Текст книги "На незримом посту - Записки военного разведчика"

Автор книги: Вячеслав Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Мне бы на фронт, в действующую... – несмело вставил я.

– Так мы ведь на фронт тебя и направляем, – произнес Куйбышев твердым голосом. – На этом фронте все время бой, бой без артиллерийской канонады, а нередко и вообще без выстрелов, но бой смертельный. И исход этого боя будет зависеть только от тебя. Там ты и солдат и командир. Но прежде всего ты солдат, которому партия поручает незримый боевой пост. Если ты все это поймешь, не сомневаюсь, что успех будет. Говоришь, опыта нет? Пойдешь к Семенову. Там тебя подучат азам, а в остальном придется полагаться на самого себя.

Пока мы беседовали, погода внезапно изменилась. Пошел дождь, который вскоре превратился в ливень. Но через несколько минут ливень прекратился. В наступившей тишине за окном хлопнул револьверный выстрел, затем два винтовочных, послышались топот и крики: "Стой! Стой!"

– Должно быть, снова анархисты, – выглянув в окно, сказал Шверник.

– Сегодня охрану города несет вторая латышская рота. При латышах не разгуляются! – как бы между прочим заметил Куйбышев, продолжая прерванный грозою разговор. – Конечно, человек, оказавшийся в чуждой ему среде, почувствует себя одиноким. Не ищи случайных знакомств, не вступай в разговоры с первым встречным. Разведчик должен быть храбрым, но не имеет нрава играть своей жизнью.

– Необдуманные, поспешные действия – бессмысленны, более того, вредны, – заметил Николай Михайлович.

– Ну а если обстоятельства потребуют, может разведчик рисковать собой?

Куйбышев строго посмотрел на меня:

– Прежде всего разведчик никогда не должен дрогнуть перед лицом тех опасностей, с которыми он может встретиться. Но для этого он должен обладать мужеством, быть способным принять смелое решение, иногда даже пойти на разумный риск. Однако при этом разведчик обязан сделать все, чтобы не погубить дело, а главное, не допустить гибели других, если гибель его самого неизбежна.

– Легко сказать: не допустить...

– Согласен, все предусмотреть, предвидеть невозможно. Бывают и жертвы. Вот ты сказал, что предпочел бы пойти в армию, а не в разведку. А кому поручить эту работу? Офицера царской армии можно назначить либо военруком, либо в штаб как военного специалиста, но не в контрразведку. Конечно, бывают исключения... Но ведь не каждому может быть доверен незримый пост. Согласен? Именно поэтому мы и беседуем с тобой.

И я ответил просто и кратко:

– Согласен. Раз надо, пойду!

– Вижу, что не ошиблись, и рад за тебя, – подвел итог Валериан Владимирович. – А теперь нам остается ждать, когда ты начнешь действовать.

– Не просто действовать, а с умом! – улыбнулся Николай Михайлович.

Только теперь я заметил, как посветлело за окнами – начинался новый день. А для меня начиналась новая жизнь.

– Николай Михайлович, давай проводим Славу, а заодно заглянем на телеграф, – и Куйбышев снял со спинки стула свой пиджак и набросил его на плечи. – Если возражений нет, то пошли. А тебя, Слава, я хочу попросить, чтобы ты особо понаблюдал за эсерами. Нам очень важно знать об их связях с чехословацким командованием и вообще об их замыслах, планах... Ну, успеха тебе!

Первые шаги

В тупичке под раскидистыми вязами укрылся небольшой деревянный особняк – заурядное жилье какой-то дворянской или чиновничьей семьи. Особняк казался заброшенным, двор зарос бурьяном. Но по описанию это и был тот дом, в котором разместился штаб контрразведки.

Лишь только я поднялся по ступеням парадного входа, как из-за двери появился часовой и преградил мне дорогу.

– Вам куда?

– К товарищу Семенову.

– Пропусти! – приказал часовому оказавшийся рядом мужчина в кожаной куртке.

Он вошел в особняк вслед за мной и повел меня по широкой деревянной лестнице на антресоли.

