Текст книги "Город. Новый Год (СИ)"

Автор книги: Вук Драганович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Что такое Новый Год? Это салат оливье, шампанское, мандарины и икра. Это автомат, грязь, мусор и паскудное желание выжить. Выжить, во что бы то ни стало. С новым годом, товарищи. С новым счастьем.

Драганович Вук Миланович

Драганович Вук Миланович

Город. Новый Год

Проблемы начались практически сразу после занятия горбольницы. Во-первых, выяснилось, что чеченцы продолжали использовать ее в качестве медицинского учреждения не смотря на то, что по нам стреляли даже из окон операционных. В результате в сумбуре и горячке боя было убито трое человек медицинского персонала и около десятка больных, большая часть из которых имело подозрительно свежие огнестрельные ранения. Еще четыре медика и пятнадцать ранбольных подняли лапки и сдались в плен, после чего были отправлены в подвалы. Нечего всяким там пленным по позициям шляться, аки по Бродвею.

Вторая проблема заключалась в малости доступного внутри больницы пространства. Каждая рота – это 12 БТР. Итого 35 машин (минус 1 подбитая на кладбище). Плюс "шестидесятки" взвода связи, зенитного и прочая-прочая-прочая. Итого в одном нашем батальоне уже набиралось 39 бронетранспортеров и 20 разнокалиберных автомобилей. Плюс батальон разведки в составе трех рот. Это еще по 1 БРМ, 4 БМП и 4 БРДМ-2 на каждую. Итого – еще плюс 27 единиц бронетехники. Слава Богу, у них хотя бы положенных по штату танков не оказалось. ПТ-76 с их картонно-фанерной броней в количестве 9 штук погоды бы не сделали, зато число гробов явно бы преумножили. Итак, сколько у нас уже техники накопилось? 39+20+27=86. И это не считая "Тунгусок" дивизиона ПВО, грузовиков с медициной, с боеприпасами, с продовольствием и еще 5 танков. Вся эта куча техники набивалась внутрь, под защиту стен больничных корпусов, изрядно стесняя и без того небольшое свободное пространство.

Третья проблема – малое количество "конных, людных и оружных". Бронетранспортеры мы сами загнали внутрь, лишив себя их оглушающей пулеметной поддержки. Если же вспомнить, что нас на каждую "шестидесятку" приходилось всего по 2-3 человека, то становится совсем грустно. Если смотреть по военнослужащим, то цифра, разумеется, получалась весьма значительная – почти пятьсот человек. Полнокровный мотострелковый батальон со всеми средствами усиления, включая минометы, СПГ, "Малютки" и прочие прелести жизни общевойскового боя. Но если снять розовые очки и приглядеться к ситуации внимательнее, то окажется, что число солдат в боевой линии едва достигает двухсот-двухсот пятидесяти человек. Все остальные – это водители, стрелки, техники и разные другие "военно-учетные специальности", включая корпусного переводчика с грузинского и полкового "финика" – финофицера, которому единственному по штату полка даже не положен автомат.

Четвертая проблема была продолжением первых трех и одновременно ее следствием. Мы сейчас торчали практически в центре Города, в нескольких сотнях метров от ее важнейших объектов. Как уже успел нам поведать Семьон, отосланный офицерами обратно в свою (нашу) роту, где-то там, за "свечкой" института нефти, находилась главная цель. Президентский дворец Джохара Дудаева. Тем, кто первыми поднимет над ним флаг России, Паша-Мерседес лично пообещал звезды Героев России. Еще пару дней назад это казалось слухом, но теперь уста самого осведомленного человека в роте подтвердили байку, разом превратив ее в реальность, одновременно радующую и ужасающую. С одной стороны, кому не хочется быть героем? Приехать домой в красивой форме и с боевой наградой – это дорогого стоит. Вот только главное здесь не "в красивой форме", а "домой". Лезть вперед, сломя голову, лишь бы заработать вожделенную медальку, не несущую в себе по нынешним временам никакого смысла, включая идеологический. Ну да, Герой России, гордость мамы с папой. Только за душой ни гроша, как у латыша. Только хер, да душа.

