Текст книги "Письма из деревни"
Автор книги: Вячеслав Пьецух
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Письмо двадцать пятое (Живучи в деревне, нельзя не пить)
Живучи в деревне, нельзя не пить. И климат обязывает, потому что с непогодой ты всегда один на один, и строй крестьянской души к этому занятию располагает, и не дает покоя чисто деревенская, пронзительная тоска.
Вот отошла осенняя страда, поля оголились, безлюдно на деревне, тишина такая, что в ушах звенит, и только грачи в предчувствии перелета кружат над крышами и галдят. А впереди бесконечные ноябрьские вечера, густо-томительные, которые нечем заполнить, потому что культуры чтения у нашего земледельца в заводе нет. А если еще электричество отключат, телевизор сам по себе не работает, радио не зудит, жена как ушла на третью дойку, так и пропала?.. Тут и святой запьет.
Другое дело, что выпивать – это тоже культура в своем роде, основы которой еще в XI веке сформулировал великий Омар Хайям:
Питье вина – предмет, считающийся с тем,
Что пьешь, когда, и много ли, и с кем.
Когда ж соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем.
Именно что мудро поступает тот, кто своевременно примет стаканчик русского хлебного вина, чтобы согреть изболевшуюся душу и разогнать деревенскую, пронзительную тоску. А то ведь недолго и до греха. Вот наш помещик, Владислав Александрович Озеров, владевший окрестными землями в позапрошлом веке, в рот не брал хмельного и в результате сошел с ума. Как известно, это был один из первых наших драматических писателей, еще допушкинской поры, который написал "Эдипа в Афинах", "Димитрия Донского" и сентиментальную вещь "Фингал". Незадолго до нашествия французов он повредился в рассудке, четыре года просидел взаперти и умер в расцвете лет. Не исключено, что эта трагедия случилась именно потому, что, живучи в деревне, не пить нельзя.
Занятно, что неподалеку от сельского кладбища, где покоится прах барина Озерова, стоит старинный каменный сарай, прозванный "пожаркой",– тут-то и собираются наши любители выпить и закусить. Эти выпивают не по-европейски, прочие – по домам, и довольно последовательно, почему у нас в деревнях и не отмечено душевных недомоганий в диапазоне от идиотии до склонности почитать.
При этом настоящих, забубенных пьяниц мало, поскольку крестьянский строй жизни не попускает спиться с круга за множеством разных дел. Однако бывает, что деревня запьет повально, если случится какое-нибудь форс-мажорное обстоятельство, вроде того, которое спровоцировал наш покойный пастух Борис. Незадолго до кончины он тайно зарыл у себя "на плану" сорокалитровую флягу бражки и наказал жене, чтобы в годовщину смерти однодеревенцы собрались его помянуть. Ровно через год наши мужики перекопали вдове Бориса весь огород, нашли-таки флягу, устроились тут же под яблоней и пьянствовали двое суток, покуда бражка не вышла вся.
Но такое времяпрепровождение, разумеется, не модель. В том-то все и дело, чтобы превратить употребление алкогольного напитка в небольшое личное торжество. Поэтому выпивать лучше в одиночку, чтобы собутыльники не сбивали с истинного пути. Перво-наперво затопить камин, да еловыми дровами, которые потрескивают и благоухают, придавая действу особенный колорит. Затем достать из холодильника бутылочку русского хлебного вина, желательно кашинского разлива, и некоторое время рассматривать ее на просвет, размышляя о том, чем бы этаким закусить. Хорош бывает в таких случаях кус холодной яичницы на поджаренном ломте хлеба, с помидором и ветчиной. Сюда же идет огурчик, насквозь пропахший смородиновым листом, укропом и чесноком. Запиваешь эту снедь крепким бульоном с яйцом, от которого по избе распространяется сладкий дух. И вот за окном первый морозец, поземка метет вдоль деревенской улицы, а ты сидишь у камина, который потрескивает и благоухает, глядишь на огонь как зачарованный, млеешь и думаешь о своем. Мысли всегда счастливые, во всяком случае, далекие от балканских дел и ценообразования на мазут. Думаешь, как было бы хорошо, если бы никогда не починили Останкинскую башню, или что ты на самом деле потомок принцев Оранских, или что тебе вот-вот дадут Нобелевскую премию за изобретение вечного колеса.