– А по какому делу? – поинтересовался незнакомец.

– От товарища Куйбышева, – ответил я.

– Понятно, – произнес он и открыл дверь одной из комнат: – Тебе сюда.

В большой, почти совершенно пустой комнате за письменным столом сидел человек и чистил наган. Он взглянул на меня и продолжал заниматься своим делом.

– Мне нужно видеть товарища Семенова.

– Вот и смотри, – ответил он, ловко собирая револьвер.

Я помнил Семенова по 1916 году, но сейчас не мог бы поручиться, что это он.

– Присаживайся. И не смотри так, будто знал меня раньше, а теперь усомнился в моей личности.

Я протянул ему записку Куйбышева, он прочитал ее, аккуратно сложил и спрятал во внутренний карман пиджака. Затем вышел из-за стола, подошел к висевшему на стене зеркалу, заглянул в него и рассмеялся:

– Сегодня, наверное, и мать родная не узнала бы меня, С ребятами из ЧК за бандитами охотились. Для такого случая пришлось волосы перекрасить и загримироваться... Да садись же, не заставляй повторять без надобности.

Я сел.

– Слесарь? – глядя на меня в упор, спросил Семенов и, не дожидаясь моего ответа, продолжал: – Только и слесаря разные бывают. Так что за рабочее звание не спрячешься. Вон кулачье от войны на заводы подалось. А сейчас выползают и тоже пролетариями прикидываются: мы, дескать, рабочие! Словом, выкладывай как на духу, из каких племен и народов происходишь, сколько лет стоял за тисками.

Мне показался обидным тон Семенова, но я сдержался и спокойно ответил, что зарабатываю на себя с тринадцати лет, что окончил ремесленное училище и с четырнадцатого года работал в Самаре на Трубочном заводе, знал Куйбышева и Шверника и что с детских лет меня знает и Кожевников.

– Что они тебя знают, это хорошо. Но я о тебе должен знать больше, чем ты сам о себе. В нашем деле иначе нельзя, так что ты не обижайся.

Все выходило не так, как рисовалось мне вначале. Я думал, что Семенов начнет рассказывать о героических подвигах контрразведчиков, об их приключениях, наконец, об их опыте, а вот приходится самому подробно рассказать ему о своем детстве, о том, как учился в молитвенном доме у псаломщика в Семенкине, с каким трудом попал в ремесленное училище, о своих "университетах" на паровой мельнице в Клявлино и на Трубочном заводе...

Семенов слушал, не перебивая. А когда я закончил свой рассказ, он неожиданно спросил:

– А что станешь делать, если провалишься на задании?

– Застрелюсь, – не задумываясь, ответил я. Мне казалось, что только такой ответ придется по душе начальнику контрразведки и будет воспринят им как проявление мужества и решимости.

– Просто же у тебя выходит: застрелюсь! Жизнь не окурок, чтобы ею швыряться. Пойми, разведчик должен не только рисковать... Да, кстати, оружие у тебя есть?

– Наган.

– Сдай начхозу и запомни, что пословица "На людях и смерть красна" – не для разведчика. Мы с врагом сходимся один на один, и нужно уметь побеждать его силой ума. Скрытно действовать, скрытно бороться, даже умирать, коли придется, надо уметь скрытно. Вот какая у нас служба! Но умирать нам не велено! С нами ведь может и тайна умереть, а ее всегда надо стараться передать тому, для кого ты ее добывал... Понял?

– Понял!

