Текст книги "Краткая Воровская ЭНциклопедия"

Автор книги: Вячеслав Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Надюшка, приезжай обязательно, буду ждать. Конечно, если сможешь… Буду ждать, видишь, снова повторяю. Ивооб ще, я всю жизнь готов ждать. Ну ты напиши, как живешь у себя, дома. Что нового? Жду тебя и писем твоих. Очень.

Черные, глубокие как недра,

Потянулись тучи у виска…

Отними у человека небо-

И ему останется тоска.

День сегодня необычно светел,

Закачались ветки… Ну и пусть! ~

Отними у человека ветер —

И ему останется лишь грусть.

Клин гусиный, выверенный точно,

Где-то опускается на лес…

Надо ли говорить за то, что

Мне не хватает ветра и небес?

Или в полдень, где сквозь все границы

Солнце пробивается опять.

Мне к плечу любимой прислониться,

Просто, помолчать?

Просто, помолчать? Не знаю. Но Боже!

Так хочется говорить обо всем, обо всем.

А рядом – никого. Пустота. Приезжай.

Письмо от 24.09.1974.

За стеклами окна, в сумерках наступающей сентябрьской ночи шуршит своими струями дождь. // этот шум дождя, и эта ночь, и комнатный полумрак настолько сегодня по душе мне, что я улыбаюсь невольно и пишу для тебя свое письмо. «Добрый день, Надюшка!», – шепчу я, как волшебное заклинание, эти слова, словно ты и впрямь можешь услышать их…. А впрочем…. Я ведь знаю, ~ ты не спишь, ты лежишь, наверное, с открытыми глазами и ждешь, ждешь, ждешь своего чуда, которое столь долго не может прийти к тебе.

И так пройдет ночь и начнется новое утро нового дня, – дня совсем обыденного, без излишних прикрас и чудес. «День, как день», ~ вздохнешь ты с сожалением, что вновь не принес он для тебя чуда. Но, как бы хотел я сказать тебе, вдохнуть в тебя свою веру, что будет чудо, будет! Настанет оно, придет к тебе тогда, когда ты меньше всего будешь ждать его. Верь мне. Будет чудо. Будет Луна в полнеба! Будут звезды светить в ночи. Ведь все-все впереди.

Пусть будут у нас тоскливые, тянущиеся дни, недели, месяцы, но мы будем верить, что они все равно кончатся. Переживем. Не впервые.

Не завидую мирной, спокойной реке;

Равнодушные воды лениво текут

И теряются где-то, как будто в песке —

Не река, а гнилой, застоявшийся пруд.

Сердце тянется к волнам стремительных дней!

О, душа, мне бы ритм твой заветный сберечь

От летящих навстречу гремящих камней,

Что готовы меня, словно птицу, подсечь

Где-то жадный вампир кровь людскую сосет.

Друга трус предает. Праздник празднует вор.

Но довольно! Ничто их уже не спасет,

Хватит сил у меня, чтобы дать им отпор.

Загляну я в пустые глаза палачу, ~

Путь ему прегражу и отброшу назад.

Если подлость увижу, вовек не смолчу ~

Пусть в меня остроносые камни летят.

Пусть порою в меня попадают они,

Устою, нестерпимую боль затая, —

  От бесчестия только, Бог, сохрани,

Заклинаю! (Хоть в Бога не верую я).

Жизнь не жизнь без страданий, тревог и забот,

Жизнь – стремление ввысь, и полет, и борьба…

Что, скажите, безвольного, слабого ждет,

Что мучительной доли смеренной раба?!

Жизнь щедра – одаряет и злом, и добром,

У меня и печали, и радости есть,

То пою, то груду неизвестно о чем,

Есть враги и друзей, неподкупных не счесть.

Ну, а если душа словно лед холодна,

Безразлично ей все, никого ей не жаль-

Жизнь пуста… Каравану подобна она,

Что плетется унылой дорогою вдаль.

Рамз Бабаджан

Нужна ли нам, такая душа, как лед? Нет, нет, нет. Лучше смерть, чем смотреть на мир сквозь призму уныния и безразличия! Верно ведь, Надюшка?! Вот потому, наверно, и выбрал я для себя, для жизни своей, для тропы в будущее не патетический афоризм, не словеса краснобайства, самое простое, чего нужно придерживаться – всегда и всюду.

