Текст книги "Последний переход"

Автор книги: Всеволод Глуховцев

Соавторы: Андрей Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

И тут пришла совсем беда. Вдруг хлынул дикий ливень, с резкими порывами ветра – буря бурей!.. Сверкнула над тайгой багровая зарница. А потом все ощутили, как под ногами тяжко содрогнулась глубь Земли.

Страх помутил сознание людей. Все бросились по домам, скользя, матерясь, шлепаясь в грязь. Колька, конечно, мчался впереди всех.

Потом, между собою вспоминая события той ночи, многие признавались, что они ничего не помнят. Да это и немудрено: память человеческая щадит своих хозяев, стирая то, что травмирует психику… Но уж чего не забыл никто – поди-ка забудь это! – тою, что на исходе той безумной ночи, в самую тьму, под холодным проливным дождём в деревне вдруг полыхнул гигантский факел.

Конечно, это горел дом Пацюка.

Как он загорелся – никто не знал.

Пламя зловеще озарило улицы, попрятавшиеся было люди повскакали и выбежали под дождь. Под этим проливным дождём дом пылал жадным, злым огнем, в нем что-то трескалось и лопалось, летели искры. Народ метался, голосил, семафорил руками, хотя всё это было совершенно бесполезно. Потом сообразили, что огонь может перекинуться на другие дома, но туг с грохотом рухнула крыша, распались сцепы недогоревших бревен, и дом обратился в кучу развалин.

А дождь и не думал прекращаться. Пламя ещё пометалось по головешкам, по страшным чёрным листам железа… зашипело, задымило – и исчезло. Остались темень и этот ненавистный дождь.

Он лил и лил. Взошёл серый мутный рассвет, осветил стылое пепелище с одиноко торчащей вверх печной трубой, время медленно поползло к полудню, а он все лил и лил. Правда, стал послабее… Глухое брожение умов в деревне продолжалось. Председатель и секретарь партячейки, осунувшиеся от бессонной ночи, с запавшими, обведенными синевой глазами, сидели в сельсовете, набираясь духу перед тем, как звонить начальству. Долго тут думать было нечего. Печально вздохнув, парторг снял трубку… но здесь вдруг в сельсовет влетел один из жителей – очумелый, с вытаращенными глазами.

– Гаврилыч! – заорал он. – Михеич!.. Слышь-ка, что творится-то!..

А вслед за ним в помещение ввалились ещё пять-шесть мужиков.

Что случилось?! А случилось нечто вовсе невменяемое. Пропала соседняя деревня, та самая Авзяново. Как пропала?! А вот так вот и пропала Нет её!

Секретарь и председатель и так-то были почти трезвые, а от такого сообщения они протрезвели до состояния и вовсе невозможного. Начались расспросы. Из матерно-путаных рассказов односельчан выяснилось, что деревню, расположенную в низине, затопило полностью, она целиком ушла под воду. На ее месте теперь плещется огромное озеро.

После первой оторопи метелинское начальство вдруг сообразило, что это даже и на руку: уж если затопило целую деревню, значит, и вправду вокруг делается что-то неладное; а стало быть, не так уж они и виноваты… Может, даже обойдётся без оргвыводов.

Смекнув это, председатель быстренько выгнал всех и обратился к секретарю:

– Ну, Гаврилыч, давай звони. Сейчас самое время.

Они коротенько утрясли детали. Парторг вновь снял трубку и после небольших пререканий с телефонисткой на станции соединился-таки с райкомом, которому и выложил сработанную ими вдвоем версию. В селе, дескать, наблюдаются волнения на почве религии и суеверий… И объяснил, что новоприбывший заведующий заготпунктом, в самом деле, странный, нелюдимый тип, своим поведением спровоцировал в темной, отсталой массе вредные слухи, что он, видите ли, колдун и знается с нечистой силой. Со слухами этими и так бороться трудно, поскольку народ – дурак; а тут еще они усугубились тем, что дом заведующего сгорел, а сам он делся неизвестно куда. Да как назло вон что с Авзяновом! Это уж вовсе ни в какие ворота не лезет… Да и вообще, надо сказать, что Пацюк элемент конечно подозрительный, и мы уже давно собирались о нем доложить… Что? Почему раньше не докладывали?.. Да вот, поди же ты, что тут скажешь… Как всегда, на авось. Признаем, недосмотрели, недоработали… Что? Вы с нами доработаете? Ага, ага… На бюро райкома? Ну… да, ясно. До свидания.