А ведь впереди не только Президентский дворец. Семьон рассказал, что по данным, полученным от форсированно выпотрошенных пленных, само здание института нефти так же укреплено и в нем достаточное количество человек, чтобы мы обалдели его штурмовать. Кроме того, где-то в самых ближайших окрестностях располагались еще два узла обороны, битком набитых людьми, оружием и боеприпасами. Учитывая все обстоятельства нашей жизнедеятельности, они вряд ли спокойно останутся сидеть на своих местах, покорно ожидая, когда к ним заявится большой и пушистый полярный лис с большим калибром любопытного носа. Скорее, чеченцы охотно перережут нашу тоненькую линию снабжения и с радостью добьют нас в окружении, танцуя свой дикий зикр на наших костях.

Наступать мы не можем. Вряд ли у нашего Генерала еще остались какие-нибудь хитрые ходы для продвижения вперед в условиях отсутствия численного превосходства и малого пространства для маневра. Но и обороняться тяжело, учитывая, какой огромный обоз сейчас пыхтит изо всех своих куцых лошадиных сил в импровизированном автопарке. Слишком мало солдат. А умеющих воевать – нет вообще.

Приказ о занятии обороны прозвучал практически сразу, стоило нам зачистить горбольницу и задуматься, что делать с телами убитых. Приказ был встречен удивлением и непониманием. Большинство солдат искренне недоумевало, почему это вместо того, чтобы враться вперед и стать первыми в деле занятия чеченского рейхстага и вывешивания на нем разноцветных тряпок, мы решили потоптаться на месте, уступая эту честь другим. У многих в голове накрепко засели слова о звезде Героя от Паши Грачева, а кажущаяся простота штурма что завода, что больницы для них служили лучшим свидетельством слабости обороны Города. Ворчали даже в нашей роте и постоянные подзатыльники и окрики Сержанта не помогали в борьбе с жадным тщеславием. От него не спасали даже грохот выстрелов, составлявший пятую проблему нашего маленького и недружного коллектива.

В Городе то и дело начиналась перестрелка. Звуки стрельбы, изрядно измененные и перевранные кривизной улиц, доносились до нас со всех сторон, заставляя мандражировать и покрепче сжимать цевья верных автоматов. Полминуты в одном месте, через пять минут уже в совершенно другом, а еще спустя двадцать – в третьем. То близко, то далеко. То пара выстрелов, то полноценный грохот орудий и взрывы. Обстановку не знал абсолютно никто, а связь с "большой Землей" была изрядно осложнена.

– Бля, нихера не фурычит! – завопил Без Пяти, со всей дури стукнув свою радиостанцию о пол.

– Че случилось? – спрашиваю, с удобством устроившись на кровати и положив под голову вещмешок.

Можно жить, однако.

– Да ниче, блять! Сука, станция сдохла! Помехи выдает!

– С хуя ли она сдохла, дебил? – рыкнул обозленный Сержант.

Его только что хорошенько выебал комбат за необорудованные огневые позиции. На вопрос, чем оборудовать, когда нет ни мешков, ни песка, ему последовал краткий ответ:

– Жопой!

Так что Витя рвал и метал.

– Ты, говна кусок, хули, блять, имущество гробишь, недомерок, бля!

Особенно последние два слова колоритно смотрелись при сравнении этих двоих. Без Пяти, собственно, и был без пяти два метра, в то время как Витя Носов едва достиг своих 165 сантиметров.

– А ну поднял, мудила, блять!

Могучий пендель заставил медленно склонявшегося радиста не только пошевелиться, но и убрать недовольную гримасу с лица.

– Быстрее, блять!

Без Пяти послушно поднял ящик радиостанции. Сержант схватил гарнитуру и начал щелкать переключателем частоты, то и дело повторяя про себя "Бля! Бля! Бля!". Через пять минут он снял наушники, заковыристо выматерился и дал хорошенько в лоб нашему несчастному радисту.

– Мудила, блять, запомни и потомкам своим передай, блять, что это нас глушат! Глушат, блять!

– Че, серьезно? – спрашиваю, отвлекаясь от жевания безвкусной галеты.

– Как пальцы апостола Фомы! – пробурчал тот, ложась обратно на свою кровать.

Комленя передернуло от подобного сравнения, но сибиряк не стал ничего говорить, то ли из чинопочитания, то ли из-за обострившегося инстинкта самосохранения.

– Ты ж атеист! – усмехнулся было Дрон, набивавший ленту к пулемету.