Что бы ни было ~ помнить надо

Принцип жизни моей неизменен:

«Мы должны научиться не падать

В самый горестный час на колени!».

И не фразёр я. Нет. Трудно писать о себе. Кто я? Не знаю. Просто ~ я человек. Пожалуй, и все, что нужно о себе сказать. Увы, но я и не идеал, ведь как и у каждого, у меня, наверное, существуют свои недостатки. А вообще-то, мне двадцать два. Много это или мало, право же, не могу сказать. Но иногда у меня возникает такое впечатление, словно я уже старик, что за плечами не два десятка, а целых пять. И впечатление это так поражает меня, что я уже начинаю думать не о количестве лет, а о том, что как короток путь человеческий. Странно, не правда ли?

Но я люблю жизнь. Я ее люблю такую, какая она есть. Помню, еще раньше, когда мне было шестнадцать лет, я видел в жизни лишь красочные идиллии и романтику. Прошло время. Я стал иным. И уже привык принимать от жизни и радости, и горечи, и добро, и зло… Потому что – это жизнь. В детские, самые счастливые воспоминания, улетели идиллистические пасторали, разноцветные стеклышки, сквозь которые я смотрел на мир восторженными глазами. Детские воспоминания, почему они самые яркие, самые светлые? Да потому что в них самое дорогое мне – ласковые руки матери, добрые лица бабушки и деда. Плеск голубиных крыльев над крышей родного дома. Шуршание сена и запах парного молока. Белый цвет черемухи, песни соловьиные в ивовых кустах. Игры моих сверстников. Словом, это тот мир, за который сейчас бы я отдал всю жизнь свою, если бы взамен мне предложили целый день жизни в детстве. Так сладко и больно вспоминать все это! И бешеный галоп лошади, рвущей воздух своим стремительным бегом. И ты сидишь, прижавшись к ее шее и чувствуешь, как по телу хлещут струи воздуха. А сердце стучит в ритм бега, ~ «та-та-та, та-та-та»… И озеро, заросшее прекрасными белыми лилиями. И сосновые боры, дурманящие голову своим смолистым запахом. И белые березы, шепчущие на ветру о вольной шири земли.

И березы плачущие под дождем, когда при вспышках молнии сквозь стекло я смотрел, как стекает, опадая на землю, алмазные слезы с ветвей.

Боже мой! Как много может уместить в себя маленькое сердце. А ведь оно всего-навсего лишь кусочек биологического мира, но все разно оно вмещает в себя неизмеримое. И звезды каких бы экзотических широт не сверкали над ними, куда бы не забросила нас злодейка-судьба, все равно! Все равно не забыть нам неяркого блеска семи звезд Большой Медведицы, не забыть того Солнца, которое светило нам. Потому что это наше родное…

Идти по широкому полю

И где-то в средине пути,

Понять и заплакать от боли,

Что незачем дальше идти.

И горькое это прозренье

Единственной мыслью взойдет;

Никто тебя в дальнем селенье

Не знает. И даже не ждет.

И нужно назад возвращаться,

Опять до него не дойдя…

Как медленно будут качаться

Цветы в ожиданье дождя!

И тихо касаться одежды,

И тихо шептать тебе вслед,

С какой-то упрямой надеждой,

Что ты обернешься в ответ.

Я не знаю, кто написал это, но вот, именно сейчас эти строки пришли ко мне; полузабытые, полуистертые в памяти. Каждый миг – это взросление. И так хочу я, чтоб в жизни каждого из нас каждый миг был озарен цветом счастья!! Так будет. Я верю. А ты? Быть может, Надюшка, в мыслях своих я далек от самой жизни, но так лучше. Ведь у меня свой счет времени. Собственно, у каждого он свой. Например, у меня Новый год начинается с 11 июля. Парадокс? Но это, действительно, так – одиннадцатого числа каждого месяца я приближаюсь к своему Новому Году. А это год – мой последний год. И уже с 11 июля будущего года наступит новая жизнь. По крайней мере, я то знаю, что это будет трудно, очень трудно начать новую жизнь.Только осознавать, что в 23 нужно начинать новую жизнь. Но надо! Будет трудно?! Пусть! Ведь через все нужно проходить. Даже через огонь, чтобы переплавиться… Что ж во всем нужно предъявлять свой неизмеримый счет ко всему. Особенно к самому себе. Понимаешь меня, Надюшка? Ты пиши, ладно. И больше о себе. Мне без твоих писем, знаешь, как бывает трудно. Если б знала ты!..

