Текст книги "Астральное тело-1, Скоморох или Начало Магии (Как стать магом - 1)"

Автор книги: Всеслав Соло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Обязательно отвечай, пиши о себе, я заинтересованно жду!

Всего тебе доброго, до свидания!

С уважением, – Сергей Истина, твой друг".

Катастрофа

Я находился в своем рабочем кабинете. Тишине не сиделось на месте: она поскрипывала ножками стула, отшаркивалась от моих подошв и деловито шелестела бумагами. Запечатанное письмо в Москву я отложил в сторону. Солнечный зайчик, лежавший на столе, словно прищемил конверт к черной полировке. Я откинулся на спинку стула и немного посидел так, ни о чем не думая.

И тут тишина в кабинете побледнела и грозно ощетинилась. Несомненно, на площади извергал монолитный шум шквал автомобильных сигналов. Любопытствуя, я покинул кабинет, напрямик прошел малое фойе и торопливо вышел из кинотеатра на обшарпанную солнцем площадь.

Будто цветочная гирлянда из гудящих свадебных машин окольцевала площадь. Вокруг жениха и невесты суетливо густела толпа родственников и гостей, просто зевак и любопытных.

Какая-то неведомая сила сдвинула меня с места и потащила к толпе. Уже через минуту эта сила вытолкнула меня в спину в пяти метрах от главных виновников торжества и моего беспокойства.

Мой взгляд отметил жениха только лишь как черное пятно. Девушка в белом кружевном платье и фате выглядела очаровательной невестой!.. Курносая, голубоглазая, высокий умный лоб, длинные вьющиеся волосы!.. Наши взгляды столкнулись, и она, как мне показалось, кокетливо улыбнулась в мою сторону, но лучше бы она этого не делала, потому что я сразу же узнал ее! Кто-то из ее подруг стал поправлять ей фату, и девушка на какое-то мгновение отвернулась в другую сторону.

– Наташа! – выкрикнул я и неожиданно для себя попятился назад, толпа проглотила меня, и я увяз в самой ее гуще. Вынырнув ненадолго над головами, я увидел, как невеста, обернувшись, заинтересованно выискивала в толпе того, кто ее окликнул.

– Наташа! – выкрикнул я еще раз, не столько для того, чтобы она меня заметила, на это надеяться было уже трудно, толпа совсем как трясина связывала меня по рукам и ногам, – а выкрикнул я, скорее для того, чтобы убедиться, что я не ошибся, что девушку действительно зовут Наташа и что это та самая Наташа!.. Наташа, которую я повстречал прошлой ночью, видимо, во сне... Сон, сон, сон – пульсировало у меня в голове.

И я действительно не ошибся: невеста поднялась на цыпочки, выискивая меня по голосу!.. Но в следующий момент меня уже больше не было видно: широкая спина какого-то мужлана выросла перед моим лицом. Видимо, потому что я начал интенсивно подпрыгивать на месте, оттаптывая окружающим ноги, где-то через минуту толпа вытолкнула меня на свободу. Сон, сон, сон продолжало пульсировать у меня в голове!..

Я шел обратно к кинотеатру и рассуждал: если верить сну, то Наташа там, во сне, – жила среди мертвецов, в нашем понятии, земном... Но здесь она в образе невесты еще жива!.. В следующее мгновение страшная мысль пронзила меня, я подумал, если верить сну, который я видел прошлой ночью, то Наташа не может больше существовать!.. Во сне она была невестой, и, значит, ее должны, – что за глупости приходят мне в голову, похоронить в этом белом кружевном платье и фате!.. Господи! Не может быть!.. Но покойники действительно часто предстают в снах в одеянии, в котором их похоронили!.. В противном случае, все это нелепая случайность, бред... Ну, конечно же – бред! успокаивал я себя.

На ступеньках кинотеатра я обернулся назад: я увидел смеющиеся, радостные лица ребятишек, пробежавших мимо меня в сторону свадьбы... И все же мне захотелось закричать на всю площадь: "Спрячьте, спасите невесту!.." Но в следующее же мгновение, я сам удивился подобному желанию, бред какой-то, неотступный бред... "Все будет хорошо!" – успокаивал я себя...

