Текст книги "Greatest Hits"

Автор книги: Всеволод Емелин

Бесконечная песня

 
Жми на тормоза
Сразу за кольцевою.
Ах, эти глаза
Накануне запоя.
 
 
Здесь ржавый бетон
Да замки на воротах.
Рабочий район,
Где нету работы.
 
 
Здесь вспученный пол,
И облезлые стены,
И сын не пришел
Из чеченского плена.
 
 
Ребят призывают
Здесь только в пехоту
В рабочем квартале,
Где нету работы.
 
 
Сыграй на гармони
В честь вечной субботы
В рабочем районе,
Где нету работы.
 
 
Про тундру и нары
Спой, друг мой нетрезвый,
Под звон стеклотары
В кустах у подъезда.
 
 
Воткнул брату Каин
Здесь нож под ребро,
Здесь ворон хозяин,
Здесь зона зеро.
 
 
Я сам в этой зоне
Рожден по залету,
В рабочем районе,
Где нету работы.
 
 
Лишь в кителе Сталин
Желтеет на фото —
Хранитель окраин,
Где нету работы.
 
 
Грустит на балконе
Юнец желторотый,
Простерши ладони
К бездушным высотам.
 
 
От этих подростков,
Печальных и тощих,
Еще содрогнется
Манежная площадь.
 
 
От ихнего скотства
В эфире непозднем
Слюной захлебнется
Корректнейший Познер.
 
 
Мол, кто проворонил?
Да где пулеметы?
Загнать их в районы,
Где нету работы!
 
 
Нас всех здесь схоронят
И выпьют до рвоты
В рабочем районе,
Где нету работы.
 
 
Мы только мечтаем,
Морлоки и орки,
Как встретим цветами
Здесь тридцатьчетверки.
 
 
Вслед бегству Антанты
«Здорово, ребята!» —
Нам субкоманданте
Кивнет бородатый.
 
 
Теперь здесь все ваше,
А ну, веселей-ка!
Не бойся, папаша,
Бери трехлинейку.
 
 
Ревком приказал,
И занять срочно надо
Мосты, и вокзалы,
И винные склады.
 
 
У власти, у красной
Надежная крыша,
Она пидарасам
Не сдаст Кибальчиша.
 

Лили Марлен
(с немецкого)

 
Где под вечер страшно
Выйти без дружков,
Где пятиэтажки
Не сломал Лужков,
 
 
Среди слез и мата,
Сразу за пивной,
У военкомата
Ты стоишь со мной.
 
 
Глаза цвета стали,
Юбка до колен.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
 
 
У военкомата
Крашеных ворот
Знают все ребята,
Как берешь ты в рот,
 
 
Как, глотая сперму,
Крутишь головой.
Я твой не сто первый
И не сто второй.
 
 
Всем у нас в квартале
Ты сосала член.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
 
 
Но пришла сюда ты
На рассвете дня
Провожать в солдаты
Все-таки меня.
 
 
Строятся рядами,
Слушают приказ
Парни с рюкзаками
В брюках Adidas.
 
 
Выдадут и каску,
И противогаз,
На фронтир кавказский
Отправляют нас.
 
 
Эх, мотопехота —
Пташки на броне,
Ждите груз двухсотый
В милой стороне.
 
 
Снайпершей-эстонкой
Буду ль я убит,
Глотку ль, как сгущенку,
Вскроет ваххабит.
 
 
Слышав взрыв фугаса,
Заглянув в кювет,
Парни мое мясо
Соберут в пакет.
 
 
Вот настанет лето,
Птицы прилетят,
Я вернусь, одетый
В цинковый наряд.
 
 
Ты мне на вокзале
Не устроишь сцен.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен.
 
 
С мятыми цветами
Жмешься у перил,
Их твой новый парень
Тебе подарил.
 
 
Эх, тычинки, пестик,
Прижимай к груди,
И он грузом двести
Станет, подожди.
 
 
Будет тот же финиш —
Цинковый сугроб.
Ты букетик кинешь
На тяжелый гроб.
 
