетты не очень жаловали – до тех пор, пока не превратились в скифов и не уселись верхом на лошадь (там-то без штанов конский пот разъедал кожу на ляжках в два счета). А пока что новохеттские воины щеголяли юбками, проносясь на колесницах по полю боя.

Женщины, в отличие от многих других окружавших хеттов народов, одевались очень скромно: свободные складчатые юбки подвязывали широким поясом, сверху надевали длинную рубаху, и все это прикрывали плотной накидкой до пят – от круглого головного убора до шерстяных гетр и башмаков, так что свободными оставались лишь лицо и кисти рук.

О хеттской архитектуре, об их пристрастии к циклопическим кладкам уже упоминалось выше. Крепостные стены, построенные хеттами, представляют собой кладку из необработанных огромных каменей, чаще всего без применения раствора. Промежутки между камнями кладки заполнялись щебенкой, а стена, для устойчивости, опиралась на земляной вал и имела уклон внутрь. Такие укрепления характерны для многих хеттских городов, в том числе и для столицы Хаттусы. «Этот город, помимо сети внутренних укреплений, был окружен двойной оборонительной стеной с целой системой устроенных на определенном расстоянии друг от друга башен, лестниц и потерн. Внешняя стена, высота которой не могла быть установлена, состояла из трех частей: земляного вала, уложенного на подстилку из щебня, ряда больших каменных квадров и, наконец, стены из саманных кирпичей. Земляной вал идет на всем протяжении стены… Вал, по-видимому, достигал высоты примерно в 10 м при толщине в 50 м. С внешней стороны вал имел уклон внутрь, иногда под углом в 25°, иногда более крутой и был покрыт слоем механически пригнанных друг к другу больших необработанных камней, причем промежутки между ними были заполнены мелкими камнями»^{123}.

Судя по всему, за такими стенами хетты чувствовали себя весьма уверенно. Во всяком случае, хеттский дом ничем не напоминал крепость.

«В нем не было вестибюля и центрального зала. Комнаты располагались в произвольном порядке, группируясь вокруг внутреннего дворика. Тот иногда находился прямо перед домом.

Хетты строили дома обычно из кирпича-сырца на каменном фундаменте. Отдельные камни заподлицо подгоняли друг к другу, обходясь без строительного раствора. В лесистой местности использовались деревянные балки. Нередко здания насчитывали несколько этажей. Из окон или дверей верхних этажей можно было по приставной лестнице спуститься вниз, на соседнюю крышу. Крыша дома была плоской; ее мастерили из сплетенных и обмазанных глиной ветвей, положенных на деревянные стропила. По крыше можно было ходить.

Дом освещался и проветривался благодаря огромным низким окнам, которые закрывались ставнями; решетка на окнах отсутствовала. Хеттские дома, дворцы и храмы были залиты светом; в них всегда притекал свежий воздух; они казались распахнутыми настежь.

Интерьер хеттского дома отличался простотой. В доме имелись очаг и каменный сток. Основными предметами мебели являлись кровать, стул, стол и сундук. Мебель была менее громоздкой, чем наша. Ее легче было вынести из помещения и перевезти на другое место. Внутри хеттских домов встречаются также небольшие вымощенные комнатки, возможно ванные или туалеты.

Присаживаясь, хетты для большего удобства подкладывали под себя подушки. Самое высокое сиденье в доме предназначалось для главы семьи или уважаемого гостя. Взобраться на это сиденье можно было лишь с помощью специальной скамеечки. В домах знатных людей и кровать была такой высокой, что на нее поднимались по ступенькам или приставным лестницам. Воистину, за возвышение при дворе требовалось смириться с определенными неудобствами. Бедняки, разумеется, не затрудняли себе жизнь подобным способом.

В зажиточных домах на полу перед кроватью лежали тканые коврики, чтобы, сняв обувь, человек не простудился, ступая по каменным плиткам.

Подвал хеттам заменял огромный (высотой около Двух метров) глиняный сосуд, врытый в пол. В нем хорошо сохранялись продукты, ведь внутри было сухо и прохладно.

