Текст книги "Канцлер"
Автор книги: Всеволод Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Биконсфильд ответил:
– Да, я вижу, что здоровье его не требует внимательного ухода. Подумайте, разорвалось ружьё – и ни одной царапины! Дорогой князь! Я не только дипломат, я – художник, романист. Я восхищён вашим образом и образом ваших офицеров. Жму руку, молодой человек.
Но выражение было, разумеется, фигуральным, потому что Биконсфильд стоял в другом конце террасы.
– Стрелять на таком расстоянии! – подхватил Ваддингтон.– С такой меткостью! От имени Франции поздравляю вас, господин офицер. Вы равны Вильгельму Теллю!..– А сам подумал: "Не обводит ли нас старик волшебной чертой?"
Биконсфильд подошёл к Горчакову:
– Конгресс преподнёс мне неожиданное удовольствие познакомиться с русским. Вы – удивительно мужественная нация, сэр. Мне бы нужно пересмотреть свои взгляды на Россию, но боюсь, что мои товарищи по консервативной партии не позволят мне этого. Поэтому-то я и озабочен получением известного документа, ваша светлость.
– Да, близится заседание о Бессарабии. Я вручу его, как и обещал, перед самым заседанием.
– Прекрасно! Я уже доложил своим коллегам по кабинету, что, возможно, мне придётся поддержать своё прежнее мнение о Бессарабии. Все мы так заинтересованы в том, чтобы заключение преступного союза сорвалось, если не за годы, так хотя бы за месяцы. В наше горячее время несколько месяцев могут сильно расчистить международную атмосферу... Но, я вижу, вам, князь, хочется сказать наедине несколько слов академику Ваддингтону? Вы оба интересуетесь археологией, путешествиями. Графиня, не желаете ли прогуляться? Мне хочется найти на память несколько осколков от этого удивительного ружья. Разорваться – и попасть тем не менее в цель!
Биконсфильд и Развозовская проследовали в парк.
Горчаков дождался, пока они достаточно удалились, и отрекомендовал Ваддинггону Ахончева заново:
– Этот офицер, господин министр, один из преданнейших нашей родине и всем, кто хочет дружить с нею. При нём можно говорить открыто.
– Какое впечатление, господин офицер,– спросил Ваддингтон,– произвёл на вас осмотр новой модели Шасспо?
– Самое выгодное, господин министр,– поспешно сказал Горчаков,
– Наивыгоднейшее, господин министр! – подтвердил Ахончев.
– Мне чрезвычайно приятно слышать это из уст канцлера и из уст лучшего офицера русской армии. Благодарю вас, господа. Благодарю от имени Франции.И вытер внезапно выступившие на глазах слёзы.– Месть близка, господа!
Горчаков был серьёзен.
– Как вы полагаете, господин министр, могут заводы Франции взять заказ на винтовки подобного типа для русской армии?
– Смотря по количеству, ваша светлость.
– Я запрашивал военного министра. Он не возражает, чтоб мы заказали полмиллиона.
– Полмиллиона? – изумленно переспросил Ваддинггон.
– Да, полмиллиона, господин министр,– небрежно повторил Горчаков.– Вам это количество кажется малым?
– Наоборот, ваша светлость. Я – изумлён. Полмиллиона!.. Разумеется... но, если б мы были уверены, что дула этих ружей не будут направлены в сторону Франции...
– Вы получите эти уверения. На этом конгрессе мы, безусловно, добьёмся Бессарабии и Батума, но всё же русскому обществу конгресс принёс много разочарований. Мы обмануты Германией. Мы будем искать поддержку. Буду откровенен. Франция – наша поддержка, как и Россия – поддержка Франции.
– Да, да, князь! Да!..
– Вы, господин министр, поможете Англии разглядеть, какого она врага вырастила в Германии, и слегка отодвинуть Австро-Венгрию от Англии. Какая вам выгода, если бешеная Австро-Венгрия, опившаяся славянской кровью, бросится на Россию и увлечёт за собою Англию?
– Никакой!
– Я слышу голос француза и патриота! Франко-русское сближение неизбежно.
– Да! Но один вопрос: Турция?
– Турция будет самостоятельной. Мы вовсе не хотим делать Турцию привратником русского дома, держащим наши ключи. Итак – полмиллиона?
