Текст книги "Золотая Ригма"

Автор книги: Всеволод Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Они сошли с лыж и начали карабкаться по крутому склону.

– Ишь, как развезло, снег что мокрая вата. На перевал сразу не выходи. Высунь голову из-за дерева и осмотрись внимательно. Никакой зверь враз на глаза не попадает. Тут выдержка нужна, – поучал Алешу старый следопыт.

С большой предосторожностью отодвигая от себя ветки колючего кустарника, чтобы они не шаркали о ноги, взбирались учетчики по крутому склону, время от времени останавливаясь, переводя дыхание и прислушиваясь.

Вот и последняя гряда водораздельного хребта. Низко согнувшись, стараясь не наступить на сухую ветку, Калугин подошел почти к самой кромке гребня, стал за ствол березы и начал медленно поднимать голову, стремясь сразу охватить глазом панораму открывающегося за перевалом леса. Емельянов последовал его примеру.

В ярких весенних лучах полуденного солнца лес словно дремал. Стройные, ослепительно белые стволы берез и осин высоко вздымались в мартовскую синь безоблачного неба. В этот торжественный час первого дыхания весны все замерло. Лишь слабый шорох снующих по березовой коре поползней нарушал настороженную тишину. Плавно спускавшийся к ключу косогор, вдоль которого вились два тигриных следа, был пуст.

Долго стоял Калугин, прислонившись к дереву и ничем не выдавая своего присутствия. Его глаза всматривались в лесные просторы, неторопливо оглядывали противоположный косогор, поднимавшийся за ключом, поросшим редким березняком. Все кругом было безжизненно. Он хотел было уже сказать что-то Алеше, как вдруг увидел тигров.

Звери стояли между молодыми березками, повернув головы в сторону людей. Видимо, они почуяли опасность, а может, уловили шорох и поджидали отставших тигрят.

Пристально рассматривал тигрицу Калугин и не верил своим глазам. «Неужто она?» – пронеслось в голове. Да, это была Ригма. Белоснежная, с широкими золотистыми полосами, она грациозно прыгнула в кусты и легким царственным шагом удалилась в глубь леса вместе с тигренком.

Словно зачарованный смотрел им вслед Калугин, и прозрачная слеза умиления застилала глаза старого тигролова.

…Прошло много зим. Говорят, и поныне живет в заповеднике великолепная тигрица-альбинос по имени Ригма.

Повесть о гималайском медведе

Белогрудый

Родился Белогрудый в начале зимы, в ту темную суровую пору, когда у четвероногих, кроме медведей, дети не появляются.

Звонко лопались деревья от крепкого мороза. Тяжелая снежная кухта сгибала ветви елей и пихт. Солнце, едва поднимаясь над вершиной сопки, не проникало в глубокие северные распадки, в течение всего дня стоял здесь полумрак.

Мать Белогрудого, гималайская медведица, еще летом подыскала берлогу. На северном склоне каменистой сопки росла старая липа, накренившийся ствол которой покрывали зеленые мхи, а раскидистая крона господствовала над вершинами елей. Под тяжестью рано выпавшего мокрого снега у липы обломился нижний толстый сук, и теперь на его месте зияло черное отверстие. Его-то и заметила проходившая невдалеке медведица. Забравшись на дерево, она словно по трубе спустилась на дно глубокого дупла. Убедившись в его достаточной сухости и просторности, оскребла гниловатые изнутри стенки, устроив мягкую постель. Берлога очень понравилась медведице – это было теплое, надежное, скрытое от врагов убежище, проникнуть в которое можно было только через лаз, а он находился на десятиметровой высоте.

Покинув берлогу, медведица не забывала о ней, и когда октябрьские холодные ветры сорвали последние листья с деревьев и повеяло зимой, она снова появилась у знакомой липы и забралась в дупло. Кто бы мог подумать, проходя мимо толстой липы, что у самых корней ее, свернувшись клубком, лежит медведица? Только царапины от медвежьих когтей на серо-зеленой коре дерева выдавали присутствие зверя, но, к счастью, охотники здесь не бывали. Появившимся на свет крохотным медвежатам опасность не угрожала.

С нежностью заботливой матери прижимала медведица своих детенышей к груди, и они сосали густое молоко с довольным урчанием, напоминающим звук далеко летящего самолета. Не имея возможности питаться и даже пить, медведица должна была в течение нескольких месяцев кормить малышей своим молоком. И хотя слой подкожного жира достигал у нее двенадцати сантиметров, медведица погибла бы от истощения, не будь медвежата очень крохотными созданиями. Вес каждого из них был в триста раз меньше веса матери!