– Вот и лады. – Семенов встал из-за стола. Поднялся и я. – Ты сиди, махнул он рукой, – это я, чтоб дремоту стряхнуть. Почти трое суток не спал. У нас и такое бывает! Ну так вот. Кое-чему мы тебя подучим, но только кое-чему. Сами пока учимся у профессиональных революционеров, у большевиков-подпольщиков, таких, как Куйбышев, Кобозев, Ногин, Фрунзе, – вот у кого надо учиться. Пятнадцать из тридцати прожитых лет Валериан Владимирович отдал революции. В общей сложности около трех лет просидел в тюрьмах, четыре раза был в ссылке в Сибири, но каждый раз бежал и немедленно включался в борьбу с самодержавием. Был даже такой случай. В 1908 году Валериан Владимирович приехал в Петербург из Каинска с чужим паспортом и случайно встретил здесь владельца этого паспорта, который жил под своей фамилией (кажется, это был какой-то Соколов). Нужно было срочно покинуть Петербург. И Куйбышев решил уехать за границу. Получив с величайшим трудом заграничный паспорт, он узнал, что одному из участников Московского вооруженного восстания угрожает смертная казнь. Не раздумывая, Валериан Владимирович отдал ему заграничный паспорт. Через некоторое время полиция арестовала Куйбышева и снова сослала в Сибирь. Как видишь, есть что у него позаимствовать. На прошлой неделе доложил ему о делах и спрашиваю: какие будут указания от вас, Валериан Владимирович, как от председателя ревкома по обучению сотрудников контрразведки? А он смеется: "Когда шел в подполье, ты получал какие-нибудь указания? Они по наследству нам достались. В тюрьмах и централах, в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, на каторге и в ссылке их несли как эстафету. Эту эстафету принял Ленин и передал ее нам!.."

Семенов прошелся по комнате, посмотрел в окно, выходившее в сад, и негромко произнес:

– Контрразведку формирует сам Куйбышев. Знать об этом не должен никто! Даже во сне не имеешь права об этом проговориться.

– За сон человек не может отвечать...

– Бабка на печи не отвечает, это верно, – усмехнулся Семенов. – Но у разведчика и во сне рот должен быть на замке, а глаза и уши – настороже... Пьешь?

– Не пью и не курю.

– А умеешь?

– Что тут хитрого?

– Правильно. Разведчик должен уметь все. Разведчик – что артист: нужно – может изобразить пьяного или азартного картежника. Противник у нас серьезный. И не пытайся казаться ему слишком чистеньким. На невинных агнцев, людей без изъяна, сразу внимание обратят.

– Это я понимаю, потому и побаиваюсь – справлюсь ли?

– Сыроват ты, парень, ой сыроват!.. Того и гляди с тебя вода потечет, добродушно улыбаясь, проговорил Семенов и, помолчав, добавил уже серьезным, деловым тоном: – Только не паникуй. Все мы пока в этих делах плаваем. Сами ищем брода для благополучного перехода. Сейчас познакомишься с моим помощником. Он тебя и будет наставлять...

Семенов подошел к стене и постучал в нее кулаком. Через несколько секунд дверь распахнулась, и в кабинет вошел светловолосый человек с прокуренными усиками.

– Товарищ Валериан новичка прислал. Знакомься, – кивнул в мою сторону Семенов.

Блондин протянул мне руку:

– Я есть Карл Бауэр. – Заметив удивление на моем лице, добавил: – У нас, латышей, такое имя не редкость. И фамилия тоже.

– Ну вот, Карл, и займись Тимофеевым. А мне пора в губком.

Семенов умылся из мраморного умывальника, стоявшего возле его койки, вместе с нами вышел из кабинета и стал спускаться по лестнице, а меня Бауэр повел в одну из соседних комнат.

– Здесь будешь спать. Подушка и одеяло найдутся. Бедновато, но все же лучше, чем в гостинице, там клопов до черта. А тебя как зовут, товарищ?

– Вячеслав.

– Хорошее имя, но ты его должен забыть. Сегодня будем крестить тебя заново.

– А это необходимо?

– У нас так принято. И подберу я тебе такое имя, что сам Семенов позавидует!

Я молча сидел и наблюдал за Карлом, который что-то искал в своем письменном столе.

– Ах, черт! Здесь лежал бессрочный паспорт. Как раз для тебя. – Бауэр вынул из ящика стола несколько паспортов и, заглянув в один из них, прочел нараспев: – Мещанин Михаил Устинович Дрозд. Год рождения – одна тысяча восемьсот девяносто пятый. Прописан в Петрограде на двадцать четвертой линии Васильевского острова... Ну как, нравится?

