Текст книги "Отравленная сталь"

Автор книги: Всеволод Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

8. Зона неопределенности

Домик Зиночки натянул на себя снежную шапку по самые уши. Артур с Феликсом, высоко поднимая ноги, с трудом дошли по снегу от калитки до двери дома. И тут неожиданно выкатилось солнце. Оно просто выбежало, оставив в раздевалке одежду облаков, по-весеннему раздетым, так школьница выбегает на перемене во двор с сияющими и немного сумасшедшими глазами, опьяненная голубым небом и чистым воздухом. Стало сразу тепло и празднично. На немыслимой высоте березовые ветви притягивали к себе васильковую синеву, а потемневший скворечник прямо на глазах светлел лицом.

Артур снял пальто и в охотку принялся чистить дорожки от снега. Так же он махал лопатой у Кости на даче. Все как всегда. Ничего не меняется.

Не совсем. То там, то здесь среди старых дощатых и бревенчатых домиков стали появляться обстоятельные кирпичные дома. На месте деревянных штакетников возводились сплошные стены, за которые не заглянешь. К автоматическим воротам вели асфальтированные подъезды для машин. Это были признаки другой жизни. Кто же будет жить за этими стенами и воротами? Там охрана и вольеры с овчарками, телекамеры и «мерседесы» со слепыми стеклами, они бесшумно заплывают в ворота, как инопланетные корабли пришельцев.

– Давай заходи уже! – Зиночка вышла на крыльцо в черной шинели с зелеными петлицами. – Все готово. Водка стынет.

– Иду! – Артур счистил снег с пустой собачьей будки.

В доме тепло пахло вареной картошкой. Феликс консервным ножом вскрывал банку с сайрой.

– Ну, зачем столько навезли?! – пеняла им Зиночка. – Что ж я, вам не нашла бы ничего? Вы ж сидите без зарплаты.

Артур привез из старых запасов водку, которая сохранилась еще с начала девяностых, когда ее давали по талонам.

Феликс прихватил из дома несколько банок домашнего соленья: грибочки, огурчики.

– Кайф! – произнес Феликс, открывая очередную банку, которая распространяла острый аромат.

Он сел, снял в одно касание с водки пробку-«бескозырку» и наполнил рюмки.

– Ну, не чокаясь! За друга! За верного друга!

Выпили. Феликс верховодил.

– А! Картошечка?! Отличненько! Давай, Порт-Артур, картошечки положу. Первое дело для водочки – картошечка! Ты, Зинуля, не печалься. Твой Мухтар жил достойно и умер достойно. Не под забором и не под машиной. Дома, от старости. О чем ты говоришь?! Люди дохнут как мухи! Небось, кажин день видишь некролог на проходной. Вот еще мы с Порт-Артуром задержались малехо. Все, чему жизнь отдали, все, что сделали, все – коту под хвост! Не живем – выживаем. Ну, давайте еще по одной! За то, чтобы выжить назло всем!

Артур чувствовал, как от тепла и от работы на свежем воздухе у него на щеках проступает румянец. Глаза его заблестели, он чуточку захмелел. Ему не хотелось говорить, – просто поесть горячую, простую и сытную еду, он с удовольствием раскусывал горошинки черного перца, которые попадались в соленых опятах.

– Я те говорю, – как из репродуктора вещал Феликс, – я те говорю: Ельцин – не настоящий. Это – его двойник. Ельцин умер на операционном столе. Нам врут. Нам всегда врали и будут врать! Ельцин – бывший коммунист, а коммунисты всегда врали. Я те говорю: они вечно лгали. Скажешь, нет?! Веллкам! Кто делал Великую Октябрьскую революцию? Ленин? Ложь! Лева Троцкий. Лгали с самого начала. В мелочах и по-крупному. Каменев, Зиновьев, Рыков, Бухарин – шпионы? Может, и Берия – шпион? А что болтают про Сталина? Сталин – отец народов, Сталин – вон из мавзолея, Сталин – великий полководец, Сталин – лжец и отец лжи, Сталин – красный император, Сталин – убийца. Скажешь, давно было. Хорошо! А что сейчас? Умирающий Ельцин идет на выборы с нулевым рейтингом, так? Зюганову проиграл, а поздравил себя и всех, соврамши! А Зю? А Зю проглотил, крокодил, и тоже поздравил Ельцина с победой. Ну, настоящий коммунист! И врут, что они левые. Они правые, они консерваторы, и консервант их – ложь! Еще Ленин говорил: что лево, что право – одна мутота. Они – самые настоящие правые. Правее только фашисты. А все почему? Кто революцию делал?