В доме непременно имелась зернотерка. Она состояла из двух камней: камня с углублением, в которое насыпали зерно, и ступы, умещавшейся в руке. Среди других предметов, которые встречались в домах хеттов, можно назвать веретено, ткацкий станок, металлическое зеркало, глиняные амулеты, игрушки»^{124}.

Все население Хеттской империи можно разделить на элиту с царем во главе, свободных, но несущих повинности подданных и рабов. Вроде бы типичный рабовладельческий социум. Однако, когда вглядишься в него попристальней, язык не поворачивается назвать его таковым. Уж скорее это феодальное государство, характерное для средневековой Европы.

Свободные хетты, работавшие на земле (большего или меньшего размера земельные владения назывались «дома») обязаны были поставлять натуральный оброк («саххан») – сдавать государству определенный налог продуктами и выполнять трудовые повинности («луцци») – обрабатывать государственные земли, ремонтировать крепости, дороги, мосты, ирригационные сооружения и т. п.

Чиновники, военная аристократия, служители храмов освобождались как от первого, так и от второго. Для их содержания царь выделял им «дома». Именно эту элиту первоначально называли свободными. Затем звание свободных распространилось на всех нерабов.

Сам царь, царица, царевичи, храмы тоже, разумеется, имели «дома»: царский («дом Солнца»), «дом дворца», «дом царицы», «дом бога» (храмовые владения). В последних не только жрецы, но и простые работники освобождались от государственных повинностей.

Свободные хетты, хотя и имели свои хозяйства, пользовались участком земли, владели скотом и рабами, но оставались экономически зависимыми, прежде всего, потому, что земля далеко не всегда была их частной собственностью. Чаще всего их «дома» были выделены им во владение вельможами из «больших домов», полученных от царя^{125}. Выделялась земля и для прокормления профессиональным воинам (аналог в Московской Руси – дворянин): «…поля «человека оружия» [воина. – В.М.] обрабатываются общинниками, пока царь не даст пленного»^{126}, т. е. раба.

Таким образом, в Хеттской империи верховным собственником земли являлся царь, который распределял ее на условиях государственной службы между представителями элиты, которые, в свою очередь, предоставляли лично свободным, но экономически зависимым лицам право пользоваться землей за выполнение ими повинностей. Получали наделы при условии военной службы царю и профессиональные воины. Все хетты, от свободных общинников до придворных вельмож были «рабами» царя^{127} (подобно тому, как в Московской Руси и князья называли себя в челобитных холопами Великого князя). Вся эта система взаимосвязей на основе наделения земельными участками никак не напоминает классическое рабовладельческое общество античных Греции и Рима. Не совсем похожа она и на феодальную (феод – наследственное частное владение) и вассальную (иерархическую структуру, определяющую отношения между владельцами феодов) систему. Единственный ее аналог – Московское царство XV–XVI вв. по Р.Х., где государство стремилось ликвидировать систему частного княжеского и боярского землевладения с последующим перераспределением фонда государственных земель на условиях личной службы Великому князю (царю).

Еще больше укрепляет эту аналогию то, что «рабскую эксплуатацию в хеттском обществе не следует рассматривать как главный фактор, определяющий характер хеттского социального организма. Этот последний определялся общественным слоем свободных, но социально зависимых хеттских общинников, как основных производителей материальных благ в Хеттском государстве»^{128}.

То есть не раб, а лично свободный хеттский земледелец был основой Хеттского царства. Рабы являлись всего лишь подсобной рабочей силой, весьма дешевой во времена победоносных войн, но редкой в период мира или военных поражений.

Хеттскими законами за рабом признавались некоторые права, в частности, на защиту его права на имущество и на жизнь. Раб отвечал по закону за совершенное преступление, правда, в отличие от свободного человека, должен был не только заплатить штраф, но и подвергался физическому наказанию, например, отрезанию ушей и носа^{129}. По истечении определенного времени раб мог быть приравнен к свободному земледельцу^{130}, что также характерно для славянского социума начала I тысячелетия по Р.Х.

Глава 13
ВО ЧТО МЫ ВЕРИЛИ?

