Текст книги "Астральное тело-1, Скоморох или Начало Магии (Как стать магом - 1)"

Автор книги: Всеслав Соло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– А что случилось? – беспокойно спросила меня Вика.

– Да так! Я подумал: "Не показалось ли мне, что кто-то прошел мимо меня, там, в глубине двора".

– А что ты там делал?

– Ничего. Курил.

– У тебя так сердце колотится, – сказал Вика, прижавшись к моей груди. – Что-то случилось? А?

– Скажи, ты что-нибудь слышала?

– А что я могла слышать?

– Ну, там, шум какой, хлопанья...

– Нет. Я ничего не слышала. Я только испугалась, что тебя нет!.. А ты слышал?

– Что слышал? – насторожился я от Викиного вопроса.

– Ну, ты же сам сказал: шум, хлопанья!

– Да нет! – прикинулся я повеселевшим. – Это я так спросил, чтобы тебя попугать сейчас.

– Проказник! В тебе еще много бесового! – ласково пожурила меня Вика, потрепав за щеки, и поцеловала в губы...

Переодевшись в специально оборудованных для этого комнатах в спортивные костюмы, я и Вика вошли в спортзал. Все присутствующие там люди тоже были одеты в разноцветные спортивные одежды. Каждый член этого частного зала удобно располагался на полу на своем утепленном коврике. Мы с Викой разместились неподалеку от эстрады, с которой, как я понял, будет вещать свою систему Долланский.

– А ты бы смогла его узнать? – спросил я полушепотом у Вики, голос у меня уже успокоился и выровнялся.

– Кого? – удивилась Вика и огляделась по сторонам.

– Того, которого Долланский позвал в спортзал, там, во дворе, – все так же полушепотом пояснил я.

– А-а, – поняла Вика. – Тише, – сказала она.

– Почему? – в свою очередь удивился я.

– Он рядом с тобою, – сказала Вика и незаметно повела глазами в его сторону.

Я оглянулся... Позади меня, на ярко-желтом меховом коврике сидел мужчина лет сорока – сорока пяти, на коленях у него лежал его крупный живот. Мужчина улыбнулся мне, неприятно оскалившись при этом, словно передразнил меня. Потом он облизнул свои припухшие губы. Одет он был в черное трико, на шее повязан короткий голубой шарфик. Мужчина почесал об рукав свой ноздристый нос и на рукаве осталась влажная полоска. Мне стало противно, и я отвернулся.

– Это точно он, ты не ошиблась? – наклонился я к Вике, спрашивая.

– Конечно он! Не сомневайся, – прожужжала мне Вика прямо в ухо, и от ее нежных губ у меня по спине пробежали мурашки. А зачем он тебе? – спросила она.

– Мне кажется, я его где-то мог видеть... – ответил я первое, что взбрело мне в голову, и подумал про себя: "Ну и мерзкая же рожа у этого Остапа Моисеевича! Такой со всякой заразой может иметь дело!"

На эстраде появился Долланский. Зал шумел негромко, все переглядывались, ожидая интересный вечер. Заговорил Долланский, и все разговоры прекратились. Я окинул еще раз взглядом весь зал – на ковриках сидели в позах "полулотос" человек двадцать. Черным пятном промелькнул передо мною Остап Моисеич, он один среди присутствующих был одет в черное трико.

Поскольку наша группа пришла на свое первое занятие, Долланский произнес вступительную речь. Интригующе прозвучал его рассказ о бабуле, шестидесяти лет, что не могла и двух шагов проделать без скорой помощи, а сейчас принимает позы лучше, чем дипломированный йог. И все это после занятий по его системе, системе Долланского! Он ходил по эстраде, важничал и хвастался, как-то исподволь, не навязчиво.