Вот пишу, а не могу написать того, чего бы хотел. Ты ведь верно сказала, что бумага так мам может отразить. На ней никогда не напишешь самого главного, хотя я считаю, что письма – это зеркало человеческой души. Но ты славная…

Пиши, жду. Сашка

Письмо от 06.10.1974.

Здравствуй, остров маленькой Надежды. Здравствуй, огонек блистающего в ночи маяка, здравствуй звезда моя, светящаяся издалека среди мириад своих соплеменниц… Здравствуй, Надежда!

Твое письмо ~ это мое чудо.

Твои стихи – это грезы мои, грезы ласковые, щедро облитые светом солнечных лучей. Спасибо за все чувства твои, которые ты, быть может, питаешь к человеку, находящемуся так далеко, – далеко от твоих глаз, от твоих слов, от твоей добрейшей души. Ведь ты добрая, да? Впрочем, я знаю – ты добрая и очень славная. От злых людей никогда не получишь таких писем, никогда.

А я сижу сейчас в тихом уголке (всегда выбираю этот уголок) и пишу тебе свое письмо. Время уже 11-й час. С работы возвращаюсь поздно. Пока умоешься, переоденешься и поужинаешь, – смотришь, а время уж уже 10. Так и живу я; живу ожиданием вечера, когда малиново-багровый шар скроется за горизонтом и лишь блики зарниц на кромках облаков будут напоминать о солнце и его, ни с чем не сравнимой, пожалуй, теплоте. И я-то знаю, что каждый вечер может принести мне твои письма. Ия жду их. Иду, как последний фанаткамикадзе в упоении последних часов смерти, жду каких-то мистических образов, воскресших в отуманенной памяти. Я не проявляю эмоций, а вернее держу их в своем сердце. Иначе же никак нельзя. Перед кем я должен проявлять их?! Перед этим миром?! Упаси меня Бог! Ведь я вовсе не считаю себя предметом всех насмешек. Нет! Нет! И еще сто Нет!

Но вся эта «ерунденция» ~ ничто в сравнении с тем, что меня окружает, И это, к сожалению, злая ирония моей судьбы. Здесь, не старающееся ударить в лицо. Зачем? Чтобы быть битым? Эта грязь, эта липкая мерзость поступает иначе: до боли в сердце уколоть ржавой иглой сплетни ~ это, видите ли, ее хобби. Оскорбление в открытую? Чушь! Все происходит за спиной. Даже боль физическую они причиняют не лицом к лицу, а гораздо проще: удар ножа в спину или удары из-за угла.

Горько и подло? Но это такой мир, где господствует грубая сила и наглость граничит с пошловатой трусостью. Это такой мир, в котором подчас жизнь слабых бывает бессмысленна и невыносима. Как я уже говорил, трусость преобладает над храбростью, честность уступает место пошлости и подлости. Вместо красоты слов – извольте отведать путанный блатной жаргон, заимствованный на протяжении многих лет от всей нечистоты. Славненько, не правда ли? Куда уж может быть славнее! Ну, вот надо же, страхи какие рассказываю тебе! Извини. В отношении же этого «мирка» ~ одно средство для меня: сердце и душа мои одеты в панцирь непроницания всего, что назойливо хочет влезть своими грязными руками в меня.

Так увидеть хочется тебя!!!

И знаешь, наверно, это скоро будет совсем невозможно. Еще не было дождей, а уже октябрь. Это осень. А в этот период туманы и дожди – адская напасть! Говорят, здесь почты в такое время не бывает целыми неделями. Ужас! Но все-таки ты в силу возможности, приезжай. Если же возможности никакой не будет, то остается одно – ждать лета. А летом… Даже не верится, что увижу тебя. А ведь я уже стал забывать и город, в котором жил. Милый Михайловский парк! Как бы я хотел, хоть на минутку, очутиться там. Побродить по его аллеям, послушать шелест его листвы, шум фонтана. Но, увы! Все так далеко еще. Но я верить буду, что когда-нибудь мы вместе будем бродить по зеленым скверам и шепотом читать свои стихи, я буду верить в тонкий аромат ландыша, и в жужжание шмеля, летящего низко над травами, и в шум сосновых боров, буду верить в твой шепот, в твои глаза, в трепет твоих губ, буду верить в тебя.