– Кто?

– Кто-кто? Лейба Бронштейн и Моня Апфельбаум. Вот она, их команда! Хорошо, что их Сталин прижал. Жаль не успел довести дело до точки. Только замахнулся, чтобы вдарить сапогом по копчику, так тут же и умер. Вот тебе – история! А ты говоришь! Нет, ты посмотри, посмотри! Почему всегда так? Почему всегда так быстро кончается водка?!

– Не волнуйся, – сказала Зиночка. – У нас еще есть. Я ее просто в морозиловку положила. – Она повернулась к Артуру: – Ты ничего не ешь. Что тебе положить?

Артур, захмелевший от еды больше, чем от водки, качал головой: мол, не суетись, все хорошо. Ему на самом деле было хорошо. Он слушал привычные речи Феликса, ловил украдкой брошенные взгляды Зиночки, узнавал запахи старого деревянного дома. Когда-то здесь топилась печь, в ней варилась пища в чугунках, чугунки принимались длинным ухватом на деревянной ручке. Эх, завалиться бы сейчас на продавленный диван, который оккупировал Феликс, и поспать минуточек шестьсот!

– О’кей, Порт-Артур! Скажешь, я все упрощаю?! – неистовствовал Феликс. – Возможно! Но иначе с места не сдвинешься. Будешь топтаться и переминаться. Тебе это в кайф?! Нет?! И мне нет! Надо определяться, кто твой классовый враг. Америкосы – они уже все распланировали. Знают, что, как только нефть станет дороже сорока долларов, им кранты! Оседлали Ближний Восток. Повоевали малек и прикинулись шлангом. Я тебе говорю: Америка делает свой пиар. На самом деле она, как змея, сбросила кожу и шагает себе дальше!

Зиночка спрятала смешок в горсти. Феликс посмотрел на нее.

– Надо понимать, – продолжал он, – где мейнстрим. Направление, так сказать, главного удара. Нефть, черное золото. Зачем, ты думаешь, война с Чечней затеяна? Затем, чтобы нефтепроводы на Запад шли там где надо. Сталин бы за один день проблему решил. А Боря Ельцин с Масхадовым в обнимку ходит, его папаху нюхает. А тот всю жизнь нормальным человеком был, советским офицером, а как стал президентом Чечни, ходит в рубашке без галстука и в помещении папаху не снимает, как урюк какой-нибудь. Смеху подобно! Я что хочу сказать? Я хочу сказать, что пора выпить за женщин. Хорошо сидим!

Артур посмотрел на Зиночку. Зиночка смотрела на Артура. Закуска пахла укропом и подсолнечным маслом.

«А еще хорошо, – подумал Артур, – еще хорошо бы послать куда подальше всю сложность этого мира, которая только порождает неуверенность и печаль. Видеть то, что видится, смотреть, а не вглядываться, слушать, а не вслушиваться. Зачем ему знать, что такое квантовые состояния, для чего нужен оптимальный винеровский фильтр, как связаны энтропия и информация и чем отличается провайдер от браузера? К чему никому не нужные знания, чем больше которых, тем громче они вопят: ах, как мало мы знаем?! Чтобы пришло понимание неуловимости истины? Мы только тогда видим истину, когда она отстреливает тепловые ловушки банальностей».

Он, не одеваясь, вышел на крыльцо, вдыхая подмороженный воздух, подставил горящие щеки последним лучам сдавшего дневное дежурство солнца. Снег с узором из синих теней источал запах весны. Вот мы и пережили эту зиму.