– Вот так, Михеич, – сказал секретарь председателю, положив трубку. – На бюро нас с тобой драть будут. Готовь вазелин.

Справедливость требует отметить, что глагол несовершенного вида был употреблен секретарем другой. Не «драть», а… понятно, что.

Председатель философически отмахнулся. «Ерунда, – сказал он. – Первый раз, что ли?.. Переживем. Лишь бы в НКВД дело не передали. Тогда, конечно, да… хреново будет…»

И оказался прав. Пережили. Огребли, конечное дело, по выговору по партийной линии за утрату бдительности и допущение религиозного разгула. Но так как и вправду положение непростое с этими странными природными событиями… Словом, обошлось. Кроме того, метелинским властям было обещано идейное укрепление, и оно состоялось. Приехали из города два лектора, долго размазывали кашу на тему о том, что никаких колдунов и упырей на свете нет и быть не может, что все это суеверия и бабьи выдумки и полностью противоречат марксистско-ленинской идеологии. А то, что произошло той странной ночью, запросто объясняется геологическими, географическими, атмосферными и тому подобными причинами, согласно учению товарища Сталина о природе. Почему загорелся дом? Куда исчез Пацюк?.. Ну-у, товарищи, – здесь лекторы снисходительно ухмылялись, – вы уж совсем как дети малые… Что ж тут странного? Вредитель и агент мирового империализма был ваш Пацюк. Дом поджёг и ушёл в лес, а тут такая непогода плюс ещё землетрясение! А тайга – сами знаете… Полк спрячется – не разыщешь, не то что один человек.

Ну да, да… – покорно кивали слушатели, соглашаясь. Про то, отчего дом вспыхнул именно в самую глухую пору, под утро, уже и не заговаривали. Метелинцы, в общем-то, если их не выводить из себя, были народом законопослушным и исполнительным – коли начальство говорит, надо сидеть и смирно слушать. Так и делали, слушали, не перечили. А уж потом, разойдясь с лекций по домам, давали волю свободомыслию.

Здесь необходимо сказать, что после той буйной ночи и пожара враз переменилась погода. Сомкнулись облака, пошел снег… И валил, валил, не переставая, точно стремился догнать упущенное время. И догнал. Через неделю вокруг была обычная для этих мест зима.

Что касается озера, на дно которого ушла деревня Авзяново, то к нему как-то само собой приклеилось башкирское название Зираткуль, то есть – Кладбищенское. Любопытные ходили, глазели. Ну – озеро как озеро, темная непроглядная вода… Жутковато. Колька Трунов был одним из первых, облазал окрестности, потом врал всякое. Между прочим, он говорил, что на той, дальней оконечности озера нашёл какую-то каменную будку. С дыркой! – добавлял он и делал при этом таинственное лицо. Но его подняли на смех: про ту будку все давным-давно знали, это какое-то древнее строение, и ещё до революции ученые с ней возились, изучали. Чего они там наизучали, неизвестно, но в целом ничего странного не обнаружили. А ты, Колька – дурак.

Трунов обиделся и замолчал. Но разговоры блуждали долго… В результате дебатов, дискуссий и мудрейших консилиумов приняли с некоторыми поправками версию городских лекторов: Пацюк, вражина этакий, учуяв, что пахнет жареным и скоро его разоблачат, благоразумно смылся, напоследок учинив пожар и даже небольшое землетрясение. Нагадил-таки, сволочь, под конец. Но как только его не стало, мигом все пошло нормально, и даже погода вернулась, сделалась такой, какой ей и положено быть. Отныне, правда, надо следить, дабы этот безобразник обратно тихой сапой не проник сюда, раз уж ему чем-то приглянулись здешние места… Будем бдительны, враг не дремлет, это начальство верно говорит!

* * *

Однако бдительность не понадобилась. Время потекло своим обычным деревенским чередом, прошел год, за ним другой, а о незадачливом пришельце, смутившем души обитателей, ни слуху ни духу не явилось. «Заготпункт» от греха подальше из Метели убрали, перевели в другое место, пепелище так и осталось пепелищем, никто там селиться не пожелал. Угораздившие в нечаянную беду девки уехали в ближайший город, там сделали аборт. Четверо вернулись назад – к их несчастью всё же односельчане отнеслись с пониманием. Одна, правда, Фроська Куликова, не приехала, говорят, подалась куда-то чуть ли не в Москву, там устроилась на работу и с пропала с концами; прошло время, и метелинцы почти забыли про нее.