"Бам-м-м-м-м!" – раздалось в помещении. Дрона буквально снесло с кровати. На виду остались торчать только его ноги, тоскливо торчащие вверх наподобие раздвоенного ствола дерева.

– Следующая будет уже без кольца. Не заебывайте! – пробурчал Сержант, накрывая лицо шапкой.

Я, увы, слабо разбираюсь в радиоделе. Практически все мои знания умещаются в анекдот про то, как Маркони создал свое радио и услышал матерящегося на другом конце Ойкумены Попова. Но даже этого анекдота мне хватило, чтобы понять, в насколько глубокой жопе мы сейчас все здесь оказались. На самом деле, заглушить частоты весьма просто, но для этого нужно их знать и обладать соответствующим оборудованием. Если же чеченцам это удалось, то мы имеем дело с полноценным подразделением радиоэлектронной борьбы. Или хотя бы с его техникой в достаточно умелых руках. Как-то это все не увязывалось с тщательно рисуемым нам начальством образом бандита, которому достаточно погрозить ремнем, чтобы он сдался.

– Так, хуле разлеглись?! – зарычал наш вриротного, ввалившись в самозанятую нами палату.

Мы тут же вскочили с кроватей, послушно вытягиваясь во фрунт.

– Так, блять, одного на оружии оставили, а сами мухой вниз, там машины разгружать надо! Мухой! Носов, старший!

– Есть! – отдал тот воинское приветствие и тут же занялся кипучей деятельностью. – Так, Комлень, ты на оружии! Никого не пускать. Будут пытаться зайти – разрешаю открыть огонь на поражение. Мне насрать, что им тут нужно. Кровати, матрацы, прочий триппер – поебать. Это расположение нашего взвода. Ясно?

– Точно так, товарищ сержант! – пробасил он, исхитрившись принять строевую стойку с пулеметом на груди.

– Всем остальным скинуть оружие, вещаки и вниз, разгружать... хер знает что. Там доведут.

– Слыш, Сержант, а подсумки сымать? – поинтересовался Гудрон.

Витя остановился на секунду, задумался, но потом все же выдал:

– Нет. Нахер. Время только потеряем. Давайте быстрее, блять!

Генерал рассудил логично. Сейчас наша дивизия (четыре батальона, которым больше подходит название "инвалидная команда имени Капитанской Дочки") перешла к обороне, следовательно большое количество средств доставки сил и средств нам уже не нужно. Смысл от грузовика сейчас, когда мы торчим в центре города бельмом в глазу дудаевцев, если он даже небронированный? Не проще ли скинуть все в подвал, а внутреннее пространство освободить для вещей куда более нужных и полезных в данных условиях? В конце концов, "Шишига" занимает столько же места, сколько и "шестидесятка", только не имеет в себе ни КПВТ, ни ПКТ, ни даже тонюсенькой брони. А потому все грузовые машины сейчас спешно разгружались и отправлялись по контроллируемой нашими блоками дороге назад, в Толстой-Юрт.

Разгрузка происходила в авральном ритме вальса. Солдаты бегали взад-вперед с разнокалиберными мешками, ящиками, коробками, свертками и кульками. Отовсюду постоянно доносился мат, треск, грохот, вопли офицеров и прапорщиков, руководивших этим содомом, писки медсестер и бас врачей, старавшихся вытащить из этой круговерти нагруженных солдат свое драгоценное медицинское имущество. Спешно выяснялось, что взятое с собой уже где-то проебалось и, наоборот, забытое или вообще не взятое успешно находилось в самых неожиданных для этого местах. Неожиданно всплыл среди бинтов наш уже давно списанный "в результате отстрела" цинк "семерки". Неожиданно среди продовольствия нашелся ящик с литературой военно-патриотического содержания и манекен для отработки перевязок. В то же время батальонные противотанкисты остались только с тем, что имели при себе, потому что запасные ракеты к "Малюткам" совершенно случайно погрузили в машину второго батальона, оставшегося на консервном заводе. Все это вызывало постоянные брань и поиск виновных, в которые с иезуитской изворотливостью могли оказаться вписанными и проклятая теща, и многомудрое большое начальство, не давшее указаний, и, ну как же без этого, криворукие солдаты, которые, видите ли, никогда не делают все так, как положено. Впрочем, это были еще цветочки. Ягодки наступили, когда выяснилось, что нами мужественно был потерян офицер штаба полка, а именно – "финик". То ли он вообще не выезжал из гарнизона, то ли где-то отстал по дороге, однако на горизонте тот отсутствовал, зато его питослет обнаружился в ящике военно-политической литературы. Двойного дна с его телом там, к сожалению, не обнаружилось, хотя командир полка ходил кругами и клятвенно обещал затолкать туда "эту жирную молдованскую морду", а потом еще попрыгать на крышке для лучшей закрываемости.

