Текст книги "Одна капля в море жизни"

Автор книги: Вячеслав Антонцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Что я могу ещё сказать? Я не совсем понимаю, чего ты так хочешь добиться, О-Великий-Император. Ну пойдём мы туда, и что будет? Ты хочешь бессмысленными воинами совсем обескровить людской род, чтобы на всех Бурых равнинах не осталось ни одной живой души? Этого ты хочешь, скажи?

– Нет, глупец! Ты сам подумай, кхе. Мы зайдём туда, вклинимся. Победа будет за нами! Не важно, орки там, или мертвецы. Мы всех их перебьём. Вместе, сообща, общими силами. Вместе. Займём город. Вместе с Северянами мы окружим Проклятые города, выкурим оттуда эту нечисть. Наши страдания закончатся…

– О боги! Слышал бы тебя твой отец. Разве ты не помнишь, чем закончилась наша первая, и, к счастью, последняя попытка? Разве ты забыл, чего нам стоило возвращение Имперской Короны? Уж не забыл ли ты, КТО обитает в проклятых руинах? Да и скажи на милость, как ты планируешь занять тот же Междуболотск, славящийся своими неприступными стенами? Вполне возможно, что в этом хорошо укреплённом городе уже вовсю хозяйничают орки, и что тогда? Даже если мы соберём все силы, то мы не сможем наверняка взять эту крепость. Уж вы-то, ваше величество, должны хорошо это знать…

– Тихо. Тихо, спокойно. Если орки были бы в Междуболотске, они бы нападали. Орков на севере нет. Сейчас нет. Проклятие распространилось далеко за Гиблые Руины. Наша цель – отвоевать город. Мы сосредоточим все силы. И кнутом и мечом уничтожим ужас! Ужас, засевший в стенах Стрэртона. Победа будет за нами. Если…

Император продолжал свою проникновенную речь, но собеседник его уже не слушал. Благородный человек крепко задумался. Он вспоминал о тех многочисленных небылицах, слухах и домыслах, что в последние полтора десятка лет наводнили всю оставшуюся Империю. Те немногие, что выстояли в бесчеловечных боях, в перерывах между битвами и тяжёлой работой, очень любили выпить и поболтать. Конечно, как правило ему доводилось выслушивать один только вымысел и глупые предрассудки, но иногда эти россказни могли быть правдой. Во всяком случае, могли быть отдалённо похожи на правду.

Вдруг Антоний всё понял. Он пристально (конечно, ровно настолько, насколько позволяло освещение) посмотрел Императору в глаза. Тот всё говорил и говорил, всё размышлял и разглагольствовал о том, как быстро они отвоюют Междуболотск, а после него и все северные города, и какая благодать и всеобщее процветание за этим наступит. Его явно лихорадило. Император искренне, проникновенно, с упоением вспоминал невосполнимые утраты минувших дней, вспоминал падших героев ушедшей эпохи, вспоминал отца и погибших старших братьев. Его словно бы не заботило настоящее, он словно до сих пор жил прошлым. Вспоминая о своём великом отце с братом, он громко всхлипнул. Глаза его неестественно блестели. Стало понятно, что нынешний Император готов бросить в топку войны всё последнее, что у них осталось, лишь бы отомстить. Его не заботили никакие жертвы, похоже, он считал любые жертвы оправданными, чтобы хоть как-то отомстить за кровь, пролитую в сражениях прошлого. Стало понятно, что идея бесконечной, непрекращаемой, каждодневной войны настолько овладела им, что как-то спорить, пытаться вразумить его было опасно для жизни. Но помимо явно подкрадывающегося безумства и жажды мести было ещё что-то. Что-то невидимое, неуловимое. Что тянет его именно в Междуболотск? Почему он изо всех сил хочет проникнуть именно за стены этого города и одноимённой крепости? Похоже, Антоний знал на это ответ.

– Золото, да? – настороженно спросил он. Император встрепенулся.

– Да, мой друг. Золото. Много Золота.