Может, и пережили. Только вот подошли к весне каждый сам по себе. Людочка сама по себе, Артур – сам по себе. Людочка серьезно предложила Артуру какое-то время пожить у матери. Она приняла решение. В кибернетике есть такой специальный термин – ЛПР, то есть лицо, принимающее решение. Ну, почему, почему некоторые думают, что они – ЛПР?! Сколько бы бед, невзгод и просто неприятностей удалось бы избежать, если бы не это их заблуждение! Способны ли они оценить все факторы, продумать последствия, готовы ли нести ответственность за решение. Знают ли, что все надо полагать существенным, пока не установлено обратное? Нет, не знают.

«Все ты усложняешь, хлопче», – сказала бы Людочка. Не надо усложнять. Артур посмотрел на небо и отыскал первые звезды. Они были на его стороне неба, а с другой стороны небо освещала Москва. А здесь был вечер, снег и тени деревьев. Здесь было так просто и… земля близко.

Когда лежишь на земле, все надежно, падать больше некуда. Можно лежать и смотреть в небо. Просто лежать и смотреть. И не надо знать, что небо голубое потому, что коэффициент молекулярного рассеяния обратно пропорционален четвертой степени длины световой волны. Лежать на донышке неба. Ты выпал в осадок. Тебе не нужен закон Рэлея. Остались одни понятия. Ты на донышке, и тебе хорошо. И пусть же никто не сравнится с тобой в скромности.

Артур жил у матери, когда вернулся с другого полушария Костя. Там вахту у него принял Виталик. Вечером следующего дня Костя был у Марины с Артуром.

И снова они, как когда-то, сидели на кухне квартиры на Старой Басманной, и в форточку бился весенний ветер, пели тормоза на Разгуляе, и, жужжа, под окнами стрелой проносился троллейбус.

– Ну, как там люди живут? – допытывалась Марина.

– Пожалуй, получше нашего, – отвечал Костя. – В смысле – более толково.

– Например?

– Например, там если есть магазин, то обязательно есть и подъезд к нему и стоянка для машин тоже. Для маленького – маленькая, для большого – большая. Если есть очередь перед окошечком, то на полу нарисована черта, и ее переступают, только когда подошла твоя очередь. Если ты кому-то позвонил и не дозвонился, то тебе обязательно перезвонят.

– Скучно как-то!

– Ну, знаешь, Марин, искать приключений в быту – это, по-моему, мазохизм. И чего мы на них взъелись?! Из-за того, что их рациональность, я имею в виду в практической сфере, оказалась более удачным подходом, чем у других? Их подход к жизни более конструктивен, более приспособлен к реальности. Я считаю, из-за особенностей веры. Никто же не говорит, что у них лучше всех по части жизни небесной, но по части земной, видимо, они все-таки не промахнулись. Недаром весь мир берет за образец, копирует именно с их матриц автомобили, самолеты, небоскребы, одежду, кинематограф, телевидение, компьютеры. А чьим календарем все пользуются? А чьей системой мер и весов? Чего уж тут становиться в третью позицию и принимать оскорбленный вид! Прими это спокойно. Может, лучше вначале все-таки научиться не бросать мусор из окон, а потом говорить о духовности?!

– Мне надо самой съездить, – не сдавалась Марина.

– Вот это – правильно! – сразу согласился Костя. – Меня как раз другое интересует, – продолжал он. – Я видел политику, которая плавает вся на поверхности, как кусок пенопласта. Это не айсберг, который просматривается только на десять процентов. Я хочу уловить идею, метафизику, которая ее рождает. Вот в чем вопрос.

– Типа чего? – вмешался Артур.

– Типа построения красной империи или идеи языческого империализма или евроинтеграции. Такое впечатление, будто одна эра ушла, а другая еще не наступила. Пока что видно, что накапливаются информационные технологии, мы втягиваемся в царство инфраструктуры. Согласен?

– Давай выпьем?

– Обязательно!

– Любишь ты все усложнять, – это уже Марина.

– Мам, тебе же известно, что сложные системы не любят простого анализа и только они способны к самоорганизации. – Артур двигал к себе миску с квашеной капустой. – Можно я рукой возьму? – Он зацепил капусту и вместе с кусочками льда отправил ее в рот.

– Именно. Одна проблема цепляет другую, – это Костя.

– Что вам сказать, мужчины? Не проблема цепляет проблему, а случайность цепляет случайность. За каждым шагом идет следующий. Что было до того, нам нет дела. Это еще как-то называется, не помню как.