И, тем не менее разгрузка продолжалась. Пустые машины уезжали назад, на север, провожаемые грустными взглядами солдат, а на их место выруливали новые, чтобы, в свою очередь, скинуть груз и умчаться в закат. И это коловращение, обозванное злым и запыхавшимся Геродотом непонятным словом "караколе", продолжалось 3 часа без перерыва. Только к шести вечера еле волочащие от усталости грузчики вытащили тяжелый ящик с винтовочными патронами, занесли его в подвал в подвал и вышли наружу. Весь двор был забит мокрыми, потными, обессилившими солдатами, курившими или просто устало присевшими на корточки у стен не смотря на декабрьский холод.

– Так... блять... Пошли наверх... – прохрипел Сержант, работавший наравне с остальными.

– Слыш, Сержант... Может, покурим? – спросил Семьон, отирая шапкой лицо.

– Наверху... Фух! Наверху покурите, – ответил он, поднимаясь по лестнице. – Нехер тут здоровье гробить.

Лютые курильщики обиженно замычали. Еще неизвестно, чем их заставят заниматься наверху, а вот покурить сейчас – это покурить сейчас. Ценность самобытная и универсальная.

– Мухой, блять! – рявкнул Витя и мы понуро пошли внутрь.

Кое-как поднявшись на второй этаж и войдя в палату, мы тут же без сил повалились на кровати. Не было никаких сил делать что-либо, даже почесать зудящую от пота спину. Пожалуй, если бы прямо сейчас мне предложили три банки тушенки в обмен на такую банальную вещь, такую как положить шапку под голову или снять сапоги, предлагающий был бы послан нахер. Слишком много сил забрал сегодняшний день, а его окончание еще явно даже и не предполагалось. Утешало пока что только одно – никаких особых последствий от нашего визита в самое логово зверя еще не последовало. Мы продолжали находиться в горбольнице, которую чеченцы даже и не думали атаковать, хотя по городу то тут, то там вспыхивали перестрелки.

Где-то минут через надцать мы все же более-менее пришли в себя. Приветливо затрещал небольшой костерок, сделанный из тумбочек и прочего деревянного мусора, попавшегося под руки, щедро намазанного сапожным кремом, зашипел кипящий жир в банках, зазвякали фляги с соком. Вытащив штык, я быстро пробил две дырки в банке сгущенки и с наслаждением выдул ее всю. Вкуснотища неописуемая! Сразу же откуда-то появились силы, усталость чуть отпустила, а мир вокруг стал чуть приветливей и добрее по отношению к детям своим. А после пачки галет с тушенкой так и вообще стало настолько хорошо, что просто невозможно как прекрасно. Фактически, человеку немного нужно для счастья. Пожрать, поспать, да чтоб его еще не заебывали часика так три-четыре. А еще какую-нибудь хорошую книгу, да девушку красивую рядом, с волосами цвета меди и изумрудными глазами... Впрочем, вряд ли ей бы понравилось наше портящее воздух и чавкающее с грохотом газотурбинного двигателя общество. А в Нижнем Новгороде неохотно пустят в ресторан какое-то немытое, грязное существо в старой потрепанной зимней "афганке". Моветон-с. Приличные господа хотят кушать в приличном обществе-с, а не в компании какого-то зачуханного федерала.

Выкинув из головы напрочь все воспоминания о гражданке, я выпил еще соку, убрал ложку в вещмешок, кинул его под кровать, а сам вытянулся на сетке больничной койки и с удовольствием задремал, сунув шапку под голову. Голоса других становились все глуше, тело словно бы наливалось ватным расслаблением и где-то через минуту ладья сновидений уже приняла меня на борт, медленно покачиваясь на волнах...

«Бдум!»

– А, че за дерьмо?! – спросонья завопил я, сев на кровати и стряхивая с себя посыпавшуюся с потолка побелку.