Потом начались изнурительные упражнения. Долланский сидел на эстраде на мягком фигурном стуле из дерева и присматривал за состоянием своих пациентов. Надо отдать ему должное как учителю! Хотя вся система и звучала по магнитофону, но присутствие самого Долланского на эстраде в это время оживляло магнитофонную ленту, и даже не возникала потребность, чтобы говорил именно он. Правда, изредка Долланский останавливал движение кассеты, хлопнув клавишей: вставлял реплики, давал консультации, а некоторые упражнения не доверял магнитофону и диктовал сам, живьем...

Нагрузка действительно была глубинная, рассчитанная, как выразился ее автор: "На все тайники души вашей!.."

Я все время старался забыть о существовании позади меня Остапа Моисеича, о страшной птице во дворе, но, все-таки присутствие Остапа Моисеича, его взгляда в упор, ощущалось, и это немало мешало мне сосредоточиваться, особенно поначалу.

Мы с Викой выполняли всевозможные растяжки, укладывали тело в удивительные позы, постоянно сопровождая все это особой конструкцией дыхания, с его обязательными задержками.

В общей сложности, занятие длилось четыре часа, из которых мы очень долгое время не дышали. По словам Долланского, мы копили молочную кислоту, чтобы организм проглотил ее, – это и была генеральная линия его системы...

По окончании упражнений мы с Викой, казалось, изрядно устали, но когда мы вышли на улицу, то, не знаю, как Вика, но я почувствовал, как мое тело, словно парус, будто само по себе, стремительно продвигалось по тротуару, увлекая Вику под руку! Это торжествовал во мне снова Человек-Ветер.

Куда девался после занятия Остап Моисеич, я не углядел. Я все-таки забыл о нем! И это было прекрасно! Я забыл даже о чудовищной птице!.. Забыл, потому что выполнял, учился выполнять первое наставление Ивана: "Ни к чему не привязывайся!"

Бурулом

На следующее утро я направился на работу. В свободно дрейфующем настроении, не обращая внимания на уныло раскачивающихся пассажиров троллейбуса, я, все еще ощущая ветреный ореол вокруг себя, привычно вышел на конечной "Лесного поселка". После вчерашнего выходного дня я чувствовал себя хорошо. На площади, напротив моего кинотеатра, прямо на остановке стояла парочка, парень лет двадцати пяти и девочка лет шестнадцати. По всей вероятности девочка вышла провожать парня на троллейбус. Оба они были изрядно пьяны. Парень был одет по-зимнему, а девочка, видимо, жила недалеко, совсем рядом. На ней были красные полусапожки на голые ноги, белое короткое платьице и легкая куртка нараспашку. Девочка то и дело подтягивалась на цыпочках, ухватив парня за шею, жадно целуя его в губы. Я незаметно для себя приостановился. Многие, вышедшие из троллейбуса пассажиры, тоже приостановились. Парень грубо обшаривал груди у девочки. Он залезал обеими руками под ее платье, и его руки крепко прижимали девочку, а она будто пыталась слабенько вырваться из его рук.

– Проститутка! – выкрикнула и отплюнулась толстая бабка.

– Надо милицию вызвать, – начала убеждать толпу солидная женщина лет пятидесяти.

Все женщины переговаривались и спорили между собою, только несколько мужчин даже будто одобрительно обменивались улыбками и короткими репликами.

– Ну, дает!

– Да-а!

"Вот она – расслабленность! – вначале подумал я. Может, это и есть человеко-ветреное состояние? Да нет! Скорее, его отголосок!" – рассуждал я про себя. Мне даже захотелось так же вот, сию минуту, свободно и непринужденно жить, как эти парень и девочка. Нет. Я не приветствовал их поступок! Скорее, наоборот: считал его аморальным! Но в сокровенной глубине души, там, где никого, кроме меня, я был солидарен этому состоянию легкой ветрености!

Может быть, и в самом деле надо, хотя бы иногда, хотя бы на мгновение, но срываться с цепи предопределенности? Не для этой ли цели существовали кулачные бои когда-то?!