Жди меня и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Мелкие дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест,

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест,

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра.

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем врагам назло.

Кто не знал меня, тот пусть

Скажет: «Повезло!»

Не понять не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто, ты умела ждать,

Как никто другой.

Константин Симонов

Скоро Новый Год! Чувствуешь?! Новый! И я рад.Нy а как же ты, Надюшка? Скучаешь? Мне ведь очень хочется, чтобы письма мои, как подснежники весной, приносили для тебя пусть небольшую, но радость. Пиши все-все и обо всем. Я буду ждать. Спокойной ночи тебе, Надюшка!

До свидания. Жду. Саша

Самой нежной, самой красивой на свете,

Самой любимой…

С кем мне тебя еще можно сравнить?

Строчкой какой осторожно дотронуться?

Главное то, что ты можешь хранить

Женскую скромность, а это – достоинство!

Главное то, что в тебе доброта

Так постоянна, как солнце на небе.

Не на замках она, не заперта;

Вот она вся тут, так и просится на люди.

Главное, ты и мила и умна.

Глупости бабьей в тебе не насовано.

Вся ты осмысленна, озарена,

Все в тебе дивно и все согласованно.

1974 год

Письмо от 11.10.1974.

Получил все твои письма, но прежде всего – «Здравствуй». Возможно, и даже очень возможно, тон письма моего будет несколько холоден, но если ты та, какую я знаю по письмам и какая живет во мне, она поймет все и простит мне. Я не считаю себя в праве вторгаться в чужие души. Кто я? Мелкая монетка, затерявшаяся в уличной пыли. Это и не спокойствие. Спокойствие – душевная подлость. И это я уже давным-давно уяснил для себя. Я не особенный, нет! Я – как сотни, тысячи, миллионы других людей. Правда, от всех меня отделяет одна, довольно таки существенная и немаловажная деталь – я осужденный. Ненавижу и глубоко призираю тех, кто считает нас подонками. Впрочем, по бытующему ныне убеждению, эти люди правы.//о го– тов заключить пари, даже на свою жизнь, что в корне они неправы. Нельзя равнять единицу с массой! А ты? Ты, Надежда, когда-нибудь вдумывалась в смысл этого позорного и страшного слова – «осужденный»? Если нет, то очень я тебя прошу, подумай, и реши все сама… Знаю, что делаю себе больно, но иначе я не мог поступить. Понимаешь? Что о себе? Живу, сомнения свои испытываю. Все подвергаю проверке. Только всели? Завтра последний день на больничном. А послезавтра ~ на работу. Так вот и живу. Сейчас прокрутил целую кассету магнитофона и думал, что музыкой развею все свое дурное настроение, но увы, на душе так же холодно, как и на улице. Неуютно. Пожалуй, это все, что хотел бы я написать тебе.

Жду. Саша

Письмо от 12.10.1974.

На столике – стопка писем твоих.

В письмах – твой угловатый почерк.

Не одна ли звезда у нас двоих?!

Но между строчек, белый-белый прочерк.

А письма твои – мой избранный путь,

И судьба моя с ними схожа.

Какая ты есть, такою и будь!

Прошу тебя, и стихи эти просят тоже.

В вечер на лист ложатся слова…

Ничего, что написаны они неискуссно,

Ничего, что от мыслей – кругом голова,

И ничего, что сегодня я грустный…

Пули, ножи, веревки и порошки…

Нет счету средствам костлявой смерти,

А вот от грусти и зеленой тоски —

Твой милый почерк на конверте.

И наверняка, старушка-мать согнется,

Своим сердцем предчувствуя беду.

Тайга стеной за мной сомкнется

Там, где я в нее войду.

Или в лесном пожаре сгину

Иль в жажде крови рысь меня порвет?

И ничего, что жил беспечно время торопя,

Сто тысяч раз тебе спасибо за науку:

Любить тебя. Бояться за тебя.