Белогрудый и его братец походили на маленьких щенят, осыпанных редкой дымчатой шерсткой. Оба они были слепы и совершенно беспомощны. Лишь через месяц у них открылись глаза, а шкурка стала зарастать черными волосками, и только на груди да на конце нижней челюсти волоски были белые.

В берлоге медвежата развивались медленно, были вялыми, малоподвижными. Большую часть времени они находились в дремотном состоянии, а если просыпались, то только для того, чтобы накушаться молока, и снова засыпали между теплых широких лап матери.

Однообразно тянулись короткие дни зимы. Казалось, что лес со всеми обитателями погрузился в зимнюю спячку. Лишь шустрые синицы да дятлы нарушали торжественную тишину заснеженного леса. Никто не тревожил медвежью семью. Несколько раз в дупло заглядывали огненно-рыжие непальские куницы да совы, но, убедившись, что лесная квартира занята, удалялись прочь.

Наступила весна. Теплые апрельские ветры высушили оттаявшие до земли солнопёчные склоны сопок. Проснулась медвежья семья. Первой вылезла на поверхность липы медведица. Медвежата долго не хотели следовать за матерью, они жалобно скулили, кружились по пустой берлоге. Подбадриваемые призывным голосом медведицы, они с трудом карабкались к едва светлевшему где-то в вышине выходу. Неокрепшие лапки Белогрудого дрожали, и он сорвался бы с отвесной стенки дупла, не будь у него острых цепких когтей. Медленно, с передышками выбрался Белогрудый на край дупла. Новый, неизведанный мир открылся перед ним, пугал и манил. На земле стояла мать и звала к себе. Боязливо поскуливая, Белогрудый начал медленно спускаться по дереву, братец следовал за ним.

Как было просторно на земле! Кое-где в зарослях густого пихтача лежал крупнозернистый снег. Белогрудый ткнулся в него носом, попробовал языком. Часто останавливаясь, медведица побрела к склону сопки. Медвежата, неуверенно ступая неокрепшими лапками, едва поспевали за ней.

Не рад весне медведь

Выйдя на солнопёчный склон сопки, медвежья семья остановилась на поляне у скалистого обрыва. Здесь было тепло и затишно. Шуршащие под лапами прошлогодние листья дуба и липы источали терпкий запах. Медвежата, пригретые солнцем, улеглись на мягкой узколистной осоке, а медведица занялась поиском пищи. Она наелась зеленой травы, сохранившейся под снегом с минувшего лета, вывернула два гнилых пня, но, не найдя муравьев, начала грызть и царапать березу. Затем она принялась слизывать выступивший сок, однако скудная растительная пища не насытила ее. Тщательно обнюхивая землю, медведица разыскала норку бурундука и принялась ее раскапывать. Мешавшую молодую елочку она вырвала с корнем, а крупный камень сдвинула в сторону. Плохо оттаявшая земля поддавалась с трудом, мешали корни деревьев, но там, где не помогали когти, шли в дело клыки. Долго и упорно работала медведица. Рядом вырос большой бугор желтого суглинка, прежде чем она достигла кладовой бурундука. Давно проснувшийся от зимней спячки хозяин норы не бедствовал – накопленный еще с лета и осени запас мало поубавился за зиму. Чего здесь только не было! Блестящие, словно коричневые кремушки, желуди; маслянистые кедровые орешки, которых бурундук натаскал в защечных мешках из кедрача; крупные морщинистые с крепкой, словно костяной, кожурой маньчжурские орехи; круглые семена липы. Добравшись до кладовой лесных деликатесов, медведица чуть было не схватила затаившегося в норе хозяина. Прошмыгнув между медвежьих лап, бурундук выбрался на сухой сук клена у своей норы, нахохлился и заплакал. Так и просидел он весь остаток дня на суку, не спуская глаз с медведицы, поедавшей его богатства. Утолив голод, медведица накормила медвежат молоком и забилась с ними в густую поросль молодых пихт. Здесь было не так тепло, как в берлоге, медвежата мерзли, скулили, медведица прижимала их к своей груди, накрывая широкими теплыми лапами.

В последующие дни удача оставила косолапое семейство: бурундучьи норы попадались редко; одни из них уже были разорены, в других запасы были столь малы, что совершенно не утоляли голод медведицы. С утра до вечера лазала она на кедры в надежде найти хотя бы несколько неопавших шишек, переворачивала колодник, пытаясь поймать полевку или слизнуть насекомых, выворачивала гнилые пни в поисках личинок и муравьев. Зеленые стебли перезимовавшей под снегом осоки, набухающие почки липы и черемухи, сладковатый сок березы да изредка находимые в подстилке желуди и орехи, припрятанные птицами и белками, едва утоляли ее голод. Мать Белогрудого с каждым днем худела все больше и больше, а медвежата тем временем прибавляли в весе, черная шерстка на них густела, становилась блестящей.