"Бдумф!". Здание снова затрясло.

– Срань Господня! Какого хуя?! Бля, че за хуйня?! – доносилось со всех сторон.

– А ну ша, блять! – проорал Сержант со своего койкоместа. – Раскукарекались, блять, как куры на насесте! Пидорасы! Лаперузы обоссанные!

"Бдых!". Здание тряхнуло еще сильнее. С громким лязгом на пол упал автомат.

– Быстрее, блять, идиоты! – рявкнул Витя, видя наши ступор и замешательство.

Мы в панике, лишь бы побыстрее, натягивали бронежилеты и размещали на ремне подсумки, брали оружие и распихивали магазины и гранаты по отведенным для них кармашкам.

– Сука, блять, лег я поспать! – выматерился стихами Антилоп, тщетно пытаясь попасть магазином в магазиноприемник.

Бакелитовый "рожок" все никак не хотел вставать на место.

Я посмотрел на часы. Было девять вечера. Поспать удалось от силы два с половиной часа.

– Че замерли?! На позиции! – заорал лейтенант, заглянув к нам в палату, и тот час же убежал куда-то дальше.

– Да уже, уже! – ворчу, присоединив магазин и вываливаясь из палаты в коридор.

Коридор, когда-то чистенький и красивый, теперь являл собой плод буйной фантазии сюрреалиста. В стенах появилось несколько новых, не предусмотренных проектировщиками дыр, большая часть стекол вылетела от воздушной волны, несколько рам перекосило, а некоторые из открывающихся окон теперь выпали внутрь, сияя своими пустыми деревянными "глазами". На полу виднелись капли крови. Где-то неподалеку, на окраине зоны слышимости, матерился и скрипел зубами раненый.

– Это че за дерьмо?! – кричу, спрашивая у бегущего солдата.

Тот не обратил внимания и помчался куда-то дальше. Тогда я схватил за рукав другого.

– Че тут у вас творится?! – воплю ему в ухо.

– Танки! Танки херачат! – заорал он, пытаясь вырвать рукав.

– Какие нахуй танки?! – опешил я.

– Чеченские, блять!

От этих слов у меня все внутри перекосоебилось.

"Бдум!". Здание снова тряхнуло, да так, что я не удержался на своих ослабевших ногах и упал на пол, выпустив своего случайного собеседника. Затылок резануло острой болью.

– М-м-м-м-м-м! – мычу, пытаясь приподнять голову и нащупать пальцами причину боли.

– Владимир, что с тобой?! – пробасил Комлень рядом.

– Больно! – всхлипываю, нашарив рукой осколки стекла в затылке. – Федь... Федь, чей та, а?

– Лежи смирно! Не замай руками грязными! – сказал он, отставив пулемет и сев рядом со мной на пол. – Дай-кось погляжу!

Его огромные, но мягкие сейчас руки перевернули мою тушку и начали осторожно ощупывать затылок.

– Слышь, блять, хуле тут разлеглись? – рявкнул выходивший из палаты Геродот.

– Иди к бесам! Не видишь, Владимир ранен?

– Ох ты ж блять! – выматерился историк, ставший обладателем медицинской сумки после Креста. – Че с ним?!

– Стеклами затылок посекло!

– Так, ясно! Значит так, у тебя во фляге что?

– Вода.

– Ясно... А, жопа! Ладно, похуй, так херачить будем! Дай флягу!

Геродот споро промыл водой затылок, после чего выдергивать кусочки стекла.

– У-у-у-у-у, блять! – завыл я, дергаясь

– Лежи смирно, нахуй! – Саня был напряжен. В его голосе чувствовалась практически атлантическая ответственность на плечах.

– Легко сказать! – хриплю, сжимая зубы.

– Бля, у тебя тут всего два кусочка стекла застряло, а ты ноешь, как целка, которой в жопу без вазелина сунули!

– А-а-а-а-а-агх! – захлебываюсь криком, когда первый кусочек все же был вытащен из меня. – Блять, Федя, чем этот пидорас хоть дергает-то, а?

– Пинцетом. Не боись, все будет хорошо.

"Бумф!". На этот раз здание совсем не тряхнуло. Наверное, снаряд попал куда-то рядом со зданием. Или в другой корпус. Или...

– М-м-м-ма-а-а-а-ать! – реву белугой, ощущая, как в затылок впивается что-то горячее и острое.