И не приму для сердца я иную муку…

Надежда, выпал первый снег. Белый-белый. А небо ~ затянуто еще осенней хмарью. Холодно. Это от снега. Струится парок от дыхания. Клин журавлиный уплывает на юг. Там тепло. Море. Здесь – октябрь. И зима не три месяца, а до самого мая. Как и обещал, с первым снегом засел за книги. В основе – зарубежные классики. Изредка ~ математика. Словом – жизнь идет. Хоть и тихо, но идет. Впрочем, не будем касаться этих сторон. Ты пиши изредка, но пиши. Новостей у меня абсолютно никаких, ты лучше болы ше пиши о себе, ладно?

Жду. Саша

P.S. Чуть не забыл: у меня к тебе будет преогромнейшая просьба. Если есть возможность достать сборник В. Федорова «Седьмое небо», то я прошу тебя – сообщи мне, пожалуйста.

Письмо от 20.10.1974.

Пишу письма. И знаешь почему? Все эти последние дни живу, как во сне. Ожидание, ожидание, ожидание…

Что я жду? На что надеюсь? Сам не знаю. Говорят, что тот, кто просит прощения и живет целую жизнь в молитве, тот стоит, склонив голову на коленях. А человек не ради этого рожден на свет божий. Ты только, Надежда, не пойми меня неправильно. Мне очень стыдно за свое письмо, и я обязан извиниться перед тобой. Забудем его. Собственно дело не в письме, а совсем в другом. Когда я писал тебе об этом «втором мирке» у меня всегда возникало нехорошее ощущение. И вот сейчас я вдруг понял, что никогда не нужно касаться человеческой души теми эмоциональными сторонами, в которых ты сам живешь. Ведь ее (нашу душу) легко можно запачкать и больно ранить. И это не сентиментальный бред, нет – это важная сторона жизни. А у тебя – очень чистая душа, я верю в это. Верю как в никого другого. Обещаю тебе, что с этого момента я никогда, слышишь, Надюшка, никогда, даже мысленно, не буду касаться этой застоявшейся лужи. Ну хватит об этом. Ты знаешь, у нас сейчас погода скверная: то дожди, то снег. Не хочется даже выходить на улицу, сидишь дома целыми вечерами, как барсук в своей норе. Грустно. Но читаю книги ~ это меня спасает. Недавно, а точнее дня три-четыре назад ходили фотографироваться: погода стояла пасмурная, но нам мастер сказал, что фотографии постарается сделать более лучшего качества. Если что получится, то я сразу же вышлю тебе. От мамы писем еще не было, я просил ее, чтобы она выслала мои старые фотографии, но ведь на снимках мне было девятнадцать лет, а сейчас уже двадцать два. Наверное я очень изменился, а впрочем, мне мама говорила, что ни на капельку нет изменений. Может быть это и правда. Не знаю. Читаю Сергея Острового. Мне он очень нравится. Нравится так же, как и все другие поэты. А сколько их, нравящихся мне? Много. И Евгений Евтушенко, и Василий Федоров и Виктор Каратаев, и Расул Гамзатов и Роберт Рождественский… А как не любить Уильяма Шекспира? Или Данте? Или Пушкина и Лермонтова? Или Поля Валери? Или Бальмонта? Или Блока… И как не читать этих писателей: Бальзака, Анри Барбюса, Мопассана, Антуана де Сент-Экзюпери, Франса, Уэллса, Прусса, Боккаччо, Ченгиза Айтматова, Валентина Распутина, Гладкова, Леонова, Алексея Толстого, Гончара, Бондарева, Василия Белова?.. Не читать их, значит не восхищаться живописью Тициана, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рубенса, Караваджо, Гойя, Рембрандта, Делакруа, Сурикова, Левитана, Веницианова, Кустодиева… Значит не закрывать глаза в упоении, слушая сонаты Чайковского, Сибелиуса, Дебюсси, Бетховена, Шопена, Глиэра, Мурадели… А вообще – значит не жить.