– Желание вашей светлости будет исполнено. Мы берёмся за этот заказ.Ваддингтон, радостно смеясь, указал на ружьё, всё ещё находящееся в руках Ахончева.– Дипломатическое орудие франко-прусского союза найдено. Разрешите мне, князь, вернуться к лорду Биконсфильду? Боюсь, он может подумать, что мы слишком долго разговариваем о любимом моём предмете – археологии.
Горчаков проводил Биконсфильда и вернулся, пока Ахончев прятал ружье. Князь произнес наставительно:
– Чтобы успешно воевать против одного "преданного и верного друга", необходимо завести ещё двух, ибо алмаз шлифуется алмазом. Вы над этой мыслью задумывались, молодой человек?
– И ещё над одной, ваша светлость. Позволите? Я не обсуждаю уже вынесенных решений военного министра. Но наши тульские винтовки не хуже. Не многовато ли, ваша светлость, полмиллиона?
– Для Франции? Полмиллиона? Почему же много?
– Как – для Франции? Винтовки ведь заказываются для России?
– Ах, милый друг! Во Франции так быстро теперь меняются министерства. Ну, допустим, сделают для нас заказ, полмиллиона. И ко дню выполнения заказа придёт к власти Гамбетта. Неужели, думаете, он не попросит нас уступить ему этот заказ? И неужели я откажу ему? Пожалуйста, скажу я! – Горчаков потрепал Ахончева по плечу.– Спасибо тебе, голубчик. Ты удивительно метко стреляешь. Признаться, я побаивался, стоя за розовым кустом. А вдруг да возьмёт шага на три вправо, хе-хе-ха!.. И вообще, милый друг, я трушу под старость. Мне всё кажется, что силы мои ушли, и я всё проверяю себя, точно ушли ли? Проверишь вроде сегодняшнего, и во рту такая отрыжка... Рюмку водки не хочешь?
– Не пью, ваша светлость.
– И со свежей икрой? Ну, иди, иди, погуляй, поговори с гостями, а я выпью рюмку, закушу икрой, да и догоню тебя.
Ахончев удалился, а Горчаков подошёл к столу, достал портфель, раскрыл его и подумал: "Посмотрим, что мне ответило Царское Село?" Принялся читать. "Бессарабия... Боятся, боятся. Стар ты, княже Горчаков, и горек – горчей горчицы,– думал князь.– Горек и боек! О-хо-хо, депешки вы мои депешки..."
Послышался голос Ирины Ивановны.
– Капитан-лейтенант Ахончев уже здесь? В парке? – спрашивала она кого-то невидимого.
"Что она такая весёлая?" – мелькнуло в мыслях Горчакова.
– Поздравляю вас, Александр Михайлович! – Ирина Ивановна подала принесённые цветы.
– Молебен служила нынче?
– Отслужу, Александр Михайлович.
– Как только развеселится, так и бога забывает,– укоризненно-нарочито попенял Горчаков.– Да ты не огорчайся, Иринушка,– увидел он, как лицо Ирины Ивановны переменилось,– я тоже такой же. И скажу тебе на ухо: бог тоже на нас похож.
– И ещё подарок, ваша светлость.– Ирина Ивановна достала книгу в чёрной обложке.– Вы поручили изменить здесь кое-какие анекдоты. Сделано. Вместо унылости бисмарковских рептилий вставили подлинные шутки.– Прочитала с улыбкой:– "Сановнику сказали: "Всех орденов у Бисмарка 223". Сановник ответил: "Пожалуй, такое количество и на слоне не развесишь". Что же вы не смеётесь?
– Я над своими шутками никогда не смеюсь... И эту книжку Бисмарк получит вместо им заказанной.– Горчаков полистал.– Ну-ну... К длинному списку запрещённых книг и брошюр, которые печатают теперь в немецких газетах, прибавится ещё одно название. Вот уж не предполагал, что попаду под закон борьбы с социалистической пропагандой. Ну, ну... Благодарю вас, сударыня. Между прочим, могу вас обрадовать, и тоже книгой. Я получил вексельную книгу Андрея Лукича. Его рукой там вписано, что он передал вам векселей на восемьдесят тысяч с лишком.
– А я, верно, очень рада этому, Александр Михайлович!
– Вижу, вижу.
– Теперь я верну векселя родственникам, и никто меня не упрекнёт...
– Чиновник оказался услужливым. Он передал мне и вексельную книгу, и...
