Текст книги "Камчатский Декамерон (СИ)"

Автор книги: Всеволод Шипунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Два рассказа в романтико-эротическом жанре: «Камчатский Декамерон» и «Ах, Ирина!» с илл., 18+

 Всеволод Шипунский

Камчатский Декамерон

 

Камчатский Декамерон

– Есть многое на свете, друг Горацио…

В. Шекспир

Не знаю, читают ли «Декамерон» сейчас, но в пору моей юности это был единственный «эротический источник», к которому припадали все – от заядлых книгочеев до тех, кто книг сроду в руках не держал. Ходила даже легенда среди библиотекарей, что нет-нет, да и явится читатель, разыскивающие книгу какого-то Д. К. Мирона.

Не миновал и я общей участи, и когда мне повезло этот «Декамерон» достать, зачитывался приключениями удачливых любовников и неверных жён с вполне понятным интересом. Но будучи юношей, не чуждым литературы, я всегда удивлялся искусственности сюжетных построений у этого самого Боккаччо, не могущих иметь, по моему разумению, ничего общего с реальной жизнью. В самом деле, жёны там изменяют мужьям буквально у них на глазах, заставив мужа, допустим, сидеть в бочке или, там, сторожить за дверью, в то время как… Одним словом, чистые фантазии сексуально-воспалённого воображения! – так думал я в то время, не подозревая, что по прошествии лет судьба, к примеру, забросит меня на Камчатку, и что вообще она может выдавать такие сюжеты, по сравнению с которыми любой вымысел покажется бледной тенью. «Есть многое на свете, друг Горацио, – мог бы сказать принц Гамлет, – чему никакие фантазии и в подмётки не годятся!» – и был бы совершенно прав.

Случилось то, о чём я рассказываю, лет двадцать тому назад, если не больше, а скорее – больше! Был я тогда значительно моложе (ну, это-то очевидно!), и жили мы в камчатском посёлке Термальный, в то время небольшом, дома на три-четыре, в котором горячей термальной воды было – хоть залейся: булькала она и в раскалённых радиаторах отопления, подавалась и в ванну для купания, немилосердно при этом разъедая трубы. Наполненная ванна красиво отсвечивала голубизной и отдавала сероводородом, к которому, впрочем, все давно привыкли.

Было уже за полночь, когда перед сном жена решила отправить меня вынести мусор: муж не должен слишком расслабляться и забывать о своих обязанностях – обленится. Стояла сырая осенняя ночь, дул ветер, мусорные баки были далеко и мне, помнится, страшно не хотелось. Если бы я только знал, что запомню этот поход с мусором на всю оставшуюся жизнь!.. Понимая, что идти придётся и желая хоть как-то вознаградить себя за сей подвиг, я заявил, что раз она меня посылает, то я пойду, но зато ещё искупаюсь в бассейне («вот тебе!»), и пусть она даст мне полотенце. Полотенце я получил вместе с её неудовольствием (что могут быть за купания без неё!) и указанием в бассейне не засиживаться и не заявиться, не дай бог, обратно среди ночи, когда она уже будет спать.

Тут нужно пояснить, что для жителей Термального искупаться в термальном бассейне в то время проблемой не являлось: как раз возле нашего дома стояло неказистое одноэтажное строение (распределитель термальной воды – т. н. коллектор, плюс баня), во дворе которого и был небольшой бассейн, забором тогда ещё полностью не огороженный и посему доступный всем желающим. А желающих было более чем достаточно: приезжали и из города, который был тогда на Камчатке один, и из Елизово, каковое городом в то время ещё не считалось. И даже в такую глухую полночь я заметил под фонарём у забора одинокий «Москвич» – кто-то явно приехал искупаться.

Завершив «мусорную операцию», я обогнул баню с противоположной от фонаря стороны и оставив ведро за углом, вышел к бассейну, который освещался только этим единственным дальним фонарём и был погружён в полумрак: бетонные бортики его ещё были как-то освещены, но уровень воды был гораздо ниже и свет на неё не падал совсем, поэтому внутренний квадрат самого бассейна казался абсолютно чёрным. «Москвич» был виден и отсюда: внутри его горел свет и шевелились какие-то тени: люди то ли переодевались после купания, то ли уже выпивали и закусывали. Вокруг царила глубокая ночь и не было ни души. Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами.