А тут и грянула война. Когда она закончилась, все уже вроде бы другое было вокруг – эти четыре военных года прошлись по белу свету, как будто сорок лет. Изменилась жизнь. И трудная она была, голодная и радостная сразу: теперь только поднапрячься, заживем!.. И вот когда проблески нормальной жизни начали появляться, кто-то неожиданно обнаружил, что до озера Зираткуль стало невозможно добраться: оно точно само спряталось в тайге, местность вокруг него кружила путников. Сперва не очень в это поверилось, но вскоре все убедились, что так оно и есть, – проклятые чудеса длятся и длятся. Поговорили о том; начальству, правда, не стали докладывать.

Но оказалось, что мудрое начальство всё помнит. Вскоре в Метеле появилась группа людей, назвавшихся учёными, прибывшими сюда для поиска какой-то руды… Местные быстро поняли, что на руду «геологам» наплевать. Они осторожненько расспрашивали о довоенных делах, а после, уединившись на одной поляне, что-то вполголоса обсуждали, разглядывая множество бумаг, тыча в них пальцами и надолго задумываясь над некоторыми… Стоит ли говорить, что подсмотрел сие тайное совещание не кто иной, как Трунов.

А потом «геологи» ушли к Зираткулю и пропали – как не было их.

На долгие годы наступило затишье. Озеро Зираткуль продолжало оставаться заколдованным местом: жители привыкли, а наверху как бы не замечали. Негласное табу окружило деревню Метелю и её окрестности.

Время текло – и трудности, кажись, преодолели, да и радость как-то сама собой незаметно растворилась, пошли будни, дети взрослели, взрослые старели, и нынче, если и вспоминали ту давнюю историю с Пацюком, то в порядке курьеза. Год за годом – вот уж и война стала позабываться, кое-кто помер, а молодежь не очень-то в этой глухомани задерживалась, норовила разбежаться по большим городам… Деревня постепенно пустела. Пепелище Пацюкова дома давно поросло травой, печку еще до войны шустрый народец растаскал на кирпичи, и на том месте образовался пустырь.

ГЛАВА 7

Всего этого, в деталях и тонкостях, Клавдия Макаровна знать, конечно, не могла: когда произошла эта история, она еще и в школу не ходила. Но об этом она слышала, и ту осеннюю смуту помнила, да и дальнейшее оживило воспоминания тех, кто произошедшее знал хорошо, в подробностях, и уже тогда забыть стало нельзя…

Павел усмехнулся, допил молоко и отставил пустой стакан от себя.

– Лихо, Клавдия Макаровна, – признался он. – Так здорово вы это рассказали, что о дальнейшем можно, в общем-то, не спрашивать. И так все ясно, что у вас тут начало твориться.

– Да уж… начало, да все не кончится, – Клавдия Макаровна улыбнулась.

– Проклятое место? – улыбнулся Егор тоже.

– А вот и судите сами, проклятое, али нет…

Первые проблески аномальных явлений обозначились лет через пятнадцать после войны, и провозвестником их сделался… кто бы вы думали? Да тот же самый Колька Трунов! Постаревший, облезлый, облысевший, но так и не сделавшийся Николаем Петровичем, а до седин оставшийся Колькой, запросто прошедший через лихолетье.

После войны он пристрастился шляться с ружьишком по окрестностям, хотя стрелок и охотник был никудышный – из тех, что стреляют в ворону, а попадают в корову… И вот однажды, под исход весны (или начало лета) пошел он в лес без особой цели, дурака повалять. Пошел рано, с рассветом, а не прошло и двух часов, как прибежал обратно, сам не свой, глаза вытаращены, остатки волос дыбом.

– В чем дело? – кинулись к нему односельчане.

– Видел я его! Встретил в лесу! – выпалил Колька.

– Да кого?! – так и обомлели все.

Что ответил Колька, наверное, уже ясно. Увидел он в лесу того самого проклятого колдуна, Патока, который наделал такого шороху в деревне много лет назад.

