Текст книги "Московские тетради (Дневники 1942-1943)"

Автор книги: Всеволод Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Если бы не поддержка «Гудка», не знаю, чем бы я жил.

[…] Железная дорога между Ржевом и Великими Луками освобождена полностью – значит наши спускаются к Смоленску.

Никулин сказал, что Комитет по Сталинским премиям хочет дать премию Пастернаку, за переводы. Это все равно, что типографщику платить не за все издание книги, а за то, что хорошая краска. […]

5 марта. Пятница

Посетил семью Гастелло. Два раза был в партизанском шта-бе – видел и разговаривал с четырьмя партизанами, а также читал очень интересные письма партизан, которые, небось, так и погибнут в архивах. […]

7 марта. Воскресенье

Отдыхал. Ходил к Пешковым на блины. Дочки Надежды Алексеевны мечтают быть киноактрисами. Трауберг, кинорежиссер, весь начиненный иностранными сюжетами рассказов и романов, равно как и группой жестов. […]

Взяли Гжатск. Сталин – маршал!

[…] Судьба германских генералов все еще волнует интеллигенцию. Говорят, они живут под Москвой, в санатории, «хорошо питаются», имеют библиотеку, кино. Наши создают несколько ударных армий, которые пойдут на Берлин.

8 марта. Понедельник

Телеграммы: наши откладывают выезд – заболел Комка «легкой формой желтухи». Вот не везет парню! Ну, мы, естественно, огорчились. Без детей скучно и даже бессмысленно.

Пьесы, которые у меня возникают, всегда вначале выливаются в заглавие. Пусть позже я его переменю, пусть оно однодневно даже, все равно заглавие всегда тесно сливается с замыслом. Сегодня наоборот. Придумал пьесу, но заглавия нет и я о нем, что удивительней всего, не думаю. Это сочинение без номера. Думаю почему-то, что напишу ее быстро. Несомненно одно – героизм ее навеян посещением дома Гастелло и завода «Динамо». Вы, конечно, можете сказать, а где же ваша теория, что писатель должен видеть мало? Но, в том-то и дело, отвечу я, что ведь видел я именно мало. Разве я говорю, что для того, чтобы быть художником, надо ослепнуть?

В «Правде» статья под названием «Свободная Польша».

Взглянув на нее, я подумал – опять с поляками лаемся. Оказывается, другое. Новая польская газета, которую, надо думать, редактирует Ванда Василевская. Газета направлена против тех панов, что шумят в Лондоне. И какой-то пан Грош, купленный нами не за грош, а за копейку, кричит, что Польша не нуждается в Западной Украине и Западной Белоруссии. Событие шито не только белыми, но и сверкающе белыми нитками. Я, грешный, думаю, что этой газетой мы угрожаем Англии, заявляя, что «подпишем мир с Германией, устроив буфер из Польши».

По улице Горького ведет женщина пегую тощую корову с лохматой шерстью и маленьким выменем. Впереди ребенок тащит санки. По бокам санок – две козы. Ребенку тащить трудно – там лежат какие-то мешки. Мать подталкивает мешки палкой. […]

Легкий морозец. Облачно. Сквозь этот сопливый цвет облаков все же пробивается весеннее солнце. […]

Взята Сычевка. Наши приближаются к Вязьме. С другой стороны, – как сообщил Михайлов со слов английского радио – немцы взяли Славянск, Краматорскую, Лозовую и в некоторых местах вышли на Донец. Наши об этом молчат. Газеты по-прежнему полны приказами.

10 марта. Среда

[…] Принесли газеты. Так и есть. Контрнаступление немцев. Отданы Лозовая, Краматорская… немцы рвутся к Харькову. Дивизии немцы привезли из Западной Европы: намек на союзников. А что ж тут намекать? Нужно яростно ругаться! Словом, сообщение крайне прискорбное, указывающее на то, что у немцев сил достаточно, и они нас могут бить и бить. […]

Вечером сообщили о взятии города Белый в Смоленской области. Наши ребятки, должно быть, идут прямо по лесам и болотам к Смоленску.