Было довольно холодно. В темпе раздеваясь у бортика и предвкушая погружение, я неожиданно вздрогнул от голоса, донёсшегося ко мне из темноты бассейна: «И не страшно вам купаться по ночам?» Голос был женский, низкий, что называется «грудной», и он мне сразу понравился: была в нём какая-то обволакивающая нежность, не относящаяся, впрочем, ко мне. Да и обратилась она, я думаю, только чтобы сообщить о своём присутствии, и чтобы я, чего доброго, не разделся догола.

Хоть я и вздрогнул, но отвечал вполне любезно и интеллигентно, что, конечно, страшновато немного, не без того, но при наличии таких отважных ночных купальщиц, как она – совсем напротив, и т. д. и т. п. В воде у нас завязался милый оживлённый диалог ни о чём, из которого, впрочем, можно было понять, что они приехали на том самом «Москвиче», с мужем, с его (или её?) братом и ещё с кем-то, что все, кроме неё, уже накупались и наорались до одури, выпив здесь же, в бассейне, бутылку коньяку и ныряя друг за другом, а сейчас продолжают в машине; что она всего этого терпеть не может, поэтому купается отдельно – предпочитает тишину и одиночество, «романтическое одиночество, я надеюсь?», «о, да!», «то есть, одиночество вдвоём?», «ну, может быть и так, ха-ха-ха…».

Начало было хорошим; мы плавали и передвигались друг возле друга, но в этом полумраке я почти не различал её лица, и даже сейчас не смогу сказать, красива она была или не очень, блондинка или брюнетка, молодая или же средних лет…

Как истинный джентльмен я представился, она тоже назвала себя. Меня завораживал её голос, с придыханием, не звонкий, проникнутый какой-то естественной нежностью – таких голосов я никогда не слышал. И почти сразу же почувствовал, что между нами возникает симпатия, что нас тянет друг к другу… Сейчас, по прошествии стольких лет, я думаю: чем ещё это можно объяснить, если не тем, что называют «любовью с первого взгляда»? Но ведь и «взгляда» в буквальном смысле никакого не было, вот что удивительно! Я реагировал только на голос…

Обращая её внимание, что небо совершенно тёмное, без единой звёзды, я касаюсь её плеча, она смотрит вверх, соглашается, что да, совершенно чёрное, и мы ложимся на спины, устроив головы на деревянных ступеньках, и таращимся в эту непроглядную темь, слегка болтая в воде ногами, которые иногда соприкасаются, отделённые нашей теплой «купелью» и темнотой ночи от всего остального мира… Как мне хорошо с ней, боже!

Потом она решает показать мне самое горячее место в бассейне, ведь если уж греться, так греться; она берёт меня за руку и ведёт, ведёт как-то интимно, что ли – или это мне мерещится, и я иду за ней, как телёнок... А вот и место, где изливается горячая труба, «вы чувствуете?», «да, конечно, отлично!», но здесь немного глубже, и если я ещё могу стоять, то моя спутница до дна не достаёт и одной рукой придерживается за моё плечо, «вот здесь хорошо», «да, прекрасно!».

Проходит несколько минут, наполненных разговором о чудесных свойствах термальных вод и ощущением электрического напряжения между нами, прежде чем я осмеливаюсь опустить руку на её талию. Небольшое замешательство, лёгкое волнение, «ничего, не беспокойтесь, буду вас просто поддерживать, так не утонете», она не возражает и ручеёк разговора журчит дальше, а в моих руках остаётся прекрасная талия, которую я с хорошо скрытым волнением, продолжая небрежно вести разговор, исследую: она божественно узкая, с упругой кожей, а к низу шире, круче… боже, а где же плавки?.. похоже, их совсем нет… но это, конечно, вздор, всё на месте, просто гораздо ниже, чем я ожидал: это узкие плавки, может быть т. н. «бикини». Эти «исследования» приводят меня в такое волнение, что я начинаю теряться и отвечаю невпопад. На неё же все эти манипуляции, похоже, не производят ни малейшего впечатления…

Нечего и говорить, что моя «сокупальщица» страшно меня возбуждает и я, конечно же, хочу её, но может ли вообще об ЭТОМ идти речь?!.. То, что она замужем – ещё бы полбеды, но ведь и муж, и родственники здесь, рядом, и могут подойти в любую минуту… И, кроме того, так ли уж я успел ей понравиться, чтобы… Кажется, мои поддержки за талию и несмелые движения рук её только веселят, но ничуть не волнуют… С другой стороны, если б они были ей неприятны, то какое могло бы быть веселье?..