В детстве, насколько я помню, моя первая учительница Домнина Татьяна Георгиевна, учила нас любить все прекрасное на Земле: цветы, музыку, синее небо, солнце… Однажды я спросил: «А зачем мне она, музыка?». Она удивленно посмотрела на меня. Сколько людей после этого смотрели на меня, удивляясь моим поступкам (хорошим и плохим). Иногда мне бывает до боли обидно – почему не научила меня природа большому искусству: не удивлять людей.

Особенно когда речь идет о плохом. Никто не может научить меня этому… Даже жизнь. Она ведь первая преподнесла мне неожиданность, горькую неожиданность. В ее мельничных жерновах я – зерно, которое стремится сохранить себя. Сохранюсь ли? Кто знает. И есть ли у меня будущее, когда у меня нет пока дороги? А что такое дорога? Высокая должность? Власть? Богатство? Нет, у человека только тогда может быть дорога, когда он честный… Без честности у него могут быть взлеты и падения, но настоящей дороги не будет.

Скучаю по всему хорошему, не по вымышленным идиллическим пасторалям, а по самому что ни есть настоящему и прекрасному. Понимаешь меня? А впрочем, ведь каждый человек хочет видеть себя лучшим, чем на самом деле. Видеть же себя в непристойных иллюзиях и цирковых аттракционах невероятно глупо и… смешно. «Ну, а любовь, нежность?», – спросишь ты. Несомненно в своем вопросе ты будешь права. Но ведь и количество ежедневно выражаемой и потребляемой нежности ограниченно. Другими словами: ни один человек не может существовать целый день и тем более недели, месяцы, годы на уровне страстной нежности. Человек устает от всего, даже от любви. Ах, Надежда, Надежда, ничего-то ты и не знаешь обо мне, о моей путанной-перепутанной жизни. Ну и слала Богу, что ты не знаешь. Вот если бы нашу жизнь можно было изобразить в виде графика, то я думаю, что все мои прожитые годы представляли бы себе немыслимый лабиринт пропастей, пиков и речных долин. Кажется, так мало прожито, уже столько неоспоримых истин, типа дважды два, и столь же неудачных аксиом. Все было и… и ничего уже нет. Как, странно? Оказывается, верно: жизнь – не цветущий сад. Здесь встретишь все: муки и радости, беды и счастье, горечи утрат и несравнимые ни с чем находки, смех и слезы… Вот и ты несраенимая ни с чем находка… И мне страшно потерять эту находку. Я не представляю сейчас себя без тебя, без твоих писем… Что был бы я, что бы значил я, если бы не было этой находки! Ничего. Пустота. Вот видишь, Надюшка, мы знакомы только лишь по письмам, мы большие друзья, а в конечном и выяснилось, что один из нас (конечно же я) не умеет выражать своих чувств. Но ведь ты сама написала «что за странное существо – человек?!». Вот и решай сейчас головоломку об этом странном существе, но ее не решить. Хомо сапиенс – человек разумный, так нас называют, способен на самые невероятные сумасбродства. Ведь это верно? И к чему нам строить свои графики жизни, ломать головы над давно избитыми истинами? Мы существуем, и этого достаточно. А о наших делах (добрых и злых) разумеется, если такие будут, скажут нам потомки. А пока? А пока – мы молоды. И в нашу жизненную основу входят только те принципы, которые мы изобрели сами. Мы любим свет, и любим все белое: белые березы, снег белый, белый цвет ландыша. Все нам кажется– дивным, потому что мы молоды. Надюшка, я страшный демагог, да? Но, пожалуй, я закругляюсь. Писал бы еще, но времени нет. Уже третий час ночи. А утром снова на работу. Вновь в руках оживет, не придающий никаких факторов, топор, и будет возвращаться к людям, те предметы, которые им нужны будут. Вот такая моя сейчас специфика работы: топор, рубанок, молоток, гвозди. А результат работы – готовые вагончики для лесников. Вот и романтика. За станком и то лучше. Ну, а что нового у тебя? Какие изменения произошли? Чем ты занимаешься в свободное время? Пиши обо всем, обо всем.