И вот, на моих глазах, – свадебная толпа начала как бы уплотняться и затихать.

"Что-то случилось!" – подумал я...

– Что там случилось? – спросила меня подошедшая ко мне с пустым ведром в руке уборщица Лидия Ивановна.

– Не знаю, – не отрывая мучительного взгляда от толпы, ответил я и пожал плечами.

В это время к нам подошел киномеханик Палыч, он уже успел все узнать: это было видно по его ехидному обличью.

– Здравствуйте, Сергей Александрович, – услужливо произнес он.

– Здравствуйте, Палыч, – безрадостно ответил я и пожал его протянутую руку.

– Что там случилось? – поспешила спросить теперь уже у Палыча Лидия Ивановна.

– Невеста в обморок упала, – ответил он так, словно произнес фразу: отстань от меня!..

– Ой, Боже ж ты мой! – всплеснула руками Лидия Ивановна, и упущенное ведро звякнуло у ее ног. – Это же Наталка, соседская, воспитанница моя...

– Там она, у дерева лежит! – крикнул Палыч вдогонку уборщице так, словно имел в виду: тебя там только и не хватало, старая!.. А повернувшись ко мне добавил: – Вызвали скорую. Зачем?.. Нашатырь под нос в таких случаях, – и все в порядке!.. – он смачно сплюнул в сторону, непризнанный и обиженный. Видимо, там он уже посоветовал подобное, но его послали ко всем чертям! И правильно сделали!..

Я стоял не шелохнувшись. Одновременно чувство страха и необъяснимой радости, да-да, именно радости, переполняли меня!.. Чувство страха – за человеческую жизнь, за нормальное состояние собственной психики! И чувство радости, а точнее сумасшедшего восторга от прикосновения к неведомой тайне!.. Одновременно очень хотелось кому-нибудь обо всем этом рассказать, поведать о том, что я знал, что это случится, что невеста должна обязательно, неминуемо... – но я боялся этого нестерпимого желания и этих щемящих мою голову мыслей! Если я сейчас заговорю об этом вот с ним, например, и я посмотрел на Палыча, тот стоял, скрестив руки на груди, оттопырив губы, то он, вполне нормальный человек, – скорее всего сочтет меня сумасшедшим, в лучшем случае – человеком со странностями или с температурой!.. И, слава Богу, – я смолчал. Не заговорил.

Мои мысли были прерваны сиреной скорой помощи. Машина выкатила на площадь. Сон, сон, сон – пульсировало у меня в голове! Колеса прошипели шинами по асфальту, заскрипели тормоза. Не помню что, но что-то ответив на непонятный мне вопрос Палыча, я, словно отлепившись от площади, словно в каком-то объеме тишины, удалился в прохладную глубину кинотеатра.

– Все будет хорошо... Все будет хорошо!.. Это только обморок, – словно кто-то идущий за мною по пятам наговаривал мне в затылок...

Посетитель

Какое-то время я молча присутствовал где-то вдалеке от всего окружающего меня мира. Я себя чувствовал неким, совершенно случайно сгустившимся, живым существом. Что делал, слышал, видел – не помню! Я находился в состоянии какого-то болезненного, отшумевшего восторга чувств и сонного безразличия эмоций и даже ни о чем не думал, – просто где-то находился... Но застал себя стоящим у окна в рабочем кабинете, когда, пошатнув какое-то равновесие, раздался стук в дверь, а точнее, кто-то, видимо, ладонью, похлопал по ее жесткому дерматину снаружи, из фойе. Громко прозвучал и мой голос:

– Войдите!

Пока в ответ слышалось молчание, я быстренько сел на стул, схватил со стола первую попавшуюся папку и стал перелистывать подшитые в ней документы, даже не понимая, зачем я это делаю!.. Но мне очень хотелось поскорее выйти из этого непонятного мне состояния.