Все эти сомнения не единожды прокручиваются у меня в голове, прежде чем я отваживаюсь на решающий эксперимент: в воде незаметно спускаю с её плеч обе лямки купальника. Она действительно ничего не замечает, лямочки плавают в воде и, собственно, ничего не происходит, пока я, держа её за талию, не приподнимаю её чуть-чуть. И тогда, освобождённые из плена, в «лунных» бликах на поверхности всплывают две объёмные, округло-продолговатые формы, в которые я, уже не сдерживаясь, погружаю лицо…

Этого она, видимо, никак не ожидала: она ахает, трепещет, пытается оттолкнуть мою голову и вернуть лямочки на место, но губы мои уже нашли в воде плотный, как вишня, сосок, и теперь совершенно не в силах с ним расстаться. «Нет, что ты, нельзя!.. – шепчет она, – муж здесь!.. потом!..». Я не спорю – рот у меня занят, но это «потом» уже сблизило нас, мы уже на «ты», и я чувствую, как руки, которые отталкивали мою голову, начинают обнимать её. Забывая дышать, я меняю соски, исследуя языком то правый, то левый; я хочу свести их вместе, чтобы почувствовать во рту сразу две вишни. Когда это мне почти удаётся, я слышу её глубокий вздох и, как бы смиряясь с неизбежным, она мягко охватывает меня ногами.

Ощущение её бёдер сводит меня с ума: я впиваюсь в её губы, непослушными руками приспускаю на ней плавки, стискиваю её в объятьях – и начинается наше погружение в нирвану, всё глубже и глубже, пока мы полностью не растворяемся в её ритмических волнах…

…Удар молнии непосредственно в наш бассейн вместе с грохотом разорвавшейся бомбы не подействовал бы на нас с такой силой, как голос, раздавшийся над нашими головами в тот самый момент, когда мы с моей русалкой уже побывали на всех райских небесах и приближались к последнему из них, седьмому.

– Ну, где ты тут, Людок? – раздался сверху мужской бас с несколько пьяной интонацией. – Зову, зову… Ты чего тут, утопла?

Мы настолько окаменели, что лишились не только дара речи, но и способности дышать. Почему-то я сразу понял, что о моём присутствии мужик не подозревает, и после света фонаря пока ещё ничего в бассейне не видит, но это не надолго. Ничего не соображая, я действовал совершенно инстинктивно и, как оказалось, единственно правильным образом: набрав побольше воздуха и разъединившись с моей ундиной, я тихо погрузился прямо между её ногами на самое дно и как подводная лодка, без единого всплеска, взял курс на самый тёмный и дальний угол бассейна. Совершив порядочный проплыв и уже задыхаясь, я ощупью определил, что прибыл на место. Тут нужно было всплыть абсолютно бесшумно, и хотя потребность вдохнуть просто разрывала меня, мне это удалось: я всплыл тихо-тихо и замер там, почти не дыша.

Тем временем Люда, видя, что любовник её исчез – как «сквозь воду» провалился, и поэтому, может быть, ещё можно как-то спастись, вышла из ступора и обрела дар речи. Она отвечала мужу (а это был именно он) голосом несколько охрипшим, но довольно уверенным, что она, конечно, не «утопла», а наслаждается купанием, тишиной, расслабляет нервы, и зачем это нужно ходить её дёргать – она не понимает. В конце её голос уже вполне окреп, и в нём слышалось искреннее возмущение отсутствием у мужа всякой чуткости.

Он же вообще был, видимо, из тех мужей, которые вызывают у жен раздражение одним своим присутствием – бывают такие неудачные пары. Чувствовалось, что был он и простоват, и грубоват для своей супруги, долго, видать, её выхаживал, завлекал автомашиной (в то время машина была – ого-го!) и, в конце концов «срубил дерево не по себе». Скажу сразу, что особого сочувствия – хотя бы из простой мужской солидарности, как к пострадавшему на «мужском фронте» – он у меня не вызвал.