И вот, спустя без малого пятьдесят лет, Антоний точно так же, лицом к лицу сидел с жаждущим войны, мести, кровопролития и реванша молодым человеком. Правда, то был уже не Император, а его посланник, сидели они в одной из бесчисленных башен Отертонского замка, а не в Рессевильской ратуше, да и Император нынче был молодым, рассудительным юношей, а не закалённым в невероятных боях человеком, потерявший от рук орков и умертвий всех, кто был ему дорог, а вместе с ними – и здравый рассудок. Да и, чего греха таить, Северный Лорд уже много лет был на закате дней своих, и от блистательного могучего воина уже почти ничего не осталось. Что же делать? Антоний внимательно посмотрел на Императорского посланника. Знает ли он, догадывается? Вдруг Император рассказал ему про золото? С другой стороны, ни Император, ни Всадник могли и слыхом не слыхивать о второпях отвезённых и в спешке брошенных многих мешках с золотом, что по старинному, ныне уже всеми забытому преданию хранятся в подвалах Междуболотской крепости. И вот теперь, как пятьдесят лет назад, Император хочет отвоевать почему-то именно этот город. Казалось бы, многое изменилось, но…

Можно ли ему доверять? Можно ли доверять Всаднику? Лорд Антоний прекрасно помнил, как он, в былые времена, вместе с несколькими своими учениками из Ордена рассекал северные просторы Бурых равнин, вторгался в Кривой лес и даже немного совался на территорию Проклятых Руин. Всадник тогда показал себя достаточно талантливым и способным воином, он многое…

– Золото? – наконец решился он.

– Что? Какое золото, вы о чём?

Всадник явно не имел никакого понятия о золоте.

– А… Так ты не знаешь. Похоже, Император тебе об этом не сказал… Хотя и ему-то откуда знать? Даже не помню, рассказывал ли я подрастающему Глебу что-то подобное. Да и не важно. Тебе я, пожалуй, расскажу…

Существует легенда, или предание, или сказка (называй как хочешь), повествующая о том, что во время Великой Войны какой-то очень богатый человек, спасаясь бегством с уничтожаемых и выжигаемых орками земель, прихватил с собой несколько телег, нагруженных золотыми мешками. В общем, богач захватил всё, что у него было, и поехал на восток. Лет шестьдесят назад поговаривали, что он остановился в Междуболотске. Будто бы не хотел он бежать в Астетон, как все, потому что боялся обманутых им вельмож и влиятельных купцов. Согласно позабытой ныне молве, богатей выбрал Междуболотск для хранения своих несметных сокровищ. Будто бы он верил, что орки не доберутся до Мглистых болот, и уж во всяком случае не преодолеют стены знаменитой крепости… Как бы там не было, но в скором времени орки наводнили болота, намереваясь ударить по Великим Северным Городам. Прежде они, конечно, напали и захватили Междуболотск. Кто-то отступил, кто-то спасался бегством. Затем при Дрэиде произошла большая битва… В общем, те суровые деньки мало кого пощадили. Но немногие выжившие после всего этого рассказывали, что, дескать, золото-то никуда не делось, и оно по сей день надёжно спрятано где-то в подземельях замка. Правда это или нет – никто того не знает. Однако, если золото там действительно есть, то вся эта затея, на мой взгляд, приобретает смысл. Ибо в наши дни золота не добывают, а то, что осталось от предков постепенно стирается, теряется и развеивается, словно зола на ветру. С каждым годом этот драгоценный металл всё дороже и дороже…

Всадник молчал. Да, такого поворота он явно не ожидал. Интересно, знал ли об этом Великий Император Глеб? С одной стороны, не мог не знать. Он же – всеведущий, он же – Император. Думать, что Император мог хоть чего-то не знать, хоть чего-то не ведать, хоть в чём-то ошибаться было сродни кощунству и святотатству. С другой стороны, Глеб был даже моложе Всадника, и вся его мудрость и рядом не стояла со всей мудростью, знанием и опытом, которые имеются у Отертонского Владыки. Как ни старался Посланник Имперской воли, он никак не мог вспомнить, чтобы на Императорском совещании хоть раз звучало слово «золото». И что же? Великий Император чего-то не знает? И как ему, скромному Всаднику, поступить в данной ситуации?