Теперь Белогрудый не ощущал слабости в лапах, он проворно взбирался на полуповаленные деревья и вступал в борьбу с братишкой.

Стояла сухая, ясная погода. Солнце по-летнему припекало на южных склонах сопок. Деревья покрылись зеленой дымкой, а оттаявшая земля выметала светло-зеленые побеги трав. Проснулись бабочки, прилетели вертишейки и горихвостки. Однажды Белогрудый нашел большой муравейник. Юркие муравьи были заняты ремонтом обвалившихся зимой ходов. Белогрудый высунул было язык, чтобы слизнуть аппетитно пахнущих насекомых, но получил целый залп едкой кислоты в нос. Фыркая, он поскреб лапой муравьиную кучу, но, как ни старался, его когти захватывали только горький мусор. Взбудораженные муравьи ринулись на своего обидчика, облепили его лапы, живот, морду. Белогрудый сперва растерялся, но, облизывая лапы, он захватил несколько муравьев и тут же тщательно их разжевал и проглотил. Хрустящие кисловатые насекомые пришлись ему по вкусу. Медвежонок смекнул, что к чему. Теперь он умышленно клал передние лапы на муравейник и, когда они густо покрывались отважными насекомыми, слизывал их языком и проглатывал.

Так первой живой добычей Белогрудого стали муравьи. Хотя медведица всячески избегала встреч со зверями, опасными для ее слабого потомства, Белогрудый, неоднократно наказываемый матерью за непослушание, чуть было не попал в лапы своего угрюмого отца, жившего неподалеку отшельником. Почуяв недоброе, Белогрудый проворно полез на кедр. К своему ужасу, он заметил, что незнакомый медведь тоже лезет за ним. Подняв плач, Белогрудый запрятался в густой кроне кедра. Прибежавшая мать с грозным рычанием поднялась по толстому стволу дерева и укусила медведя за заднюю лапу. Взревев от боли, медведь поспешно ринулся вниз с кедра, чуть не столкнув медведицу, и как только коснулся земли, бросился наутек. Справиться с рассерженной медведицей, защищающей детей, не под силу даже большому медведю. Материнский инстинкт удваивает смелость.

После этого случая Белогрудый при малейшей опасности проворно забирался на первое попавшееся дерево и терпеливо отсиживался, пока мать не отводила врагов подальше. Иногда ему приходилось дожидаться здесь до наступления темноты. Бесшумно появлявшаяся медведица подавала голос, и Белогрудый с нетерпеливой поспешностью покидал свое неудобное убежище, с благодарностью, ласково прижимаясь к матери.

К зиме готовься летом

Наступило лето – лучшая пора в жизни медведей. С неизменным аппетитом поедали они нежные побеги трав, кустарников и деревьев, сочные корни дудника и сладковатые луковицы лилий, а также охотно лакомились жирными личинками жуков, добывая их из-под гнилого колодника. Особенно любил Белогрудый белые, размером с небольшой огурец личинки гигантского дровосека, жившие в истлевших стволах тополей и ильмов. Первой в лесу поспела жимолость. Темно-синие продолговатые ягоды имели приятный кисло-сладковатый вкус, но вскоре набивали оскому. С наступлением июля мать Белогрудого увела своих детей на заболоченную равнину большой реки.

Деревья здесь стояли редко, и большинство из них усохло после низового пожара, случившегося много лет тому назад. Но зато рос пышно и густо кустарник. Белогрудый скрывался в нем с головой, и не будь у него тонкого обоняния, медвежонок тут же потерял бы свою мать и братишку.

Влекла медведей к себе в этих местах голубика. Такое изобилие ягод Белогрудый видел впервые. Невысокие, с коричневыми стеблями кустики были столь густо усыпаны светло-голубыми плодами, что за ними исчезали листья.

Облюбовав обширную поляну, поросшую голубичником, медвежья семья навещала ее по утрам и вечерам, покидая на время жаркого полдня для отдыха в тенистой лиственничной рощице. Наевшись до отвала, Белогрудый ложился на спину, разметав в стороны лапы, и стонал словно от боли, но так продолжалось недолго. Вскоре ему становилось легче, приходило игривое настроение, и он начинал бороться с братом, переворачивал его на бок, стаскивал за «штаны», когда тот пытался влезть на дерево. Порой медвежата валились в густую траву, поднимая такую шумную возню, что вмешивалась медведица, не допускавшая драк.