«А когда это бывало, – спросите вы, – чтоб любовник сочувствовал обманутому мужу? Сроду такого не было!..» Нет, друзья, вы не правы: бывает и такое, когда донжуаны не шпагами мужей протыкают, а протягивают им руку искренней дружбы, а жён, наоборот, начинают презирать. Да мало ли бывает случаев в области любовных отношений!.. Как-нибудь я вам расскажу, если захотите.

Но это потом, позже… А сейчас – воистину! – явился этот мужик, что называется, «не вовремя», как чёрт из бутылки. Тут я вполне мог бы поддержать мою подругу, имей я «право голоса» в данной ситуации. Но в этот момент я представлял собой настоящую статую, эдакого подводного атланта: недвижного, немого, почти бездыханного и тоже голого, только без фигового листка. Мужик же, само собой разумеется, совершенно не понимал, в чём он провинился перед супругой, и пребывал в пьяном благодушии.

– Да кто дёргает, Людок!.. Просто Юрка говорит: «Зови Люду, а то пиво закончится». Ну, я зову, а ты молчишь… Подхожу, слышу – стонешь, распарилась… Хватит уж, пойдём лучше пивка холодненького…

Тут нужно заметить, что в то время рыбы – красной, копчёной, деликатесной – было на Камчатке сколько угодно, а вот пиво считалось большим дефицитом и доставалось оно с боем. Пивных «пунктов» было раз, два – и обчёлся, и т`олпы там собирались – нечеловеческие!.. С огромными канистрами озверевшие могучие мужики (пиво доставалось только сильному!) с «группами поддержки» шли на приступ пивного ларька под бессильный рёв возмущённой толпы, понимавшей, что ей-то пива, скорее всего не достанется! Сотни литров пива закупались «в наглую», без очереди. Это надо было видеть! Почти всегда дежурила милиция, но… положения дел это обычно не меняло. Сами понимаете, что и относились к этому напитку трепетно. Но Люда «почему-то» отреагировала по-другому.

– Оставь меня со своим пивом!.. Сейчас выйду… А пиво я не буду, пейте без меня. Хотя ты уже тёпленький, я вижу… Как машину-то поведёшь?

– Да ладно, «тёпленький»!.. – обиделся муж. – Нормальный!..

И неожиданно опять вспомнил:

– Слушай, а чего ты так стонала-то? …Ну, блин, стонет и стонет – как будто её е…! – выразился он в сердцах в третьем лице, демонстрируя свою обиду. Ему и в лоб не могло влететь, что так оно и было.

Тут она просто взвилась:– Идиот!! Придурок!! И язык же повернулся!..

– Тихо, тихо, Люд! – испугался он. – Я ж пошутил!.. Чего ты!..

– Вот гад!.. Скотина!..

– Ну, чего ты – шуток не понимаешь? А, Люд?.. – всё пытался он смягчить гнев супруги и неожиданно придумал:

– А давай знаешь чего?.. Давай, пока они там пьют – я к тебе в бассейн залезу?.. – решил он её обрадовать. – И успоко-ою!.. – и он, видимо (я-то этого видеть не мог), начал снимать куртку, потому что она закричала:

 Я тебе залезу, дурак пьяный!.. Я тебе залезу!!..

И действительно, если бы он «залез», то обнаружил бы, что супруга его купается совершенно голой: к тому моменту все купальные принадлежности с нас были сняты и во избежание потери все вместе висели на моём плече. Впрочем, обнажение можно было объяснить каким-нибудь минутным капризом – было бы гораздо хуже, если бы он наткнулся в бассейне на постороннего, и тоже голого.

Взяв себя в руки, она закончила уже сдержанно:

– Миша, я тебя прошу – уйди отсюда. Ты же видишь, что меня нервируешь. Потом поговорим…

– Поду-умаешь, какая нервная!.. – обиженно ответил тот. – Слова ей не скажи!.. Ну и сиди тут! – и я услышал недовольно удаляющиеся шаги. – Не больно-то и хотелось!..

Через какое-то время вдалеке хлопнула дверца машины, и всё стихло.

– Витя! – позвала она. Я замер и не откликался: нервное напряжение было слишком велико, наступала разрядка, и меня так и подмывало «отколоть» что-нибудь эдакое.