Культурное пьянство у нас еще спасительно потому, что во всем мире крестьянин печалится исключительно о путях сбыта сельскохозяйственной продукции, а наш наперед о разнесчастной своей стране. Трезвый, он размышляет – угасающая какая-то страна по всем статьям, а выпивши – что-то долго она угасает, и, может быть, она вовсе не угасает, а это просто-напросто такой стиль...
Письмо двадцать шестое (Расслоение на селе)
По итогам классовой политики большевиков прежде в деревне было только две социальные категории – мужики пьющие и непьющие, причем первые численно брали верх. Теперь не то: за последние десять лет расслоение на селе достигло таких пределов, что в крестьянской среде образовалась масса отдельных групп, причем пьющий мужик оказался в чувствительном меньшинстве. Это и понятно, поскольку у нас сельское хозяйство развивается не по Марксу, а в зависимости от фазы луны, и стоит оставить аграриев без присмотра, как в русской деревне начинается кавардак.
Итак, в последнее время на селе проявились: непоколебимые колхозники, колхозники от некуда податься, вольные хлебопашцы, предприниматели, опустившийся элемент, крестьяне, занятые в отхожих промыслах, интеллигенты и кулаки.
Меньше всего интеллигентов и кулаков. Из первых у нас в округе водится один вор, который вскрывает дачи и крадет преимущественно книги, а кулаков поблизости вовсе нет. То есть нет таких неуемно-самостоятельных мужиков, которые завели бы крепкое товарное хозяйство, использовали бы труд опустившегося элемента и были бы способны застрелить за беремя дров. Слышно, что где-то за Волгой, вроде бы в колхозе "Трудовик", завелся было один кулак, но его самого застрелили за то, что он препятствовал росту цен.
Самый заметный тип из нынешних – это непоколебимый колхозник, даром что численность сей группы невелика. Он горой стоит за социалистический способ производства и, как под Сталинградом, против частной собственности на землю, но это не от дурости, а потому, что он слишком сжился с своей судьбой. Не нужно ему ни законных десяти гектаров, ни свободы слова, ни шальных денег, и, в сущности, он такой же чудак, как те, кто верит в конечную победу добра над злом. Не сказать, чтобы непоколебимый колхозник существовал по слову чеховского Фирса – "при господах лучше было", а просто он уж очень прочно засел в наезженной колее. Он добродушен, общителен, любопытен, и с ним бывает занятно поговорить.
В прежние времена непоколебимый колхозник поднимался со светом по сигналу бригадира, который бил молотком в било, то есть в обрезок рельса, подвешенный где-нибудь посреди деревенской улицы, на виду. Он трудился весь световой день, зарабатывал основательно, имел мотоцикл, холодильник "Саратов", телевизор "Радуга" и один выходной костюм. В прежние времена он кормил скотину хлебом, вешал всех собак на Политбюро, не любил колхозное начальство и напивался по праздникам до положения риз. Что теперь?.. Теперь непоколебимый колхозник почти исключительно механизатор, о фронте работ он договаривается по телефону, зарабатывает гроши, и то через раз, если не макаронными изделиями, ходит пешком, кормит скотину сеном, вешает всех собак на демократов, не любит колхозное начальство и пьет от случая к случаю самогон.
Колхозников от некуда податься больше, чем непоколебимых, это главным образом пенсионеры и несамостоятельная публика, которая боится рыночной стихии и в колхозе работает абы как. Эти бедны, неопрятны и свободно могут попросить у горожанина пять рублей.
Больше всего в наших местах вольных хлебопашцев, которые получили от колхоза свои законные десять гектаров и в меру возможностей труждаются на земле. У этих, как правило, свой трактор, а то и два, легковой автомобиль, маленькое стадо и дети одеты под городских. Вольный хлебопашец обыкновенно человек замкнутый и немного стесняется торговать.
Что до предпринимателей, то в нашем колхозе "Сознательный" таковых нет. В соседнем колхозе "Путь Ильича" есть один, бывший развозчик газовых баллонов, который держит маленький магазин. Это симпатичный, интеллигентный человек, у которого совершенно не развито классовое чутье. Поэтому он в отличных отношениях с односельчанами, а те, кажется, не прочь подпустить ему "красного петуха".
Об опустившемся элементе не приходится особо распространяться, поскольку он везде одинаков, разве что у наших в избах даже печей нет и чем они питаются – не понять.