– Но ведь это только лишь глупая, всеми забытая сказка, разве не так?

Старый Воин ухмыльнулся.

– Конечно, может и так. Но кто его знает?

Вопрос остался висеть в воздухе. Всадник молчал.

– А теперь, мой юный друг, позволь ввести тебя в курс наших с тобою дел. Император Глеб хочет от меня помощи в его, надо заметить, довольно рискованном и авантюрном… мероприятии, скажем так. Он предлагает мне пожертвовать моими людьми ради его амбиций и Императорской Воли. И я… Я, конечно, не смею отказать, если он приказывает. Но что мне-то за это будет? Опять погибнут многие воины, нас и так осталось немного. А если мы обратим на себя гнев орков, или ещё кого похуже? Я не буду осуждать Глеба, благо знаю, насколько тот порою может быть упрям. Боюсь, со временем, Имперская корона лишь только усилит это его качество. Да, Император – человек и упрямый, и волевой. И я не буду спорить с ним. Я согласен предоставить войска, о Всадник, Посланник-Императорской-Воли. Но только с одним условием: в случае успеха вы отдаёте треть золота мне. Половину вы отдаёте Императору, остальное вольны оставьте себе, или распорядиться по собственному усмотрению.

Вновь повисло молчание. Всадник какое-то время поколебался, а затем произнёс:

– Договорились.

– Отлично.

– И так, какие у вас возможности, Лорд?

– Так-так… Хорошо. Я смогу отправить, хм… Ну, примерно две-три тысячи людей с Северо-Запада. Северные рубежи трогать нельзя, им и так приходится несладко. Гарнизон при Рессевиле тоже можно отправить… Так всё-таки сколько нам нужно человек? Вообще, предлагаю удалиться в библиотеку.

И они, сидя уже в личной просторной библиотеке Отертонского владыки, за древними картами обсуждали маршруты войск, возможные потери, вероятные угрозы. После того, как два далеко не последних человека в Империи сошлись ценой, процесс пошёл как по маслу.

На границе человечества

Молния пронзительной вспышкой обрушилась на землю, на мгновение озарив творящийся, кричащий ужас. Многоглазые одноногие твари с длинными языками, бесформенные облака страха, грызущие камень черви с огромной пастью всего на миг вышли из сумрака, всего на какую-то ничтожную долю секунды стали видны во всей своей красе, но и этого обычно хватало, чтобы неподготовленные мозги в буквальном смысле вскипали. Течение времени неумолимо приближало монстров, и ненормальные, не могущие существовать в нашем мире злобные тела со склизкими, чёрными пятнами вместо душ всё подходили, смыкали свои ряды, не ведая ни вопросов, не сомнений.

Эти безымянные чудища, порождения первородного ужаса, первородного зла, подступали всё ближе. Казалось, что все монстры сумеречной зоны выползли из своих обителей, окружив, обступив со всех сторон, извергая сворачивающие уши звуки, хлюпая и отрыгивая, скрипя и ехидно лая. Конечно, это было далеко не так, и здесь собралась только лишь мизерная толика потусторонних существ, населявших эти проклятые просторы. Низкое небо угрожающе нависало над макушкой, а сумеречный горизонт уходил вниз. Постепенно всё привычное стиралось, исчезало, и даже вездесущие руины и осколки зданий сходили на нет, уступая только голому, безжизненному серому камню, песку и пыли, а затем и вовсе одному только праху. Никакого света здесь не было и в помине, сама земля медленно, но верно искажалась, преобразуясь в гигантскую, бездонную воронку, ведущую в небытие. И хотя чудищ, живших в тени между мирами, было гораздо больше, чем сейчас окружило бедного, несчастного человека, всё равно при текущем положении вещей всякое упоминание надежды было бы даже не глупостью, а святотатством.