– Витя, ты где? – крикнула она громче. Ответом ей была мёртвая тишина.

– О, боже мой!.. Боже мой! – запричитала она дрожащим голосом, решив, наверное, что любовник её оказался столь слабонервным, что не смог выдержать «явления мужа» в самый ответственный момент и утонул от страха. Двигаясь вдоль бассейна и ощупывая ногами дно – видимо, разыскивая тело, – она тихонько поскуливала и звала: «Ну, где ты?!.. Витя!..». Я не смог её больше мучить: поднырнул к ней, поймал выше колена и с шумом, по дельфиньи вынырнул, делая гигантский вдох. Она ахнула, но я уже прижимал к себе её обнажённое тело – не смотря на горячую воду, её всю трясло.

«Где ты был?.. – вопрошала она. – Ну, где ты был?!..». «Под водой сидел» – отвечал я уверенно, обнимая её за талию. «Как?.. Всё время?!..» – «Пришлось! А что прикажете делать?.. Куда прятаться?!» – самодовольно вещал я, чувствуя, что сегодня мой день и эта женщина будет верить любому моему слову. «Так долго!..» – «Ну, это смотря для кого долго… Ты же не знаешь, кто я на самом деле» – «А кто ты?» – «Я-то?.. Ихтиандр! Так нас обычно называют…» – многозначительно отвечаю я. – «А-а!..» – она облегчённо смеётся, понемногу успокаиваясь. – «Не веришь? Давай руку… Вот здесь, щупай, под мышкой, ближе к спине…» – я напрягаю мышцы спины, так называемые «крылышки», которые у меня хорошо прокачаны на перекладине. – «Чувствуешь?.. Плотное такое, на рёбрах...» – «Да…» – «Теперь с той стороны – есть?» – «Есть…» – «Ну, вот, а ты говоришь…» – «Что?» – «Результат операции – что!.. По вживлению жабер».

От смеха она падает на воду и буквально начинает тонуть. Я подхватываю её, а она, откашлявшись, опять заходится от смеха, откидываясь на моих руках (груди – торчком из воды) – это уже почти истерика, в которой сказывается весь пережитый испуг, страх и напряжение последних минут. «Врун! – говорит она, наконец, отсмеявшись, своим низким грудным голосом. – Врун противный!.. Я почти поверила!» – «Чистая правда!.. Вот те крест! – божусь я. – Сколько я под водой-то просидел? Минут пять? Или все десять?.. Тут без жабер не…» – «Пора идти, Витя, – со вздохом говорит она, мягко освобождаясь. – Отдай купальник. Как бы опять за мной…» – «Э, нет!..» – я прекрасно знал, что ей нужно идти, что именно этим всё и закончится, но мне так не хотелось её отпускать!.. «Ихтиандры никогда не отпускают тех, кто попадает им в лапы… – бормотал я, отвлекая её и желая сейчас только одного: чтобы она снова была моей, – …без искупительной жертвы… – повернув её – она была послушной в моих руках – я обнял её сзади. – В конце концов, любой Ихтиандр – всего лишь мужчина…» – шептал я ей на ухо. «Это я чувствую!.. – уже с придыханием отвечала она, прижимаясь задом. – Но меня могут…» «Не могут! – видя, что она уже готова «принести себя в жертву», я решительно развеял её страхи. – Я буду следить за всем, как часовой!.. Что ты, Людочка!.. Незаметно и муха не подлетит!»

Так оно и произошло. Мы устроились на мелководье, у самых ступенек, за которые она держалась руками, а я, вылезая из воды почти по пояс, зорко следил за обстановкой. …И наша волшебная сказка повторилась – с самого начала и, на этот раз, до конца!.. Никто нам больше не мешал, не подходил, не хлопала дверца машины… Стояла удивительная, незабываемая тишина, наполненная только шумом ветра, лёгким плеском воды да приглушёнными стонами моей русалки, на которую я, крепко держа её за талию, «гнал волну», то приникая к ней, то поднимая лицо в черноту неба в какой-то сексуальной «молитве», отрешаясь от реальности и погружаясь в ощущения…

В этих всплывающих из глубин, под чёрным небом, в горячей темноте вод ощущениях было что-то удивительно первозданное: так, наверное, косная материя миллиарды лет назад, плавая в первоокеане и соединяясь друг с другом, превращалась в живую, и вдруг начинала ощущать себя! Это было что-то необыкновенное!..