– И документ? Боже мой, как великолепно!
– То-то и беда, что документа в Имперской канцелярии не оказалось. А оказался я старым, бессильным хрычом... Ничего придумать не могу... ничего...
Ирина Ивановна, огорченно сжимая руки, застыла. Горчаков же, словно не замечая её, бормотал, перелистывая депеши:
– И пытаться мне не стоит, старому дураку. Так что, Иринушка, ты векселя те передай клерикалам, пусть они достают тебе документ. А тебе ведь главное для души надо знать, что есть отметка в вексельной книге?..
Ирина Ивановна согласилась вяло:
– Для души, ваша светлость. Благодарю вас.
– Я и знал, что для души, для себя. Что тебе родственники твоего мужа? Да и мужем он тебе не был, хотя и любишь ты капитан-лейтенанта материнской любовью...
– Люблю, ваша светлость... Материнской,– замялась Ирина Ивановна.– Мне можно идти?
– Иди, иди, погуляй. А я здесь рюмку водки выпью с икрой... с икрой...бормотал он, смотря ей вслед,– рюмку...– И думал: "Бедная моя лебёдушка, бедная, сколько тебе горя я причинил... бедная моя болгарушка... бедная моя приёмная россияночка..."
– Господин Егор Андреич Ахончев, брат капитан-лейтенанта,– объявил вошедший слуга.
Горчаков пошёл навстречу старшему Ахончеву:
– Весьма рад познакомиться, Егор Андреич.
– Поздравляю вас, ваша светлость, с высокоторжественным днём вашего рождения!
– Спасибо, голубчик! Брат ваш в парке гуляет с дамами. Угодно, пройдём?
– Благодарю, ваша светлость. Если разрешите, скажу здесь. Я не привык к высшему обществу. Я человек простой, из деловых кругов.
– Слушаю вас, сударь. Садитесь,
– Вам небось передавали, ваша светлость, что меня, брата и нашу мачеху вызывали в Имперскую канцелярию?
– Слышал.
– Ждём второго вызова. Не вызывают!
– Надо думать, не видят надобности.
– Спрашиваю, а они мне: "Хотите в Петербург возвратиться? Ваша воля. Мы вас невыездом не обязывали". Как же, говорю, не обязывали, когда велели не выезжать и быть в полной тайне!
– Времена меняются.
– Времена-то меняются, а немец всё один, ваша светлость! Не верьте вы немцу, князь Александр Михайлович! Пришёл вас с целью предупредить... И графу... простите, стыдно говорить про гусарского полковника... а графу Развозовскому верить вам тоже невозможно. Встретил его сегодня... возле Имперской канцелярии... Его бисмаркята на подлые вещи могут подтолкнуть.
– Разве? Граф Юлиан Викторович производит впечатление не совсем павшего человека.
– Упадёт. Немцы уронят. Страшно – и за вас, ваша светлость, и за моего нежно любимого брата. Пригрейте Аполлония! Я отдаю всё: отказываюсь от претензий и к графу Развозовскому, и к своей мачехе. Я уезжаю в Петербург.
– Дела? – спросил Горчаков.
– И боязнь, ваша светлость. Город большой, магазины, здания светлые, а боязно, так боязно, что хочется кому-нибудь в рожу заехать. Простите, ради бога, за грубость!
– Определение ваше совершенно правильное. Мне того же хочется.
– Оставляю полную доверенность госпоже Ахончевой, мачехе. Как желает, так пусть капиталами отца и распоряжается. Брат согласен со мной. Мы ей верим! А отчего поверили, и сам понять не могу...
– Если позволите, Егор Андреич, я объясню, почему вы верите Ирине Ивановне, и заранее вам скажу: ваша вера будет ей необыкновенно приятна.
В беседе пролегла пауза.
– Почему же верим мы, ваша светлость? – наконец произнёс Егор Андреевич.
– Потому что у вас – незаметное на первый взгляд, но великое русское сердце. Надеюсь, понятно? Большего я, голубчик, сказать не имею права. Дай я тебя поцелую.– Он крепко поцеловал Егора Андреевича.– Добавлю, немцу славян не полонить, какой бы он кинжал за пазухой ни хранил. У нас, здесь, на груди – панцирь. Любовь к России-матушке. Такая любовь, что, если надобно, жертвуем собой по первому зову. И ты, голубчик, Егор Андреич, знать, услышал зов. И спасибо тебе! Иди, будь счастлив, благослови тебя бог и мой святой родственник князь Михаил Черниговский. А я, как вернусь в Петербург, позову тебя к себе чай пить.