 
И прощу тогда я
Тысячу измен.
Нет, не зря прозвали
Тебя Лили Марлен!
 

20 апреля 2003 года

Мальчики да девочки,

Свечечки да вербочки…

А. Блок

 
В церкви пенье мерное,
С вздохами, с молитвами,
Воскресенье Вербное,
День рожденья Гитлера.
 
 
И менты все нервные,
Как пред Курской битвою,
В воскресенье Вербное,
В день рожденья Гитлера.
 
 
Обстановка скверная,
Ждут фашисты бритые
Воскресенья Вербного,
Дня рожденья Гитлера.
 
 
Запаслись, наверное,
Бейсбольными битами
К воскресенью Вербному,
К дню рожденья Гитлера.
 
 
Я иду за первою
Утренней поллитрою
В воскресенье Вербное,
В день рожденья Гитлера.
 
 
Морда характерная,
Во рту привкус клитора,
Воскресенье Вербное,
День рожденья Гитлера…
 

Другая песня

 
Повторяла, как ворона,
Мне бабушка Дуся:
«Ой, нельзя тебе на зону,
Там тебя опустют.
 
 
Сидит там пол-России
На гнилой капусте,
За глаза за синие
Там тебя опустют.
 
 
Конвоир с винтовкою,
Палец ждет на спуске.
За кость твою легкую
Там тебя опустют.
 
 
Будь хоть самым шустрым,
Соблюдай понятия,
Все равно опустют,
Опустют обязательно.
 
 
Будешь помнить лагерей
Милые затейки,
До конца проходишь дней
В сальной телогрейке».
 
 
Бабушки рассказы
Мне запали в душу.
Стать вдруг пидарасом
Я ужасно трушу.
 
 
Всюду со мной близко
С водянистой кашей
Коцая миска,
Шконка у параши.
 
 
И с тех пор который год,
А прошло их множество,
У меня в душе живет
Ужас мужеложества.
 
 
Научился я сжимать
Крепко ягодицы,
Чтобы никому не дать
Мною насладиться.
 
 
Чтобы ни один нахал,
Как девице целку,
Мою жопу не порвал,
Словно Тузик грелку.
 
 
И хожу теперь я так
По родной столице,
Раскорячась, как дурак,
Стиснув ягодицы.
 
 
Чтоб не сделаться как гей,
Кланяюсь я первым
Представителям властей
И милиционерам.
 
 
Чтоб не совершить минет,
Рот закрыть старался я.
В общем, стал я интроверт
Под страхом дефлорации.
 
 
А что такое интроверт,
К тому же постаревший?
Это входишь в туалет,
А он там повешенный.
 
 
Это сетка на лице
Лопнувших сосудов,
Это капля на конце
Жалобного уда.
 
 
В доме на всех плоскостях
Початые лекарства,
Злость на Буша в новостях
И на государство…
 
 
В церкви мне старушка
Сунет в руку просфору,
Просто потому что
Жизнь моя вся просрана.
 
 
Здесь мораль такая вот —
Пусть народ узнает:
Тот, кто жопу сбережет —
Душу потеряет.
 

Зонг
(с немецкого)

 
У пилы у циркулярной
Победитовые зубья,
Сразу палец безымянный
И мизинец к черту срубит.
 
 
Уважай, столяр-станочник,
Циркулярную пилу,
Если ты искать не хочешь
Свои пальцы на полу.
 
 
На руке остатки кожи
Заливает кровь густая,
А у Мекки только ножик
Из подшипниковой стали.
 
 
От досужих глаз в сторонке,
В полутьме, в сыром подвале
Выгнанные с оборонки
Мастера тот нож ковали.
 
 
Ножны кожаные узки,
Спрятан нож в карман штанов.
Ох, не любит он нерусских,
И богатых, и ментов.
 
 
У сержанта есть три лычки,
А ему, козлу, все мало.
У собак бывают клички,
А у Мекки погоняло.
 