– Ну, мам, ты даешь! Бьешь в яблочко! Это называется марковским процессом.

– Точно! Я уже позабыла.

Артур не смог удержаться от обобщения.

– Друзья мои, – он обращался к матери и крестному. – ледиз энд джентльмене, вы представляете два противоположных взгляда на действительность. Одна стоит за фатальную цепную случайность, а другой – за тщательно скрываемую предопределенность.

– И истина – посередине?

Артур покачал головой.

– Увы! Посередине всякий раз оказывается не истина, а проблема, – сказав это, Артур поднялся и пошел в ванную мыть руки.

Костя перевел глаза на Марину.

– Как он? – Костя покосился в сторону ванной.

– Держится.

– Я скоро на дачу собираюсь. Давай возьму его к себе. Там природа. Перемена места. Как думаешь?

– Ты предложи. Я думаю, ему это только на пользу пойдет. Пусть отвлечется.

– Аминь, – сказал Костя.

– Вы чего тут? – спросил Артур, возвращаясь в кухню.

– Ничего, – сказала Марина. – Садись… Костя, налей еще. Что-то вы совсем у меня не пьете и не едите!

Когда стало темнеть, Костя засобирался домой. Артур пошел его провожать.

Большой лапой весна нежно сжимала сердце. Подсиненный вечерней ясностью воздух слегка пружинил. Его подгонял легкий, мятно-прохладный ветерок. Можно расстегнуть куртку, сунуть руки в карманы и идти себе навстречу закату. Идти, развернув плечи, приподняв подбородок, ловя отблески розового света в разрезе между домами.

При Сталине по этой улице ходил трамвай. Костя это помнил, а Артуру достались только остатки трамвайных путей вместе с выстланной булыжником мостовой. При Хрущеве мостовую заасфальтировали. При Брежневе построили два высоких дома. Вот они стоят, похожие на два белых паруса. А там, впереди, на пересечении улицы с Садовым кольцом стоял кинотеатр «Спартак». Он находился на втором этаже двухэтажного здания, а на первом был большой магазин. Здание сломали. И еще несколько домиков пошло на слом, в них тоже были магазины – молочный, часовой, галантерейный. На этом месте поставили большой кинотеатр «Новороссийск». Он должен был напоминать о местах, где воевал Брежнев. Перед входом в кинотеатр установили тяжелый чугунный якорь.

Ничего не построили при Горбачеве, ничего при Ельцине, только стали менять названия магазинов. Что за время?!

– Смутное время, – сказал Артур.

– Да, – сказал Костя.

Они помолчали. Ветер на Садовом кольце вовсю фрондировал, ходил колесом, как акробат на арене. На перекрестке автомобили танцевали свою кадриль. Они лишь изредка нарушали движения танца и убегали налево к Курскому вокзалу. Маэстро-светофоры в сиреневых сумерках светили особенно ярко.

Большой кинотеатр – это хорошо, но все-таки жаль было маленьких магазинчиков.

– Я, – сказал Костя и кашлянул, – я, когда ушла Ирина, почувствовал себя каким-то инвалидом, будто потерял ногу или правую руку, не мог приноровиться, как жить дальше.

– Да, – сказал Артур, – что-то похожее действительно есть.

– Фантомные боли остаются на всю жизнь, – сказал Костя.

– Сейчас – просто рана, – сказал Артур.

– Да, – сказал Костя. – А что, обратно не приставишь?

– Кажется, она нашла другого.

– Не ревнуешь.

– Нет, что ты! Сожаление. Оно все выжигает.

– Да. Сожаление выжигает все иные чувства. Ты прав, – Костя опустил голову.

Теперь они шли по левой стороне улицы.

– Сколько это может продолжаться? – спросил Артур.

– Что?

– Боль.

– Боль? У меня она была долго. Очень долго. – Костя шагал, глядя на свои ботинки.

– Сколько?

Костя выпрямился.

– Сколько, сколько?! Шесть лет постоянного присутствия. Но ты – не я! Жить надо, понимаешь? Жить! Пока ты в деле, ты, считай, на излечении.

Артур вздохнул.