Интересно и то, что у хеттов мы находим многие знакомые нам по христианству религиозно-культурные атрибуты. Таков, например, хеттский новогодний религиозный ритуал, который передавал битву между хеттским верховным Богом Грозы, победившим змия-дракона Иллуянку. В одном из вариантов мифа у Бога Грозы рождается от земной женщины Сын, который и помогает Отцу победить змия. Сохранился барельеф, на котором изображен Бог-громовержец, поражающий свернувшегося в кольца дракона.

С христианской точки зрения, нет ничего невозможного в том, что хетты сохранили в памяти слова, сказанные в Эдеме Богом-Отцом змею, соблазнившему Адама и Еву: «И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:14–15).

В принципе, хеттский миф хорошо укладывается в христианское учение о том, что сатана-змий через соблазнение Адама и Евы пытался разрушить замысел Бога о мире и человеке, но сам был побежден воплотившимся через Деву Сыном Божиим. С другой стороны, миф, перешедший затем по наследству к грекам (Персей и Андромеда), напоминает нам и повествование о Георгии Победоносце, поразившем змия своим копьем. Именно этот хеттский сюжет изображен на гербе современной Москвы – последней по времени столицы мосхов-московитов, составлявших часть триединого хеттского этноса.

Так перекликаются эпохи.

Как пример такой переклички можно указать и на перун (молнию) – трезубец, который держит в руке хеттский Бог Грома, изображенный на древнем барельефе. Стоит вспомнить, что трезубец был родовым знаком князя Рюрика и оставался таковым у первых князей из дома Рюриковичей. Ныне этот трезубец изображен на государственном флаге Украины, население которой произошло от магогов-скифов, бывших когда-то основой хеттского народа.

Если же вернуться к новогоднему ритуалу, то атрибутом умершего и воскресшего бога плодородия Телепину (то есть божества, дающего жизнь всему на земле) является вечнозеленое древо жизни (дважды появляющееся в Библии: вначале в Эдеме, а затем – в конце, в Апокалипсисе, в сошедшем с небес Новом Иерусалиме), очень напоминающее нашу рождественскую ель.

Дает пищу для аналогий и хеттский миф о падении с неба лунного божества. Падение совершилось, видимо, не без участия Бога Грома, который метает в падающего свою молнию. Как тут не вспомнить библейского пророка: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы» (Ис.14:12). Быть может, в этом мифе нашла отражение память о войне между Архангелом Михаилом и восставшем на Бога сатаной.

Примечательно и то, что одним из важных религиозных символов у хеттов был… двуглавый орел. Этот орел играл роль посредника между миром людей и богов.

В одном из хеттских текстов, представляющем собой описание ритуала, осуществлявшегося при сооружении нового дворца, в котором образ царя связывается с возвращением его ранее утерянных и как бы разобщенных частей существа, так описывается его роль:

 
Приди ты, Орел
 

(Орел фигурирует в качестве вестника к Богу Грозы и богу Солнца).

 
(И) лети!..
К месту вечного огня лети!
И принеси мне кинуби!
 

(«Горшок (?) для жара».)

Возврат «кинуби» соотнесен с обретением «прежнего лада», «обновлением» царя»^{131}. Современный исследователь «Слова о полку Игореве» Л. Гурченко связывает с хеттским ритуалом упоминающийся в этом древнерусском литературном произведении «пламенный рог»:

 
За ним кликну карна, и жля, поскочи по Руской земли,
смагу мычючи в пламяне розе.
 

(За ним кликнули карьба и вопль, поскакали по Русской земле, мча в пламенном роге огонь воскрешения^{132})

«Огонь и жар «воскрешения», – считает Л. Гурченко, – «смага в пламенном роге», связанная с проявлением одоления и победы, а через слово «мычючи» – с молнией и грозой (то есть, опять же, с Богом Грозы. Не исключено, что это самое «кинуби» с пылающим тремя языками огнем воскрешения и держит в своей руке изображенный на барельефе бог Пирва, он же – славянский Перун. – В.М.) имеет естественный повод для соотнесения с символикой факелов древнеславянского ритуала на празднике в честь мертвых, когда «весною в воскресенье четвертой недели поста, совершая праздник в честь мертвых, лужичане ходят на Тодесберг, с зажженными факелами, поминают покойников и на возвратном пути поют: «Смерть мы погасили, новую жизнь зажгли». Можно утверждать, что существует определенное соответствие между этим и упомянутым хеттским ритуалом, в котором кинуби соотнесен с обретением «прежнего лада» и «обновлением» царя»»^{133}.