Снизу послышались голоса возвращающихся Биконсфильда, Ваддингтона, капитан-лейтенанта Ахончева, Развозовской и Ирины Ивановны. Егор Андреевич откланялся.
Ваддингтон с восторгом обратился к Горчакову:
– Восхитительный парк! Дорогой князь, я только что рассказал своим милым спутникам, что у нас, во Франции, до сих пор с преклонением вспоминают, как вы три года назад осторожным, решительным вмешательством положили конец новому намерению Бисмарка объявить войну Франции.
Биконсфильд дополнил говорившего:
– Да, князь Горчаков великолепный, хотя и дорого берущий за визиты, хирург.
– Какой я хирург, дорогой сэр! Я скромный учитель арифметики. Я всё время доказываю, что могущество Германии – нуль. И только тогда из немца получается внушительная цифра, когда к нулю впереди приставляются единицы великобританская, французская, русская.
– Довольно о войне, довольно! Здесь так пахнет миром и тишиной! Взгляните на этот робкий пейзаж. Будем думать и мечтать о кротости, господа!
– И о несбыточной любви, сэр Биконсфильд? – хотела весело улыбнуться Развозовская, но улыбка вышла печальная.
– О божественной, неземной любви! – грустно подхватила Ирина Ивановна.
Ваддинггон посмотрел на них:
– Вы необыкновенно все милы, господа. Ваше гостеприимство, уют заставляют меня чтить эти часы и, подобно сэру Биконсфильду, желать их бесконечного продления. Смотрите, какой дивный свежий закат. Душу овевают сказочные видения... умчимся в область светлых грёз...
– Их светлость князь Бисмарк,– объявил вошедший слуга. И не успел его голос замолкнуть, Бисмарк порывисто вбежал, держа в левой руке каску.
– Поздравляю вас, князь, со славным днем вашего восьмидесятилетия. Вы величайший дипломат Европы, и мы все счастливы, что под вашей эгидой дни Берлинского конгресса протекают так благополучно, в полном контакте всех государственных деятелей Европы. Отечество гордится вами. И мы, деятели мира и порядка, люди всех цивилизованных стран, тоже испытываем гордость, видя вас в нашей среде. Мой император поручил мне передать вам поздравления и преподнести вам орден Короны третьей степени.
– Бесконечно благодарен, князь, бескрайне. И ещё более счастлив оттого, что вы считаете меня таким юношей, поднося мне орден Короны третьей степени, которым, как известно всем, награждают преимущественно поручиков.
Бисмарк произнёс, сдерживая себя:
– Князь, вы отклоняете честь награждения вас орденом германского правительства? Вы, как всегда, шутите? Ха-ха-ха! Это напоминает мне случай на охоте, господа. В Финляндии. Из берлоги на меня выскочили два медведя самец и самка...
– Так бывает – редко, но бывает...
– Я не мог их разглядеть, потому что они были запорошены снегом. Стреляю. Раз! Два! Упали!.. Встают. Они были в трёх шагах от меня, но я успел зарядить ружьё – бац!.. Их шкуры теперь в моём кабинете под ногами.
– Они хотели отклонить честь принять германскую пулю, ваша светлость?
Бисмарк мрачно возразил.
– Нет, они хотели шутить со мной, князь.– Резко повернулся к Биконсфильду.– Кстати, о шутках, лорд. Перед отъездом мне вручили только что напечатанную книжку анонимного автора. Говорят, её успех таков, что она уже напечатана на всех языках мира, О, немцы любят шутки!
– Как называется эта книга, сэр?
– "Анекдоты о сановнике". Вот она. Я – немец и тоже люблю крепкую шутку. Я привёз эти книги всем вам, господа.– Бисмарк вынул книжки из каски и принялся любезно раздавать присутствующим. – Сам я прочел только первые анекдоты, но я много смеялся!
Горчаков, странно улыбаясь, перелистал книжку:
– Вы много смеялись, князь?
– Очень много! – и в подтверждение своих слов Бисмарк громко захохотал.
– И вы изволили смеяться и над сорок второй страницей?