– Живи так, как будто тебе в следующий час отправляться в путь. И отправляйся. Не отказывайся. Откликайся на призывы. Вот твое лекарство, Артур.

Костя похлопал его по плечу.

– Со временем все будет выглядеть в ином свете. И этот свет будет настоящим, потому что сейчас он во многом, поверь, выдуман тобой. Слишком много тебя для объективности.

– Понятно! – сказал Артур уныло.

И все-таки, когда такое случается не у тебя одного, когда люди прошли через это и победили боль и бессилие, становится легче на душе и появляется надежда излечиться.

– Понятно? Чего тебе понятно? – весело сказал Костя. – Ничего тебе не понятно. Слушай сюда! Мы с тобой скоро поедем жить ко мне на дачу. Тебе ведь там всегда нравилось. Подальше от этого шумного города. Весна, брат, на носу! Все цветет и благоухает! А? Как тебе?

– Ну, в принципе неплохо, – стал поддаваться Артур.

– Неплохо?! Прекрасно! В путь, Артур, в путь! Возьмите нас с собой, туристы! Отказы не принимаются.

– Пожалуй, не откажусь, – согласился Артур. – Когда стартуем?

– Скоро. Вот с погодой разберемся, и – вперед.

Они миновали гостиницу «Урал».

– Послушай, Костя.

– Да?!

– А сейчас? Уже ничего?

– Сейчас? – Костя с силой потянул носом воздух. – Нормально, Артур! Нормально! Как говорится, все забыто и пропито! Жизнь прошла, как прошли Азорские острова!

– Хм! Онегин жил анахоретом?

– Точно! А что делать? Каждый проживает своюжизнь.

Артур помолчал, затем тоже выпрямился и тоже потянул носом воздух.

– Весна-а! – мечтательно зафиксировал он очевидный факт. – Эх, значит, едем на дачу?!

Костя взглянул на него.

– Вот это – другое дело! – сказал он. – Вот так, как говорится, будет – типично!

Они свернули к Чистым прудам, где еще не растаял снег.

Проводив Костю, Артур не торопясь шел обратно. Стемнело, и фонари цепочками уходили вдаль. Цепочка белых, цепочка желтых. Холодно-огненные, как белые и желтые хризантемы. Ветер ласковым котом шутливо тыкался лбом в затылок.

«Все образуется, – успокаивал себя Артур. – Когда-нибудь все образуется. В жизни каждая фраза кончается многоточием. Но это не смертельно. Только смерть ставит точку. Все может вернуться, все можно исправить, а если не сложится – значит, так тому и быть…

А может, и смерть не ставит точку? Не знаю. Я бы предпочел ясность. Лучше бы уж ставила. Вот эта неопределенность – хуже всего! В жизни – неопределенность, и на тебе – в смерти тоже неопределенность! Что там, за гранью? Зеленая страна вечной охоты или темные казематы? Прозрачные родники и вечное лето или дикая теснота напуганных и агрессивных душ?

Здесь, конечно, не всегда сладко, иногда – даже очень горько. Жизнь прекрасна и ужасна одновременно, но она конечна. Что, если смерть сулит ужас без конца?!

Увидим ли мы после смерти тех, кто был нам дорог здесь? Сможем ли прийти на помощь, если они в беде? Или там каждый сам за себя?

Нам остается только мужественно смотреть в глаза и жизни и смерти. Вот и все наше оружие! Мужественно и, вероятно, глупо. Мы держим в руке шпагу, но не знаем, какое оружие у них. Гамлет сражался с Лаэртом, не зная, что у Лаэрта шпага с отравленным клинком.

Ясно одно: мы, несмотря ни на что, любим жизнь, а она нас – не очень, и мы не любим смерть, а она нас любит, очень любит. Верно и не требуя взаимности».

Вот так, строя догадки, Артур шел, погрузившись в весну, как в теплую ванну. Как всегда бывает весной, было рассветно и горизонтно и немного тревожно. И будущее, как флаг, полоскалось впереди на ветру.

Нам скажут: нет ли здесь банальности? Возможно!

Но банальность – это единственная вещь на свете, которая по праву претендует на то, чтобы именоваться истиной.