– Да мне все равно. Только состарил ты меня на два года.

– Это для солидности. Я тебе уже говорил, что надо забыть свое имя. И имя забудь, и свой возраст. А новые имя и фамилию зазубри, как "Отче наш"! Окликнут по-старому – не отзывайся. А теперь будем готовить из тебя коммивояжера, то есть коммерсанта, а точнее, агента по заготовке провианта и фуража для чехословацкой и белой армий. Недельку – сам понимаешь, времени у нас в обрез – с тобой будет заниматься человек, который обучит тебя основам бухгалтерского, торгового и вексельного дела. Не сомневаюсь, что ты легко преодолеешь эти премудрости – ведь у тебя все же образованьишко имеется, да и неплохая школа жизни за плечами. Чему будут обучать тебя, скажу завтра, а сегодня отдыхай.

Утром следующего дня начались "репетиции", как называл Карл занятия со мною. Он был неистощим на выдумки и обладал исключительной наблюдательностью. Сопоставляя, казалось бы, незначительные факты, делал неопровержимые выводы. Не щадя ни сил, ни времени, Карл тренировал мою зрительную память, обучал приемам вольной борьбы, инсценировал внезапную проверку документов, арест, допрос в белогвардейской контрразведке...

– Мимо тебя прошел товарный состав в шестьдесят вагонов с задраенными дверями. Определи: груженые вагоны или порожняк? – вдруг задавал он вопрос. И, видя мою растерянность, тут же разъяснял: – Запомни: груженый состав, как правило, состоит из тридцати – сорока вагонов; если же это порожняк, то в составе бывает до шестидесяти пяти вагонов... А вот ты увидел, что выгружаются казаки с желтыми лампасами. Какого они войска? И это нужно знать. Казаки есть донские, кубанские, оренбургские, забайкальские. Запомни!

Терпение у Бауэра было рыболовное, как он любил говорить о себе.

– Ты долго сидишь с удочкой на берегу, но у тебя не клюет. Однако ты не торопись уходить. Раз ты знаешь, что здесь рыба есть, жди, она обязательно клюнет. Какую ни вытащишь, все польза. Но ты должен знать, что там, где водится щука, карасю не житье, там, где обосновался сом, дохлятины много. Среди людей, как и в рыбьем царстве, всякие бывают. Только тут нужна еще большая выдержка. Есть такая наука – психология. Слыхал? Вот и хорошо. Побольше читай, и тогда будешь знать, как к людям подходить.

Через несколько дней вызвал Семенов.

– Конец учебе. Получай, – вручил он мне удостоверение с угловым штампом, круглой печатью и с грифом "Сов. секретно". – Удостоверение – на крайний случай, для своих. Храни его в чемодане, который получишь от Карла. Он тебе и покажет, куда его там засунуть. А вот и великолепно сработанная Карлом липа. – Семенов развернул сложенный вчетверо лист старой гербовой бумаги с угловым штампом и большой круглой печатью с двуглавым орлом: "Выдано сие агенту по закупке провианта для армии г-ну Дрозд Михаилу Устиновичу... в губерниях – Самары, Уфы, Симбирска..." и т. д. Ну а ежели что, придется изобразить, что по обстоятельствам, от тебя независящим, задержался на территории Самарской губернии, застрял, допустим, по болезни! Однако в уездах этих губерний уже кое-что заготовлено, и ты предлагаешь интендантству белочехов свой товар по сходной цене. А это на расходы... Семенов достал из сейфа несколько пачек новеньких керенок. – Одну можешь тратить по своему усмотрению, но знай, за народные денежки отчет по двойной бухгалтерии: перед нами и перед своей совестью. Остальные передашь Кожевникову. И эти листовки тоже. И не забывай: кто швыряется деньгами, тот на подозрении у контрразведки белых. Как, впрочем, и у нас, – наставлял Семенов. – У тебя есть вопросы?

Я молчал, но не потому, что не о чем было спрашивать. Наоборот, у меня было много вопросов, но я не знал, с чего начинать и нужно ли вообще спрашивать. Семенов понял мое состояние.