– А что на сорок второй странице? – поинтересовался Бисмарк спокойно.
– Лишь потому, что здесь упоминается моё имя и я хочу протестовать, я прочту вам, господа.– И Горчаков прочитал вполголоса, но отчётливо:– "При знакомстве Горчакова с Бисмарком последний спросил: "Ваше имя должно быть Иоанн?" "Откуда пришло вам в голову это имя?" – спросил Горчаков, Бисмарк сказал: "Но ваше перо называют бриллиантовым, а таким же пером писал евангелист Иоанн, несущий, как и вы, евангелие мира всему миру". Горчаков ответил: "Евангельские сходства нередки. Так, например, князь, вы как две капли воды схожи с Иудой, описываемым евангелистом Иоанном". Изящно, согласитесь. Нет? Я согласен с вами. Мало того, оскорблён. Когда я говорил такое, князь?
Бисмарк выхватил книжку из его рук и принялся мять в кулаке:
– Мерзкая книжонка, Что за дурак составлял её? Я прикажу немедленно конфисковать и сжечь! Господа! Ваше справедливое негодование, надеюсь, удовлетворено? – Вздрогнув, он крепко прижал к боку свою каску.
– Вам мешает каска, князь? Разрешите, мы её поставим...– любезно предложил Горчаков.
– Благодарю вас, ваша светлость. Я привык к моей каске. Это как бы моя вторая голова – при любых обстоятельствах она будет со мной! – Деланно засмеялся.– А каково вообще ваше настроение, князь, в связи с инцидентом при речке Пржемше?
Биконсфильд в страхе поморщился:
– Боже мой, что за ужасное название? Надеюсь, инцидент менее страшен, князь?
– Пржемша – пограничная речка между Австрией и Россией,– пояснил Бисмарк.– Вчера вечером там произошло сражение между русскими и австрийскими пограничными войсками. Мои офицеры, стоящие в городе Мысловец, видели эту битву своими глазами.
– Неужели война? – опечалился Ваддинггон.– Этот мирный пейзаж, тихий закат...
Горчаков обратился к Бисмарку, смотря, впрочем, на присутствующих дипломатов, а не на немца:
– Мне думается, вы немножко ошибаетесь, князь, классифицируя это столкновение как кровавое. Дело в том, господа, что русские казаки и австрийские солдаты купались в одной речке. Я всегда говорю, что солдатам двух наций купаться в одной речке так же трудно, как тигра кормить с тарелки. Представьте же, что по речке вдобавок плывет подбитая кем-то утка. Естественно, солдаты начали её ловить, а ещё более естественно, что они подрались. У одного казака оказалось чересчур хрупкое лицо. Понадобились носилки. О, пустяки, господа!
– Молю бога, чтоб было по-вашему, князь.
– Хотя мой возраст позволяет мне ждать более близкого знакомства с божеством, но, и не ожидая этого, могу сказать, ваша светлость, что мольбы ваши услышаны.
Появившийся слуга объявил:
– Его высокопревосходительство господин министр, граф Андраши.
К обществу прибавился граф Ю. Андраши – поджарый, с лохматой головой и отвратительными руками, согнутые пальцы которых он постоянно держал перед грудью, На графе яркая венгерка была усеяна множеством орденов, но весь блеск их не затмевал его встревоженного, почти испуганного лица, а поэтому сопровождавший графа офицер более походил на врача.
Бисмарк указал в сторону Андраши.
– Граф, несомненно, объяснит нам инцидент при речке Пржемше. Австро-Венгерское правительство, граф, прислало ноту протеста? Ах, вы и представить не можете, господа, как прискорбно, когда льётся кровь дружественных держав, когда война входит к вам в комнату...
– Простите, князь,– прервал Бисмарка Андраши и повернулся к Горчакову.Ваша светлость! Его величество Франц-Иосиф, император Австро-Венгрии, поздравляет вас. Императop вручает вам цепь и орден Золотого Руна, знак высшей награды нашей страны, как лицу исключительно выдающемуся в деле всеевропейского мира.– Он передал цепь и орден.
Горчаков принял:
– Благодарю вас, граф. В свете этой императорской награды я вижу, что мы съедим сегодня за обедом в виде жареной утки весь вчерашний инцидент на речке Пржемше.
Раздался почти дружный смех.
Биконсфильд, смеясь:
– Поздравляю, ваша светлость.