11 марта. Четверг

Всякий, кто хочет получить власть, должен унизить прошлое своего предшественника, которое, мол, потому было плохим, что не существовало у власти его, объясняющего жизнь! Будущее предстоит великолепное, потому что налицо – он, объясняющий. Если же это будущее, как оно и бывает всегда, окажется плохим, объясняющий всегда может свалить неудачу на своих врагов. Написаны сотни-тысячи книг о том, каким способом людям стать хорошими, а о том, как им стать плохими, руководств почти нет. И тем не менее, люди гораздо искусней в зле, чем в добре. Кончится это тем, что людям надоедят книги и они переменят значки – способ изложения своих мыслей, – думая, что они меняют головы. И тогда все пойдет сначала… За эти мысли дураки назовут меня пессимистом, умные – глупцом, счастливые – слепцом, а несчастные – оптимистом, тогда как я только дитя, которое долго не становится на ноги.

Сегодня Таня должна получить распоряжение, чтобы Маню, мою дочку, освободили из ФЗО. Маня потрясена. Пятнадцатилетние – курят, ругаются матерно. Тут же, вместе с детьми, на заводе работают уголовники из тюрьмы. Их кормят вместе. Но пища такая – она не избалована пищей! – что она есть не в состоянии. […]

Москвичи очень встревожены. Это чувствуется по толпе. Машинистка, перепечатавшая мне рассказ, сказала: «Вчера уже хотели давать тревогу. Они летят на Москву». Ее матери 68 лет. Она не встает. «Почему?» – «Слабость. Недостаток питания» …Ройзман, приехавший из Свердловска, рассказывает: он продавал на базаре хлеб. На него накинулись так, что он крикнул милиционеру: «Ну, берите меня!» Какой-то дядька стукал себя в грудь, стоя перед ним, и кричал: «Ну, бери 400 рублей! Бери! Я два дня не ел!» […]

Лохматый, оборванный, в калошах на босу ногу, в старенькой шляпе, надетой на грязные космы, к тому же еще прикрытые беретом, идет рядом с Шкловским некто старый, лицо в кровоподтеках, бледно-синий, половины зубов нету. «Знакомься, профессор Ильин». – «Не пугайтесь», – сказал он мне. «Что же пугаться, я всякое видал». Это учитель Кулешова и Эйзенштейна. Доголодался! Хлопочет, чтобы ему выдали две хлебные карточки. Тронулся. «Сейчас человеку пропасть ничего не стоит», – сказал он и пошел от нас.

Солнце. Лужицы. С крыш капает. Лед на реке уже совсем пропитался водой и стал бутылочного цвета – именно тех бутылок, которые выпускают сейчас. На сердце тихая тоска, как будто жердью по ребрам ударили, да кувырком перекувырдышка!

Работал над пьесой.

Выступление американского посла в СССР. Он сказал, что советские газеты не публикуют сведений об американской помощи. Скандал! Что это? Мы вели переговоры о сепаратном мире? Или Америка хочет выскочить вперед?

По-моему, немцы сейчас хорошо ударят на юге, а в начале апреля нападут на Турцию. […]

12 марта. Пятница

Небо покрывается тучами, – и в буквальном, и в переносном смысле. Сводки намекают, что положение западнее Харькова весьма серьезное. Немцы подвезли много войск. Возможно, Харьков немцы опять возьмут. Так можно понять по газетным статьям, которые не зря говорят о превосходящих силах противника. Ровная серая пелена застилает небо, солнце не продавит ее. Перед дождем…

Совещание в «Гудке». Когда десяток писателей собирается в газете, им говорят: «Вам надо поехать смотреть жизнь». Те говорят – отлично. И в результате – три-четыре плохих очерка. Корреспонденты рассказали несколько любопытных историй. […] Немцы заняли станцию, а там остались наши вагоны – 15 штук, говорят, с ценным грузом. Машинист вызвался вывезти. Он прокрался на станцию, прицепил вагоны и поехал обратно. А тем временем ситуация стала другой: по одну сторону линии лежали немцы, по другую наши, друг от друга метрах в ста. Их разделяет железнодорожное полотно. Идет поезд. Никто из поезда не выглядывает и не стреляют, так как обе стороны боятся обстрелять свой поезд. Машинист рассчитал правильно.

13 марта. Суббота

Писал пьесу. Придуманное название не годится. Нового нет.