Такое соответствие тем более вероятно, что между культурой упомянутых выше лужичан (западных славян, одной из отраслей венедов) и культурой хеттов существуют определенные связи: «Можно предполагать, что влияние хеттов распространялось на территории, занимаемые племенами с лужицкой культурой. В этих условиях необходимо выдвинуть гипотезу, что лужицкому обществу не было чуждо изображение божеств в образе всадников. Далее, правдоподобна точка зрения, что такое изображение божеств было заимствовано из Малой Азии, вероятно, от хеттов. Лужицкие племена могли познакомиться с ними непосредственно или через другие народы»^{134}.

Хотя В. Хенсель и считает, что наиболее вероятно опосредованное влияние хеттов на лужичан через другие народы, однако это не так. Лужичане-венеды являются потомками племени Фувал, еще одной составляющей хеттского этноса и потому не получили от хеттов через посредников, а пронесли сквозь века традицию тех изображений божественных всадников, о которых идет речь. Здесь можно вспомнить верховное божество балтийских вендов, Свитовита с острова Готланд, для которого были построены вполне реальные конюшни, где содержались вполне реальные белые скакуны, на которых он время от времени объезжал свои владения. С ним ассоциируется хеттский бог дня и света Сиват (на Руси – бог Свентовит; именно белый всадник на белом коне – «ездец» – является древним символом Белой Руси, он же – Георгий Победоносец на московском гербе).

Кстати, как это часто бывает, несколько эпитетов, прилагаемых к одному божеству, исследователи хеттской мифологии превратили в несколько «богов». Так, из эпитетов Бога Грозы Пирвы «могущественный» появляется в статьях о хеттах «бог» Тархнут, из его же эпитета «бог-наш» (! – и почему через дефис?! да и пользовались ли древние хетты дефисом?) появился еще один «бог» – Сиу-Суммис (по-русски получается совершенная тавтология: «бог Бог-Наш»). Это все равно, что эпитеты «всемогущий», «всевидящий», «всемилостивый», прилагаемые христианами к своему Богу, считать отдельными божествами.

Кроме того, хеттологи, прекрасно зная, что хатты и хетты – два разных народа, смешивают пантеоны их богов, редко когда это оговаривая. Видимо, надеются на профессионализм читателя. А в результате получается, что тот бог бури, которого призывал хаттский царь Анитта, проклиная столицу хеттов Хаттусу, приравнивается к Богу Грозы Пирве, под покровительством которого хеттский царь Лабарна Хаттусу восстанавливает…

Иногда пишут, что хеттское государство было «царством 1000 богов»^{135}, добавляя к хеттским и хаттским также и хурритские божества. Но такое расширение пантеона произошло уже в эпоху заката Новохеттского царства, и именно религиозный синкретизм послужил одной из основных причин крушения Хеттской империи. Она не смогла выжить, затеряв свое Божество среди тысячи чужих.

Показательна в этом случае история с главным женским божеством хеттов, Богиней-Матерью. Эту древнейшую и наиболее почитаемую у хеттов богиню нередко идентифицируют с Кибелой-Иштар-Аштарот семитских и хамитских племен. На самом деле «Великая Мать» хеттов гораздо древнее приписываемых ей поздних обличий. В крайнем случае, она является их первообразом, искаженным и изуродованным азиатскими племенами в культ оргиастического характера, сопровождаемый самооскоплением, исступленностью, ритуальной проституцией. В таком виде он и вернулся потом бумерангом к хеттам.

Об этом свидетельствует то, что богиня Аштерот стала известна хеттам только в новохеттский период, после завоевания Северной Сирии^{136}. Что же касается богини Иштар-Шаушки (вавилонской ипостаси Аштарот), то ее культ был нововведением царя Хаттусили III и его жены – царицы Пудухепы (1–я половина XIII в. до Р.Х.). Однако о «Великой Матери», богине солнца, писал в своих священных гимнах еще за 400 лет до этого основатель династии хеттских царей Хаттусили I^{137}.