Ну, верить или не верить пустобреху Трунову?.. Решили все же послушать. И выяснилось, что видел он сущий вздор.

Он шел лесной тропкой, вышел на полянку и на обратной ее стороне, у опушки, вдруг заметил человека, который с удивительным проворством нырнул в заросли, только ветви елей качнулись. Несколько секунд, не более! – но бот за эти мгновения, по спине да по затылку Колька признал в мгновенно сгинувшем субъекте Пацкжа. Это так потрясло Трунова, что он в панике кинулся бежать, уже ни о чем не думая и напрочь позабыв о своем ружье.

Но время-то теперь было не то, что до войны. Тыща девятьсот шестьдесят второй от Рождества Христова год стоял на дворе… Молодежь подняла старого бездельника на смех. Колька взбеленился, покрыл умников матом и ринулся за поддержкой к фельдшеру Петру Фомичу, случайно оказавшемуся среди слушателей.

– Фомич! – возопил он. – Сказки им! Ты ж ученый человек, помнишь, что тут было в тридцать шестом!.. Скажи этим раздолбаям…

– А где ты его видел? – спросил фельдшер.

Колька горячо объяснил, где. Петр Фомич подумал, расправил седые усы, усмехнулся.

– Все может быть, – сказал он.

Однако молодые скептики не верили. Особенно изощрялся один студент, прибывший на каникулы к деду с бабкой… И чтобы доказать глупость подобных выдумок, он вызвался завтра пойти в лес, в то самое место, откуда, как заяц от орла, рванул Колька. Петр Фомич покачал головой и сказал, что лучше бы этого не делать, но студент и его высмеял. И наутро пошел! И больше никто и никогда его не видел.

Вот тогда-то поднялся в деревне дым коромыслом. Срочно собрали народ на поиски студента, отправились искать, прочесывали лес, кричали, колотили палками по стволам, чтобы самим не потеряться – да все без толку.

Ясное дело, сообщили в милицию. Но там эту новость выслушали если и с сочувствием, то уж точно без душевного трепета: в тайге каждый год народу пропадает – печальное дело. Да и сами метелинцы это знали не хуже милицейских… Но каким-то обостренным, особым чутьем они уловили именно в этом случае зловещий знак начала новых неприятностей.

И не ошиблись.

Очень скоро они заметили по ночам одну странную вещь: неспокойно вели себя дворовые собаки. Они тревожно бегали на привязи, выли – не лаяли, а выли! И вой был тоскливый, как по мертвецу. И заметили, что они, псы, норовили потом забиться в свои будки и выли оттуда как бы в смертном страхе. И вот страх этот передавался другим животным. Начинали мычать в хлеву коровы, истерично блеяла мелкая живность, даже птицы, и те, кудахтали, гоготали – Содом и Гоморра, в общем.

И погода, и природа, черт возьми, и они как с цепи сорвались. Пойдет человек в лес – как вдруг вокруг него угрожающе зашумят, начнут раскачиваться деревья, тянут ветви, как руки, к прохожему, и только в нескольких метрах от пего, а дальше – ровным счетом ничего, тишь, гладь да Божья благодать.

Или ни с того ни с сего рванет ветер по сельской улице, сорвет с крыши плохо прибитый лист железа – и летит он, корявый, со зловещим грохотом: ему и по башке кому-то угодить – плевое дело.

Всколыхнулись старые, казалось бы навсегда забытые разговоры, теперь уже всерьез. И пошла по окрестностям худая слава, сначала про деревню Метелю, а потом и про всю реку Кара-су, ибо это не прекратилось, а наоборот, усиливалось, обрастая самыми странными событиями…

* * *

На этом месте Клавдия Макаровна как бы осеклась.

– Ну да чего там, сами узнаете, – сказала она скороговоркой.

– Уже узнали, – хохотнул Пашка, и невесело это вышло у него.

– Еще узнаете.

Старушка сказала это вежливо, но твердо.

Егор с Аркадием обменялись быстрыми взглядами. Поняли они друг друга или нет – бог весть, но, во всяком случае, Кауфман, встрепенулся:

– Да, да, Клавдия Макаровна, спасибо. Пойдем мы, нам действительно власть нужно найти. Она-то, я полагаю, тоже осведомлена об этих делах?

Клавдия Макаровна усмехнулась непонятно.