[…] Лунная ночь. В уровень домов висят аэростаты заграждения, похожие на штаны.

Боюсь – не растянули ли мы линию фронта в глубину, и не далеко ли оказались резервы? Т. е. не произошло ли той ошибки, которая была нами уже сделана в прошлое лето под Харьковом. Поэтому немцы нас и бьют. Поэтому мы печатаем длинные отчеты о банкетах, посвященных теме помощи США нам, а равно и во всю страницу – немецкие зверства. Зверства, конечно, отвратительные, но почему мы всегда их печатаем, когда дела наши на фронте плохи?

14 марта. Воскресенье

Ночью звонила Тамара, должно быть, взволнованная положением на фронте.

[…] День солнечный, теплый. В небе тишина. Вчера, перед закатом шел по Каменному мосту. За кино «Ударник» две фабричные трубы. Из одной несется дым, он заволакивает другую: закатное солнце освещает дым, и труба уходит далеко – далеко.

15 марта. Понедельник

[…] В «Правде» на трех колонках напечатан статистический отчет о помощи США нам. Оказалось, что не зря наши молчали об этой помощи.[…]Помощь, надо сказать, солидная. […]Отрицая же помощь или сведя ее к нулю, мы преувеличивали свои силы и заставляли Германию считаться с нами, а значит, и могли заключить сепаратный мир. Теперь, «раззвонив о помощи», мы лишены возможности заключить мир. Мало того, американцы могут позвать нас на «конференцию» и потребовать «некоторых» политических гарантий. […]

Дома. Писал пьесу. Закончил вчерне первый акт. Название «Баба». Вчера придумал: «Если мерцают звезды». Но это выспренно и чересчур подчеркивает тему. «Баба» – просто, обыденно и так как «Баба» должна быть хорошая, то, гляди, и получится героично. […]

Статья моя «Партизанки» изъята партизанским штабом, потому что в последнее время у них много арестовали партизанок-разведчиц. Как будто если статью не напечатать, то немцы арестовывать перестанут!

16 марта. Вторник

[…] Почему в еврействе мог появиться Христос? И вообще христианство? Еврейство – наиболее ярко из всех народов проявило себя в любви друг к другу, ибо любовь к народу, – пока она не всечеловеческая – наиболее ярко выраженная, родит и любовь всечеловеческую. Поэтому Рим, более всего возлюбивший свою страну, и мог принять христианство. Все остальные страны принимали уже христианство, как они принимали римских послов. Византия, конечно, тень Рима.

Приходил А.А. из «Вечерней Москвы». Сказал, что в газетах напечатано наши оставили Харьков. […]

Интересно бы, в свете нашего поражения сегодняшнего на Украине, прочесть показания германских генералов, взятых в плен под Сталинградом. Не ввели ли они наших в заблуждение? Не заморочили ли голову?..

17 марта. Среда

[…] На юге наше отступление продолжается. В «Правде» напечатано неопределенное мычание, из которого все же можно понять, что дела на Северном Донце – дрянь.

Распахнули, было, мы ворота на Украину, а въехали, выходит, в подворотню, в калитку. Гадко на душе. […]

Таня получила 376 рублей за «Партизанки», напечатанную статью в «Известиях». Вот на это и живу.

[…] Звонила Нина Владимировна Бажан – как здоровье? – Нет ли новостей от Николая Платоновича? – Получила письмо. А вы что делаете, Всеволод Вячеславович? – Пишу пьесу. – Молчание. – Что такое? – Да очень удивительно, как в такое время можно писать пьесу. О чем? – О любви. Опять молчание, еще более удивленное. […]

Что такое искусство? Мыльный пузырь. Кто были Гомер, Еврипид, Шекспир или безымянный автор «Слова о полку Игореве»? Тогда как биографии великих истребителей человечества, преступников, в сущности, великолепно известны Александр Македонский, Цезарь, Наполеон и сегодняшний дьявол – Гитлер. Я говорю не к тому, что искусство важнее войны (хотя эта мысль тоже не так уж плоха), а к тому, что если встать на точку зрения людей, говорящих, будто бы человечество эволюционирует (Спенсер и другие), то почему же оно тогда помнит только о солдатах и войне?.. Война приносит пользу человечеству? Чингиcхан, Батый, Наполеон?!..