Из чудовищного, безжалостного полчища выплыло огромное, отвратительное существо, и с высоким, отчаянным хрипом стало приближаться. Оно было похоже, скорее на какую-то огромную сколопендру, что в незапамятные времена населяли просторы молодой земли. Хитиновый скелет светился мертвенно-бледным светом, сотни лап и клешней словно бы отталкивались от воздуха, а замысловатая челюсть, украшавшая трёхметровое тело, судорожно и быстро шевелилась. Нечто становилось всё ближе, и хтонические хрипы переросли в угрожающее стрекотание…

– Хтр, хтр, тр, тр, тру, тру-тру-тру….

Ну вот и всё, это конец. Всё-таки достигли, нагнали. Буря прошла, но конец неминуем. Смертельный ужас сковал ему душу. Какая бесславная смерть среди отмершего и отшелушивающегося мира! Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле…

Весь мокрый, Ярослав вскочил с койки. Сердце бешено стучало, глаза вылезали из орбит, а ком в горле не давал сглотнуть накопившуюся слюну. Грудь его, облачённая в какие-то старые, выцветшие тряпки, вздымалась, как у загнанного коня, руки сильно тряслись и были холодными. Какое-то время он бессмысленно смотрел в одну точку, постепенно приходя в себя. Мало-помалу его зрение стало привыкать к скудному ночному свету.

Немного успокоившись, он оглянулся: все остальные воины ещё спали. Вскоре Ярослав, оставив тщетные попытки заснуть, тихо оделся и побрёл на улицу. Ужасающие картины дурных воспоминаний вперемешку с бредовыми кошмарами всё ещё стояли у него перед глазами, и ему нужно было как-то отойти от всего этого.

Он вышел из деревянного одноэтажного барака, в котором спали воины, и вздохнул полной грудью. Тишина стояла неописуемая, спокойствие заполонило всё осязаемое пространство, и лишь где-то далеко-далеко, если приглядеться, светились маленькие тусклые огоньки. То были огоньки сторожевых башен.

Постепенно, не спеша, он завернул за угол и начал любоваться уже давно привычной, но от этого ничуть не менее прекрасной и живописной картиной бескрайних равнин, усеянных многочисленными озерцами. Прямо сейчас огоньки сторожевых башен робко мерцали у него где-то за спиной, а это значило, что далеко-далеко впереди, дней в десяти пути, лежат просторы Нэртона. Люди там живут, не зная, какого это – каждый день быть начеку и во всеоружии, постоянно сражаться с выныривающими и всплывающими из болот и озёр ожившими, безумными и жестокими тварями… Они не знают, что такое боль. Они не знают, что такое страх. Страх – это когда на тебя стеной наваливается армада костей с остатками мяса, и ты рискуешь быть погребённым под этой массой, если только подмога не подоспеет вовремя… Боль – это осознание невероятной потери, осознание того, что твой друг, поверженный в неравном бою, возможно, через много-много лет восстанет из могилы, и так же, как все остальные трупы, будет бесцельно и бессмысленно ненавидеть всё живое, будет пытаться перегрызть твою глотку, напасть на своих же друзей. Воистину, на этой проклятой земле нет покоя ни живым, ни мертвым.

Но вместе с беспросветным ужасом, творящимся на Северо-Западном фронте особенно часто, вместе с кошмарными и лихими обрывками воспоминаний, воины Империи приобретали здесь и ещё что-то гораздо более ценное. То было никакое не чувство дружбы, сплочённости, веры в Императора, – это всё глупые патриотические сказки для новобранцев. Они приобретали стойкий внутренний стержень, уверенность в собственных силах, способность броситься навстречу неминуемой гибели, головой вперёд, практически не глядя. Они постоянно оказывались в чрезвычайных, экстремальных ситуациях, на грани жизни и смерти. Да что там, всё противостояние между живыми и мёртвыми постоянно проходило на грани жизни и смерти. Они ныряли с головой за изнанку существующего и выходили разве что с небольшими потерями, охраняя жизни мирных людей от самого что ни на есть зла. Безусловно, это дорогого стоит.