Любопытно, что, несмотря на расслоение сегодняшней деревни, психологически крестьяне нисколько не разнятся между собой. Будь наш аграрий хоть непоколебимый колхозник, хоть вольный хлебопашец, он непрямодушен, хитер, злопамятен, малоопрятен, не любит отдавать долги и необязателен до такой степени, что в другой раз спросишь соседа:
– Ты чего же, Петрович, вчера не пришел печку переложить?
– Вот чудак! А если бы я в Африку уехал?!
На это, разумеется, нечего возразить. Но все-таки обидно, потому что самый порядочный человек в наших палестинах – австралиец Дэвид, который ни при каких условиях не обманет, не подведет.
Письмо двадцать седьмое (Итоги года)
Год в деревне заканчивается не 31 декабря, как повсюду у городских, а в тот день, когда мужики сметут последний стог сена и заложат в амбар последний мешок зерна. Если городской человек полгода живет в деревне, то он узнает о приближении этого дня заранее, по тому, как электричество подают. Если то и дело гаснет свет, значит, рожь сушат на зерносушилках и вся энергетика работает на колхоз. Значит, вот-вот стукнет крестьянское 31 декабря.
Лето в этом году выдалось в наших краях на редкость дождливое и прохладное, так что еще в июле определились виды на урожай. В конце концов наш колхоз "Сознательный" вышел в первые по району, но, поскольку собрали у нас всего-навсего по пятнадцать центнеров ржи с гектара, радости от этого первенства никакой. В среднем же по району урожайность такая, что если бы дело было при Владимире Мономахе, то куда ни шло, а в эпоху космических сообщений положение просто швах. "Швах" – слово немецкое, означает оно "слабый", "хилый", но вообще-то следовало бы приискать другое определение, позабористей, потому что у немцев и тридцать центнеров будет швах.
Разве что сена в этом году накосили пропасть, и соседний колхоз "Путь Ильича" переживет зиму на одном продажном сене, поскольку скота тут не держат и зарплату дают в лучшем случае через раз. Впрочем, тут растят лен, а в других колхозах давно уже не растят, и если ильичевцы соберут по семь центнеров с гектара, правление на радостях купит председателю "мерседес".
А вот в заволжском колхозе "Коммунар" и льна не сеют, и скота не держат, и ржи собрали по пять центнеров с гектара, и овес плох, и сена накосили на две козы. То есть, зачем существует это аграрное предприятие, не понять. Наверное, затем же, зачем писатели пишут,– ну не могут писатели не писать!
По линии приусадебного хозяйства у наших деревенских выдался тоже не лучший год. Надежда Михайловна, такая специалистка по картофелю, какой в Голландии не сыскать, посадила два мешка картошки и выкопала два мешка картошки – хоть в город переезжай... И помидоры у нас не уродились, и огурцов было мало, так что первая специалистка по засолке огурцов во всей Тверской области Татьяна Шувалова осталась без огурцов. А чтобы Татьяна Шувалова осталась без огурцов – это уже остановка жизни и Страшный суд.
Что интересно: вольные хлебопашцы, вышедшие из колхоза и получившие свои законные десять гектаров пашни, далеко от колхозников не ушли. Занимаются они у нас преимущественно тем, что выращивают овощи на продажу, и вот в колхозе соберут, скажем, пятьдесят центнеров с гектара кочанной капусты, и вольные хлебопашцы столько же соберут. Такое единодушие наводит на грустные размышления. Думается: и при Владимире Мономахе у нас был каждый третий голодный год, и при крепостном праве наше крестьянство бедствовало от неурожаев, и в пореформенную эпоху хлебушек плохо родился, и при большевиках зерно в Канаде покупали, и вот при демократах, в условиях свободного рынка, кругом получается недобор...
Одним словом, где тут собака зарыта? "что делать?", "кто виноват?" Первое, что приходит на мысль: никакой собаки и не было, ничего поделать нельзя, никто персонально не виноват. Просто в иных землях урожайность, наверное, напрямую зависит от прогресса политической мысли, а у нас она зависит неведомо от чего. Может быть, от противостояния Веги и Альдебарана, может быть, от интенсивности северного сияния, а то урожайность в нашей земле – это такая таинственная константа, которая находится в ведении исключительно высших сил.
То есть с Россией по-прежнему многое непонятно. Например, еще непонятно, почему мы делаем автомобили, если мы не умеем их делать? Отчего совершенная наша продукция – это оружие и литература? И вот опять же: зачем мы сеем хлеб, который не хочет у нас расти?
Но самое непонятное – это то, что при такой урожайности, как у нас, иная нация давно превратилась бы в объект исторической науки, вроде древних египтян, а мы собираем себе по пять центнеров с гектара – и ничего...
Письмо двадцать восьмое (Заколдованная страна)
В нашей тверской деревне мы живем с апреля по ноябрь, от снега до снега, и возвращаемся в Москву, когда уже грянут настоящие холода. Тогда городскому человеку жить в деревне становится тяжело. Первое – у избы сеней нет и из протопленной горницы выходишь непосредственно на мороз. Второе – нужное место далеко на задах, и в метель его не всегда найдешь. Третье – дров не напасешься, тем более что нынешний писатель едва-едва зарабатывает
на дрова.
Когда в воздухе покажутся первые белые мухи, когда темнеть начинает в шестом часу вечера, все чаще думаешь: пора отвальную сочинять. Мы дружим с местными мужиками, и каждый год проводить нас собирается порядочная компания на свадьбу мало, на отвальную в самый раз. В этом году, в частности, были: председатель нашего колхоза "Сознательный" Борис Иванович, председатель соседнего колхоза "Путь Ильича" Борис Петрович, глава администрации из Погорелого Городища Виктор Иванович, директор льнокомбината Сергей Владимирович, австралиец Дэвид, местный фабрикант, который получает цветные металлы из ничего.
Под русское хлебное вино и блюдо нашего волжского жереха, поджаренного на мангале, у нас, по обыкновению, зашел увлекательный разговор. Как настоящие русаки, мы о глупостях не говорим, а решаем вопросы если не мирового значения, то по крайней мере общенационального, как-то: про корни зла.
Борис Иванович говорит:
– Вот почему у нас дышит на ладан сельскохозяйственное производство? Потому что русский человек – человек артельный, и в одиночку у него не получается ни шиша. А тут Чубайс пустил колхозы в вольное плавание, как хочешь, так самосильно и выгребай! Конечно, народ в расстройстве, потому что колхоз без государственной помощи – не жилец.
– Хотя,– говорит Борис Петрович,– в наших местах на одном льне, безо всякой государственной помощи, останешься на плаву. Если возьмешь семь центнеров с гектара этой культуры, то, считай, весь год сыт, пьян и нос в табаке. А ведь ты, Борис Иванович, нынешний год лен не сеял!.. При советской власти сеял, при демократах – нет...
– А ты сеял?
– Я сеял!
– Непонятно только, зачем ты перешел на голландские семена.
– Да затем, что такие, как ты, льна не сеют, и отечественного посевного материала практически не достать!
– А зачем я его буду сеять, если льнокомбинат мне еще за позапрошлый год выручку не отдал?! Ты, Сергей Владимирович, почему мне за позапрошлый год выручку не отдал?!
Директор льнокомбината Сергей Владимирович говорит:
– Потому что у меня в банке одни нули. Еще когда-а я отправил готовую продукцию в Орел! А из Орла я имею не деньги в банке, а подшивочку телеграмм. Какие-то там у них недоразумения с энергетиками, им полтора года электричества не дают.
– Куда только смотрит администрация? – говорит австралиец Дэвид, который давно уже говорит, мыслит и чувствует, как русак.
Виктор Иванович, глава администрации, в ответ:
– Администрация смотрит сквозь пальцы, поскольку иначе смотреть нельзя. Что я могу поделать с этими охломонами, если это только одно название, что глава?! Вот возьмем частный сектор, вроде этих орловских неплательщиков,– ну нет у меня против них реальных рычагов власти! У меня нет, а у них есть пуля-дура, на худой конец штык-молодец! Вот если бы за них взяться всем миром, артельно, тогда их можно прижать к ногтю.
Борис Иванович:
– Вот я и говорю, что русский человек – человек артельный и в одиночку у него не получается ни шиша. А тут Чубайс пустил колхозы в вольное плавание, как хочешь, так самосильно и выгребай...
Я:
– Ну что тут скажешь?.. Заколдованная страна!
*В.Пьецух. Центрально-Ермолаевская война.
**"метать" означает пахоту по жнивью, "двоить" – вторая вспашка, вдоль, "троить" – третья, поперек, "ломать" – четвертая, необходимая в тех случаях, когда земля схватится коркой, затрудняющей развитие зеленей.
***То есть воздух, атмосфера – слово, хотя и латинского происхождения, но широко употреблявшееся в нашей литературе еще в допетровские времена.