– Так, блять, все... – выдохнул Геродот. – Срань Господня, где у этого мудака перекись водорода была? О, вот!

Прохладная жидкость полилась мне на затылок, вызывая новые приступы боли, уже тупой и не такой сильной.

– Слушай, Хрящ, ты как так умудрился? – спросил историк, перематывая мне голову белоснежным бинтом. – Или они застряли в полу, как кинжалы? – усмехнулся он своей собственной идее.

– Вот я не ебу, чесслово! – ворчу, морщась от собственных воспоминаний. – Просто чет ебнуло, здание затряслось и я ка-а-а-а-ак на пол шмякнусь. Затылком об пол приложился – и на тебе, кровяка.

– Ну ты, блять, везунчик! – фыркнул Саня, затягивая узел. – Все, нахуй, три клизмы два раза в день, клистир на мыле, гастроскопия каждый четверг после дождичка!

"Бдаух!". На этот раз чеченцы попали прямо по нашему этажу. Послушные воле ударившей в них сталисто-тротилловой чушки, кирпичи разлетели на крупные и мелкие обломки, пробив в стене дыру размером с мою голову.

– Подкалиберными херачат! – произнес Без Пяти.

– Че? – спрашиваю недоуменно.

Ну вишь, дырка какая! – он ткнул в новое отверстие в стене. – Это они подкалиберными противотанковыми херачат. Фугасный бы тут все нахуй разъебал.

– Ага. И твою жопу тоже! – гыгыкнул Геродот, которому один из обломков кирпича снес с головы шапку.

– И твою тупую голову! – не остался в долгу Без Пяти.

– Но-но! – усмехнулся историк. – Она такая тупая, потому что в ней много знаний! Поэтому у нее такая интересная геометрическая форма!

На это никто не нашелся, что возразить и мы заржали, как кони.

– Че ржете? – вкрадчиво поинтересовался Сержант, нависнув над нами, аки Сцилла над несчастной триерой.

– Эм... – тут же замялись мы.

Впрочем, моя белоснежная повязка говорила сама за себя.

– В медпункт не надо? – спросил Витя.

– Потом, после боя.

– Как знаешь. А теперь все по позициям, – произнес он без обычного своего надрыва.

Наша рота медленно рассосредотачивалась по всему корпусу. Нас было очень немного, а удержаться требовалось во что бы то ни стало. Отступить из той западни, в которую мы сами себя загнали, не смог бы никто. По этим узеньким городским улочкам, под огнем злобных чеченцев, плохо различимых в темноте... Нет уж, увольте!

А тем временем грохот боев начал нас настигать отовсюду. Кажется, чеченцы разом атаковали наши отряды по всему Городу. Отчаянная орудийная стрельба, стрекот автоматических пушек, грохот автоматных и пулеметных очередеей сливались в одну какафонию боя, достойную симфонии Вагнера. И это пугало тем сильнее, что нохчи пока что не атаковали нас. Да, обстреливали из танковых орудий...

"Бамф!". Здание содрогнулось. С пронзительным грохотом рухнул шкафчик для лекарств, разбив стеклянную дверцу на мелкие осколки.

... но не штурмовали. Пока что. Может быть. Так, лишь развлекались, подгатавливая нас, разминая, как это делают с пластилином или тестом. И собираясь начать готовить лишь тогда, когда генеральный повар этого сраного Ада сочтет нужным кинуть нас на огонь.

Махмуд с остервенением наводил орудие на проклятый хирургический корпус. Оптический прицел в его Т-72 отчаянно барахлил и орудие стреляло куда Аллах на душу положит, но, что уже радовало, хотя бы в направлении противника. Не помогало ни то, что танк стоял неподвижно и палил чуть ли не прямой наводкой, ни отсутствие какого-либо противодействия со стороны русских. Со времен его службы на Т-62 в рядах Советской Армии слишком многое поменялось и стало непонятным, а курсы переподготовки в Чечне никто и не думал проводить. Его, как одного из имеющих хоть какой-то опыт обращения с танками, выдернули из отряда безумного Арби Бараева еще месяц назад и приказали найти и подготовить экипаж для трофейного «Урала», захваченного во время провального ноябрьского штурма. И если подобрать водителя не составило труда, то все остальное было куда как печальнее. Наводчика он так и не нашел и был вынужден сейчас совмещать в себе обе роли, постоянно сражаясь с непокорной СУО, то ли сломанной кем-то из танкистов во время сдачи, то ли просто бывшей уже давно неисправной и так и доставшейся ему по наследству от предыдущих владельцев. Слава Аллаху, что в этом танке хотя бы не нужен заряжающий, хотя выбираться из своего места и пересаживаться на место наводчика для того, чтобы киянкой дослать снаряд из в очередной раз заклинившего автомата заряжания приходилось регулярно. Да и снарядов к танку было немного, а потому стрелять приходилось нечасто, редко и нерегулярно.