Иногда «Великая Мать» изображалась в облике крылатой женщины. Этот образ, весьма распространенный в древности, характерен, как ни покажется это странным, и для русской православной культуры. В «Слове о полку Игореве»: «Въстала обида в силах Дажьбожа внука, вступилъ(а) Девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на Синем море у Дону плещучи». Крылатая Дева появляется на Синем (Азовском) море не случайно – здесь скифы-магоги, предки славян, обитали почти тысячелетие. Л. Гурченко, автор перевода и комментариев к «Слову…», небезосновательно считает, что «образ крылатой Девы соотнесен с образом Богородицы «Взбранной Воеводы»»^{138}. Он указывает, что «в древнейшей иконографии Софии Премудрости Божией и «Деисуса» в одних случаях Богородица подразумевается крылатой, в других Она изображена с крыльями. Так, например, в Новгороде София Премудрость Божия предстает в образе крылатого Ангела, который в Троице изображен посредине. В Киеве крылатый Ангел замещен образом Богородицы «Оранты». В традиционном «Деисусе» с Богородицей и Предтечей встречаются композиции, изображающие Богородицу с крыльями^{139}. В общем виде мы можем сказать, что славянская Дева-лебедь связана с фракийско-этрусскими представлениями о человеке-лебеде, причастном к богам войны^{140}.

Это вновь выводит нас на хеттского Бога Грозы – бога воинов. И через него – на Георгия Победоносца с московского герба. А от него – к Параскеве Пятнице, которая ассоциировалась у великороссов-московитов с этим святым. Соотнесенность Параскевы Пятницы с конным св. Георгием четко зафиксирована в народе: «Георгия замест Пятницы променяли» (поговорка о суздальцах). Ср.: фольклорный рассказ о торговце, выдающем икону св. Георгия на коне за икону Параскевы Пятницы^{141}. На Украине Пятницу причисляли к русалкам^{142}. А народное сознание великороссов так же четко соотносило эту святую, «водяную и земляную матушку», с Мокошью, главным женским божеством московитов-мосхов.

И тут нужно вновь вспомнить Феодосия Софоновича с его «Хроникой з Летописцев стародавных…», где он рассуждает о происхождении названия реки Москвы от имени Мосоха и его жены Квы. Более вероятна другая гипотеза. Хеттская «Великая Мать», она же «Матерь богов», она же «Мать Источников» имела краткое имя «Ма» (которое, как кажется, не требует перевода, во всяком случае, ни на один яфетический (индоевропейский) язык).

Из «Влесовой книги» известно, что у славян было женское божество, парное Перуну, так называемая «перуница», которую чаще всего называли «матырь сва» или «матырь сва славян». Она имеет и другое имя – Магура (включающее слог «ма»). Это вестница Перуна, являющаяся во время войны. Она – крылатая дева, которая начинает бить крыльями в случае войны, призывая к бою. Она возвещает начало похода и указывает, как вести войну (но именно такова функция хеттской «Великой Матери»^{143}). «Матерь Сва» славян, как и хеттская «Матерь богов», имеет отношение к «рогу воскрешения» – дает воинам во время боя пить из рога «живой воды», вводит погибших в рай, поет им победные песни. Можно предположить что «Сва» есть сокращение от Сварог – то есть, небо, или бог, его символизирующий. Во «Влесовой книге» говорится, что Перун и Свентовид, о которых говорилось выше – «два естества Сварога». Таким образом, «Матерь Сва» славян – это «Матерь богов» хеттских: Пирвы (Перуна, грозы) и Сивата (Свентовида, дня, света). Сварог, Перун и Свентовид составили древнеславянскую «троицу», воспринимаемую нашими предками не как три разных бога, а как три ипостаси единого Триглава^{144}, которого дополняла крылатая богиня-Дева, аналог хеттской «Великой Матери», Ма Сва – Москва – Мокошь.