Интересное дело: в кинотеатре мы специально собираемся и смотрим такие эротические сцены! А здесь, на площади, – этого делать нельзя! Почему?.. На экране кинотеатра можно, а на экране жизни – нельзя?! Где тут разврат: в кинозале или здесь, на остановке? Там специально отснято на пленку и специально смотрится, не разврат ли это? А здесь не специально, все естественно, но мы возмущены! Почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать кадры кинофильма, почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать двух сношающихся на улице собак?.. Человек – не собака?! Верно! Он предпочитает гнусно скрывать свое нутро, а собака – нет!

Учительница делает замечание ученику, чтобы тот не приставал к однокласснице.

"И все-таки, я не отказался бы испытать подобное, хотя бы ради укрепления духа своего..." – подумал я и вдохновенно зашагал в свой кинотеатр...

– Доброе утречко, Сергей Александрович! – услышал я голос уборщицы Марины Ивановны, поднимаясь по ступенькам кинотеатра.

Я остановился и повернулся лицом на голос. Марина Ивановна, озорно улыбаясь, видимо, только что шла из-за угла кинотеатра, а может, и поджидала меня. В одной руке у нее было мусорное ведро, из которого густо торчали горлышки бутылок, а в другой – широкая лопата для уборки снега.

– Здравствуйте, Марина Ивановна! – почтительно улыбаясь, приветствовал я. Марина Ивановна подошла ко мне как можно ближе. Росточка она была небольшого, я возвышался над нею головы на полторы!

Как бы поглядывая мне в глаза исподволь и, как всегда, осматриваясь по сторонам, она поведала мне новости.

– Сергей Александрович! – начала она и сделала таинственную паузу.

– Да, – сказал я. – Что случилось?

– Вы знаете, Лидия Ивановна вчера те доски, ну вы помните, что я прятала под лестницей, – утащила домой!.. Вот как!..

– Да?! – сказал я с видом, будто ничего не понял.

– Ага! Я сама видела. На почту как раз шла! подтвердила Марина Ивановна и приняла гордый вид человека, бдительно озабоченного за имущество кинотеатра, верного соратника.

Она вообще очень любила докладывать, доносить на кого-нибудь. Я никогда не воспринимал ее всерьез, на что она обижалась, но всегда аккуратно выслушивал, потому что к чему сокрушать старого человека!

Отними у Марины Ивановны эту способность, мягко говоря, подсказывать, кто и что сделал, так она же будет невзрачной, бесцветной старушонкой, как тысячи других, а так, пожалуйста, светится вся, торжествует, и сейчас видно, как настроилась услышать мой гнев. Словом, живет человек, и не безынтересно, зачем же отнимать у него смысл существования!

Но гнева не последовало.

– Я ей разрешил, – спокойно сказал.

– Да-а?.. – то ли спросила, чтобы убедиться в моих словах, то ли просто машинально подтвердила сама себе вслух Марина Ивановна, но разочарованно пожала плечами, мол, на нет и суда нет!..

– Марина Ивановна! – окликнул я уборщицу, когда та уже намеревалась уйти в кинотеатр.

– Что, Сергей Александрович? – будто ожила, обрадовалась Марина Ивановна. Возможно, у нее промелькнула надежда на то, а вдруг как пошутил директор в отношении Лидии Ивановны и досок, и сейчас же распорядится немедленно вызвать ее сменщицу из дома на разговор! С каким наслаждением она побежала бы тогда к той домой и успокаивала бы ее по дороге!

– Марина Ивановна, у нас еще есть песок? поинтересовался я, и мне стало жалко Марину Ивановну в ее разочаровании...

– Да, там же, под лестницей! – ответила она.

– Присыпьте, пожалуйста, ступеньки песком, погуще, вежливо попросил я и направился в кинотеатр.

Марина Ивановна уже находилась позади меня, шагах в десяти, как вдруг, спохватившись, выкрикнула мне вслед:

– А Лидия Ивановна вчера не присыпала ступеньки, вот так!