Ваддингтон пожал руку Горчакову:
– Я счастлив за вас, ваша светлость.
Бисмарк с застывшей улыбкой на лице постоял неподвижно, затем уверенно подошел к окну, поглядел вниз и обратился к Андраши:
– Граф. Я полагал, вас привезёт сюда ваш любимый рысак Август.
Андраши словно обрадовался возможности переменить тему разговора:
– Ах, да! Август! Действительно, я чрезвычайно люблю его. Если я его не увижу днём, то непременно увижу его тогда во сне. Но сюда от Берлина довольно далеко, день был жаркий, я пожалел коня и приехал на другой лошади.
– Следовательно, Август ещё у вас, граф? – произнёс Бисмарк.
Андраши удивился:
– Что это значит? Разумеется, у меня.
Бисмарк обратился к Горчакову:
– Тогда в вашей конюшне, князь, стоит двойник Августа.
– Моя конюшня пуста, ваша светлость. Я приезжаю сюда в наёмных экипажах и вообще не имею привычки держать за границей своих лошадей.
– Но я только что проезжал мимо ворот вашей усадьбы и видел в конюшне, у стойла, рысака Августа. Я кавалерист, господа, и знаю толк в конях. Это Август! Я ещё удивился. Старая, почти развалившаяся конюшня, в которой, наверное, лет сто не стояло коней, и вдруг – Август. Конь, цена которому тридцать тысяч марок!
– Семьдесят пять тысяч, ваша светлость,– поправил Андраши.
– Тем более странно! Как вы должны любить этого коня! Бедный граф!..Бисмарк направился к Горчакову.– Вы удручены, князь?
– Ещё бы не быть удручённым, ваша светлость. Я всегда предпочитал тихую езду, а здесь быть разбитым бешеным привидением.
– Доверьтесь мне,– успокоил Бисмарк.– Я улажу всё это недоразумение. По-моему, Андраши придирается к вам перед тем, как вручить свою ноту протеста.
– Весьма признателен, князь. Попытаюсь, однако, и сам действовать.Горчаков приказал Ахончеву:– Капитан-лейтенант! Вместе с офицером, сопровождающим графа Андраши, идите в конюшню и проверьте, что за Сивка-бурка, вещая каурка, стоит там.
Оба офицера проследовали в парк. Во время этих разговоров и перемещений Биконсфильд и Ваддингтон тихо отошли в глубь комнаты, где сели друг подле друга.
– Любопытно,– обратился Биконсфильд к соседу,– кто здесь на кого нападает. Россия на Австрию или Австрия на Россию?
– Или Германия на ту и на другую вместе? – предположил Ваддингтон.– Во всяком случае, в гостиной пахнет порохом.
Бисмарк тихо подтолкнул Андраши плечом:
– Вручайте ноту. Старик смущён и принесёт глубочайшие извинения, а вы можете потребовать всё, что вам хочется.
Андраши скромно потупился:
– Я предполагал, дело обойдётся без ноты...
Бисмарк продолжал настаивать:
– Старик сейчас спрашивал меня – останется ли Германия нейтральной в случае войны Австро-Венгрии с Россией? Я ответил, что ни в коем случае не позволю разрушить Австрию! Какая наглость?! И вдобавок он укрыл украденного у вас коня, чтобы доказать полное бессилие Австрии. Татарин!
– Молю вас – скромно произнёс Андраши – успокойте его, князь. Мы совершенно не готовы к войне.
Бисмарк буркнул:
– Вы всегда не готовы, а всегда побеждаете. Попытаюсь выполнить вашу просьбу. Но предупреждаю – он будет требователен.
Пока Бисмарк приближался к Горчакову, Биконсфильд и Ваддингтон понимающе переглянулись.
– Там, где посредничает Бисмарк, война неизбежна. Я спешу сообщить свои соображения королеве.
– Президент проклянёт меня, если я пробуду здесь ещё десять минут.
Стараясь остаться незамеченными, они двинулись к выходу.
А между тем женщины, находящиеся в гостиной, продолжали разговор на свои, сугубо женские, темы.
– Светское воспитание мешало моей откровенности с вами, Ирина Ивановна, Или, наоборот, я была чересчур откровенна и казалась вам плохо воспитанной? В том и другом случае пора признаться – мы любим одного. И – безнадёжно. Иначе мы б добыли известный документ, отсутствие которого вызвало всё это! Она указала на Бисмарка, рассуждающего с Горчаковым.