– Мы ведь тоже не пророки и не – можем предсказать, что может случиться с тобой. Да и никто всего не предусмотрит. И все же, если из трех подстерегающих тебя опасностей ты разгадал первую, а вторую сможешь предотвратить сам, то останется лишь одна... Вот тут и прояви все свое умение...

Карл чиркнул спичкой и, сосредоточенно раскуривая папиросу, подошел к висевшей на стене карте.

– Итак, твоя цель – Самара. Пробираться туда безопаснее всего через Мелекесс и Ставрополь, по крайней мере так говорят наши ребята... – Он провел извилистую линию между россыпью деревень. – Среди оставшихся в Самаре товарищей есть люди, способные на большие дела. Куйбышев требует установить с ними связь и как можно скорее, причем связь надежную и регулярную. Задача не из легких, тем более что за дачным районом, где находятся наши ребята, вероятно, наблюдает вражеская контрразведка. Так что смотри в оба...

– Но это еще не все. – Семенов встал из-за стола и тоже подошел к карте. Водя остро отточенным карандашом по линиям железных дорог Самара Уфа и Симбирск – Уфа, он продолжал: – Как видишь, получается треугольник, вершина которого упирается в узловую станцию Чишмы. В этой глухомани у нас никого нет. Подыщи надежных людей. Кстати, это твои родные места, и тебе виднее, на кого там можно опереться. Но для нас главное – Самара. В Самаре, на углу Молоканского сада, напротив трамвайной остановки, стоит небольшой деревянный домик. Постучи в крайнее от Волги окошко. Если спросят: "Кого бог послал?", ответишь! "Привез письмо квартиранту". Там должен быть Кожевников. Передай ему эту шифровку. Первым делом раздобудь сведения о белогвардейских частях. Узнай, куда их нацеливают...

– А если не найду там Кожевникова?

– Тогда иди в дом Климова, что напротив загородного ресторана "Яр", у Ананьего озера... Да ты должен знать этот дом, ведь в нем одно время жил Кожевников. В квартире третьей спросишь Петра Степановича или его жену Веру Дмитриевну. Если они в отъезде или если с ними что-нибудь случилось, иди на Шихобаловскую улицу и в доме девяносто пять, в квартире восемь, спроси мамашу Свекис. Она познакомит тебя с Марией Галвынь, а та свяжет с подпольщиками... Твоя задача – обосноваться в Самаре и обзавестись надежным прикрытием. Когда убедишься, что ты вне подозрений, под предлогом закупок провианта сделаешь вылазку из Самары в Сургут, Исаклы, Бугуруслан, Белебей, Чишмы. Постарайся разузнать, в каких пунктах губерний белые концентрируют свои силы.

Семенов прошелся по кабинету и остановился у раскрытого окна. С легким порывом ветра в кабинет ворвалась стайка тополиных пушинок и, будто притянутая магнитом, устремилась в угол, где стояла винтовка.

– Если все ясно, будем считать, что ты готов в дорогу. Мы с Карлом желаем тебе удачи! Запомни, возвращаться будешь через Бугульму... Да, чуть не забыл...

Семенов подошел к столу, вынул из бокового ящика позолоченный крестик с синей эмалью на тонкой цепочке и, протягивая его мне, многозначительно произнес:

– Возьми этот амулет. Коммерсант должен быть с крестом. – И, улыбнувшись, добавил: – Говорят, иногда помогает, хотя на себе испробовать не привелось.

И мы расстались.

* * *

Ранним утром я вышел на берег Волги. По горизонту, как часовые, высоко в небо взметнули свои кроны мачтовые сосны. Пахло луговой свежестью.

Внизу – селение с кирпичной церковью на песчаном берегу, освещенной огненным восходом, посреди Волги – продолговатый островок, подернутый синеватой дымкой, а где-то левее островка – Самара.

Спускаясь к Волге, я увидел на реке вооруженный буксирный катер. На носу и на корме находились дозорные, которые в бинокли наблюдали за берегом.