Тем не менее бывший сержант советской армии дело свое знал хорошо и целился старательно. И не его вина, что снаряд часто мог улететь в совершенно другое, незапланированное для этого место. Вот и сейчас, приникнув к прицелу, Махмуд наводил танковую пушку на второй этаж корпуса, а затем нажал на педаль выстрела. Послушное воле своего хозяина, орудие выплюнуло положенный боеприпас, с каким-то противным лязгом откатившись назад. А тем временем снаряд в едином порыве сгоревших сотен тысяч частей бездымного пороха летел вперед. Его удар о кирпичную стену был страшен. Корпус боеприпаса врезался в кладку, давая дорогу вольфрамовому стержню, проделавшему отверстие и конусом увлекавшим за собой куски и крошку красного кирпича, а затем и пробившим насквозь податливую человеческую плоть, скверно защищенную каким-то жалким сантиметром карбида бора. Убитый рухнул на бетонный пол, орошая его фонтаном хлещущей кровью, став очередным элементом рукотворного пейзажа смерти и разрушений. Лишь белоснежная повязка на голове выделялась из окружающей красно-серой грязи.

«Бдамф!». Танковый снаряд ударил в дерево и пробил его насквозь, соорудив в нем изрядного размера дыру.

– У него, похоже, СУО сдохла! – откомментировал этот выстрел Антилоп.

– В смысле? – спрашиваю.

– Ну бля... – замялся он. – Видишь, как стреляет хуево? У него что-то с прицелом. Он наводит орудие, по прицелу, думает, что все правильно, а на деле – жопа полная. Оно может выстрелить хоть в асфальт, хоть в небо.

– Ага... ПВО Ичкерии, блять! – фыркнул Геродот.

– Так, блять, где эти сраные ракетчики? – снова неожиданно материализовался ротный.

– Не могу знать, тов... – бормочу, пытаясь вытянуться бодро и молодцевато в соответствии с требованиями уставов.

Правда, это относилось к воинскому приветствию, но мало ли.

– Бля, заткнись! – махнул рукой лейтенант. – Сержант, где эти шесть пидарасов?

– На первом этаже, товарищ старший лейтенант! – четко отрапортавал Витя.

– Давай их сюда. Блять, если они этот танк не сожгут, нас тут всех хоронить можно будет нахер!

Противотанкисты материализовались практически тут же. Кое-как приладив свои пусковые устройства к особенностям помещений, они с оглушающим рево-свистом запустили два ПТУРа, но, судя по матерным перлам ротного, никуда не попали. Впрочем, чеченцы тоже поняли намек и танк куда-то испарился, растворяясь в недоступных улочках Города.

Тем временем стрельба в Городе нарастала с каждой минутой. Огонь велся где-то неподалеку и это были уже не жалкие очереди из автоматов, а полноценный огневой бой из всего, что есть под рукой. Грохотали орудия, доносились какие-то взрывы, беспрестанно стрекотало ручное оружие. Где-то здесь, совсем рядом, одна из наших группировок попала под настоящий паровой каток, желающий ее уничтожить. И нам оставалось лишь вслушиваться в эти звуки, да гадать, когда же бой закончится и примутся за нас. Впрочем, ждать особо долго не пришлось. Чеченцы явно не любят сильно задерживаться перед приходом на ужин.

Собственно, почему ужин? Потому что стрельба началась, стоило мне только поставить разогреваться банку перловки с мясом.

Первая попытка штурма состоялась примерно в полдесятого.

"Дах-дах-дах-дах!". Звуки крошащегося кирпича, бьющихся стекол, визг рикошетов. Затем сквозь стрельбу прорывается реактивный рев, который сменяется взрывом и продолжающейся стрельбой.