Мирно и безмятежно протекали длинные летние дни. Медвежата росли быстро. Густая черная шерсть на них лоснилась, а под кожей накапливался жир.

Однажды, выйдя на поляну после полуденного отдыха, медведица уловила запах далеко идущих людей. Заволновавшись, она оставила медвежат и забежала против ветра: следовало определить, куда двигались люди, а затем выбрать правильный путь к бегству. Тем временем Белогрудый смело направился к середине поляны, где росли кусты с особо крупной и сладкой ягодой. Вот и знакомое болотце с высокими зелеными кочками режущей осоки, но что за существо объедает ягоду с давно облюбованного им куста? Непривычно яркий цвет одежды человека, его голос остановили Белогрудого. Поднявшись на задние лапки, он с любопытством разглядывал девочку.

– Мама, мама! Иди скорее сюда, посмотри, какой малюсенький, хорошенький медвежонок! – воскликнула дочь лесника, увидев Белогрудого.

Подбежавшая мать в испуге привлекла к себе дочь и стала с тревогой озираться по сторонам: она хорошо знала, что маленькие медвежата не ходят одни. Подозвав мужа, женщина упрекнула его за то, что он привел их сюда, в «медвежье» царство, что ягод можно было с успехом набрать неподалеку от кордона. Осмотрев следы, лесник улыбнулся:

– И впрямь медведица с медвежатами. Да мы их напугали, видать, здорово.

– Папа, поймай медвежонка! – настаивала двенадцатилетняя Наташа. – Ведь он не ушел далеко. Вот здесь его видела, у этой березки. Как начала к нему подходить, он в кусты и спрятался.

Тем временем медведица вернулась к медвежатам и, негромко урча, стала отводить их подальше от людей. Но медвежата не разделяли тревоги матери. Напрасно медведица подталкивала их носом, сердито сопела и требовала, чтобы они скорее покинули поляну. Медвежата не собирались уходить в глубь леса. Они то затевали игру, то пытались взобраться на полуповаленную ветром березу, то, обойдя мать, пускались вскачь к месту встречи с людьми. Выведенная из терпения медведица так больно шлепнула Белогрудого, что он заскулил и, поджав свой коротенький хвостик, послушно затрусил впереди матери. За ним следовал братишка, которого то и дело подталкивала носом медведица, и он словно мохнатый черный шар катился между высокими кочками.

Только после того как смолкли человеческие голоса и в чистом лесном воздухе исчезли даже едва уловимые запахи человека, медведица успокоилась, но навсегда увела медвежат с голубичной поляны.

В конце лета медвежья семья забрела на старую еловую гарь. Мертвый лес густо порос кустами малины, до которой медведи весьма охочи, но сладкие душистые ягоды росли не так густо, как у голубики, и насытиться ими медведи не могли. К этому времени начали поспевать орехи лещины. Белогрудому они очень понравились. Пригибая вершины кустарника к земле, он срывал орехи, вылущивал их из кисловатых зеленых чашечек и с наслаждением разжевывал вместе с мягкой скорлупой.

Незаметно вошла в лес осень. На зеленых увалах, поросших березняком и осинником, желтели деревья, а по утрам трава на полянах серебрилась от первого инея, исчезавшего с восходом солнца.

Медвежья семья перебралась в дубняки.

Осень – пора охотничья

В дубняках было светло и сухо. Коричневые блестящие желуди осыпались. Скатываясь по крутым склонам сопок, они заполняли собой малейшие впадины. Белогрудый не сразу привык к их вяжущему вкусу, но медведица с жадностью поедала большое количество желудей, а после отлеживалась в соседнем ельнике. Ни один корм не способствовал столь быстрому ожирению медведей, как желуди и орехи, но желудями интересовались не только косолапые: их охотно поедали кабаны, изюбры и косули. Благо урожай был обильный, всем зверям вдоволь хватало питательного корма. Белки, бурундуки, полевки также пристрастны к желудям, но они не столько съедали, сколько растаскивали и прятали в свои норки и кладовые, – в этом им помогали сойки.

Дубняки манили к себе медведей обилием пищи, но жизнь в них была тревожной и полной опасности. Сюда часто наведывались охотники за кабанами, и медвежью семью беспокоили то мечущиеся в страхе секачи, то собаки.