А бредовые кошмары – так кто же от них не страдает?

Какое-то время он стоял, предаваясь воспоминаниям и пространным размышлениям. Луна куда-то запропастилась, а тусклые звёзды, казалось, вообще не светили. Сложно сказать, как долго он смотрел вдаль, о чём именно думал, но в конце концов он устал, замёрз, и поплёлся обратно в барак – досматривать бессмысленные сны.

Через какое-то время он проснулся вновь, но затем ему всё же удалось уснуть. Ещё через час лениво выползло Солнце, освещая окрестности. Барак Ярослава, стоявший посреди множества таких же, практически одинаковых, старых деревянных сооружений, был рассчитан на десять человек, и был оборудован чрезвычайно скромно. Да и вообще здесь, рядом с обиталищем злобных мертвецов, как правило жили люди военные, привыкшие к стеснённым, скромным условиям быта и к трудностям жестоких боёв, которых не смущали ни отсутствие лишнего места, ни скудность пищи. Воины жили в полутора десятках старых, неказистых деревянных зданий, что когда-то давно были воздвигнуты как раз с целью обеспечения бойцов Северо-Западного фронта мало-мальски приемлемыми условиями существования. Их небольшая воинская часть незаметно приютилась где-то между Сумеречным лесом, самыми окраинами Бурых равнин и бескрайними болотами. Вот уже несколько десятков лет в ближайших окрестностях не было ни души, а единственными живыми людьми были исключительно военные, чьи небольшие поселения разной степени пригодности для жизни были раскиданы на протяжении всего Северо-Западного фронта, причём на каждом участке его всё было по-разному. На самом севере, где границы Рессевиля переплетаются с Ледяными пустошами, бравые воины Имперской армии дрожат, стучат зубами от холода, но защищают мирных жителей от набегов оленеводов и дикарей-чучунов, испокон веков питающихся человеческим мясом. Несколько западнее пограничные отряды содрогаются под натиском, под ударами умертвий и злых духов из руин Стрэртона и Озлетола, которые, затаив обиду и лютую ненависть ко всему людскому роду, время от времени выползают из щелей и углов и пускаются в смертоносные набеги. Немногим южнее воины Империи отражают набеги восставших из могил мертвецов, отражают нападки этих зловещих отголосков прошедших грозных битв времён Великой Войны. Вот здесь-то и начинались знаменитые Мглистые болота, имеющие крайне дурную репутацию.

Огромное, просто колоссальное сооружение, слепленное из булыжников, какой-то мутноватой грязи и уже изрядно подгнивших досок, казалось, растянулось на многие километры. Причина этому была проста: оно действительно растянулось на многие километры. Великая Стена мертвецов, как можно было легко догадаться по творящейся в округе чертовщине, называлась так вовсе не ради красного словца.

Стена Мертвецов на Мглистых болотах, будучи очень хорошо укреплённым (конечно, по меркам нашего времени) оборонительным сооружением, была сооружена лет пятьдесят-шестьдесят назад, в те далёкие, лихие, страшные дни, когда набеги разъярённых трупов случались каждую ночь, а жертвы среди мирного населения были колоссальны. В то время почти всё войско северного фронта было брошено на сооружение Стены, которая и поныне охраняет покой и жизни простых рыбаков и крестьян. Конечно, бывает, что какая-то группа особо оголтелых зомби прорывалась сквозь преграду, но такое в последнее время практически не происходит. Гораздо чаще, однако, небольшие группки восставших из могил воинов предпринимают ленивые попытки штурмовать Стену. Они собираются, толпятся у её основания, рычат, злятся и хлюпают. Вот тут-то в дело и вступают пограничные гарнизоны, которые никогда не испытывали нужды в людях и оружии. Именно в одном из таких гарнизонов и служил Ярослав.