Много лет прошло, друзья, с тех пор, вот считай, что и жизнь прожита, но скажу вам честно – ничего подобного больше у меня не было! Нет, были, конечно, и встречи, и любовь, и страсть, и весьма экстравагантные иногда встречались дамы – если рассказать, так вы ахнете! – но подобной остроты чувств – никогда. Это была та встреча, которая бывает только однажды.

…Прощание наше было скомканным: я ещё плавал в волнах эйфории, мало что соображая, а Люда уже спешила. Не надевая купальника, она наскоро обтёрлась, стоя на верхней ступеньке во всём своём великолепии, которое различалось даже в тусклом свете далёкого фонаря, и быстро оделась. «Ну, вот! Я побежала...» – она стояла в какой-то элегантной сине-жёлтой куртке, готовая уйти. «…Но мы увидимся?!» – опомнился я наконец. «Да, да!.. Если захочешь…» «Как я найду тебя?» «Позвони мне в городе на работу» – сказала она и назвала телефон, который я запомнил сразу и намертво. Потом пошла, не оглядываясь.

Я, стараясь быть как можно незаметнее, выбрался из бассейна, кое-как влез в одежду и на неверных ногах (в воде я явно пересидел, и если бы только это!), но соблюдая конспирацию, быстро и бесшумно ушёл в противоположную сторону. Подходя к дому, я всё ещё видел одиноко стоящий под фонарём оранжевый «Москвич», в котором, я знал, была она…

Уже лёжа в постели и уставясь в тёмный потолок широко открытыми глазами, я снова ощущал её тело – она была здесь, рядом. Прежде, чем провалиться в сон, я понял, что такое со мной впервые, и подумал, что это и есть счастье.

…Больше я её никогда не видел. Вы спросите, почему? Так как-то сложилось… А точнее – не сложилось. В городе я по будням не бывал, а по выходным, сами понимаете, звонить на работу бессмысленно… Раза два или три оказывался я в городе и в рабочее время, и первым делом начинал искать автомат, чтобы позвонить ей. И всегда мне не везло!.. То она только что ушла, то у начальника, а то автомата целого не найдёшь… Просто не судьба! А потом… как-то всё это потеряло остроту… навалилось дел «выше крыши»… и как-то сошло всё на нет…

Всё, говорят, проходит, да не всё забывается. И через много лет неожиданно всплывает в памяти – в ярчайших красках и со всеми подробностями, как будто бы это было вчера.

Люда! Мы-то с тобой знаем, что никакая ты не Люда, что все имена я изменил (мало ли что!), и машина ваша была не оранжевая, но разве в этом дело? Мы-то с тобой знаем, что это были мы! И если ты сохранила в памяти сей любовный эпизод (прости за дурацкий слог, не знаю, как выразится), если ты ещё помнишь, как птица счастья в ту ночь пролетела над нашей «акваторией любви» и провела по нашим лицам своим мягким, нежным крылом (так лучше, правда?), то напиши мне. Просто напиши мне пару слов, что, мол, помню – и всё. Я буду ждать.

Декабрь 2000.

 

Ах, Ирина!

  Ах, ножки, ножки,

 Где вы ныне?..

А. С. Пушкин.

  ...Соболиная бровь, выдающийся бюст, строгое лицо, строгий костюм, затягивающий талию и круто расширяющийся книзу, в руках деловая папка. Это Ирина Васильевна, работник нашего поселкового Совета. В посёлке её знают все: что ни говори, а начальство нужно знать в лицо. Хоть она и не председатель, но всё равно, власть... Фигура у неё видная, влекущая; на людях она её, что называется, несёт, и любая группка мужиков взглядами её непременно проводит и кто-нибудь уронит негромко: «Вот это жо-опа!», и все, конечно, согласятся, причмокнут... Но соглашайся – не соглашайся, провожай – не провожай взглядом, а дама эта замужняя, поэтому и говорить вроде не о чем... Но разве можно такую даму – и не обсудить? Что вы! Да ещё в таком посёлке, как Термальный...