Тут гляди в оба, подумал я и решил не спешить к пристани. Выждав, когда повалил народ из окрестных сел с овощами и разной кладью, я незаметно присоединился к толпе, заполнившей дебаркадер.

Под вечер наш пароход пришвартовался к пассажирской пристани Самары. Речной вокзал был забит людьми: казалось, весь город спешит эвакуироваться.

Найти извозчика оказалось делом нелегким.

– Смутное настало время, почтенный. Бывало, за полтинничек через весь город иноходью гнал, а кто приплатит на чай, шапку снимал и спасибо сказывал. Ныне седок двадцатками бросается, однако ж керенка супротив царской деньги мелковата. Вчера за мешок овса, не рядясь, две катеньки отвалил, – жаловался извозчик. И тут же полюбопытствовал: – Из каких краев будете?

– Из Ставрополя.

– А я думал, из центра... Намедни я московского человека вез, сказывал, что не сегодня-завтра в Москве законная власть образуется. Дай-то бог! А то от этих большевиков житья не стало. День-деньской вожу галахов задарма, да еще норовят экипаж реквизовать...

Пролетка бесшумно катила по Дворянской. Главная улица Самары поражала пестротой и шумом. Не верилось, что это фронтовой, на военном положении город. Прогуливались чехи с трехцветными значками на фуражках, белогвардейские офицеры в мундирах, студенты и гимназисты в форменных тужурках, нарядные молодые женщины и щеголевато одетые мужчины.

– По какому случаю гулянье? – спросил я извозчика.

– Да никакого случая. Улица такая, Дворянской прозывается, и создана она для того, чтобы купцы и дворяне по ней разгуливали. Сам бог заказал простому люду трудиться, а богатым – жить в свое удовольствие. Глянь хошь бы на тех господ, что с благородными дамами, – указал извозчик кнутовищем направо. – Любо-дорого смотреть! А который мужицкого звания, валяй работай в поте лица и не оглядывайся. Эх, мать честная...

Вот ты какой, подумал я, а еще ругаешь большевиков. Недалеко от памятника Александру Второму я остановил извозчика, расплатился и смешался с толпой. Прежде всего следовало ознакомиться с официальными распоряжениями властей. На рекламной тумбе – выгоревший на солнце приказ Комуча № 3:

"Призываем под страхом ответственности немедленно прекратить всякие самовольные расстрелы. Всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании, предлагаем немедленно арестовывать и доставлять в Штаб Охраны".

Оглянулся вокруг и вижу, как у здания почты офицерский патруль проверяет у кого-то документы. Значит, ходить по улицам не так уж безопасно, как мне сразу показалось. Шумливая праздничность центра города оказалась обманчивой.

И чего только нет на этой тумбе! Читаю воззвание Комуча, опубликованное в день захвата Самары и представляющее собой смесь лжи и клеветы.

"Переворот... совершен нами во имя великого принципа народовластия... Мы видели, что большевистская власть, прикрываясь великими лозунгами социальной революции, в действительности вела нас неуклонно и твердо к полному порабощению и самодержавию, возглавляемому немецким императором. Немцы с каждым днем продвигались все глубже и глубже в Россию, и большевики этому не препятствовали".

Конечно, и сами эсеры не верят в эту чепуху, думал я, читая все подряд на тумбе.

Объявлений, приказов, воззваний – уйма. Вот, например, приказ Комуча № 2 от 8 июня, объявлявший условия формирования добровольческой "Народной армии"... Срок службы – три месяца; доступ – открытый; жалованье пятнадцать рублей в месяц; суточные рядовому – один рубль; отделенному – два рубля; ротному – пять рублей.

Из этого приказа узнаю, что военно-судебную часть армии возглавляет генерал Тыртов, бывший председатель военно-полевого суда царской армии, а также, что еще задолго до мятежа чехословацкого корпуса в Самаре существовала подпольная организация, в которую входили офицеры-монархисты.

Неожиданно раздается:

– Дорогу! Дорогу!

Это чешские легионеры ведут двух арестованных. У обоих лица в крови. Они с трудом передвигают ноги. Кто же они? Куда их ведут?