Часть вторая
Антитеза

1. Старая площадь

Комплекс зданий на Старой площади, где раньше размещался аппарат ЦК КПСС, где по ковровым дорожкам, сообразно обстоятельствам, осанисто передвигались или, торопясь, семенили вожди и члены Политбюро, где работали Андропов и Суслов, Горбачев и Яковлев, этот комплекс зданий теперь занимала постперестроечная элита – администрация президента, – некое подобие той, старой, руководящей и направляющей. Раньше, например, вот тут находился комитет партийного контроля, теперь, пожалуйста, находится контрольное управление президента. На нем мы и задержимся ненадолго.

Здесь, в кабинете с высокими потолками, прохаживался невысокий худощавый человек. Он снял пиджак и, сунув руки в карманы брюк, изредка останавливался у окна. Снаружи зарядил обычный московский дождь, казалось, ему не будет конца. Холодные мокрые крыши не оставляли никакой надежды на лучшие времена.

Когда в кабинет вошел гость, хозяин сделал несколько шагов ему навстречу. Рукопожатие его было стальным и заставляло вспомнить о существовании слесарных инструментов. Вообще, в нем чувствовалась ухватистая сила, притом что взгляд он опустил и сузил, как бы скромно потупившись.

Гость был полной противоположностью хозяина: дороден, рыхловат, с бородкой и в клетчатом пиджаке. Добродушен, но с цепким взглядом. А рука – мягкая котлетка.

Хозяин расположился за столом, пригласив гостя присесть. Гость говорил, он терпеливо слушал, скосив глаза и накрыв ладонь ладонью.

– Да, я в курсе, – сказал он, после того как гость закончил. – А когда истекает срок аренды?

– Еще восемнадцать лет.

– Неплохо устроились!

– Вот и я говорю! Это, фактически, наш главный актив. Без него наши акции и рубля не стоят.

– Ну, не прибедняйтесь. За реноме или, как сейчас говорят, за бренд тоже надо платить.

– Бренд брендом, но владеть зданием на Невском – это чистые деньги, – не удержался гость.

– Верно! – хозяин кивнул. – Однако юридически вы утратили свое право. И нам стоит подумать, как выйти из сложившегося положения с наименьшими для вас потерями.

– Они там, в Питере, арбитраж готовят.

– Да, да, конечно. Это очень… в духе времени, – хозяин усмехнулся.

Гость только рукой махнул.

– Против КУГИ, – сказал он, – мы, может, суд и выиграли бы. Но там есть третье лицо. Собственно, новый владелец здания.

Хозяину кабинета не надо было объяснять, что КУГИ – это комитет по управлению имуществом города Санкт-Петербурга, хозяин отлично это знал.

– Я подумаю, – сдержанно отреагировал он.

Гость попытался поймать его глаза.

– Ага! Премного благодарен!

– Подумаем, – повторил хозяин.

Гость понял, что разговор на этом закончен.

– Вот и ладушки! – сказал он, хлопнув себя по коленям и вставая. – Ну, я надеюсь!

– Будьте покойны. – Хозяин сдавил железной пятерней «котлетку» и довел гостя до двери кабинета.

Вернувшись к столу, он снял телефонную трубку, подождал, когда его соединят, и развалился в кресле.

– Салют, друг-портянка! Как сам-то?! В форме?! Ну-ну! Слушай, были тут у меня по поводу вашего здания. Нашего здания? Приятно слышать. Ты не очень-то резвись! Короче, они надеются на мою помощь. На суд? На суд – нет, не надеются. Бизнесмены тупорылые. Не надо было сопли по щекам размазывать. Сами продули вчистую, по полной! Ноты вот что! Ссориться с концерном не надо, понял? Они ж догоняют, что их развели на бабки. Слушай, мирно бы разойтись. По понятиям. Компенсация нужна. Да. Только, сам понимаешь, не юридическому лицу, а физическому. Да. Не юрику, а физику. Это и более действенно, и в разы меньше. Вы там подумайте, во что это выльется. Я? Нормально! Давай! Ага! И тебе не хворать!