Эхе-хе! Дела давно минувших дней…

В ту пору жил я в этом самом Термальном, состоящем из четырёх-пяти жилых хрущёб и парниково-огуречного комбината, при котором посёлок этот и возник. Ну, конечно, школа ещё, детский сад и магазин в центре, который был и своего рода центром поселковой жизни, клубом, где все могли встретиться со всеми и обсудить животрепещущее. Раскинулось всё это безобразие вместе со своими сараями, гаражами, теплицами, раскорчёванными огородами и свалками у подножия живописной сопки, что сильно этой живописности вредило. Жителей – тысяча, много – полторы, да и то вместе с посёлком геологов, находившимся в лесочке неподалёку. Фактически это была деревня, только городского типа: все друг друга знают, всё как на ладони: кто, где, когда и с кем. Тайные романы невозможны, просто немыслимы!

А уж что касалось Ирины Васильевны – женщины заметной, бывшей на виду, то все поселковые бабы отдали бы многое, чтобы хоть что-то узнать о её романах. Поскольку ни о чём подобном известно не было, хотя к ней многие орлы подкатывались, то грешили на председателя сельсовета старика Маркелова, мол, уж там-то, в сельсовете, он её, должно быть, непременно... В кабинет вызовет, и тут же требует: встань, мол, передо мной, как... лист перед травой... Она сама его и приучила... Развратна-а – страсть!

Никто всерьёз, конечно, в это не верил, да и трудновато было представить старика Маркелова в этой роли, но потрепаться нашему народу, известное дело, в кайф.

Короче, никто ничего не знал.

...Никто, кроме меня! Я же был нем, как могила.

 ...Но я, кажется, сказал, что невозможны были здесь тайные романы, о которых никто – ни-ни, ни сном, ни духом. Ну что же, придётся себя же опровергнуть: было! Было, было… По меньшей мере один был роман, о котором никто не знал и не узнал никогда. Я-то знаю это абсолютно точно, потому что… это был мой роман.

«Ну вот, – думает читатель, – теперь о собственном романе речь повёл. Скачет с пятого на десятое... При чём была эта замечательная Ирина Ва... позвольте!... да уж не с ней ли?!..»

Смелее, мой проницательный, мысль твоя движется в правильном направлении, ты уже на пороге... Чем же я её взял, спросите? Да ничем... И вообще, я и не думал её добиваться. Отличался я тогда некоторой замкнутостью, и уж первым парнем на деревне точно не был. Думаю, мне просто повезло, что я был её соседом по площадке – это было главным фактором нашего  сближения. И ещё я был молод!..

...Если мы встречались на людях, то она мне лишь слегка, но, правда, благожелательно кивала. Движения её были плавные, ничего резкого; голова в кивке двигалась неспешно. Это было сплошное достоинство! Наедине же… Я не мог совместить этих женщин в одном лице, для меня это были разные люди. У неё, видимо, был нереализованный запас сексуальности – целые залежи, поскольку отдавалась она мне с какой-то безудержной страстью. Всей фишкой нашего романа было то, что она не то, чтобы приходила ко мне, а как бы ЗАБЕГАЛА, ЗАСКАКИВАЛА мимоходом, обычно в халате, в тапочках на босу ногу, как забегают к соседке за солью или за спичками; этим, наверное, и отговаривалась. Задерживалась минут на двадцать-тридцать, и домой. Ну, кто её мог в чём-то заподозрить?! Но эти  минуты наши были наполнены интенсивнейшим сексом! И всё это через стенку от мужа. В самом деле, чистый «Декамерон» – Боккаччо отдыхает.

…Звонок коротко звякал один раз. Она быстро проскакивала в ещё не полностью открытую дверь, стараясь поменьше «светиться» на площадке. От её неспешности и величавости не осталось и следа: она была быстра, порывиста, не накрашена, конечно, в обычной домашней затрапезе, и только духи она себе позволяла, идя ко мне, только духи… «А вот и я!.. Ну что, скучаешь? Ждал меня?» – скороговоркой, с каким-то нервным смешком говорила она. Я молча заключал её в объятья, погружаясь в её запах, а она прижималась ко мне своим мощным бюстом, предметом моих всегдашних вожделений. Я уже знал, что если  она приходит, то не за солью, не за спичками, не парой слов перекинуться, а именно ЗА ЭТИМ,  и эта мысль меня страшно возбуждала: я сразу же хотел её, потому что она хотела меня… «Ну говори: ждал или нет?» – вопрошала она, когда мои руки начинали «бродить по холмам» за вырезом халатика, прижимая её к стенке прихожей. Холмы были высокие, выпуклые, с твёрденькими «пимпочками» на вершинах, которые так нравились моим ладоням. Её же рука ненароком опускалась вниз, и она убеждалась, что я её таки «ждал», и весьма. «О-о!» – одобряла она, я же испуганно дёргался, отстраняясь, и может быть, даже краснел: меня страшно смущала моя эрекция, тем более в присутствии дамы!