В Сибири зверовщики ходят на сидьбу (сторожку) до росы, надев сапоги с деревянными подошвами, чтобы своим следом не «надушить». Так вот, войны так в нашей жизни надушили, что и дохнуть нельзя.

18 марта. Четверг

Писал пьесу.

Вечером пришел А.Крученых, исхудавший, с резко обозначенными лицевыми костями, грязный, в засаленном пиджачишке. Мечется по комнате, хватает книги, бумагу… До карандашей не дотрагивается. Говорит: «Съедаю кило-полтора в день, но мало. Жиров нет. Теряю в месяц 400–500 грамм. Если еще год война протянется – ничего, меня хватит. Но на два года… Хо-хо… Пожалуй, нет, а?» […]

19 марта. Пятница

Сон: рыли узкую яму, клад, я и А.Н.Толстой. Уже видно что-то белое, узкое… Проснулся! Заснул опять. Но так как сон был яркий и второе спанье не заглушило его, то, встав, по обычаю предков, взглянул в «Сонник». Предстоит какое-то великое счастье, а затем такое же великое несчастье… […]

Прочел С.Обручева. «В неведомых горах Якутии». Попервоначалу даже интересно. Написано чисто, легко, тема – любопытная. Поехал ученый геолог отыскивать платину, а открыл неизвестный хребет, названный им Хребтом Черского.

Писал пьесу. Сдал книжку в «Советский писатель» – очерки и рассказ о сержанте Морозове, назвав его «Встречи». Да не примут, наверное, а если примут – будут печатать два года.

Миша Левин восторженно сообщает, что над Москвой сегодня, на высоте 13 тысяч метров летал немецкий разведчик. Наши самолеты на такую высоту подняться не могли. Восторг его потому, что немца за 120 с лишним км поймал Мишин аппарат и следил за ним все время.

20 марта. Суббота

Писал пьесу. В черновике – окончил.

Опубликованы Сталинские премии. Нельзя сказать, что кого-то пропустили или обидели. И можно порадоваться за Петра Петровича Кончаловского и Леонида Леонова, которых стоит наградить. Признаться, я ожидал премию за «Александра Пархоменко» – не мне, конечно… а хотя бы Хвыле, Лукову, Богословскому. Но, видимо, от меня идет такой тухлый запах, что и остальным тошно.

Чтобы немножко развлечься – согласился выступить на вечере командиров школы снайперов. Школа за городом, возле Дворца Шереметьева. Холодное здание, ходят командиры и курсанты, которым до тебя нет никакого дела. Вера Инбер, рассказывающая о том, как удивителен Ленинград – огороды, граммофончики: налет кончается, раскрываются окна и опять граммофончики. Худенькая, старенькая, с тоненькими лапками и на глазах слезы, когда она говорит о граммофончиках. […] Холодно. На улице орут песни солдаты. Часовой, неизвестно для чего, стоит в коридоре. И вся зала в золотых погонах… Никого из нас не знают. Накормили обедом, дали по 100 грамм водки, и мы уехали. А на полях уже снег почти стаял, деревья лиловые…

Рассказ Таниного приятеля, художника, работающего во фронтовой газете. […] Красноармеец ведет пленного. Мины. Осколком ранило красноармейца в голову. Пленный показывает: «Развяжи, я тебя перевяжу». – «Ну что же. Все равно погибать, а тут еще есть надежда!» Развязал. Немец перевязал красноармейца, взвалил его к себе на спину и понес в часть. Принес. Красноармеец кричит со спины немца: «Товарищ командир, я пленного привел».

Завтра два месяца, как я отправил письмо в ЦК по поводу моего романа.

22 марта. Понедельник

Написал статью для «Красной Звезды» об А.Толстом.

Звонил Б.Михайлов. «Новости есть?» – «Ничего особенного, но в среду-четверг приду, поговорим». В газетах: отдали Белгород, японцы потопили наш пароход «Колосс». Японцы попугивают – соглашайтесь! […]

[…] Студенты производят раскопки. Подходит старик, ему объясняют, что такое исторические изыскания. Старик спросил: «А кто такой Иван Сусанин?» Ему объяснили. Старик и говорит: «Это, верно, теперь только обнаружилось, что в старину много людей было за советскую власть». И никакой иронии!