– Че за блядство?! – рычу, поднимаясь и хватая автомат.

Случайно задетая ногой банка каши отлетает в угол, словно мячик.

Мы выбегаем в коридор и прямо передо мной один из бойцов оседает на землю, держась за плечо.

– Что с тобой, братан?! – кричу, оттаскивая его к стене из-под ног бегущих солдат.

– Плечо... блядь! Сука, плечо больно!

Увидев привалившегося к стене солдата все остальные начинают пригибаться ибо все же головы не казенные, посмертно новые не выдадут.

– Ты откуда, братан?

– 2-я разведывательная, – прохрипел раненый, продолжая зажимать рукой рану.

– Ты руку убери, дебил! – тут же посоветовал кто-то рядом.

Разведчик послал советчика нахуй в таких заковыристых выражениях, что я невольно восхитился.

– Так, что здесь за лежбище сраных морских котиков? – заорал лейтенант, материализовавшись из ниоткуда. – Алтынов, Маковенко, взяли раненого и отнесли к санитарам!

– Есть! – ответили мы с Геродотом и начали думать глупые думы на тему того "как можно обойтись без носилок".

Тащить его под руки нельзя было и пытаться – рана в плече начала бы кровоточить еще сильнее, плюс боль и опасность задеть какой-нибудь жизненно важный сосуд, который пока пуля миновала, но таким макаром вполне может случайненько разорвать. Хм, а что если не тащить?

– Слыш, братан, ты сам-то идти можешь? – спрашиваю у разведчика, который белизной лица сравнялся с остатками краски на стене.

Тот кивнул, как-то странно закусив губы.

– Тогда пошли!

Схватив его за бушлат, я рывком поднял раненого на ноги. Тот зашатался, словно пьяный, и едва не рухнул обратно на пол. Кое-как мне удалось придать этой дырявой тушке какое-то подобие вертикального положения, после чего махнул рукой Геродоту.

– Слышь, историк, давай, тащи свой груз в медчасть!

Саня выматерился, но осторожно закинул здоровую руку своего подопечного себе на плечо и медленно повел в сторону докторов, виляя, аки обожравшийся перезрелого винограда икающий ежик.

А тем временем бой затихал сам собой. Чеченцы, встревожив наш муравейник, с чувством исполненного долга растворялись в темноте. Через пару минут стрельба прекратилась совершенно из-за физического отсутствия противника, который давно уже сбежал. Как выяснилось, это была группа из 15-20 чеченцев, двигавшаяся через площадь Орджоникидзе. Внезапно обстреляв помещения второго и третьего этажей а заодно спалив наш БТР, они еще немного постреляли, а затем откатились назад, унося с собой убитых и раненых. А возможно, наши даже ни в кого и попасть не смогли, паля в белый свет как в копеечку. У нас, к счастью, из потерь пока был только один раненый, тот самый разведчик с дыркой в плече.

За последующие два часа эта ситуация повторялась трижды. Небольшие группки неизвестного подчинения и принадлежности старались подойти как можно ближе к больнице, после чего открывали по ней стрельбу из всех подручных стредств, которые у них имелись, и валили со всех ног раньше. чем перепуганные часовые и подоспевшие солдаты успевали открыть сосредоточенный ответный огонь, а не просто пальбу в воздух. Противодействовать таким налетам было решительно невозможно. В полку не было никаких приборов ночного видения (по крайней мере, в рабочем состоянии), а потому приходилось полагаться лишь на остроту зрения наблюдателей и часовых, уже основательно задолавшихся за все последнее время. В итоге, после второго нападения кто-то не выдержал и начал следовать прекрасному эмпирическому методу второй мировой, который заключался в периодическом постреливании по "нейтралке". Метод этот вызвал бурную панику личного состава и угрозы побоев со стороны офицеров, которым шум "беспричинной стрельбы" изрядно действовал на нервы. Однако ближе к 23.00 данный способ показал свою успешность. Абсолютно "слепая" очередь из пулемета в очередной раз хлестнула по темноте площади Орджоникидзе, свистя, щелкая и звеня рикошетами. В ответ оттуда раздался вой страшной, нечеловеческой боли. Практически тут же по хирургическому корпусу ударили с десяток автоматов, громко заревел РПГ, взорвавшийся на крыше и проделавший в ее скате изрядную дыру.