 Тут надо сказать, что был я не по возрасту наивен в этом деле. Да и какой у меня был по женской части опыт? Так, раз, два – и обчёлся… Как-то всё было не досуг: армия, учёба, потом Камчатка… Какие-то юношеские амбиции, какие-то «правила» отношений с женщинами, чисто книжные… Глупость, смех, да и только! Хоть и не на много, но Ира была постарше меня: ей было немного «после», а мне – «до» тридцати. Но в смысле реального жизненного опыта мы были как мать и дитя, ей богу.

 «Слушай, ну так нельзя! – сердилась она. – Я для тебя вся открыта, а к тебе не прикоснись!..» И притворно надувала губы: «Ну почему тебе можно, а мне нельзя? Где же справедливость?..» Мне ничего не оставалось, как признать её правоту и обещать ей не препятствовать и не дёргаться, «как будто тебя хотят кастрировать». Я снова ощутил её прикосновение, как бы проверяющее мою упругость – я уже стал к ним привыкать. Но затем она неожиданно оттянула резинку моего спортивного костюма и – какой кошмар! – извлекла этот мой стыдный, нелепо торчащий, в пучках волос орган на свет божий! Я судорожно вцепился в резинку штанов, но она уже держала в руках эту штуку, с улыбкой её оглаживала, а потом – о, ужас! – опустилась на корточки и стала её (или его?) рассматривать! Для меня это был почти шок. Секс – это нормально, но тут другое… Стыд обнажения, сидящий в порах; страшное «табу», вбитое с младенчества.

*     *     *

Прибежали в избу дети...

А. С. Пушкин

…Жаркий день, лето, мы живём на даче, или в частном доме, у бабушки. Двор, заросший огромными густыми кустами, много выше меня – это сирень, она не колючая, а дальше ещё сад, там абрикосы, черешня и малинник, огромные заросли, но туда нельзя, можно ободраться. Всё это вместе для меня безграничный мир, джунгли, где можно затеряться навсегда – пока не найдёт бабушка. Соседская девочка пришла ко мне; у неё голубое платьице и два банта над ушами; она мне нравится, но я не подаю вида. Мы уже наигрались, наелись черешни, набегались по двору и по саду, и теперь забрались в самые заросли сирени, как можно глубже, чтоб никто не увидел, потому что я попросил её ПОКАЗАТЬ… Дело в том, что когда она в саду присела и писала под деревом, мне показалось, что  ТАМ у неё ничего нет. Может ли такое быть?!.. Моя подруга демонстрирует всё охотно и добросовестно: трусы спущены ниже колен, платьице поднято до подбородка. «Видишь?.. Ничего нет» – она уже знает, раньше меня, что девочкам ЭТО не нужно. Поражённый до глубины души, я стою на четвереньках, заглядывая снизу: абсолютно ничего! только какие-то складки… Вставив голову между её ногами, я во все глаза смотрю вверх, на эти пухлые складки, которые меня всё больше интересуют: наверное, они такие мягкие! И вот… я уже протягиваю руку, чтобы коснуться этих милых припухлостей, но… неожиданно над нашими головами, над нашими райскими кущами, где мы вкушаем от древа познания, раздаётся Глас Божий: «Ах, безобразники! Куда забрались! Чем занимаются!! Ай, как стыдно!!» И действительно, вдруг становится как-то дико, невообразимо стыдно, кровь бросается в лицо, в голову, ноги срываются с места и меня несёт незнамо куда, через кусты, через малину, где я обдираю руки, рву рубашку и только где-то за дощатым туалетом, у самого забора замираю в ужасе, слушая вдалеке плач моей подруги и гневные речи её бабушки, за ней пришедшей.