– Вся власть у нас – участковый, да и он случайно тут. Сельсовет наш когда-то укрупняли, и начальство съехало. Участковый-то тоже там, в Сосновке, а здесь у него как временный пункт, что ли, на время приезда…

И опять почудилось Егору, что бабка недоговорила чего-то. Но копать эту ему тему что-то не захотелось.

– Так сейчас он здесь… участковый, я имею в виду? – догадался Пашка.

– Да уж явился, поди, – вздохнула бабушка – Тогда пойдем. – Пашка решительно встал из-за стола. – Пошли, народ. Спасибо еще раз, Клавдия Макаровна!

Встали, гурьбой прошли к дверям. Хозяйка вышла проводить их.

– Так где его искать-то, участкового вашего? – спросил Забелин, уже выйдя из ворот на улицу.

– Где искать? Где искать, говоришь… А не надо искать, он сам вас найдёт! Да вот никак он сам, начальничек. Об волке речь, и волк навстречь….

Этого она могла бы и не говорить, потому что появившийся на дальнем конце улицы человек на мотоцикле с коляской, в милицейской фуражке вряд ли мог быть кем-то иным, кроме участкового.

Видно было, как человек на мотоцикле привстал, точно всадник в стременах, глядя в их сторону, а затем повернул руль влево и крутанул рукоятку газа Мотоцикл бойко покатил навстречу им.

– Ну вот, – негромко молвил Аркадий. – Дождались встречи с властями.

* * *

После этих слов стояли молча, смотрели, как приближается местный блюститель порядка. Скоро стало заметно, что лицо у него круглое, улыбающееся, носик пимпочкой. За фуражку свою он то и дело хватался левой рукой – видать встречный ветер норовил сдуть головной убор.

– Мое почтение!.. – сквозь мотоциклетную трескотню прокричал седок и рассмеялся совсем уже беззвучно. А когда он подлетел к самым воротам и вырубил мотор, наступившая тишина отчего-то почудилась Егору каким-то вселенским безмолвием.

На миг, не более. А в миг следующий участковый (старший лейтенант, как выяснилось) соскочил с седла, энергично потопал обеими ногами, а ладонями столь же энергично отряхнул штаны сзади.

– Доброго здоровьичка! – тенорком провозгласил старлей так, словно только и ждал того момента, чтобы пожелать добра трем молодым гостям и одной пожилой местной жительнице.

Впрочем, ей мог и не желать. Клавдия Макаровна, как только участковый порулил к её дому, скрылась – только её и видели.

– Приезжие, – определил он, обходя мотоцикл. – По реке приплыли?

– Естественно. – Павел ступил на шаг вперед.

И этим как-то само собой обозначилось, что официальные переговоры с представителем власти будет вести он. Егор с Аркадием остались на втором плане.

Старлей приподнял фуражку, другой рукой небрежно пригладил распаренные негустые волосы и вернул фуражку на место.

– Что же, будем знакомы тогда. Старший лейтенант Пыжов Андрей Александрович, здешний, так сказать, столп правопорядка. Околоточный надзиратель!

И вновь тоненько рассмеялся, не подав при этом, однако, руки. Ну и Забелин, соответственно не стал в ответ тянуть свою. Он кашлянул и заговорил.

– Товарищ старший лейтенант – произнес он сухо. – Мы хотели сообщить вам о происшествии, имевшем место быть с нами…

Сообщил. Краткими точными фразами, четко и емко – настоящий военный рапорт. Пыжов сразу посерьезнел, приосанился, пухлые губки поджал важно.

Егор улыбался про себя, поглядывая на участкового: как тот тщетно старался выглядеть глубокомысленным: Пинкертон, да и только. Но что же делать, с такой физиономией, которая досталась Пыжову, не изобразишь из себя ни Пинкертона, ни Шерлока Холмса… Разве что Порфирия Петровича – да и то с поправкой на деревенский стиль.

Тем не менее выслушал он чеканную речь Забелина внимательно, шарообразной головой кивал в знак понимания, а когда Павел закончил, деловито приподнял реденькие брови.

– Что ж, – нисколько не удивляясь, молвил он. – Я вас понял. Разберемся. Разберемся… А скажите, документы у вас какие-нибудь есть?

Пашка полуобернулся к своим товарищам.

– Да, у нас. все в порядке, – спокойно ответил на этот немой вопрос Кауфман. – У тебя как?