Поэтому нет ничего удивительного, что именно на двуглавом орле (символе как хеттской, так и московской государственности) восседала хеттская «Великая Мать». Она изображалась в длинном одеянии, с короной на голове. В Богаз-кеое найдено ее изображение в высоком 8-угольном головном уборе, что также перекликается с христианской традицией, по которой богородичная звезда имеет 8-лучевую форму.

Более того, в Православной церкви до сего дня существует икона Божьей матери «Азовская», где Богородица восседает на орле. Эта икона почиталась еще в XVI веке казаками, находилась с ними в отбитом у турков Азове – на берегах все того же Синего Азовского моря, где Дева «въсплескала лебедиными крылы».

Изображения двуглавого орла встречались у хеттов повсюду: на металлических нашивках для одежды, амулетах, подвесках, на барельефах и надгробных плитах. В Синопе найдена золотая бляха хеттского происхождения, вырезанная из листового золота, длиной в 6,5 см. К верхнему краю бляхи припаяно два выступа, которым в самой общей форме приданы контуры птичьих голов. На бляхе имеются дырочки для пришивания к одежде^{145}. В Эюке найдены монолиты со сфинксами и двуглавыми орлами. В Богаз-кеое сохранились изображения богов, восседающих на двуглавых орлах. На надгробной позднехеттской плите хорошо виден двуглавый орел, взлетающий в небо. На его груди в круге изображение либо солярного знака, либо 8-конечной звезды «Великой Матери».

Нет сомнения, что двуглавый орел был чем-то вроде хеттского государственного символа, имеющего религиозное происхождение, связанного с воскрешением, возрождением, восстановлением, как это видно из имеющихся религиозных текстов. Символ этот оставил глубокий след в сознании народов, обитавших в Малой Азии не только в доантичной древности и античности, но и в первом тысячелетии по Р.Х. Недаром, перенеся столицу Римской империи на берега Босфора, Константин Великий сменил одноглавого римского орла на двуглавого византийского. Этот византийский орел, позаимствованный (позаимстовавнный ли?) позднее Московской Русью, восходит к хеттской культуре^{146}. Надо признать, что все доморощенные толкования его символизма («смотрит одной головой на запад, а другой на восток») – не более чем жалкий лепет, не имеющий никакого отношения к сакральной загадке, насчитывающей уже почти четыре тысячи лет. А впервые в истории человечества символ двуглавого орла встречается в вавилонском городе Сирпурле, где он изображался на знамени. Видимо, именно этот город можно считать исходным пунктом странствий Магога, Мосоха и Фувала после вавилонского смешения языков.

Еще одной загадкой хеттской цивилизации является полное отсутствие царских погребений. Все окружающие народы придавали огромное значение посмертной участи своих правителей. Египтяне строили для фараонов гигантские пирамиды. Для крито-микенской цивилизации характерны роскошные, набитые золотом купольные гробницы царей. Да и впоследствии, в той же Малой Азии было достаточно примеров заботы о царских останках. Чего стоит только гробница царя Мавзола, давшая имя мавзолею на Красной площади. А вот у хеттов не нашли ни одной царской могилы. Ученые тешат себя мыслью, что некрополь хеттских царей еще не отыскан. И напрасно тешат. Вожди хеттов были яфетидами («индоевропейцами»). Их трупы кремировали.

До появления хеттов индоевропейский (яфетический) ритуал сожжения умершего царя в Анатолии не встречался. Сохранилось подробное хеттское описание этого обряда и ритуальная песня, которая и по основному содержанию, и по форме возводится к древней индоевропейской традиции:

 
Солнца Бог! Ему на благо
Приготовь ты этот луг!
Луг никто пусть не отнимет,
Луг никто пусть не отсудит!
Пусть на том лугу пасутся
У него быки и овцы,
Кони с мулами пасутся.
 

Не только самое представление о загробном мире как пастбище, где пасутся домашние животные, приносимые в жертву и сжигаемые при погребении царя, но и название этого пастбища (хеттское uellu, родственное греческому названию Елисейских полей и имени восточнославянского «скотьего бога» Велеса – покровителя загробной жизни) возводится к общеиндоевропейскому^{147}.