 
Много горя повидал он,
А потом решил – хорош!
И себе взял погоняло
Мекки-Мессер, Мекки-Нож.
 
 
Кто-то мать родную продал,
Ну а он наоборот —
Вышел родом из народа
И вступился за народ.
 
 
Если ты вдову обидел,
Сироту развел на грош,
Ждет тебя народный мститель
Мекки-Мессер, Мекки-Нож.
 
 
Не пугай высокой крышей
Ментовской или чеченской.
Он ножом тебя распишет,
Как Рублев собор Успенский.
 
 
У крутого ствол под мышкой,
Он рулит на «мерседесе»,
Но сверкнет, как фотовспышкой,
Своей финкой Мекки-Мессер.
 
 
Мы посмотрим из-под арки,
Как ползет еще живое
Существо от иномарки
По асфальту, тихо воя.
 
 
Если кто-то загорелся,
Мекки вмиг его потушит.
Он не любит «мерседесов»,
Не поэт он типа Кушнер.
 
 
На площадке возле сквера,
У подъездов и аптеки
Местные пенсионеры
Низко кланяются Мекки.
 

Безнадежная песня

 
Вот трясут мои плечи:
«Эй, мужчина, не спать!
Остановка конечная!
Вылезай, твою мать!»
 
 
Из автобуса в вечер я
Неуклюже шагнул,
Взяв клеенчатый, клетчатый,
Челноковский баул.
 
 
И от станции в сторону
Я побрел вдоль оград,
Где стоит над заборами
Ядовитый закат.
 
 
Не сверкает здесь золото,
Здесь огни не горят,
Ни деревни, ни города,
Слобода да посад.
 
 
Здесь Всевышний насупился,
Здесь ни моря, ни гор,
На бесплодных на супесях
Здесь живут с давних пор.
 
 
Под свинцовыми тучами
Возле мутной реки
Эти люди живучие
Словно те сорняки.
 
 
Налетали татары ли
Лютой смертью в седле —
Царь с князьями-боярами
Хоронился в Кремле.
 
 
Чтоб со стен белокаменных
Наблюдать, как горят
Городские окраины,
Слобода да посад.
 
 
Но чуть пепел рассеется
И отхлынет номад,
Воскресал вроде Феникса
Разоренный посад.
 
 
Сквозь кострища, проплешины,
Толщу снега и льда
Пробивались, сердешные,
Как в саду лебеда.
 
 
Крыши дранкою крыли,
Расцепляли вагоны.
Наполняли бутыли
Голубым самогоном.
 
 
Вешали занавески
Не бедней городских,
Громыхали железками
В небольших мастерских.
 
 
В огородах потели,
Запасали компот,
Пропивали в неделю,
Что скопили за год.
 
 
Чтили батьку усатого
И, как камень ко дну,
Уходили солдатами
На любую войну.
 
 
На Страстной яйца красили,
Чтоб держаться корней,
Отмечали все праздники
Девять дней, сорок дней…
 
 
И под пенье метели
У заклеенной рамы
Телевизор смотрели
Долгими вечерами.
 
 
Здесь любили подраться.
Ловко били под дых.
На субботние танцы
Не пускали чужих.
 
 
Здесь в глухих подворотнях
Набирали ребят,
Кого – в Черную сотню,
Кого – в красный Джихад.
 
 
Славить мудрость начальства,
Разгонять гей-парад,
Ты на все ведь согласна,
Слобода да посад.
 
 
Пели песни кабацкие,
Рвали воротники
Слободские, посадские
Вы мои земляки.
 
 
Помню комнатку спальную,
Где ковер на стене,
Шкафчик с плошкой хрустальною,
Ветка вишни в окне.
 
 
Детский взгляд из-под челочки
Насторожен и смел,
И три книжки на полочке
Серии «ЖЗЛ».
 
 
В синей стираной маечке
И в спортивных штанах
Вот сижу я на лавочке,
С мятой «Примой» в зубах.
 
 
От летящего времени
Безнадежно отстав,
Я глазами похмельными
Провожаю состав.
 