Небольшие башенки в два-три этажа, пристройки, какие-то сараи и амбары постоянно попадались то тут, то там, на протяжении всей Стены. Каждые несколько сотен шагов возвышалась сторожевая башня. Возле некоторых из них стояли наглухо закрытые деревянные ворота, которые практически никогда не открывались. По ту сторону Стены было, мягко говоря, небезопасно.

Многочисленные военные части и пограничные отряды, разбросанные по всей северо-западной границе, в этих краях встречались особенно часто. Воины и славные бойцы Империи здесь же и жили, в хлипких, на скорую руку сооружённых бараках, в пристройках к Великой Стене, или в покинутых мирными жителями разрушенных деревнях неподалёку. Быть может, раньше их жизнь и была преисполнена героизмом и смертельно опасными боями, но теперь весь героизм куда-то ушёл. Весной и осенью значительная часть войск сгонялась на обязательные сельскохозяйственные работы, чтобы хоть как-то прокормить целую ораву голодных ртов.

Ярослав с Виктором молча поднимались по крутой лестнице, ведущей на самый верх сероватой башенки. Оба несли целую охапку травы и хвороста вперемешку с высушенным торфом. Чуть ли не всю ночь после того кошмара Ярослав не мог спокойно спать, он постоянно ерзал на соломенных мешках и размышлял о чём-то столь метафоричном и абстрактном, что вряд ли в его словарном запасе были такие слова. На душе у него было неспокойно.

В который раз они вдвоём поднимались наверх. Тут было всё как всегда: слой земли и грязи покрывал обмазанные глиной толстенные брёвна, слагающие пол и стены старого величественного сооружения, из брёвен не столь внушительных состояли стены с бойницами и острая, слегка покосившаяся крыша, больше походившая на небрежно воздвигнутый навес. На третьем этаже башни находилась дозорная вышка с небольшой скамейкой, неприкосновенным запасом стрел и специальным сигнальным рогом на случай внезапного нападения.

Ярослав с Виктором оставили хворост на втором этаже, рядом с печкой. Лучи только что вставшего солнца не могли даже заглянуть в узкие бойницы, а потому внутри было достаточно темно и сыро.

Сторожевые башни горделиво возвышались над всеми окрестностями, превозмогая время и притяжение. Стена Мёртвых смело и решительно рассекала пространство, словно молния рассекает тёмное небо. Она делила этот мир на две настолько разные части, что впору было усомниться в его былом единстве. Царство мёртвых, царство теней было решительно и однозначно отделено от Империи людей этой длинной, деревянной стеной и тысячами вооружённых воинов, готовых с честью и отвагой защищать своих родных и близких.

Холодный северный ветер то усиливался, то вновь утихал. Несмотря на то, что весна уже полностью одолела снежные завалы, ночью и по утрам ещё было достаточно прохладно. Ярослав, как и положено по уставу, поначалу впивался глазами в непроглядные дали Мглистых болот, но затем и вовсе перестал туда смотреть – всё равно ничего нового он там не увидит. Всегда неизменная и постоянная необъятная равнина была усеяна невероятным множеством мелких озёр, больших луж, влажных торфяников. На западе, насколько хватало глаз, были нескончаемые, безжизненные, безлюдные просторы, на юго-западе было немного больше растительности, иногда даже попадались деревья. Если посмотреть чуть севернее, то можно разглядеть голубую гладь Бурлистого озера – одного из самых больших озёр в окрестности. Когда Ярослав, ещё будучи совсем юношей, только-только начинал свою службу, он встретился с одним старожилом – на вид пятидесятилетним, потрёпанным жизнью стариком, без зубов и с безумными глазами. Тот очень любил рассказывать, как раньше, лет тридцать назад, каждую ночь из Бурлистого озера восставали жаждущие свежей крови мертвецы, чьи глаза светились в темноте зелёными, холодными огоньками. В те времена обезумевшие твари порою сотнями штурмовали Великую Стену, и редко когда выдавалась спокойная ночка. Нынче же зеркально-гладкая поверхность Бурлистого озера была невозмутима. Ярослав уже и не помнил, когда в последний раз где-то в окрестностях видели хоть одного восставшего.