Но я сделал вид, что уже не расслышал ее слов, и поторопился скрыться в кинотеатре.

В малом фойе, возле дверей моего кабинета стояла Зоя Карловна.

– Здравствуйте, Зоя Карловна, – врастяжку поздоровался я, не останавливаясь. Я было направился пройти в большое фойе, дабы заглянуть в кинозал, как там обстоят дела, как библиотекарь тут же выказала свои намерения: оказывается, у дверей кабинета она ожидала меня.

– Сергей Александрович! Cережа! – окликнула она меня. Подожди, пожалуйста, ты мне нужен, – иногда она позволяла себе называть меня на ты.

– Да, – остановился я, но краем глаза успел приметить, что контролер, сидевший возле огромного фигурного зеркала в большом фойе ко мне лицом, почему-то вскочил с лавки и моментально юркнул в кинозал, словно как от меня...

– Дайте мне ключи от кабинета, – попросила Зоя Карловна. – У меня телефон в библиотеке не работает, а мне срочно позвонить нужно!

– А почему не работает? – поинтересовался я.

– Да черт его знает, – возмутилась она, – вчера еще вечером перестал. Я уже договорилась на заводе с мастером, после обеда обещал посмотреть.

– Хорошо, – сказал я, – держите, – я достал из кармана связку разноцветных ключей от кинотеатра и подал ее Зое Карловне. – Вот, этот, желтенький... – указал я ключ от кабинета.

– А вы где будете, Сергей Александрович?

– А что такое?

– Ключ от кабинета мне надо вернуть.

– Ну, вернете, не беспокойтесь, не на Луне же я!

– Да чтобы вас долго не искать! У меня библиотека открыта, Сережа!

– А что же вы ее бросаете?

– Да там подруга!

– Екатерина Васильевна?! – обрадовался я.

– Она самая!

– Ну, тогда и нечего волноваться! – сказал я.

– Да, вам нечего! Люди собираются. Она книги не оформляет, только присматривает, – словно пожаловалась Зоя Карловна.

– Так она там не одна? – спросил я.

– Нет, конечно!

– Жалко, что не одна, – сказал я.

И я почувствовал, как во мне просыпается то ли наглость, то ли раскрепощенность.

– А вам что до этого? – поинтересовалась Зоя Карловна.

– Хотел подняться наверх, что-то чаю так хочется, что и полюбить некого! – изображая серьезный вид, сказал я. – А вы бы позвонили подольше! А? Зоя Карловна? – продолжая наглеть в стиле шутки, предложил я.

Но, честно говоря, меня прямо-таки манило, во что бы то ни стало, испытать то свободное чреволобзание, которое одурманивало меня на троллейбусной остановке. И что самое интересное, я знал, я был уверен, что это неминуемо, очень скоро должно произойти! В последнее время у меня часто исполнялось то, что я задумывал. Потому я и начинал теперь, лихорадочно, с виду полушутя, но стучаться, тарабанить в первую попавшуюся дверь. Где откроют, – там и я!..

– Ну, так как? – переспросил я в улыбке озадаченно молчавшую Зою Карловну. Она смотрела мне под ноги и часто моргала.

– А-ха-ха-ха-ха! – расхохоталась она, наконец понявши в чем дело, но замолчала и засуетилась открывать кабинет...

Так неожиданно прервалась моя шутка, но не прервалось мое желание! Да, именно желание одолевало мою натуру сейчас. И я это понимал с полной ответственностью перед собою! Проверять себя, – так проверять!.. "Решайся на что-либо: сразу, мгновенно, или не решайся совсем..." – вспомнил я наставление Ивана и ринулся в большое фойе через зал...

И нестерпимая радость и сила обдавала меня с ног до головы! И я, наверное, слишком сильно дернул кинозальскую дверь на себя, ибо контролер, хотя и громила в плечах и по росту, чуть не вывалился из кинозала ко мне под ноги! Видимо, он стоял в кинозале и держался за ручку двери, и, может, не так уж слабо держался!