– Небо наказало меня! Отныне вы увидите другую женщину, Нина Юлиановна. Повелевайте мной! Повеление очень идёт к вашей величественной фигуре...
– Ах, милочка! Вы так трогательно страдаете...
Беседа же мужчин была более тверда. Бисмарк сказал Горчакову:
– Князь, ваше спокойствие удивляет меня! Вас осмеливаются заподозрить в укрытии ворованного! Требуйте ноту! Вручайте свою! Он пойдёт на любые уступки. Ваше молчание придаст ему силы. Он и то сейчас спрашивал меня: останется ли Германия нейтральной в случае войны Австро-Венгрии с Россией? Я ответил, что ни в коем случае не позволю Австро-Венгрии разгромить Россию!
– Пожалуй, мне лучше подойти к нему?
– Нет, вы горячи и пылки, князь.
– Боюсь, что вы более горячи и пылки, ваша светлость.
– Андраши вас видеть не может! – уверил Горчакова Бисмарк.– Он отвернулся! Впрочем, есть надежда уладить.– Подошёл к Андраши и прошептал:Этот сумасшедший старик утверждает, что конь его.
Андраши ответил разозлённо:
– Конь?! Я понимаю, какой это конь! Конь, несущий Австрию к пропасти. И я чувствую, что рядом со мной не будет ни английского, ни германского коня, и я один буду выбит из седла перед этой русской пропастью!.. Я предпочитаю упрямого мула этому "драгоценному коню", лишь бы остановиться.
– Мне трудно уразуметь ваш венгерский пафос, граф...
– Потому что воевать-то буду я, а не вы?!
Подошедший Горчаков произнёс:
– Граф, здесь какое-то прискорбное недоразумение...
Андраши, чуть не радуясь, воскликнул:
– Недоразумение? Да, недоразумение!.. Точное слово, ваша светлость!.. И почему все так волнуются о коне? Этого коня... Августа... я подарил вам ко дню вашего восьмидесятилетия, князь. Я не хотел это афишировать, но, раз уже раскрылось, что поделаешь?!
Бисмарк тихо пробормотал:
– Граф, это малодушие. Вы погубили страну".
Андраши был упоён своей находчивостью:
– Да, подарок! Я счастлив, что этот подарок поразил вас своей внезапностью, а значит, и обрадовал, ваша светлость. Что касается инцидента на речке Пржемше – так это сущий вздор.
– О, дружба двух наших наций навеки нерушима.
– Именно нерушима!.. Поздравляю вас, ваша светлость, с великими словами.
Возвратившийся вместе с австрийским офицером Ахончев был обрадован несказанно:
– Ваша светлость! Приятное известие. Рысака Августа в конюшне нет.
Ошеломлённый Горчаков только и мог вымолвить:
– Как нет?
– Господин австрийский офицер подтвердит.
– Подтверждаю слова русского офицера, ваша светлость.
– Что за вздор? Конь должен быть там,– заявил Горчаков.
– Но его нет, ваша светлость. Есть некоторые вещественные остатки коня, но по качеству корма виновника этих остатков трудно установить, был это Август или другой конь,– произнёс Ахончев торжествующе.
– И тем не менее, ваша светлость, Август – ваш!..– заверил Андраши.
Пока он говорил, Ахончев подошёл к милым дамам, сидевшим в стороне, и Развозовская, а также Ирина Ивановна в два голоса объяснили ему происходящее. Он успокоился совершенно.
Горчаков же обратился к Бисмарку:
– Множество странных событий, князь, а в том числе и это событие с конём, так любезно разъяснено графом...– Любезный поклон в сторону Андраши.Всё это заставляет меня сильно задуматься и обратиться к вашей помощи, в которой вы мне никогда доселе не отказывали. Окружающие и я сам чувствуем себя во власти непонятных чудес. Мы то беднеем, то богатеем, то почти свершаем преступления, то стоим перед шуткой. Например, у моего доброго знакомого графа Развозовского, душеприказчика. Ахончева, пропала вексельная книга...
– Да, я знаю. Эту пропажу мог бы осветить некто Клейнгауз, социалист.
– Социалист? – удивился Горчаков.