Они с Виктором, как всегда, молчали. Тяжело и тягостно тянулось время, по-прежнему безжизненные просторы Мглистых болот были всё так же пустынны. Если в них что-то и было, то оно скрывалось от людских глаз, залегло на дно и решило до поры до времени затаиться.

Они попеременно дежурили, то поднимаясь, то спускаясь с дозорной вышки. Все слова уже были сказаны, обсуждать было нечего. Так, в тягостном ожидании, на границе владений людей и мертвецов, медленно тянулось время. К концу дня их дежурство подошло к концу, их сменили ночные дежурные, а сами они поплелись обратно домой. Сегодня, как и вчера, на границе снова ничего не произошло. Так канул ещё один день, бесконечно серый, бессмысленный и скучный, затерянный среди бескрайней ленты такого же унылого времени.

Один день был чрезвычайно похож на другой. Иногда (правда, не так часто, как хотелось бы) устраивались соревнования по стрельбе, или бои на мечах. Однако гораздо чаще воинам надо было выполнять общественно полезные работы. Кормить свиней, собирать и готовить к просушке торф, пахать на полях – словом, Имперская армия ежедневными стараниями сотен и тысяч солдат находилась на полном самообеспечении. Кузнечное ремесло и выплавка металла – вот, пожалуй, то немногое, чем не занимались пограничники Севера. Да и то так получилось только потому, что многочисленные рудники остались по ту сторону Мглистых Болот, и до самого своего основания кишат либо орками, либо мертвецами, а умельцы Нэртона с лихвой обеспечивают всю Империю холодным оружием.

Как-то раз, спустя несколько дней, Ярослав шёл по какому-то очень важному делу. Это был вполне обыкновенный весенний денёк, затерявшийся среди десятка-другого точно таких же. Снег практически весь сошёл, суровое лето грозилось вот-вот нагрянуть в здешние края полностью и окончательно, а потому обыкновенной суеты по хозяйству было больше обыкновенного. Он только-только прошёл большое двухэтажное каменное здание (насколько ему известно, единственное во всей округе), где жил, руководил, командовал и главенствовал Одноглазый, и как раз приближался к их большой конюшне, как вдруг краем уха уловил ритмичное перестукивание копыт. Через несколько секунд мимо Ярослава с бешеной скоростью пронёсся какой-то скакун в сером плаще, на таком же сером, подтянутом коне. Перед двухэтажным домом скакун так резко остановил беспрекословно послушную лошадь, что сам по инерции чуть не улетел. Спешившись настолько же быстро и резко, насколько внезапным было его появление, человек в сером плаще, даже не осмотревшись по сторонам, подбежал к массивной, деревянной двери двухэтажного домика, и принялся неистово и часто колотить в дверь.

– Послание от Лорда Отертонского! Послание от Лорда Отертонского! – кричал он.

И вновь продолжается бой

– Послание от Лорда Отертонского! Послание от Лорда Отертонского! – горланил спешившийся, запыхавшийся человек в сером плаще, чьего лица не было видно. Сказать, что он спешил – не сказать ничего. Гонец не переставал колотить по двери. Спустя минуту или меньше отворил Одноглазый. Ярослав не слышал, о чем они говорили, но очень скоро суетливый обладатель плаща отдал Одноглазому какой-то свиток, и поспешил удалиться. Так же молниеносно, резко и в спешке он вскочил на коня и умчался прочь, оставив лишь смущённое облако пыли да Одноглазого, который неторопливо разворачивал бумагу, судя по всему, подписанную самим Северным Владыкой. Интересно, что же там было? И к чему такая спешка?

А тем временем, в нескольких десятков километров к северу, в славном городе Камышовый град (или Камышград, как его частенько называли местные) народ жил своей бурной (конечно, по провинциальным меркам) жизнью.