– Паспорт с собой, естественно. – Егор полез в нагрудный карман.

– У меня тоже паспорт, – сказал Аркадий.

– У меня права, – кивнул Павел.

Права и у Аркадия были, но кроме них он еще и паспорт с собой захватил – немецкая педантичность.

Старший лейтенант приятно улыбнулся.

– Не покажете мне?

– Да, да, конечно… – Пашка заторопился, а Кауфман с Княженцевым свои документы вынули и передали их Пыжову. Тот взял оба паспорта в левую руку, аккуратно подровняв их по краям, как колоду карт. Павел несколько замешкался, зарыскал по карманам, ругнулся под нос – но все же нашел, нашел свои права, протянул участковому плотную пластмассовую карточку.

Тот взял ее, посмотрел.

– Забелин Павел… Васильевич. Верно?

– Да.

– Так. – Пыжов приложил карточку к обложке верхнего паспорта и открыл его. – Княженцев Георгий Сергеевич.

– Я самый, – сказал Егор, не дожидаясь вопросов.

Пыжов поднял светленькие глазки, посмотрел на Княженцева. Затем еще раз на фото, что-то листнул в паспорте, закрыл его. Открыл паспорт Аркадия.

– И… Кауфман Аркадий Викторович?

Аркадий и вовсе слов не тратил, кивнул.

И его паспорт бегло проглядел участковый, что-то буркнул неясное себе под нос. Закрыл.

Егор непроизвольно и безо всякой задней мысли потянул вперед руку – получить свой документ. Но Пыжов совсем не торопился возвращать; он прочно взял все три аусвайса в левую руку и похлопал ими по раскрытой ладони правой руки.

– Ну что же, – выговорил он с подытоживающей интонацией. – Будем разбираться. Раз есть сообщение – мы обязаны реагировать.

Он сделал паузу. Сощурился. И – как козырного туза об стол, врезал:

– На время разбирательства должен задержать вас здесь.

Если б он сказал, что в Кара-су водится брат-близнец лох-несского чудовища, и тогда бы его слова сразили приезжих меньше. А так – они просто остолбенели.

Первым опомнился Княженцев.

– Позвольте! – воскликнул он. – Как так – задержите? На каком основании?!

– Да на самом простом, – весьма разумно отвечал старлей.

Егор в гневе опять было раскрыл рот, но Пашка успел заглушить его.

– Стоп, стоп, князь! Погоди. Не лезь пока. Слушайте, – он повернулся к участковому. – Вы что, нас подозреваете в чем-то? Считаете, что мы юлим, неправду говорим вам?

– Да что вы, что вы! – Пыжов успокаивающе приподнял короткопалую ладошку. – Ничего не думаю. А надо разобраться.

– И потому вы нас задерживаете? – Павел сделал иронические глаза.

– И какое у вас на это право? – снова встрял Егор. – Я не юрист, конечно, но мне известно, что таким правом обладает только суд! А вы, при всем нашем к вам уважении, отнюдь не принадлежите к судебной системе, верно?

– Все правильно, все правильно, – охотно согласился Пыжов. – Только ведь я-то какой-никакой, а юрист. И могу разъяснить: суд обладает правом взять под стражу или оформить подписку о невыезде. А что касается задержания на срок до семидесяти двух часов для выяснения личности, то это могут сделать и органы милиции. До предъявления официального обвинения. А там или предъявить, или отпустить. Верно я рассуждаю?

Егор на это не нашелся, что ответить. «Черт его знает, – неуверенно подумал он. – Может, и правда так…»

– Подождите-ка, – Пашка воинственно выпятил грудь. – А что значит – задерживаете? Под замок нас посадите?

Ну тут представитель власти так замахал руками, в таком непритворном ужасе, что Егору аж смешно сделалось, несмотря на всю двусмысленность ситуации. Оказывается, у Пыжова и мысли подобной не возникало. К в голову ему это не могло прийти!

– …Да нет же, нет! Просто я вас прошу три дня побыть здесь, в Метеле, пока я разбираться буду!..

– А вы разберетесь за трое суток? – с подозрением спросил Павел.

– Да уж постараюсь как-нибудь. А не разберусь – так что же поделать! Больше все равно не имею права вас задерживать. Гуляйте себе на все четыре стороны.