23 марта. Вторник

Отчаянная телеграмма из Ташкента: не могут выехать. «Гудок» обещает послать требование.

[…] Дни все еще солнечные, на тротуарах скалывают последний грязный лед, обнажены ободранные дома, – идешь и кажется, что ошибкой обменял свою жизнь на чужую. Встречаю М.Шолохова. Ловкая шинель, смушковая кубанка, золотые погоны, сытый, выбритый, с веселыми и беспечными глазами. Сначала, одно мгновение – не узнал, поэтому, узнав, сказал, что я «хорошо выгляжу»… Спросили друг друга о семье, и он сказал: «Значит, увидимся?» И ушел, не спросив, где я живу, и не сказав, где он живет. […]

Улица, унылая, как подкидыш. Идет писатель Малашкин, ведет за ручку крошечную девочку в беленькой шубке. «Дочь?» – «Внучка. У меня ведь двух сыновей на фронте убило. Живу в рабочей комнате, в пятом доме Советов. Квартира разбомблена. Роман написал – „Петроград“. Приходи, потолкуем». Этот дал адрес.

На бульваре читаю газету, превращенную в список награжденных Сталинской премией по науке. Позади слышу:

– Как живешь?

– Мышкую.

– Чего?

– Да, ты уж совсем охоту забыл? Это про лису говорят, которая, мышкуя, обежит луг. И не сыта, и не голодна.

…Восток, раньше всех народов, нашел смысл жизни. Движение – зло. Неподвижность – добро. Чем быстрее движение, тем оно опаснее для человека. Самолет принес бомбу в 3,8 тонны. А все увеличивается сила взрыва?

24 марта. Среда

[…] Встретил П.П.Кончаловского, розовый, седой, веселый. Стали говорить о сегодняшнем сообщении «Информбюро» и П.П. привел сказку: «Заяц напился и идет по лесу, ругается: „Дайте мне волка! Я ему, так-то его растак! Я ему яйца выдеру! Подайте волка!“ А волк тут как тут из-за дерева. Заяц вытер холодный пот на лбу и сказал, криво улыбаясь: „Ну, вы же сами понимаете, что можно спьяна наговорить“.» […]

Не работал. В голове шум. Раньше я объяснял это сыростью, но сейчас подморозило…

25 марта. Четверг

Много дней звонил в партизанский штаб, добиваясь материалов о Заслонове. Наконец, сегодня удалось посмотреть. Фигура очень интересная, драматическая, а по сцеплению событий возле него – просто удивительная! Вот уже подлинно, если о ком писать, так о нем нужно говорить, – «не сказка, а быль».

Пришел, неожиданно, Никулин и так же неожиданно принес карточку в столовую Моссовета, – правда, до конца месяца, – но и на апрель обещали!

Моя статья об А.Толстом напечатана в «Красной звезде» – сокращенная несколько.

Никулин мрачен: немцы в апреле хотят начать наступление, пустили на Харьков 2 000 танков, гвардию… вокруг Москвы нет укреплений, страна расхлябанна… литературы нет… С последним я согласился, а про все остальное сказал, что у нас каждый день – прощеный день, и к посту привыкли, а немцам нас не сожрать!..

В половине двенадцатого приехала Анна Павловна. В семь часов вечера моя дочь Маня отравилась купоросом, взяв его из «Химик-любитель». Приняла чайную ложечку. Единственно, что ее может спасти – у Анны Павловны случайно оказалось пол-литра молока. Девочка перепугалась, сразу же сказала матери. Анна Павловна дала ей молока. Через полчаса приехала карета скорой помощи. Как только Анна Павловна пришла, мы позвонили в больницу Склифосовского. Там сказали – опасности для жизни нет, спит. Девочку потрясло ее пребывание в ремесленном училище, попытка дочери Любы – племянницы Анны Павловны, двенадцатилетней, выброситься из окна, т. к. Люба хочет выйти замуж, и дочь ревнует. […]

26 марта. Пятница

Моссовет. Зав культсектором, симпатичная дама учительского вида, спросила у Тренева про меня: «Кто это? Лицо знакомое». Тренев сказал. Она здоровается:

«Я вас, товарищ Иванов, не узнала. Вы стали тенью Всеволода Иванова».