Отзвонившись, он встал и прошел в угол, где стояла блестящая пудовая гиря. Легко подхватил ее за ручку и подбросил вертикально вверх над головой так, чтобы донышко гири было обращено к полу. Гиря в свободном полете на мгновение зависла в воздухе, начав движение вниз, и тогда он ловко подставил поднятую руку под донышко. Шестнадцать килограммов удобно устроились на поднятой над головой ладони. Подержав гирю, этот спортажный мужчина средних лет хмыкнул и опустил снаряд, перехватив его левой рукой. Потом он выпрямился, поддернул пояс брюк и опять подошел к окну.

На улице все еще было сыро, но подолы крыш уже высохли, а это значило, что дождь прекратился.

Москва, Москва… всего несколько месяцев назад он и не думал, что окажется в столице, да еще в бывшем здании ЦК партии. Хотя, может, и думал. А почему бы и нет?! Не он первый прибыл в Москву из Питера по лыжне, проложенной Чубайсом. Не он последний.

Что тебя несет по жизни? Судьба? Без судьбы, конечно, никак! Но и сам не будь валенком. Найди покровителя. Ведь даже небожители всегда нуждаются в верных слугах. Ключ к карьере – коммуникабельность и скромность. Идти к цели, спрятав взгляд. Твердо и решительно. На всякий взгляд всегда найдется свой взгляд. А вот когда идешь твердо, а твоих глаз не видно, вот тогда ты вызываешь чувство тревоги, читай, уважения.

Со студенческих лет он помнил свой первый опыт. Их группа собирала в поле картошку, а ребята из другого отряда, спеша поскорее уйти на обед, воспользовались их пустыми корзинами. Его пустыми корзинами! Он пошел на них один, молча, худенький светлоголовый мальчик. Правда, они не знали, что он кандидат в мастера спорта по самбо. Перед ним сразу выросла фигура метр девяносто ростом, а он ее будто и не заметил. Практически он даже не остановился: сбил фигуру на землю, штатно выполнив зацеп ногой, перешагнул через нее и двинулся к тому, кто взял корзины, глядя не в лицо, а на его руки и ноги. Тот выпустил из рук корзины, попятился, споткнулся и упал. Осталось, все так же, не поднимая глаз, деловито подхватить лежащий реквизит и вернуться к своим. «За что ты их так?» – прикрывая смущение иронией, встретили его свои вопросом. Салаги!

В этот самый час Костя вошел в здание на Старой площади. Здесь он был всего один раз. Это случилось в период подготовки той самой концепции объединения Европы, которую он готовил по поручению Андропова. Тогда он самого Андропова не застал и встретился с его помощником. Концепция проходила под шифром «Русская Голгофа» и скрывалась под легендой анализа великих революций. Позже «Голгофа» считалась составленным, но утраченным таинственным планом Андропова. Костя дважды встречался с ним, но оба раза – на квартире.

Сегодня Костя приехал в администрацию президента по приглашению своего приятеля. Приятель хоть и читал когда-то историю партии будущим офицерам КГБ, но в годы перестройки потянулся к «демократам» и даже ездил в Ленинград на заседания неформального экономического клуба, где познакомился с Чубайсом, Кохом, Кудриным и другими молодыми образованными людьми. Теперь он, несмотря на пенсионный возраст, по мере сил трудился невеликим чиновником в администрации новой власти. С Костей он хотел обсудить вопрос о захоронении семьи Романовых, с тем чтобы безошибочно расставить акценты, когда придет день общаться с церковными иерархами и членами семьи царской династии.

Первым делом он повел Костю в столовую. Они шли по коридору, и на повороте им повстречался известный нам хозяин кабинета, который оставил на время кресло, телефон, бумаги и свою пудовую гирю. В скромном костюмчике он выглядел неприметно, однако шел уверенно, чуть раскачиваясь на ходу, и все с ним здоровались. Столкнувшись с Костиным приятелем, он остановился и протянул руку, затем протянул руку и Косте. Приятель представил Костю и не отказал себе в желании похвастаться, сказав, что Костя был хорошо знаком с Андроповым.

Рука нового знакомого твердо сжала Костину руку. Костя ответил, совсем чуть-чуть, чтобы не выглядеть невежливым, но его ответное рукопожатие напомнило, что на свете есть вещи и потверже стали. Тот улыбнулся.

– Контора рулит! – сказал он, дотронулся до Костиного плеча и пошел дальше.