Вдруг из толпы на одного из арестованных набрасывается коренастый краснорожий мужчина: "Коммунист-советчик! – закричал он. – Бей его!" Схватив арестованного за горло, он опрокинул его на землю и стал душить.

Размахивая зонтиком и истерически крича: "Большевики! Безбожники!", к упавшим бросилась уже немолодая женщина в шляпке с вуалью. За ней устремилась толпа озверевших обывателей. Конвоиры и не пытались оградить арестованных... Через несколько минут все было кончено: на мостовой остались лежать два изуродованных трупа...

...Приближался комендантский час. Улицы опустели. Избегая патрулей, я направился по указанному Семеновым адресу для встречи с Кожевниковым.

Нужный мне дом стоял на отшибе и казался покинутым. Ни в одном из окон не было света. Я припомнил, что два последних окна со стороны Волги относились к квартире Кожевникова. Осторожно постучал. Никто не отозвался. Стал стучать сильнее и настойчивее и через некоторое время услышал из-за темного окна:

– Кого вам?

– Я привез квартиранту письмо, – тихо проговорил я, как было условлено.

– Никаких квартирантов у нас нет, – отозвался тот же шамкающий голос.

Что оставалось делать? Время было позднее, и я направился в гостиницу, но услышал там: "Мест нет!"

Ну что ж, принимай на ночлег, Молоканский сад! Не я первый ищу приюта в твоих тенистых аллеях.

...Утром следующего дня я направился к дому Климова и решительно постучал в дверь квартиры номер три.

– Вам кого? – послышался за дверью недовольный голос. Лязгнул засов, дверь приоткрылась, и я увидел молодую женщину с темными, коротко остриженными волосами.

– Веру Дмитриевну или ее мужа.

Женщина с недоверием посмотрела на меня. – Зачем они вам?

– Это мои старые...

Не успел я окончить фразу, как дверь с грохотом захлопнулась. Зная, что с конспиративными квартирами всякое случается, я решил посетить третью, и последнюю из названных мне явок – квартиру "мамаши Свекис", что на Шихобаловской (ныне Крестьянская) улице.

– Вон отсюда! – закричала хозяйка, как только услышала фамилию Кожевникова. Схватив ухват и держа его наперевес, она двинулась на меня, как идут в штыковую атаку. Пришлось ретироваться, так как никаких объяснений хозяйка и слышать не хотела.

Видимо, за всеми сообщенными мне явками комучевские агенты вели наблюдение. Как же найти Кожевникова или кого-нибудь из надежных старых друзей? Значит, нужно выжидать. Но где жить? После нескольких отказов в гостиницах я понял, что получить номер можно лишь за особое вознаграждение портье.

Но если уж становиться на этот путь, решил я, то надо устраиваться в лучшей гостинице, где меньше всего можно было привлечь к себе внимание. Позже, общаясь с белогвардейскими офицерами, я услышал остроумную французскую поговорку: "Если хочешь остаться незамеченным, стой под фонарем". Значит, я поступил правильно, остановив свой выбор на самой дорогой самарской гостинице "Националь".

Не спрашивая у портье, есть ли свободный номер, я протянул ему свой паспорт и попросил принять его на хранение.

– В городе столько карманников, что каждую минуту рискуешь остаться без вида на жительство, – объяснил я свою просьбу.

Портье взял паспорт, развернул его, будто желая узнать мою фамилию, увидел вложенные в него керенки и любезно ответил:

– Не беспокойтесь, будет в сохранности. К нам когда изволите заглянуть?

– Сегодня же, как только закончу дела.

– Хорошим гостям всегда рады.

В гостиницу я вернулся после парикмахерской и получил отдельный номер. Поручив горничной привести в порядок мой костюм, я стал просматривать газеты.