– А документы наши? – также подозрительно осведомился Забелин.

– А документы пусть пока побудут у меня, – порадовал участковый к вновь постучал пачечкой по ладони.

– Н-ну, уж нет, позвольте. – Пашку это так возмутило, что он заикнулся. – Мы свои гражданские права знаем! И не позволим попирать их. Так что документы вы у нас изъять никак не можете.

– Хорошо, хорошо, – неожиданно легко уступил Пыжов. – Тогда под честное слово. Годится?

– Ладно, – сказал Забелин. – Честное слово офицера! Это я вам даю.

– А вы офицер?! – так и просияло лунообразное лицо под фуражкой.

– В прошлом.

Участковый мгновение думал, затем тряхнул головой: эх, была, мол, не была!

– Ну ладно! Держите, – и вернул Павлу все документы.

– Вот, благодарю, – смягчился Павел.

Пыжов уселся на свой мотоцикл.

– Значит, договорились! Трое суток я вас прошу не уезжать. Остановиться можете… Да вот хотя бы у Клавдии Макаровны.

Когда Пыжов сказал так, Егор обернулся…

И увидел, что Клавдии Макаровны нет.

От неожиданности он даже икнул.

– Ха! Ушла куда-то.

– Да ничего, ничего! – вновь замахал руками Пыжов. – Это не надо… Это я гак, сказал только…

И лягнул ногой стартер. Мотоцикл сердито трескотнул, но не завелся.

– Да! – вдруг вспомнил Пыжов. – Оружие какое-то у вас есть?

– Нет, – быстро ответил Пашка. – Не брали с собой.

– Ну и правильно. – Повторный толчок ногой – и на сей раз мотор послушно взревел, а глушитель фыркнул сизым дымком. – До завтра, значит! Бывайте!..

И утарахтел туда, откуда появился. Трос зачем-то смотрели ему вслед, видели, как массивный милицейский зад подпрыгивает на седле мотоцикла, а на боку подпрыгивает плоская офицерская планшетка.

Уменьшаясь и затихая, участковый докатил до дальнего перекрестка, вильнул вправо и исчез. Шум двигателя стих.

* * *

– Ну что, друзья, – Аркадий улыбнулся. – Будем устраиваться?

Здесь только Княженцев отметил про себя, что за время разговора Аркадий почти ничего не произнес.

Почему?..

Задал себе этот вопрос Егор устало, как-то через силу. Он вдруг почувствовал, что вообще он сильно устал. Он зевнул, длинно, прикрывая рот рукой…

И появилась Клавдия Макаровна.

– Милости прошу. – Она сделала обеими руками плавный приглашающий жест и рассмеялась.

– Вы уж извините… – начал было Аркадий, но хозяйка зачастила энергично – дескать, она только рада жильцам, и все такое…

Ну что ж, рада так рада. Тогда надо идти вниз за Виталием, сдувать лодки, да подыматься обратно… Клавдия Макаровна сказала, что она пока приготовит поесть.

Парни пошли к спуску, но на полпути Аркадий приостановил всех.

– Что такое? – недоумение выразилось на Пашкином лице.

Кауфман загадочно повел глазами.

– Есть одна тема. Мне кажется, хозяйка что-то недоговаривает. Я предлагаю так: вы ступайте за Виталькой, а уж один на один я ее постараюсь расколоть.

– Да? – ехидно вздернул бровь Пашка. – А почему ты? А почему бы кому-нибудь из нас этим не заняться – а ты бы пока барахлишко потаскал?

– Не переживай, – успокоил его Аркадий. – Понадобится – потащу и твое, и свое. А что я хочу… Здесь я точно сказать не могу. Интуиция. Мне кажется, что одному мне она расскажет побольше, чем всем вместе. Вот я и попробую.

– Кажется!.. А если показалось, да проехало?

– Тогда я твой рюкзак до самого финиша буду тащить.

– Да ладно, пойдем, – вмешался Егор, которому не терпелось закончить это побыстрей да отдохнуть нормально. – Пусть попробует, в самом деле.

– Ладно, – махнул рукой Пашка. – Давай, психоаналитик унд психопатологик… Ну, уж тогда разводи бабку на полный базар. Нет – будешь рюкзаки таскать, как верблюд!

– Яволь! – Аркадий подмигнул. – Натюрлих, герр Забелин!..