Женщины, если вы так прекрасны и восхитительны, если ваши глаза сравнимы с землетрясением, если белому мрамору хочется стать вашим телом, если Ромео любил Джульетту, если человечество начинало из-за вас войны, если столько раз вам на этой земле объяснялись в любви, почему среди вас есть несчастные? Есть одинокие? Женщины, если почти каждая из вас стала матерью, если вы так любите своих детей, если вы отдаете им самое светлое, самое лучшее, если любой из них кажется вам совершенством, если в каждом из них вы храните свое продолжение, если вы им даете добро ~ от пеленок, от первого крика. Почему среди них есть убийцы? И есть негодяи? Женщины, если ваши движения так музыкальны, если ваши улыбки еще мелодичней, чем ноты, если вы порождение созвучий высоких и вечных, если видят вас даже слепые и слышат глухие, если песня, соната, симфония – женского рода, если муза и музыка – тоже молнии вашего неба. Почему среди вас нет Бетховена? Нету Шопена? Почему? Почему? Почему? Или мы еще мало вас знаем? И вы, как планеты, которые кружатся в космосе, кажутся рядом, и которых мы видим, летим к ним все время навстречу, но которые так далеки и так иногда одиноки, что приблизиться к ним нам дано не всегда! И не всем, А Бетховен велик. Только чтобы он значил без вас…

Это – Островой

И вот еще:

Что самое длинное? Ночи?

Когда ты остался один?

А может быть, ночи короче,

Бегущих во тьме холодин?

Что самое длинное? Холод?

Бестрепетный, стылый денек?

А может не холод, а голод?

Нехитрого счастья паек?

Что самое длинное? Вера?

Сплошных ожиданий дожди?

А может, не вера? А мера?

Того, что уже позади?

Ни то, ни другое, ни третье.

А тот неугаданный час,

Который почти на столетье

Поссорил, любимая, нас.

Вот и пролетело время… Все равно сейчас не усну, буду ждать рассвета. Я просто зажмурю глаза, плотно-плотно, и увижу тебя. Быть может, увижу тебя сосредоточенной на какой-нибудь мысли, шагающей под хмурым небом октября. Или весело улыбающейся. Или спящей. Но все же увижу тебя. И мне сразу же станет легче жить на свете. Потому, что есть ты. Маленькое чудо с огромными, как бездна ночи, глазами. Ты только напиши мне. Спокойной ночи тебе, маленькое чудо, и голубых-голубых снов, самых желанных снов тебе, Надюшка. Пиши. Очень жду.

Саша

Хочу все спросить тебя, а каким ты меня представляешь? Не забудь ответить.

Письмо от 26.11.1974.

Здравствуй! Двадцать третий день лежу в больнице. Сашка сыграл в Дон Кихота ~ рыцаря печального образа… Было трудно сначала. Но сейчас обещают везти в Киров. Три ножевых раны. Две удачные, а вот третья… Ты не беспокойся – все нормально. По крайней мере здесь я еще буду дней двадцать. Все хорошо. Девчонки и парни приносят книги – спасибо. Жарко вот только и душно очень. А вообще не хочу уверять тебя ни в чем, просто, если б это случилось еще раз – поступил точно так же бы.

До свидания, твой знакомый по письмам Александр.

Ноябрь, 28, год 74-й. Бушмакин

Письмо от 17.12.1974.

Здравствуй, Надежда. Действительно прошло много времени, а я все молчу, молчу… Был сон, просто, кошмарный сон и… и ничего нет, все кончилось. Нет! И совсем я не забыл тебя! И сам не пойму – отчего это? Все хорошо. Самочувствие – нормальное. Вся эта канитель, слава Богу, обошлась. Эскулапы лишь только заштопали дырки этакими аккуратными швами. А вообще мне везет, видимо родился в рубашке. О случившимся мама знает. Забудем все, ладно? Мне не хочется вспоминать, Надюшка, а ведь я, не Дон-Кихот, я ~ Сашка, и все. И никто другой. Что еще? Проз о, даже не знаю. Ты извини. Валяюсь вот в постели, на груди лежит хорошая книга – «Барсуки» Леонова, а не могу читать. В башке – дикий ералаш. Ты пиши о себе больше, как там ты. А я вот соберусь с мыслями. Немножко отдохну и напишу тебе длинное-пред-линное письмо.

Жду. Пиши. До Свидания. Саша

Поздравительная открытка от 17.12.1974.