– Ой, извините! – сказал я контролеру спешно, оглядев его с ног до головы. "Но зачем ты держал дверь?.." – подумал я.

– Ничего страшного! – ответил контролер.

"Если в зале что-то и существовало, чего нельзя мне было видеть, – думал я, продолжая анализировать, – то теперь наверняка уж поздно... Этот следы замел! Он в их компании, это вне сомнения!.."

– Ну, как там, все в порядке? – спросил я.

– Фильм дерьмовый! – ответил контролер.

– Опять с премией пролетим! – послышался ехидный голос позади меня. Я обернулся: это подошел Палыч.

Круг замкнулся. Отступать было некуда. Мои скандалы с Палычем всегда начинались вот так: с его стороны оттачивались копья для решающей схватки, там, в кинобудке, а с моей стороны, здесь, внизу, в кабинете. А потом возникала подобная ситуация для стычки. Я насторожился.

– Плана в этом месяце опять не будет, Сергей Александрович! – подтвердил свою позицию контролер.

– А я тут при чем? – было ощетинился я.

– Вы же директор... – улыбчиво, умиленно произнес Палыч, чуть ли не в реверансе!

– Ну, так и что же?.. А вы киномеханик! – съязвил я как можно отрешеннее.

– Это ваше дело: фильмы заказывать, Сергей Александрович! – раздраженно выкрикнул он, глянув на контролера. Начиналась атака.

– Конечно! – предательски подтвердил контролер.

Но я уже успокоил себя полностью. Мне даже стали они безразличны оба: контролер и киномеханик.

"Какой-то глупый разговор", – сказал я про себя. – "Надо его заканчивать..." Палыч набирал обороты. Это было хорошо видно по его манере входить в раж: кулаки в карманах брюк, и от этого карманы оттопырены, немного покачивается всем туловищем, плечи приподняты.

И тут в зале неожиданно послышался разношерстный свист и какие-то крики. В следующее мгновение из зала выскочил и наткнулся на Палыча мальчик, лет десяти, худенький. Он жалко потирал свое плечо, потому что ударился о киномеханика.

– Шпаненок, куда летишь?! – возмутился тот.

– Дядя, звука нет! – сказал мальчик.

Наверное, Палыч чувствовал, как его авторитет безупречного работника падает в моем лице. Он побелел от злобы, прикусил нижнюю губу от досады.

– Сколько раз я тебе говорил, – рухнул его гнев на ошалевшего контролера, – в зале надо быть. Стоишь здесь... мать твою. Рот разинул!

Контролер тут же, вслед за мальчиком, исчез в зале, а Палыч будто десятилетний кинулся к себе в кинобудку через фойе, поскользнулся у дверей и едва не растянулся.

– Кирилыч! – заорал он где-то на лестнице своему напарнику.

– Ого! – отозвался тот радостно.

– Звука, звука нет в зале! Мать твою! – и еще что-то орал Палыч, но уже было не разобрать что. Дверь в кинобудку с оглушительным треском захлопнулась! Словно затрещину отвесила!

Мне доставил удовольствие такой ход событий. Это сработал во мне Человек-Ветер. Я торжествовал!..

На втором этаже занималось несколько групп ритмической гимнастики. Этим самым удавалось как-то, худо-бедно, подрабатывать наличные деньги для различных нужд нашего скромного увеселительного заведения. Открывалась возможность приобретать необходимые культ– и канцтовары, стоящие больше десятирублевых чеков, установленной разовой нормы по смете.

Поскольку в кинотеатре материально-ответственным лицом является директор, мне приходилось три раза в неделю выставлять и убирать комплект радиоаппаратуры. Она хранилась в библиотеке, и мне ее надо было каждый раз перетаскивать в комнату напротив и обратно в библиотеку. Правда, за это я получал доплату в сорок рублей, но зато и косились на меня в кинопрокате, а непосредственное начальство даже пыталось искать пути запретить мне подрабатывать!