Дочитал Костомарова.

Говорил с Баулиным («Гудок») о пьесе – «Инженер Заслонов».

27 марта. Суббота

Маня выписалась из больницы. Настроение ее – подавленное. […] Переделывал (из старой статьи) выступление на вечере М.Горького по случаю его 75-летия со дня рождения.

В столовой Моссовета меня приняли за вора. Кто-то – Иванов – потерял талоны […]. Пропускающая сказала: – «А ну, пойдемте к заведующему». И таинственно добавила: «Что-то я вас тут не видала».

[…] Телеграмма. Наши выехали из Ташкента, вчера.

28 марта. Воскресенье

Выступал рано по радио.

…Холодный зал им. Чайковского, в котором чувствуешь себя как чаинка в чайнике, – утренник о Горьком. Прочел то же, что и по радио. Чуковский возмущался современными детьми, говорит, что будет писать об этом Молотову (проституция, воровство, прячут во рту «безопасные бритвы» и подрезают друг друга), а затем рассказывал аудитории анекдоты о Горьком. Федин классический, как собрание сочинений, прочел из беленькой книжки, которая только что вышла – воспоминания. И негодовал, что у него что-то вырезали!.. Сурков, в золотых эполетах, уже стертых по краям, наклонившись к публике, беседовал с ними о Горьком, который, видите ли, был к нему близок!.. Никто не верил этому прокуренному голосу и этим пустым и ненужным, как потухшая спичка, стихотворным строчкам. Холодно. Публика в пальто. Екатерина Павловна благодарит Федина за прочитанное, Надежда Алексеевна, как всегда, обольстительно улыбается…

Оттуда зашел к Мане. Она расчесывает волосы, смотрит книжку, улыбается… В юности отец не понимал меня, и я не очень его понимал. Так мы и расстались. И вот теперь я стал старый, смотрю на дочь, которая третьего дня хотела отравиться, и – тоже ничего не понимаю, не найду истинной причины.

Харьков (рассказывал знакомый Татьяны): «Ночью идешь и – звенит железо, балки в сожженных и разрушенных домах; все новости у водопроводной колонки; дети многие говорят по-немецки; жители приветствуют полуфашистским поднятием руки – наполовину; ночью, после восьми, ходят только „ответственные“, в них стреляют; подошел и спросил у прохожего – как пройти туда-то, а тот поднял руки – немец; радиоприемник, вмонтированный профессором в стену, передавал сведения „Совинформбюро“ – двум, остальные, каждый, тоже двум, так и шло „по цепочке“, заводил граммофон чтобы слушать передачу; матросы, скованные по рукам и ногам, идут под немецким конвоем по улице, увидали, что девушки идут под руку с немцами – закричали: „Эй, разъебы, по хуям стосковались, будьте вы прокляты!“

С К.И.Чуковским – о дневнике. „Ведь я не пишу о войне, а только о литературе, о войне будут писать все, а о литературе – никто, тогда как это-то и будет наиболее интересно позже“. Я ему сказал, что веду дневник о себе, и для себя, так как, если удастся, буду писать о себе во время войны». – «А вот я об Екатерине Павловне, что она рассказывала, запишу». Сестра Надежды Алексеевны слушала передовую «Правды» и ей показалось, будто передовую эту написал Сталин: «диктор читал так многозначительно». Не проверив, – она и бухни благодарственное письмо Сталину, что, мол, нашли время написать о Горьком, – в такие дни… Были Толстой, Леонов, Федин, – и родственники. Леонов, важный, опухший, рассказывал о бане, что он рассказывал уж сотни раз. Это не значит, что не наблюдательный, – но он так жаден, что не передает своих наблюдений, боясь, что украдут. Поэтому для внешнего употребления у него есть – баня, кактусы и обработанные наблюдения, которые он уже вложил в романы.

Толстой сказал: «Вы, Всеволод, похожи на бухгалтера. Был такой бухгалтер, сидел тихо, говорил мало, весь в черном. А вдруг вскрикнул, вспрыгнул на стол и пошел прямо по блюдам и тарелкам!»

29 марта. Понедельник

Предложение от «Красной звезды» поехать в Вязьму. Согласился. Они сказали, что поедем послезавтра, на машине.