НеЗНАКомка

 
Сам воздух над ночными клубами,
Билингвами и Пирогами
Пропах насквозь словами грубыми,
Дешевой водкой и стихами.
 
 
Пройдя сквозь металлоискатели,
Сквозь дресс-контроли и фейс-коды,
Здесь до утра стихослагатели
Вино глотают, словно воду.
 
 
Сидит здесь тесная компания,
Звенят стаканчики пустые,
Здесь торжествует наркомания,
Вовсю цветет педерастия.
 
 
Здесь все поруганы идеи,
Как стриптизерши под шестом.
Здесь мы, как в джунглях орхидеи,
Бледнеем в сумраке густом.
 
 
Здесь, обкурясь марихуаною,
Читая всякую хуйню,
Мы со своими Жак Лаканами
Давно прогнили на корню.
 
 
И я, бессильный и продажный,
С кругами синими у глаз,
Сижу в тусовке эпатажной,
Как будто тоже пидарас.
 
 
Где молодость моя пропащая?
Зазря растраченные силы?
Лишь пальцы тонкие, дрожащие
Ласкают рюмочку текилы.
 
 
Так предаваясь мастурбации,
Гляжусь в постылое вино.
Нет, никакой не мозг мы нации,
А натуральное говно.
 
 
И каждый вечер, ближе к полночи,
Чуть начинается приход,
Эльфийский плащ, как зайчик солнечный,
В тяжелом мареве плывет.
 
 
Пройдя меж женщинами падшими,
Всегда без спутников, одна,
Студентка из движенья «Наши»
Садится скромно у окна.
 
 
Она чиста по самой сути,
Не ищет истину в вине,
И образ президента Путина
На стройной девичьей спине.
 
 
Сидит и кутается зябко
У негодяев на виду
В светящуюся плащ-палатку,
Как ангел в Дантовом аду.
 
 
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна,
Ей за немытыми стаканами
Видна блаженная страна.
 
 
В стране той нанотехнологии,
Хребет подводный Ломоносова,
А здесь у нас лишь патология,
Неразрешимые вопросы.
 
 
Их ждет олимпиада в Сочи
И Константиновский дворец.
А нас ждет… дальше многоточие,
Точнее говоря, пиздец.
 
 
У них там свежий ветер мая
И ликованье дружных масс,
А здесь все это вызывает
Лишь когнитивный диссонанс.
 
 
Мое трехдневное похмелие,
Моя вселенская тоска,
Ее задорное веселие
И в кольцах узкая рука…
 
 
От этой жизни незадавшейся,
От черного упадка сил,
Студентка из движенья «Наши»,
Меня, пожалуйста, спаси.
 
 
Стряхни с меня всю эту нежить,
Направь меня на верный путь,
Вдохни неведомую свежесть
В мою исчахнувшую грудь.
 
 
Исторгни душу мою ржавую,
Плащом серебряным укрой,
Сродни меня с моей державою,
Под образами упокой.
 
 
Привет вам, яростные гунны!
Скорей мочите нас в сортире!
Мы гимн вам, радостным и юным,
Споем на нашей ветхой лире!
 

Баллада о комплексе кастрации

Ф. Балаховской

 
Раз вино налито,
Выпей прямо щас.
Придут ваххабиты,
Выльешь в унитаз.
 
 
На грудь наколи ты
«Не забуду мать».
Придут ваххабиты,
Будут обрезать.
 
 
Вот перед имамом,
Закутан в паранджу,
Я под ятаганом
Связанный лежу.
 
 
Режьте, душегубы,
Режьте до корня.
Все равно не любит
Милая меня.
 
 
Каленым железом
На радость врагу
Вот и я обрезан
По самый немогу.
 
 
И теперь уж кукиш,
Через много лет
Ты меня полюбишь,
А я тебя нет.
 
 
Вот подкрался вечер,
Как карманный вор.
Любить тебя нечем,
Я уйду в террор.
 
 
У меня нет страха
Больше ни хуя,
Я жених Аллаха,
Милая моя.
 