Я зашел в библиотеку. На книжных полках, напротив стола, в расшатанных книжных рядах рылись дети: две девочки и мальчик. За столом величественно восседала Екатерина Васильевна.

Мы обменялись приветствиями.

– Как у вас тут с любовью? – спросил я у Екатерины и, напрямик подойдя к ней, нагнулся и поцеловал ее в щеку.

– О-о!.. Какой вы!.. Сергей Александрович... – обалдело сверкнув лукавыми глазами, произнесла она умиленно.

Но ничего не говоря больше и не делая красивой сцены с продолжением, я отвернулся от Екатерины Васильевны и пошел прочь по своим делам. Ощущая пристально-изумленный взгляд ее у себя на спине, я быстренько, за два прихода, перетащил аппаратуру куда полагается.

Я закрыл комнату на ключ. Я потом буду еще подробно вспоминать об этом. У Тани, девушки-выпускницы хореографического отделения культпросветучилища, имелся свой ключ от этой комнаты.

Дверь в мой кабинет была немного приоткрыта. Я хотел уже войти к себе, как услышал:

– А-а– ха-ха-ха-ха! Вы шутник! – послышался хохотливый голос Зои Карловны. Она все еще разговаривала по телефону.

Я остановил свою руку, и она неподвижно зависла в воздухе, едва не коснувшись двери. Так я и оставался стоять на месте и вслушиваться:

– Нет, нет!.. Я же сказала – нет!.. Вы меня не так поняли!.. Я сегодня занята!.. Что?.. Хо-хо!.. А?.. Да!.. Да!.. Еще будет!.. Я говорю – еще будет! Да, Да!.. Безусловно!.. Конечно!.. Как и договорились!.. Адью, Остап Моисеевич!.. – В кабинете послышались шаги. "Значит, разговор закончился". подумал я и резко открыл дверь: деловито прошел к вешалке и стал озабоченно раздеваться. Мне казалось, что у меня на лбу было написано, что я подслушивал. И поэтому я отвернулся от Зои Карловны, испытывая неловкость. Человек-Ветер улетучился, чувства и навязчивые образы повисли надо мною и засасывали мою сущность в себя. Возникло состояние дискомфорта.

– Спасибо, Сергей Александрович, – поблагодарила библиотекарь.

– Да, да... Не за что... Зоя Карловна... – отрывисто отвечал я, потому что уже нервно выдергивал в этот момент из рукавов кожаной куртки на меху свои руки.

– Давайте помогу! – обратилась Зоя Карловна.

– Нет... Спасибо... Я сам... – отчеканил я, краснея от усердия. Зоя Карловна направилась к двери. Наконец-то мне удалось стащить с себя куртку. Я повесил ее на вешалку рядом со своей спортивной шапочкой.

– Ну, я пошла, – сказал Зоя Карловна, уже в дверях. Ключи настоле, – добавила она.

– Ага! – ответил я, подкивнув.

Дверь в кабинет захлопнулась. Я остался один. "Остап Моисеевич..." – прозвучало у меня в голове... Из разговора по телефону я, конечно же, ничего не понял, но... "Остап Моисеевич" снова прозвучало у меня в голове... "Это он... Вчерашний... К Богу! – мелькнуло у меня в голове. – Прочь, прочь лукавые!"

Я быстро достал из сейфа крохотную библию в нежно-мягком зеленом переплете из полиэтилена, сел за рабочий стол и разлистнул этот священный памятник человечества наугад, где придется. Я загадал, что меня ожидает, и начал читать вслух:

"И пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим, и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим – дать вам, и сказал Я: "Не нарушу завета Моего с Вами во век.

И Вы не вступайте в союз с жителями земли сей; жертвенники их разрушьте". Но вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали?

И потому говорю Я: не изгоню их от вас, и будут они вам петлею, и боги их будут для вас сетью.