В "столице" Комуча Самаре издавалось пять газет. Первый в руки взял "Волжское слово" и удивился, как быстро газета приспособилась к новым условиям. Не сразу даже разобрался, какому богу она стала поклоняться: добродушно ворчала на кадетов; по-дружески критиковала некоторых членов Комуча; подтрунивала над меньшевиками – дескать, боитесь брать на себя ответственность за действия чехословаков, а все ли было плохо при большевиках? Нельзя-де не считаться с исторически сложившимися условиями в России... Правда, большевистская власть допускала ошибки, но Комитет членов Учредительного собрания должен сохранить преемственность, ибо некоторые реформы большевиков содержат творческое начало. По мнению газеты, отмена всего, что сделали большевики, была бы губительна для России. Автор статьи призывал не повторять "ошибок большевиков", бороться со своими политическими противниками и внимательно изучать причины влияния большевиков в некоторых слоях общества...

Если "Волжское слово" хитрило и лавировало, то от "Волжского дня" за версту разило кадетским духом. И откровенно и между строк газета ратовала за денационализацию предприятий и возврат земель их "законным владельцам". Словом, читателям давалось понять, что надо воздать "кесарю – кесарево".

"Земля и воля" и "Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания" напомнили мне близнецов: обе пели строго по нотам эсеров, обе срывались и фальшивили.

Просматривая материалы по аграрному и рабочему законодательству, я понял, что Комуч пытается скрыть свое подлинное лицо под маской доброжелателя. Но как долго это может продолжаться? Крестьяне очень скоро поймут, что помещик был и остается их врагом. Тем более нельзя обмануть рабочих, которые никогда не примирятся с властью Комуча, опирающегося на штыки чехословацких легионеров.

Газета меньшевиков "Вечерняя заря" занималась гаданием на кофейной гуще, но никак не могла угадать, что замышляют чехословаки и что предпримет Москва. В одной из статей сквозила явная растерянность, в другой содержался намек на то, что-де социал-демократы затеяли такую авантюру, которая может плохо кончиться для них.

Автор крикливой статьи о правах и обязанностях рабочих, объявив себя сторонником "наступления" на власть имущих, тут же до неприличия лебезит перед интервентами и поливает грязью большевиков...

Во всех газетах печатались статьи и обозрения меньшевистских и кадетских божков, прогнозы "осведомленных лиц", заверения в том, что в ближайшие недели с большевиками повсеместно будет покончено, объявления о продаже помещиками земель.

Для устрашения населения газеты публиковали приказы коменданта города с требованием передавать в руки властей скрывающихся большевиков. В хронике как бы между прочим сообщалось об убийстве арестованных при "попытке к бегству". Первые полосы газет пестрели сообщениями собственных корреспондентов о разгроме красноармейских отрядов под Уфой.

И хотя газеты пели дифирамбы правительству Комуча, фактически в городе правило белочешское командование.

Родной город – логово врага

В городе процветала спекуляция. Особенно среди военных. Продавалось все, что можно было сбыть. Наблюдая за чиновниками интендантства, которые жили в "Национале", я решил завязать с некоторыми из них знакомство. Так как меня уже знали здесь, мне не стоило большого труда заинтересовать кое-кого возможностью заключения выгодных сделок.

Через неделю я был знаком уже со многими офицерами и чиновниками, охотно принимавшими мои предложения завершить разговор в ресторане, тем более что платил я. Здесь за бокалом вина развязывались языки, и тогда, потеряв контроль над собой, люди нередко выбалтывали такие данные, о которых хотелось немедленно сообщить в контрразведку.

Вскоре я заметил, что в гостиницу почти ежедневно прибывают небольшие группы офицеров, но задерживаются они здесь не более двух-трех дней. Удалось установить, что они следуют в распоряжение капитана Каппеля, которому поручено формирование специальной боевой части из офицеров-добровольцев. Чья-то невидимая рука направляла эти потоки офицеров в пункты формирований. Но чья? Осторожные беседы с моими новыми знакомыми наводили на мысль, что Комуч начинает серьезно беспокоиться, может ли он рассчитывать на вооруженную помощь чехословаков. Видимо, самарское правительство решило готовить собственные силы для борьбы против Республики Советов.

Однажды в вокзальном ресторане мне довелось услышать, как бахвалился подвыпивший молодой подполковник: