Текст книги "Мичурин"

Автор книги: Вячеслав Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

VII. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕЕЗД

Примерно в пяти километрах от Турмасова река Лесной Воронеж, довольно в ту пору многоводная, огибала большую Донскую слободу. А еще чуть пониже река делала новый прихотливый изгиб, образуя настоящий полуостров. В сильные паводки этот полуостров нередко захлестывало водой разлива, наносившей на него речной песок и щебень. Довольно обширное, около десяти гектаров, пространство принадлежало козловским чиновникам из дворян Агапову и Рулеву, которые сдавали его за бесценок в аренду то крестьянам ближнего села Панского, то донским слобожанам под покосы. Но даже и крестьян не очень интересовал этот участок. Тогда владельцы задумали продать его и объявили торги.

Мичурин, отлично знавший всю пойму реки, решил приобрести эту, казалось бы, совсем малоценную, негодную землю. Козловские друзья пытались его отговорить. Их поражало, с чего вдруг вздумалось Ивану Владимировичу бросать уже обжитой Турмасовский сад, тешивший взгляд посетителей обилием зелени, множеством ярких пышных роз, деревцами яблони, груши, вишни, сливы, шелковицы, ореха и даже виноградными лозами.

– Ведь тут песок один. На Рулевской излучине чернозема почти совсем нет, – убеждали Мичурина друзья и знакомые.

– А мне чернозем как раз и не нужен, – сурово, неохотно отвечал Мичурин. – Чернозем моим гибридам вреден, он их изнеживает, избаловывает…

Чтобы приобрести новый участок, Ивану Владимировичу пришлось продать землю Турмасовского сада козловскому уездному предводителю дворянства Снежкову.

И вот весной 1899 года началось последнее переселение бесчисленных зеленых питомцев Мичурина с богатой, перенасыщенной перегноем турмасовской почвы на тощую, щебневатую и супесчаную землю, пойменной излучины полуострова.

Сама по себе уже одна эта работа по пересадке деревьев на новые места представляла поистине героический труд. Только действительно преданный своей идее энтузиаст-ученый, для которого выяснение истины важнее и дороже всего, мог решиться на этот шаг, поразивший весь Козлов.

Козловские обыватели, для которых безмятежность налаженной жизни была превыше всего, признали «беспокойного садовода» неисправимым чудаком.

А он, купив специально для этой цели тяжелую, малоповоротливую лодку-завозню, похожую на кашалота, неутомимо возил с Турмасовского участка на Рулевскую излучину десятки и сотни своих деревьев, и молоденьких, и подрастающих, и уже плодоносящих. Возил и розы своего розариума, и виноградные лозы, уникальные персики и абрикосы, весь инвентарь, все имущество уже начавшегося складываться там, в Турмасове, бытового благополучия.

– Не пришлось бы обратно возвращаться, Владимирыч, – посмеивался кой-кто из слобожан.

Но назад возврата не было.

Снежков, новый владелец Турмасовского участка, торопил с освобождением купленной им земли от питомцев Мичурина. Нанятые Снежковым для постройки там нового усадебного дома каменщики и плотники бесцеремонно расхаживали среди гибридных и селекционных коллекций Мичурина, иногда мяли и ломали бесценные кустики и деревца, подстрекаемые к тому Снежковым.

– Пускай поскорее убирается философ этот, – дал Снежков прямое указание своим подрядчикам. – Тополей надо посадить на месте его садового чудачества…

Мичурину приходилось наспех спасать от хулиганства и бесчинства нового хозяина свои так долго лелеемые саженцы и сеянцы. Много погибло в этой спешке ценных, подававших надежды гибридов. Но Мичурин утешал себя мыслью, что затеянный им новый переезд совершенно необходим, что он приведет его, наконец, к победе.

– Каких бы ни стоило это мне потерь и лишений, а дело доведу до конца, – повторял он своим немногочисленным друзьям.

Почти все лето 1900 года прошло в налаживании жизни и работы на новом участке. Но Мичурин твердо знал, что это уже его последний, окончательный переезд.

– Если и сейчас я не нащупаю правильный путь – значит, грош цена всем моим трудам и усилиям..

И вот начался новый этап жизни Мичурина.

Иван Владимирович приближался к пятидесятилетнему возрасту. Старость уже глядела на него из-за этой переломной цифры, но он был все так же неукротимо настойчив, как в дни своей юности, молод и пылок в исканиях.

Конечно, он уже не был в эту пору никому неведомым новичком. Его имя было уже известно среди садоводов не только в России, но и за рубежом. Он уже завоевал себе право на собственный голос, ему было чему поучить своих товарищей по профессии.

Как оригинатора [25]25
  Оригинатор– человек, выводящий новые, оригинальные сорта.


[Закрыть]превосходных вишен его знали за океаном – в Америке, в Канаде; слава его как розиста, создателя выдающихся по красоте гибридных роз, дошла и до обеих столиц России.

Лев Толстой, живший не очень далеко от Козлова, в Ясной Поляне, тоже заинтересовался работами Мичурина. Жена его, С. А. Толстая, лично приезжала, чтобы приобрести у Мичурина несколько ценных кустов из его розария.

Специальные журналы по садоводству и многие передовые садоводы того времени интересовались его достижениями, слали ему письма и запросы.

Один из крупнейших специалистов по садоводству, профессор Н. И. Кичунов, с 1887 года неоднократно посещал Мичурина, консультируя его и сам советуясь с ним по важным вопросам садовой науки и практики. Желанным гостем был также один из последовательнейших дарвинистов того времени – М. В. Рытов, профессор Горы-Горецкого сельскохозяйственного института.

Вокруг Мичурина уже в то время начала складываться своего рода школа последователей, правда, в большинстве своем одиночек, чаще всего, так сказать, «учеников-заочников». Спирин, Копылов, Кузьмин и ряд других его тогдашних корреспондентов выросли в дальнейшем в крупных оригинаторов и пропагандистов мичуринского учения.

Не было только никакого внимания и поддержки со стороны официальной науки, со стороны правительственных учреждений, ведавших сельским хозяйством России. Это, конечно, возмущало Ивана Владимировича.

Но самым важным он считал для себя в ту пору дальнейшее расширение круга своих научных изысканий.

Добившись большого успеха в гибридизации розы, яблони, вишни, Мичурин смело переходит к новому этапу своего гибридизаторского творчества – к созданию северного персика.

В садовом журнале Мичурина за 1899 год, то-есть в первом году его пребывания на новом месте, появляется многозначительная запись: «Заметки по культуре персиков».

Первые упоминания о персике в садовом дневнике Мичурина относятся еще к 1886 году. Но это был, повидимому, чисто коллекционный экземпляр, перенесенный потом и в Турмасово. Сейчас, в 1899 году, тринадцать лет спустя, масштаб мичуринского замысла иной. Он всерьез берется за культуру персика. Косточки различных сортов персика он выписывает из разных пунктов страны и даже из-за рубежа. Около десяти тысяч косточек персика высевает он, открывая новый исследовательский цикл.

Из начальных записей дневника еще не видно, каким путем намерен пойти Мичурин, но ясно одно, что он не ограничится простой селекцией, простым отбором. Гибридизация будет производиться непременно. Ему не по пути с «кладоискателями».

«Я, за исключением ошибок в начале работ, – писал Мичурин, – не базировался в своих работах на массовых посевах и никогда не увлекался глупым кладоискательством, считая такую работу в садовом деле по меньшей мере очень мало полезной и неизбежной лишь при введении в культуру в наших садах растений, небывалых в наших местностях, иметь гибриды которых еще нет возможности, например: дикой винной ягоды, или фигового дерева (Ficus carica), хурмы, или персимон (Diospyros Lotus), дикого лимона (Citrus trifoiata) и т. п.».

Приступая на рубеже двух столетий – XIX и XX – к осуществлению своей давней мечты – создать северный персик, Мичурин, и ранее ведший регулярные фенологические наблюдения (погода, вскрытие рек, прилет птиц, цветение и облиствение деревьев), приступает к тщательной регистрации метеорологических явлений. В специальном журнале с множеством граф он ведет изо дня в день запись погоды, отмечая специальными значками все самые малозаметные ее колебания.

Считая создание новых сортов персика для средней полосы России задачей весьма сложной, Мичурин сначала ищет, как всегда, исходный материал для предстоящих скрещиваний. Родительские пары должны быть отдаленными по месту своего обитания – тогда наследственность будет расшатана быстрее и молодой организм легче приспособится к новым условиям.

Записи его отмечают персик Давида (Prunus Davidiana) из Северного Китая, самый близкий вид к культурному персику по внешним формам. Мичурину известен Бадамчи (Amygdalus Fenzliana), растущий в Армении на высоте 4000 футов над уровнем моря. «Он же растет и в Монголии, от Кяхты до Хуан-хэ, а затем на юге Алтая под местным названием «Буйлэс», – отмечает Мичурин. Мичурин хорошо знаком с бобовником, или диким миндалем (Amygdalus nana) имеющим несколько разновидностей (sibirica, besserata, angustifolia, latifolia) и произрастающим в степях южной Сибири, южной части Европейской России и в Венгрии (изв. с 1778 года). Отмечены Мичуриным и другие вариации: Amygdalus georgica (персик грузинский), Amygdalus campestris (v. nana), Amygdalus incana, или Prunus prostrata.

Таковы намеченные неутомимым ученым-новатором опорные пункты для его нового грандиозного исследовательского замысла. Он становится на путь создания посредствующих гибридов, вырабатывает метод «посредника».

Мичурин редко выступал в это время в печати, слишком поглощенный и занятый своими трудами на земле. Но он не упускал случая предостеречь русских садоводов от повторения его, Мичурина, промахов и ошибок или призвать передовых, ищущих, как и сам он, на путь, найденный им, Мичуриным.

Каталог скромного садового заведения, каким располагал в то время Иван Владимирович, он превратил как бы в свой особый печатный орган, как бы в трибуну нового русского садоводства…

Не говоря уже о том, что очень много рисунков для этого каталога Мичурин выполнял собственноручно, проявляя прекрасные способности рисовальщика, он каждому новому выпуску каталога предпосылал глубокие, всесторонне продуманные, проверенные на опыте и горячо изложенные мысли.

Бережно нес он в козловскую типографию подготовленные к печати листы, сам следил за набором всего текста, за клишировкой рисунков. И совсем непохожи были его каталоги на рекламные издания садовых промышленников. Он выступал с этих страниц не как коммерсант, а как учитель.

Годами, десятилетиями выношенные мысли звучали с этих страниц. А фотографии и рисунки, воспроизведенные в каталоге, наглядно свидетельствовали о том, что удалось ему сделать за полвека жизни на путях неутомимых исканий.

«Никакой сорт иностранного происхождения, если он не имел еще на родине способность выдерживать понижения температуры, равные бывающим, у нас, не может акклиматизироваться путем переноса готовых растений, черенков, отводков…», – утверждал он, например, в своем каталоге за 1903 год.

«Поэтому убеждаю не обманываться ложной надеждой акклиматизировать тот или другой сорт, раз уж заявивший свою невыносливость в вашей местности, ибо в результате будут лишь одни напрасные потери труда и времени. Я не рутинер и вышеприведенным вовсе не хочу сказать, чтобы вы отказались от усилий завести у себя лучшие сорта плодовых деревьев…» [26]26
  И. В. Мичурин.Соч., т. IV, стр. 46.


[Закрыть].

Обращаясь через свой «печатный орган» к садоводам, он всегда сохранял присущую ему суровость и серьезность.

«Напротив, я прямо утверждаю, что мы должны общими усилиями итти вперед в деле улучшения как по качеству, так и по количеству сортов плодовых растений нашей местности… Мы же готовы весь век пестаться с Антоновкой и Анисом, посланными нам случайно судьбой» [27]27
  И. В. Мичурин.Соч., т. IV, стр. 47.


[Закрыть].

Разве это не голос наставника, имеющего о многом сказать своим ученикам! Он не только критикует отсталость садоводческой мысли, рутину и ошибки, свойственные его коллегам-садоводам, но и указывает новый правильный путь, к которому он пришел в результате многолетнего опыта.

Эти призывы Мичурина относятся к тому времени, когда среди садоводов-промышленников России царила безудержная погоня за наживой.

Козловский садовых дел предприниматель мосье Дюльно, например, не жалел денег на рекламу, чтобы сбыть нередко совершенно негодные саженцы.

Беззастенчиво обманывали неопытных садоводов Севера, высылая им заведомо неморозостойкие сорта, даже такие солидные фирмы, как воронежский Рамм, киевский Мейер, курский Гангардт…

Конечно, всем им весьма не по вкусу было новаторство Мичурина.

Сначала Мичурина игнорировали, пытались сразить его пренебрежением, равнодушием, а потом начали вести против него гласную и негласную войну, изображая мысли и призывы его как «ересь» в садовом деле.

Медленно пробивали себе путь его взгляды и идеи сквозь рутину и косность, преодолевая недоверие и сомнения новичков, враждебность садовых коммерсантов и высокомерие признанных «авторитетов».

Бывали случаи, когда тысячи разосланных Мичуриным по России садовых каталогов давали ему всего лишь каких-нибудь полдесятка заказчиков.

В одном из своих дневников за эти годы он сделал такую курьезную и вместе с тем поистине трагическую запись:

«Давать заведомо добросовестным проводникам, кондукторам и разносчикам яблок до 20 тысяч сокращенных каталогов для раздачи в поездах. От раздачи 20 тысяч каталогов можно получить около ста заказчиков…»

Он, энтузиаст садоводства, поставивший своей целью обновление облика родной земли, вынужден был силой обстоятельств бросать семена своих мыслей в виде двадцати тысяч садовых каталогов и скромно ждать от огромного этого посева… всего-навсего какую-то сотню заказчиков. Да что ждать! – мечтать об этом, как об огромной удаче…

Так сложна, так напряженно трудна была его жизнь в ту далекую пору, в обстановке непонимания, пренебрежения и враждебности со стороны коллег по садоводческой деятельности, в обстановке полного равнодушия и безразличия со стороны тогдашнего правительства России…

VIII. БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Нелегко досталось зеленым питомцам Мичурина переселение из Турмасова на новое место. Немало гибридов выбыло из реестра. Но Иван Владимирович не унывал, отмечая эти очередные потери. Он держал в голове только одну думу:

– Неженок в питомнике быть не должно…

Решалась задача великой важности: быть новому или не быть. Мичурин не мог мириться с половинчатым решением своей задачи. Как настоящий революционер науки, он ставил себе высшую программу, программу-максимум. Наилучшие по качеству сорта должны были быть созданы для России. В Турмасове на пышном черноземе один из самых ценных для Мичурина гибридов – Кандиль-китайка, полученный им в 1894 году, год от году терял выносливость своей матери – Китайки. В отношении морозостойкости он становился похожим на Кандиль-синап. Маточное дерево его постепенно слабело. Пожалуй, как раз это сильнее всего и удручало Ивана Владимировича в Турмасове. Об этом гибриде, олицетворявшем для Мичурина его программу-максимум, больше, чем о других, думал он, решаясь на переезд. Любой ценой нужно было спасти это высшее по возлагаемым надеждам деревцо.

Снова он пошёл на смелый шаг. Летом 1906 года он взял глазки с гибрида Кандиль-китайки и привил их в крону той самой Китайки, цветы которой шесть лет назад были опылены Кандиль-синапом. Китайка должна была по-матерински помочь гибриду восстановить и усилить его морозоустойчивость.

Это был как бы наказ Мичурина деревцу, и этот наказ Китайка вскоре выполнила. Привитые на Китайку глазки, взятые с гибридного дерева, уже почти обреченного на вымерзание, хорошо росли и отлично переносили последующие зимы. Соки Китайки, вливаясь в слабое тело молодого гибрида, сделали его неприхотливым, зимостойким.

Метод «ментора» тем самым был полностью утвержден. Для Мичурина стало теперь непреложной истиной, что искусственное скрещивание – лишь первый шаг на пути к созданию нового сорта и нового вида. Дальнейшее поведение гибрида зависит от характера ухода, применяемого к нему оригинатором. Метод «ментора», открытый Мичуриным, заключающийся в целесообразном воздействии на молодой гибридный сеянец соками подвоя или привоя, как раз и является одним из средств направленного воспитания.

Из многих гибридов, полученных еще в Турмасове в 1898 году, начала плодоносить груша Бере-козловская, происшедшая от Тонковетки и Бере-Диль. Сорт этот был летнего созревания и не высшего разряда по качеству плодов, но он уже резко выделялся из имевшегося в то время в средней полосе России сортимента груши.

В этом же году принесли урожай Ренклод золотистый и Ренклод шелон – гибриды Ренклода зеленого, лучшей сливы юга, и нашей терносливы.

С плодами оказались также Терн сладкий и Терн дессертный – результат еще более смелого скрещивания Ренклода зеленого с диким терном.

В 1901 году реестр Мичурина пополнился рядом новых сортов вишни. Прекрасный урожай принесло деревцо сорта Рогнеда, отобранного из сеянцев известной крупноплодной вишни Лотовая [28]28
  Лот– по прежним мерам веса – 3 золотника, то-есть около 13 граммов.


[Закрыть]. Затем Иван Владимирович зафиксировал рождение нового сорта черешни – Первенец, среднего по времени созревания урожая и перворазрядного по качеству плодов.

Но все мысли, все заботы Мичурина были прикованы в этот период к проблеме осеверения персика.

Подсчитывая весной 1901 года, после схода снега, сколько из полученных им в предыдущем году персиковых сеянцев сохранило свою жизнеспособность, Мичурин записывает в своем садовом журнале первый, далеко не радующий итог:

«Итак, в общем, из всего количества в 2800 персиков не осталось ни одного экземпляра совершенно целого. Тем не менее, по-моему, это еще не есть окончательное доказательство невозможности культуры персиков в нашей местности, и поэтому продолжаю борьбу далее».

Весь Мичурин сказался в этих трех словах. Непоколебимое упорство новатора-ученого, неутомимого естествоиспытателя звучит в этой короткой записи. Где любой другой исследователь отказался бы от продолжения явно неудавшегося эксперимента, там вооруженный знанием уже многих секретов природы Мичурин видит только начало борьбы за прочно выношенную идею:

– Персик должен стать достоянием севера!

Среди огромного количества погибших персиков Мичурин отмечает несколько экземпляров, хотя и поврежденных, но могущих дать какую-то нить для постановки новых опытов: Черный, Кумачный, несколько сеянцев дикого Верненского персика и один экземпляр Саратовский (происхождением из Северной Персии), достигший к концу второго года жизни высоты двух с четвертью аршина при ширине кроны в два аршина.

Тщательно взвесив и обдумав все происшедшее, Мичурин в том же году набрасывает программу ближайших действий.

«Памятка к весне 1902 года.

1) Привить живым глазком Саратовский и другие выносливые персики на пеньки сеянцев персика из Верного, еще на абрикосы…

3) Привить живым глазком персики Киевский, Кросби, Фитцгеральд, Железный канцлер и Эльберта на приготовленную грядку диких Венгерок (слив) для испытания устойчивости к морозам.

Летом 1902 нужно испытать искусственным лишением влаги и вертикальных солнечных лучей, посредством установки крыши над растением остановить к 15 июля рост у сеянцев персика из тех, которые имеют уже большую наклонность к раннему вызреванию».

Проходит год, и новые мысли, связанные все с тем же персиком, возникают у упорного исследователя:

«К весне 1903 года.

Интересно бы сделать опыления:

1) Культурный сорт персика, абрикоса и сливы Золотой на Амигдалюс нана и сибирика и Прунус сибирика.

2) Амигдалюс георгика и инкана на Амигдалюс нана и сибирика».

Вот он и подошел уже к выведению сортов персика для средней полосы России, причем материалом для скрещиваний им избраны те самые разновидности, которые он наметил, нащупал теоретически еще два года назад.

Вместе с тем он вплотную приблизился к идее «посредника», впоследствии еще более обогатившей его исследовательский арсенал.

И теперь, подыскав исходные формы и скрестив их, Мичурин вооружается терпением, ибо от скрещивания до плодоношения немало пройдет лет. Не на год и не на два должен он рассчитывать, а на целое десятилетие и больше, так как сеянцы древесных плодовых мужают медленно. Так и было у него с целым рядом гибридов древесных пород. Ведь это не кустарник, не розы, от которых можно получить результаты на второй или третий год. Кстати, работу с розой, обогатившей его творческий опыт, Мичурин не прекращает. Роза до конца дней остается на почетном месте в саду великого мастера переделки природы.

Все более и более расширяется гибридизационая работа с яблоней и грушей. От многих скрещиваний уже получены семечки, из которых, как мы увидим далее, произойдут такие прекрасные сорта яблони, как Шафран северный осенний, Кальвиль-китайка, Аркад-китайка, или такие непревзойденные груши, как Бере зимняя Мичурина, Бере победа, Суррогат сахара. Не забывает он и о ягодниках. Выведена и уже плодоносит знаменитая ежевика Изобильная.

Одновременно с персиком в саду Ивана Владимировича появляются и сеянцы абрикоса.

Наконец, и виноград из чисто коллекционной, заботливо укрываемой культуры превращается в объект исследования и гибридизации.

А между тем окружающая жизнь, несмотря на старания Мичурина как бы отгородиться от нее, властно находила себе дорогу к его садовому уединению.

Первое время после переезда Мичурин испытал немало огорчений. Река Лесной Воронеж была тогда многоводна, широка и глубока, но защищала она новое убежище мастера далеко не от всех незваных гостей. На решетку он не сразу накопил денег. В праздничные дни наезжали на лодках, по старой памяти, козловские горожане – с самоварами, с водкой, с закусками. Они располагались возле сада, над омутом, заводили танцы, песни, игры. Иной раз эти пикники приводили к гибели ценных сеянцев.

После того как была поставлена проволочная сетка, незваным гостям приходилось ехать дальше и искать другого удобного места для привала.