Однажды Белогрудый был напуган промчавшимся невдалеке табуном диких свиней. За ним неслась свора собак. Одна из собак, отделившись от стаи, пробегала очень близко. Почуяв медвежат, она кинулась в кусты, где затаился Белогрудый, и с лаем набросилась на оробевшего медвежонка. При этом она так больно укусила его за спину, что Белогрудый, громко взвизгнув, заверещал, словно заяц, попавший в волчьи зубы. Видя, что медвежонок мал и слаб, собака смелее наскочила на него, норовя схватить за загривок. Отчаянно визжа, Белогрудый что было духу помчался в заросли к матери, но от собаки нигде не было спасения. В эту минуту отчаяния и испуга Белогрудый услышал грозное уханье бегущей на помощь матери. Подоспевшая медведица одним ударом лапы отбросила злобного пса, а когда тот запутался в зарослях лиан, попыталась поймать его. Воспользовавшись бегством врага, Белогрудый проворно залез на высокий кедр и, удобно усевшись в развилке могучих ветвей, стал внимательно наблюдать за происходящим на земле.

Тем временем на лай и визг лайки подоспела целая свора. Окружив медведицу хрипящим от ненависти кольцом, псы то и дело норовили вцепиться в нее зубами. Убедившись, что детеныши вне опасности, медведица ринулась на врагов, прорвала окружение и стала уходить в сторону, уводя за собой псов.

Охотники еще издали увидели черный силуэт зверя, мечущегося между собаками, и уже предвкушали скорую добычу. Но старая медведица, быстро перемещаясь по склону, все дальше и дальше уводила за собой свору. Охотники отставали. В густых зарослях кустарника медведица почувствовала себя уверенней, упругие ветви кустов и стебли высоких трав не могли сдержать напора могучего тела зверя, но легких собак они отбрасывали назад, выпрямляясь подобно пружинам. Вскоре к разочарованным охотникам вернулись с высунутыми языками их четвероногие помощники.

Оторвавшись от собак, медведица долго уходила в противоположную сторону от того места, где остались детеныши. Но о них она не забыла. Когда все утихло в лесу и наступили сумерки, она, сделав широкий круг и убедившись, что охотники с собаками ушли в зимовье, вернулась к своему семейству. Еще издали услышала она нетерпеливое поскуливание медвежат, потерявших надежду на возвращение матери. Медведица двигалась бесшумно, но звереныши уловили слабый шелест ее шагов. Спустившись на землю, малыши скоро успокоились, и вся медвежья семья ушла к дальним каменистым сопкам. Там не было такого обилия желудей, но зато никто не мог потревожить покой зверей.

В лесу стояла та короткая, но благодатная пора, когда всего здесь вдоволь: и тепла, и пищи. Дни установились яркие, солнечные, но летнего зноя уже не было. Ночная прохлада освежала лес и его обитателей. Однообразный зеленый наряд сопок вначале оживился охристыми пятнами отдельных деревьев бархата и березы, затем эти пятна расширились, разлились по увалам, поросшим осинником и ясенем, вспыхнули огненно-багряными купами клена и рябины. Прошла неделя, и склоны всех сопок, насколько хватало глаза, покрылись такой цветистой гаммой, таким пестрым радужным ковром, что многие птицы запели свои песни, словно вернулась весна. Исчезли слепни и клещи, меньше докучали комары, и только назойливая мошка по-прежнему набивалась Белогрудому в уши, щекотала ноздри. В лесу стало сухо и светло. Вкусные орехи и желуди лежали на каждом шагу. Насытившись желудями, Белогрудый залезал на усохшие ели, обвитые виноградом, и лакомился темно-синими сладко-кислыми ягодами.

Прошло два месяца, а медведица и медвежата так зажирели, что едва передвигались. С таким запасом можно было зимовать спокойно. В конце октября медведица начала разыскивать новую берлогу. В старую она не хотела возвращаться, как бы понимая, что с выросшими медвежатами там будет тесно. Она искала липу с обширным отверстием между корней и вскоре нашла ее. Обнаружив дупло, она зубами расширила вход, забралась внутрь, спустилась к корням и, устроив мягкое логово, вылезла наружу. Подернутое облаками небо предвещало снегопад. На медведей нашло сонливое состояние. Отойдя с полкилометра от берлоги, они соорудили из зеленого лапника гнездо под старым кедром и улеглись на пахучих ветках. Неизвестно, сколько бы пролежали медведи в гнезде, если бы на второй день не полетели «белые мухи». Черная шкура медведицы засеребрилась. Стряхнув с себя пушистый снег, она уверенно направилась к берлоге. Подойдя к липе, медведица быстро исчезла в черной дыре дупла, малыши последовали за ней. К вечеру усилившийся снег сровнял вмятины когтистых следов. Казалось, ничто теперь не угрожало спокойствию медвежьей семьи…