Когда Ангел Господень сказал слова сии всем сынам Израилевым, то народ поднял громкий вопль и заплакал.

От сего и называют то..."

В дверь неожиданно резко постучали... Я замер... Постучали еще раз, внушительнее.

– Да! – выкрикнул я. – Войдите, – и испуганно притаился за столом, сидя. Дверь уверенно раскрылась нараспашку! В кабинет вошла, вот я совсем не ожидал, Катя! И я успокоился.

Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.

Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.

Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.

– Можно? – спросила она.

– Ты же уже вошла, и видишь, что я не против. Значит, проходи! – сказал я.

– И правда! – воскликнула театрально Катя.

– Ты по делу? – спросил я.

– Нет, – сказала она, – просто поболтать!.. Мне можно раздеться?

– Конечно... Вон, пальто на вешалку повесь.

– Да вижу я, куда вешать...

– А что тогда спрашиваешь?!!

– Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.

– Как видишь, добрый!

– Это еще надо подтвердить! – сказала Катя.

– Если надо, подтвердим! – отпарировал я.

Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.

Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи...

Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидела короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.

Катя расстегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.

Мы смотрели друг на друга.

– Ну, что? – спросила она.

– Ничего! – ответил я, будто вовлекаясь в игру.

– Что у тебя новенького, Сергей Александрович?

– Да вот же, ты пришла! – сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.

– А дальше что? – спросила она.

Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.

– А ты хотела бы что-то еще? – спросил я, не отводя глаз от Кати.

– Ну, ты же сам хочешь, я вижу! – сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.

– Да... Нюх у тебя собачий! – сказал я. – Хочу!

– Так в чем же дело, давай, – предложила Катя.

С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!

Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! "Решайся или не решайся!" – диктовал я себе. – "Раз уж ты впустил птичку, то... ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!"

Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..

Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..

– Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. металась Катенька. Наконец все закончилось.

Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!

"Господи! – воскликнул я про себя, – я же не запер дверь!" Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.

Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!

Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.

От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.

– Здравствуйте, – наконец-то решился негромко вымолвить я.

– Здравствуйте! – громыхнул тяжелым голосом участковый. – Чем занимаетесь? – поинтересовался он.

– Вот, – указал я кивком на Катю. – Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.

– После десятого на постоянную работу в беседку? громыхнул милиционер. – А, Катька?

– А вам какое дело! – повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.

– Ты что, здесь физзарядкой занималась? – хохотнул он.

– Танцевала! – ядовито выкрикнула Катя.

– С голой задницей? – прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.

– Да нет! – опомнился я. – Она в самом деле танцевала!

– С чего это вдруг?! – спросил, недоумевая, милиционер.

– А просто так! – выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.

– Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. – крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.

Я молчал. А что я мог сказать!..

"Однако я очень чувствительно на все прореагировал!" мысленно подчеркнул я свое состояние.

– Сергей Александрович! – властно обратился ко мне уча-стковый. – Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, – он даже не спросил разрешения.

– Да, да, пожалуйста, – не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:

– Тряпкин!.. Заходи сюда!..

В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...

Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:

– Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?

– Клянусь я, Сень, – обратился Тряпкин к милиционеру. Я не знал. Вот, на палец – отрежь, если не так!

– Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!

– Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, – участковый отмахнулся рукой. – Ну вот, не веришь! – сказал Тряпкин. Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!

– А что это за запах? – спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.

– Сень, ты че? – недоумевая, спросил Тряпкин.

– Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? обратился милиционер ко мне.

– А чем, я что-то не чувствую, – удивился я.

– Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром сегодня и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... "Ну и нюх же у Дубинина!" – притаившись, подумал я.

– Сень, я чист, как стеклышко... Вчера – да... Сегодня...

– Да нет же, – не отступал участковый. – Пивом же прет вовсю! – и он еще раз принюхался.

Но тут в кабинет постучались.

– Войдите, – поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!

Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: "...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану".

Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, – это начались занятия гимнастикой.С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.

Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.