 
Я не ем свинину,
Водку я не пью,
Я зато задвину
Гуриям в Раю.
 
 
Бороду не брею,
Хоть и не растет.
У меня к евреям
Свой особый счет.
 
 
Я тебя, сестричка,
Ни в чем не виню.
Дорого яичко
Ко Христову дню.
 
 
Есть в земле Давида
Черный минарет.
Там набью пластидом
Джинсовый жилет.
 
 
А в кармане спрячу
Карточку твою,
Выполню задачу
Поставленную.
 
 
Жизнь свою собачью
Вспомню наяву,
Возле Стены Плача
Я себя взорву.
 
 
На экранах мира,
Среди новостей
Покажет «Аль-Джазира»
Крошево костей.
 
 
Где кровью залитая,
Опалив края,
Кружит над убитыми
Карточка твоя.
 
 
А на старой даче
В северной стране
Ты о жертвах плачешь,
Но не обо мне.
 
 
Обо мне заплачет
Над рекой ветла…
Было б все иначе,
Если б ты дала.
 

Судьба моей жизни
Автобиографическая поэма

 
Заметает метелью
Пустыри и столбы,
Наступает похмелье
От вчерашней гульбы.
 
 
Заметает равнины,
Заметает гробы,
Заметает руины
Моей горькой судьбы.
 
 
Жил парнишка фабричный
С затаенной тоской,
Хоть и в школе отличник,
Все равно в доску свой.
 
 
Рос не в доме с охраной
На престижной Тверской,
На рабочей окраине
Под гудок заводской.
 
 
Под свисток паровоза,
Меж обшарпанных стен
Обонял я не розы,
А пары ГСМ.
 
 
И в кустах у калитки
Тешил сердце мое
Не изысканный Шнитке,
А ансамбль соловьев.
 
 
В светлой роще весенней
Пил березовый сок,
Как Сережа Есенин
Или Коля Рубцов.
 
 
Часто думал о чем-то,
Прятал в сердце печаль
И с соседской девчонкой
Все рассветы встречал.
 
 
В детстве был пионером,
Выпивал иногда.
Мог бы стать инженером,
Да случилась беда.
 
 
А попались парнишке,
Став дорогою в ад,
Неприметные книжки —
Тамиздат, самиздат.
 
 
В них на серой бумаге
Мне прочесть довелось
Про тюрьму и про лагерь,
Про еврейский вопрос,
 
 
Про поэтов на нарах,
Про убийство царя
И об крымских татарах,
Что страдают зазря.
 
 
Нет, не спрятать цензуре
Вольной мысли огня,
Всего перевернули
Эти книжки меня.
 
 
Стал я горд и бесстрашен,
И пошел я на бой
За их, вашу и нашу,
За свободу горой.
 
 
Материл без оглядки
Я ЦК, КГБ.
Мать-старушка украдкой
Хоронилась в избе.
 
 
Приколол на жилетку
Я трехцветный флажок,
Слезы лила соседка
В оренбургский платок.
 
 
Делал в темном подвале
Ксерокопии я,
А вокруг засновали
Сразу псевдодрузья.
 
 
Зазывали в квартиры
Посидеть, поболтать,
Так меня окрутила
Диссидентская рать.
 
 
В тех квартирах был, братцы,
Удивительный вид:
То висит инсталляция,
То перформанс стоит.
 
 
И, блестящий очками,
Там наук кандидат
О разрушенном храме
Делал длинный доклад,
 
 
О невидимой Церкви,
О бессмертьи души.
А чернявые девки
Ох, как там хороши!
 
 
Пили тоже не мало,
И из собственных рук
Мне вино подливала
Кандидатша наук.
 
 
Подливали мне виски,
Ну, такая херня!
И взасос сионистки
Целовали меня.
 
 
Я простых был профессий,
Знал пилу да топор.
А здесь кто-то профессор,
Кто-то член, кто-то корр.
 
 
Мои мозги свихнулись,
Разберешься в них хрен —