Прочел книжицу Федина «Горький среди нас». Жеманно, но это передает как-то тот пыл, которым мы были охвачены в 1921 году, я говорю о творческом пыле. […] Обо мне Горький всегда думал неправильно. Он ждал от меня того реализма, которым был сам наполнен до последнего волоска. Но мой «реализм» был совсем другой, и это его не то чтобы злило, а приводило в недоумение, и он всячески направлял меня в русло своего реализма. Я понимал, что в этом русле мне удобнее и тише плыть, я и пытался даже… Но, к сожалению, мой корабль был или слишком грузен, или слишком мелок, короче говоря, я до сих пор все еще другой, и дай бог остаться этим другим – противоречивым, шалым, тщеславным, скромным. […]

30 марта. Вторник

Написал статью для «Гудка» о Заслонове.

Дождь, сырость. Лед на Москве-реке треснул.

На фронтах «ничего существенного» – распутица.

Из «Красной звезды» позвонили дополнительно – едем завтра от 11 до 12 часов. Так как за день до Вязьмы не доехать, то заночуем в дороге. Надо взять продовольствие.

10 апреля. Суббота

Всю поездку на Западный фронт записал на отдельных листочках; переписать их в тетрадь, сводить в целое, – нет ни времени, ни желания. Два дня по приезде – оправлялся от кошмара, который я видел, и вот ныне – опять мысли о «Сокровищах Александра Македонского».

Выступил по радио. Приходил Л.Никулин. Он читал «Красный ТАСС» английские газеты сходятся на том, что немцы поведут наступление на Москву через Воронеж-Рязань, но, мол, Москва будет вторым Сталинградом и продержится не менее полгода. Рассуждения, может быть, и остроумные, но газеты редко являются предсказателями…

Два дня назад был у меня М.Бажан, тощий, унылый, в грязной гимнастерке. «Зачем мне это нужно?» – говорит он о своем посте. Из намеков его понимаешь, что он не высокого мнения о количестве наших резервов, и что немцы стремятся сейчас уничтожить нашу боевую силу. На Украине формируется русская добровольческая армия под командованием генерала Власова и «мусульманский легион». То и другое из пленных. Пленный есть пленный, если он один раз благополучно сдался, ему захочется сдаться и второй.

[…] Читал Э.Бернштейна «История материализма». Чтение полезное. В особенности, когда посмотришь, что такое война. Материализм и прочие системы, думающие преобразовать мир, – деревянные кубики, которыми играет дитя. Ребенку они кажутся необыкновенно сложными и вполне объясняющими жизнь: поставить так – дом, поставить этак – фабрика, этак – полки солдат. На самом же деле это только полые деревяшки. Пройдет время, дождь, ветер, кубики разлетятся в разные стороны, размокнут, рассыплются, и взрослый человек дай бог если увидит на их месте щепки, а то и того не найдет.

Смотрел «Пушкина» Булгакова.

11 апреля. Воскресенье

Вечером, зашел Б.Д.Михайлов. По подсчету, который он нам огласил, выходит, что немцы не располагают достаточным количеством танков и самолетов, чтобы идти на Индию, т. е. ударить на Турцию. И дальше – его прежняя концепция: Америка и Англия сговариваются с Германией о мире, посол Англии из Ватикана, в сопровождении итальянских истребителей, через Швейцарию и Францию, срочно улетел в Англию.

12 апреля. Понедельник

…> Написал статью о «Последних днях» («Пушкин») для «Московского большевика». Вечером оттуда позвонили: «Статья понравилась, но, к сожалению, длинна. Впрочем, без вашего согласия мы ее сокращать не будем. Но даже дело не в этом, а в том, что мы получили указание – не печатать несколько дней ничего о „Пушкине“». […]

13 апреля. Вторник

В «Известиях» статья без подписи, направленная против политики Болгарии по отношению к нам. Отрицается, что мы хотим «советизировать» Балканы и берется под защиту Турция, которую, по словам болгарских министров, мы желаем сожрать. Что это значит? Болгария вряд ли стремится напасть на нас, скорее всего она готова напасть на Турцию, в то же время пугая Турцию призраком России. Мы же этой статьей обещаем помощь Турции, заявляя, что ничего не желаем от нее.