– Наш человек, – сказал Костин приятель. – Из внешней разведки.

За обсуждением доклада Комиссии Священного синода по канонизации царской семьи Костя забыл об этой встрече. Вспомнил только через год, когда узнал, что оказалось – он познакомился с будущим директором ФСБ, то есть фактически со вторым Андроповым.

Как этот спортажный чиновник стал директором ФСБ?

Он обратил на себя внимание президента своей верностью и решительностью, когда с блеском и гораздо чище, можно сказать, повторил операцию Скорцени, выполнив похищение своего патрона и бывшего мэра Санкт-Петербурга из рук Генеральной прокуратуры. Прокуратура зорко присматривала за экс-мэром, который лежал в госпитале. Побег за границу был осуществлен на финском санитарном самолете.

Семья президента тоже страдала от излишнего внимания Генеральной прокуратуры. Они расходились во мнениях по вопросу, насколько государственная цель может оправдать денежные средства семьи президента. Ельцин жаловался на генпрокурора тогдашнему директору ФСБ, но тот только разводил руками, показывая, что его руки скованы законом. Это чистоплюйство хоть и заслуживало уважения, но все же надо было что-то с этим делать. И Ельцин, подумав и ничего не придумав, нашел себе нового директора ФСБ, чиновника президентской администрации, офицера действующего резерва, подполковника КГБ и мастера спорта («Борис Николаевич, своих не сдадим, чужих замочим!»).

Президент попал в десятку. Новый директор первым делом решил вопрос с генпрокурором: он пригласил его (или человека, похожего на генпрокурора) на конспиративную квартиру, где тот встретился с двумя очень привлекательными девушками. Девушки были в ударе, а записывающая встречу телекамера, напротив, в самом приличном состоянии.

Когда нужно убрать человека с глаз долой, из сердца вон, его проступки раздуваются до дурных размеров неуклюжего дирижабля. В противном случае действует всепрощающая корпоративная солидарность, и проступок стягивается в неприметную точку. Сцену с девушками показали по телевидению, и генерального прокурора сняли с должности. В кругу очень важных персон новый директор ФСБ приобрел авторитет человека и твердого, и решительного.

Складывается впечатление, что он поднимался по карьерной лестнице, будто сказочный принц к дворцовым дверям, и на каждой площадке стояли вазоны с цветами. Вовсе нет! Операция в стиле Скорцени всего лишь вывела его из-за спин других. Отсюда должность директора ФСБ даже не просматривалась. Его самого стало видно, и это был первый успех. Закрепить бы! В разгончик, в разгончик! Он стал подгонять время. Он подгонял время, подгонял подчиненных, запрыгивал в служебный джип «гранд чероки» и мчался по зимней дороге, обгоняя машины, лишь стеклоочистители круто разделывались с брызгами снега и грязи, летящими в ветровое стекло. Сам бедовый, и водитель бедовый.

Отличная машина джип «гранд чероки». Сделано для Европы, на двухстах километров в час нормально дорогу держит. В пятницу, за неделю до Николы-зимнего, вечером джип привычно гнал по Минке – Минскому шоссе, легко обгоняя берегущиеся погодных условий «жигули».

– Еще один старик Козлодоев, – ворчал водитель. – Ну, куда ты? Сиди в своем ряду, Шумахер хренов!

«Жигули», на которые сзади внезапно с жутко горящими фарами наседал большой джип, суматошно бросались вправо, а джип, не снижая скорости, пролетал мимо, встряхнув воздушным потоком упрямо катящуюся по своим нелепым делам жестянку. Вот джип ловко ушел со «встрепки», подрезав очередную «шестерку жигулей», и не заметил, а может, и заметил, как «шестерка» ударила по тормозам, ее понесло зигзагами, она выехала на обочину и уткнулась носом в снежный сугроб.

Впереди была еще одна «шестерка», а за ней фура: грузовой «мерседес» ходко пер впереди «шестерки», а та изо всех сил старалась держаться за ним, но не слишком приближаясь, чтобы не попадать под шлейф несущейся за большой машиной снежно-капельной смеси.

«Ты-то хоть завянь!» – подумал водитель джипа, обгоняя «жигули» и готовясь к обгону фуры.