Назван Камышград был в честь обильных зарослей камыша (на самом деле то были заросли рогоза, но это никого никогда не волновало), что когда-то давно, века три-четыре назад, росли в окрестностях. Это было настолько давно, что болота, чья граница в те времена как раз проходила по этим краям, ещё не назывались Мглистыми, а ходить по ним было относительно безопасно. Много лет в Камышграде добывали торф, ловили болотную живность, промышляли сбором редких, целебных растений. Но потом наступило смутное время: в течении нескольких лет территория Империи сократилась вдвое, старую Столицу сожгли и разграбили орки, а земля в округе стала проклятой и малопригодной для жизни. Много людей полегло тогда за Империю, сотни тысяч умерли от ужасных лап орков и гоблинов. Это были страшные времена. Время Великой войны, время жутких, кровавых побоищ, время, когда человечество было на краю гибели. Никто не задавался вопросом, откуда они возникли и откуда пришли, людей заботили более насущные дела: например, как в это непростое время выжить. Империя быстро сдавала свои позиции, сокрушалась под ударами кривых орских клинков, Император был убит, а его сын со свитой постепенно отступали, отходили на восток. В то время здесь, в Камышграде, проходила линия фронта, и каждый камень в этих краях – молчаливый, печальный свидетель разворачивавшихся смертельных баталий. До сих пор непонятно, как столь небольшой городок сумел выстоять в осаде несколько месяцев, прорвать блокаду и оттеснить захватчиков на запад, вглубь Мглистых болот, к самому Синеозёрску. В те дни, лет семьдесят назад, и произошло то самое знаменитое Дрэйдовское сражение, в ходе которого каким-то чудом была повержена почти вся захватническая армия орков. С тех пор продвижение нежити на Восток прекратилось, орки ушли на запад, туда, где раньше жили люди, а остатки человечества стали влачить своё существование на востоке. И те, и другие были слишком слабы и истощены войной, чтобы продолжать биться, и никто из них не обладал теперь достаточной силой, чтобы сокрушить противника. После знаменитого сражения стычки между остатками орков и людей постепенно сходили на нет, пока не стали совсем редкой диковинкой, а на севере, в районе Проклятых Руин и Мглистых болот, поверженные в жесточайших боях воины обеих сторон почему-то стали оживать, превращаясь в опасные, ходячие трупы, что ненавидели всё живое, будь то зверь, орк, или человек. Спустя несколько лет после Последнего Сражения мертвецы стали главной силой, главной опасностью в этих краях, и только путём невероятных усилий наших предков всё же удалось отстоять Камышград, не потерять север Бурых Равнин, а затем – отстроить Великую Стену, и по сей день защищавшую мирных людей от кошмарных порождений чёрной магии.

Первые годы после войны Камышград находился в полном упадке: значительная часть его была в руинах, а по ночам целые оравы зомби сметали худых, измождённых непрерывными боями погранвойск, носились по главным улицам города, убивали и уничтожали всё и вся. Те немногие города в округе, что устояли под натиском орков, не смогли пережить разрушительные набеги мертвецов и содрогнулись, пали, пришли в запустение, а ныне и вовсе превратились в позабытые, заброшенные руины. Однако Камышграду каким-то чудом удалось устоять. Город постепенно возродился, отстроился, став, пожалуй, самым большим, могучим и главным форпостом на северо-западе. В наше время ничто, кроме разве что руин большой восточной башни не напоминает более горожанам о тех давно минувших днях, когда каждый клочок города превращался в полигон для битвы.

Наступало утро. Город, за ночь успевший покрыться ровным слоем чистого, белого снега, постепенно оживлялся. То тут, то там из печек в избушках появлялся робкий дымок, в центре города медленно и чинно прохаживались конные повозки, а по многочисленным улочкам среди одноэтажных домиков всюду сновали проснувшиеся, свежие люди. Многие из них были приветливы и веселы. Они радовались выглянувшему Солнцу, радовались свежему ветру и новому дню. Уже через неделю зима перестанет биться в своей последней, финальной агонии, снег окончательно отступит и растает, обнажив серые, унылые пейзажи, освободив жгучую энергию весны и обжигающий жар лета. Кругом царило необычайное оживление.