Вчера ночью приходил скрипач Гольштейн, толстомордый, с гвардейским значком. В первый раз вижу такого человека! Если он говорит, то на лице его все нормально, даже оживление какое-то есть, но стоит мне сказать фразу подлиннее, как он закрывает глаза, зевает – и засыпает! Он собирает монеты, ордена и образки, впрочем, ни черта в том не понимая. У него скрипка Страдивариуса, и он с нею ездит по фронту. Собственно, из-за этой скрипки мне и хотелось повидать его. Он сказал: «В скрипке не так важно дерево, как лак, которым она покрыта. Проверено, что если соскоблить лак – скрипка уже не звучит». Вот и Гольштейн вроде скрипки – когда не играет, на нем нет музыкального лака. […]

Ночью выпал снег, но к полудню обветрило и тротуары высохли. В небе клочковатые, серые тучи с серебряными краями, за которыми просвечивает пронзительно-голубое небо. Лед на Москве-реке прошел, и вода вполне весеннего глиняного цвета. От сей весенней природы, что ли, болит тупо голова…

14 апреля. Среда

Продолжаем продавать вещи. Чайный сервиз, тарелки, подарки, когда-то сделанные друзьями… […]

15 апреля. Четверг

Статья о «Лермонтове» П.Кончаловского для «Литературы и искусства».

Вечером – у Н.А.Пешковой. Леонов – поучающий даже тому, как надо писать картины. Н.А. кокетничает с ним, а он обиделся на то, что Тамара сказала, что к писателям могут ходить «изливать душу и жаждать поучения» только дураки.

16 апреля. Пятница

[…] Вечером пришел генерал Татарченко, очень наблюдательный и умный… После двух рюмок коньяка, привезенного Тамарой из Узбекистана, генерал поведал нам свою «теорию резонанса», по которой выходит, что художник создает, а публика, видите ли, резонирует. На это я возразил ему, что с подобным же успехом можно сравнить искусство с электрической лампочкой – лампочка светит, а я вижу все при свете ея. Он обиделся.

Зашел Л.Никулин, взял книжки о войне 12-го года – пишет пьесу про Багратиона. Ему все хочется попасть на глаза Хозяину – то он за Салтыкова, то за Порт-Артур, а теперь Багратион. Книги тем не менее я ему дал.

17 апреля. Суббота

Статья в «Правде» о перемене курса немецкой политики, то, о чем Л.Никулин говорил недели две, кажется, назад. Живучи, сволочи! И хитры.

Ночью позвонил Анисимов, мой комиссар из Ташкента. Оба мы обрадовались друг другу. Он приедет завтра. Работает он теперь в Промысловом Управлении Погранвойск – водоемы, охота и все прочее. Я прямо задрожал, обрадовавшись возможности поехать на охоту. Он сказал – «я сегодня уезжаю, так как, говорят, щука идет».

Вчера генерал Татарченко сказал: «Через месяц-полтора выяснится направление удара – или немецкое, или наше. А до этого сказать ничего нельзя». […]

Вчера вечером смотрел фильм английский «Победа в пустыне». Плохо. Наш «Сталинград» не ахти что, но все же лучше. Но здесь любопытно другое показ фильма, а главное – благожелательная рецензия в «Правде» и «Известиях» одновременно. Не показывает ли это, что англичане еще что-нибудь предпримут кроме Туниса. И не потому ли торопятся немцы наступать на юге, чтобы сорвать выступление англичан?

19 апреля. Понедельник

Переписал вторую главу «Сокровища Александра Македонского». […]

Москва усиленно готовится к ПВХО. Милиционеры надели противогазы.

24 апреля. Суббота

Писал роман, статьи для радио, рассказ «Восьмушка» в «Гудок». Дни светлые, теплые. Разрешено ходить по городу, но сижу дома… Вчера собрались «Серапионы» – Федин, Груздев, Зощенко, Никитин, похожий на тайного советника, разорившегося вконец. Зощенко рассказывал, как получил в прошлую войну ордена. […] Подвыпив, стал говорить нам: «Господа!» Груздев сидел умиленный тем, что «Серапионы» живы. Федин – красовался. Я как всегда говорил вещи, которых все пугались. Словом – былое воскресло.