Но вот однажды, весной 1904 года, на реке появилось особенно много лодок с фонариками. На одной из них был размещен даже целый духовой оркестр. Торжество это было устроено Козловской городской управой в честь победы русских войск над японцами при селении Вафангоу в далекой Маньчжурии. В этом бою сотня казаков порубила в куски эскадрон японских драгун. Но больше праздновать не пришлось. Дальше пошли иные вести, вести о поражениях и потерях, об осаде Порт-Артура, о нескончаемом отступлении Куропаткина!

Ивану Владимировичу было очень не по себе от этих вестей. Он с горечью и досадой говорил, что из-за бездарных царских генералов зря течет русская кровь.

В России начались волнения, забастовки. Рабочие предъявили требования фабрикантам и царскому правительству, а крестьяне жгли помещичьи усадьбы, громили имения и хутора. Правительство отвечало расстрелами, виселицами, массовыми арестами и судами.

Наконец вспыхнуло вооруженное восстание в Москве, охватившее почти все рабочее население. Николай II двинул против сил революции отборных гвардейцев. Семеновский полк, считавшийся у царя самым надежным, помчался после разгрома московского восстания по Казанской дороге. Железнодорожники, активно участвовавшие в революции, гибли под пулями карателей. Уцелевшие скрывались кто куда мог.

Однажды, поздно вечером, на полуостров к Мичурину явился человек, который, судя по одежде, добрался до него не без труда.

– В чем дело? – спросил Иван Владимирович.

– Хотелось бы поступить к вам на работу, – ответил незнакомец.

– Откуда и кто?

– Можно не говорить? – тоже вопросом ответил незнакомец.

Садовод всмотрелся в собеседника. Лицо у него было спокойное. Глаза смелые, ясные, открытые. Ивану Владимировичу поправилось лицо пришельца.

– Ну, что ж. Понимаю. Ну, ну, ладно, заходи…

Он сам свел незнакомца, назвавшегося Перелогиным, в маленькую комнатку в нижнем этаже.

– Вот здесь и живи: не пропадать же и в самом деле человеку.

Шило в мешке утаить, однако, было нелегко. Тамбовская жандармерия понемногу пронюхала про то, что у Мичурина живет на нелегальном положении какой-то забастовщик…

Начались визиты разных чинов: то околоточный, то квартальный, то урядник из Донского…

Иван Владимирович сначала гнал этих гостей без околичностей. Но когда сам уездный жандармский ротмистр в пышных аксельбантах и при палаше в блестящих ножнах пожаловал на полуостров, пришлось с ним поговорить. Только пока ротмистр переправлялся через реку, «Перелогин» успел навострить лыжи в сторону Панского.

– Нам известно, что у вас проживает лицо нелегальное, – заявил Ивану Владимировичу ротмистр.

– А мне неизвестно… – был ответ, по-мичурински, как обычно, резкий. – Кто же такой?

– Эсдек, большевик Десенчук…

– Нет такого… – хладнокровно заявил Мичурин.

– Я буду вынужден произвести обыск.

– Пожалуйста, если не боитесь нарваться на крупные неприятности, – все так же хладнокровно ответил Иван Владимирович.

Ротмистр подумал и сказал:

– Завтра явлюсь к вам с предписанием свыше..

– Что ж, попытайте счастья… – насмешливо сказал ученый.

Ротмистр откланялся и, бренча шпорами, удалился.

Когда затих гром жандармской сабли, «Перелогин» пришел к хозяину и сказал:

– Спасибо вам за все, Иван Владимирович, но больше подводить вас я не хочу… Пришло время уносить ноги…

– Брось, – махнул на него рукою мастер. – Никуда не смей уходить. Во-первых, никто больше не явится, а во-вторых, если кто и явится, так я тебя в лаборатории у себя спрячу. И не пущу в нее никого… Ни под каким видом. Скажу – опыт сложный, важнейший…

«Перелогин» остался на питомнике. Так он и проживал под защитой у садовода.

Немало злобных слушков ходило про Ивана Владимировича среди городских купцов, чиновников, черной сотни.

– Опеку бы над ним, над садоводом этим учинить… Узнал бы тогда, как с крамолой заигрывать!

Но разговоры оставались разговорами. Город шушукался, а Иван Владимирович не обращал на это никакого внимания: работал себе и работал. И «Перелогин» с ним тоже. Так состоялось первое знакомство Мичурина с большевиками. Он тепло вспоминал впоследствии об этом случае.