Надюшка!!! Новый год! Что желают все земляне друг другу в этот день? Друзья – желают счастья и цветущей молодости. Влюбленные ~ вечной и красивой любви… Мне остается соединить эти желания в одно целое и пожелать тебе: быть молодой и счастливой, любить и быть любимой.

Саша. 17.12.1974

Письмо от 08.01.1975.

Судя по всему, я вступил в новую полосу жизненных неурядиц. Во всяком случае; я иг испытываю ощущения полной удовлетворенности жизнью и работой. Причины? Их много. Их так много, что, право, я затрудняюсь их перечислять. Кроме всего, ты знаешь, что причины меня нисколько не интересуют, отчасти это потому, что во всей жизни на первое место я ставлю факты. Факты, факты и только факты! Я настолько привык к ним, что они стали, везде и всюду, моими спутниками, они стали самой необходимостью.

Итак, итак, присутствуют причины и факты. Я отталкиваю всевозможные причины прочь, будь они настолько веские, что от них зависела бы даже моя жизнь, попросту– я их игнорирую. И как правило, ставлю или вывожу в культ божества – факт. Есть факт – нелепая неразбериха моей жизни, неудовлетворенность ею и иногда полное органическое отвращение к ее поворотам. Порою, она (жизнь) заставляет меня с холодным беспристрастием взирать на ее финты, на ее взлеты и падения, на ее шаги вперед и назад… Да мало ли еще какие сюрпризы она мне не преподносит?!

И вот, понимаешь, когда нужно волноваться, сильно переживать, в подобных случаях меня все эти чувства обходят как бы стороной, я чувствую это, но ничего не могу с собой поделать, и мне остается лишь одно – спокойно глазеть на поступки, слушать слова, но при этом воспринимать все не так, как бы мне бы этого хотелось.

Странная логика? Да, пожалуй, так. Но поверь, все действительно происходит так, и ни капельки иначе. Я мог, несомненно; отвергнуть все домыслы – откуда появились сия новая черта во мне, но к великому сожалению (своему, конечно!) я не сделаю этого. Пойми, мне так гораздо покойнее и лучше. И все то дело не в том, что я намеренно ищу уголок благоденствия и полнейшего покоя. С уверенностью могу сказать, что не колеблясь бросился бы в любые житейские трудности. И еще я знаю, что только лишь упорная и настойчивая борьба привела б меня к успеху, пусть даже маленькому, я совсем не самоуверен! Но все равно, все было бы так, как и должно быть с каждым самостоятельным человеком. Надеюсь, ты не осудишь меня за такой тон письма? И не бахвал я какой-нибудь там, самовлюбленный эгоист, ты уже поверь мне в этом. Пожалуй, существует во всем этом парадокс. Да, да! Именно, парадокс! Разница лишь в том, что я приближен к первому факту. Ему отдаю предпочтение больше, нежели второму. Но ты можешь с удовольствием сейчас констатировать, что суть первого факта – маленькое мещанство! Категорически отрицаю это!

Не стану писать всего тебе, что скопилось во мне, да и, собственно, этого не передашь в письмах. Вот видишь, я даже ничуть не сожалею о своих словах. Случилось так, что я стал отходить от какой-то своей, очень старой линии. Это и есть наверное ощущение почувствовать себя далеко не юным бездельником, а человеком, вступающим во вполне свободную стадию формирования и мужания. Вдаль ушли детские развлечения. Словно кони огненнорыжей масти (что за чудо-кони?) – умчались иллюзии. Улетели журавли, придуманных моим воображением рыцарских поступков и дел. Как синее мгновение промелькнула первая любовь. Прошла, обняв своим синим крылом, оставив навсегда в памяти сердца, волнующие до сих пор милые образы. Оставила мелодию, мелодию вечную и прекрасную. Мелодию любви. И навсегда, навсегда до первых седин, до старческих морщин будут волновать первое ее чувство и ощущение преогромнейшей силы, будут целебны, как самое чудодейственное лекарство. Потом будут черные годы, покрытые вечным мраком и еще хуже – неизвестностью. Но ни эти годы, ни мрак, ни неизвестность не покорят душу человека, отбросившего идиллистические мечты и поставившего цель ~ выжить! Во чтобы то ни стало выжить. Но, выжив, не захиреть, не завянуть, а продолжать жить на земле. Как же все таки это емко и необъятно ~ жить на земле!