– Или нечто вроде. Он, несомненно, замешан в покушении на нашего престарелого императора, здоровье которого, к счастью, улучшается. Клейнгауза ищут. Ищут везде, проговорил хмуро.– И преимущественно возле города Мысловец у речки Пржемши, где сходятся не только австрийская и русская, но и немецкая границы. Я его найду! Я имею все возможности узнать истину.
Горчаков сухо произнёс:
– Я не сомневаюсь в возможностях, князь, а сомневаюсь лишь в вашем искреннем желании.– И отошёл.
С букетом цветов впорхнула Наталия Тайсич. Лицо её едва ли не в первый раз в жизни пылало от стыда и боли. Робко Наталия обратилась к Горчакову:
– Цветы...– протягивая букет,– Мои подношения, ваша светлость... мое сердце... думы...– Посмотрела на Александра Михайловича испуганно.
Горчаков, наклонившись к ней, будто для того, чтобы принять букет, сказал тихо:
– Я было обиделся на вас, милая, но сейчас... прошло.– И многозначительно:– Однако, должен добавить, я не люблю горячих коней.
– Отец мой всё ещё не встал с постели,– оправдываясь, заговорила Наталия.– Я одна... Мне хочется сделать многое... для родины... и для вас, ваша светлость. Я не знаю, как... как может помочь сербам молодая девушка в этом большом городе, ваша светлость?
– Вы милы и трогательны, Наталия. Но вы чересчур торопливы, и сухие люди осудят вас за это. Прошу – зайдите ко мне, когда уйдут дипломаты, а до того,– ласково погладил её по руке,– не надо, не надо торопиться...– И отошёл к Андраши.– Какой тихий, приятный вечер!..
Появился слуга:
– Его превосходительство, господин министр Кара-Теодори-паша.
Наталия шепнула Ахончеву:
– Я пропала!
Бисмарк спросил Горчакова:
– Турок? У вас?
– Поражён,– последовал ответ.– Мы с ним едва раскланиваемся издали.– И слуге:– Проси! – Потом для всех:– Чрезвычайно любопытно, зачем он пришёл?
Кара-Теодори-паша, министр иностранных дел и первый уполномоченный Турции на конгрессе,– красивый и стройный мужчина, в чёрном казакине и феске. У него умные, проницательные глаза, а также постоянное раболепие, которым он любил щегольнуть, напускное, как и напускная наивность его, в особенности при том эпизоде, который разыграется чуть позже.
Остановившись у дверей, министр пропустил вперёд турецкого офицера, нёсшего расшитую подушку. На подушке блестел драгоценный ятаган с рукояткой, усыпанной камнями. Кара-Теодори-паша и офицер низко поклонились Горчакову, который, недоумевая, ответил на поклон.
Бисмарк толкнул Андраши:
– Что здесь происходит? Неужели конгресс окончился и мир между Турцией и Россией уже подписан?
Андраши пожал плечами.
Кара-Теодори-паша заговорил с восточной медлительностью и цветистостью слога:
– Ваша светлость, господин канцлер России! В великий день вашего восьмидесятилетия, когда вся Европа восхищается вами...
– Но я ещё более восхищён вашей речью, любезный Кара-Теодори-паша.
– Я от имени Высокой Порты и турецкой нации пришёл, чтобы передать вам свои поздравления и принести вам мою благодарность за ваш бесценный и такой глубокомысленный дар, доказывающий истинное стремление России к миру с турецким народом.
– Убей меня бог, если я понимаю, какой я дар поднёс ему, кроме Сан-Стефанского договора,– шепнул Горчаков Ахончеву.
– Разрешите, дорогой канцлер, в знак дальнейшей дружбы и процветания двух стран – Турции и России – поднести вам и наш скромный подарок, этот ятаган. Мы знаем, вы поднимете эту священную сталь лишь в защиту справедливости и добра. Поверьте, ваша светлость, что этот подарок, блеск этой стали и камней – только слабый отсвет тех чувств, которые вы вызвали во мне и в моём правительстве своим бесценным даром нам.
Горчаков, принимая ятаган, проговорил:
– Я обожаю Восток, дорогой паша, но сложность его речи иногда затрудняет моё понимание. Не потрудитесь ли сказать более ясно – за что вы так дивно благодарите?
– Скромность ваша прославлена так же, как свет луны, ваша светлость, и перед блеском этого света моя скромная тень исчезает.