Я закинул ногу на ногу и придал как только мог своему лицу вид внимательно изучающего бумаги. Однако краем зрения я все-таки следил за дверью в кабинет. Дверь открылась и не спеша пропустила какую-то девушку в мой кабинет.

Прошло несколько секунд.

– Здравствуйте... – одиноко произнесла она.

Прошло еще несколько секунд, я продолжал перелистывать бумаги, а не замеченная занятым директором гостья – стоять у двери. Но вот я наконец набрался смелости захлопнуть папку с документами и отложить ее в сторону. Я приподнял голову, сделал вид, что только что заметил посетительницу.

– Здравствуйте! – сказал я и, вежливо указав рукою на стул, расположенный с моим столом рядышком, добавил: Присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо, – охотно ответила девушка и, словно мальчишка, одним едва уловимым взмахом руки захлопнула дверь в кабинет. Потом она пронзила меня таинственным взглядом очаровательности и, словно манекенщица на демонстрации мод, зашагала через весь кабинет по оранжевой ковровой дорожке к моему столу. Каждый свой шаг она как бы фиксировала, замирая на какое-то, космически неуловимое, мгновение, хотя мне это, может, просто казалось. Она невесомо присела на краешек предложенного ей стула: хрупкая, строгая, со слегка обвисшими уголками женственных губ. У нее были светлые глаза и русые прямые волосы ниже плеч.

Как только девушка присела я тут же заявил:

– Слушаю вас...

Она опустила глаза, как бы смутившись от моей фразы, и опечаленно заметила:

– Прости меня, директор, но ты эти слова произнес, совершенно не задумываясь над их смыслом...

Тут я почувствовал, что окончательно пришел в себя. Я возвратился в шкуру директора: меня смутил тон и уверенное обращение на "ты"! Я даже почувствовал некоторую брезгливость, зависимость от моего посетителя, и я выдавил из себя протестующе:

– Да, но-о... – только и прозвучало у меня, потому что я уверенно почувствовал себя в следующий миг учеником, школьником, присутствующим на первом уроке неведомого предмета.

А учитель продолжал говорить и спрашивать:

– Когда ты говоришь "Слушаю вас", ты "слушаешь" одновременно меня и себя?

– Но это же уважительная форма, – возразил я и почти беззащитно заглянул своей собеседнице в глаза, словно ища в них поддержки.

– Начнем с того, – и девушка положила свои смуглые руки ладонями на стол, – что слово "вы" это прежде всего не уважительный, а множественный символ, так? – она прихлопнула ладонями по полировке стола.

– Так, – подтвердил я, а сам подумал: "Может быть, она – сумасшедшая?.. Впрочем, говорит вполне логично... Во всяком случае, лучше ее не раздражать..."

– Итак, значит, мы пришли к соглашению, что символ "вы" – выражает множественность, прежде всего, – подчеркнула девушка, – и мы...

Но я перебил ее:

– Извини, как тебя зовут?

– Аня, – ответила она так, словно хотела сказать: будь по-внимательней и не перебивай! – и продолжила свой урок.

– Обращение на "вы" – это обращение к целому миру, поскольку "вы" – по своей сути множественно бесконечно, и "Слушаю вас" тогда звучит уже как уверенность в том, что человек постиг целый мир, а если ты понимаешь, что этот человек, к которому ты обращаешься на "вы", постиг целый мир, значит и ты, как минимум, постиг целый мир; но постигнуть целый мир, значит не что иное, как стать этим миром самому!..

– Это, – вмешался я, – давно известно: чтобы постичь истину – надо стать этой истиной самому.

– Верно говоришь. Но отсюда значит, что "Слушаю вас" звучит неестественно, корыстно, подхалимно и так далее. В лучшем случае, как это получилось у тебя – звучит машинально, заученно, слепо!

– Да, но ведь под фразой "Слушаю вас" можно подразумевать и поддержку, – взволновался я, – внушение, пусть не исполненного, но перспективного, надежду на то, что человек станет или, по крайней мере должен, э-э, может стать – целым миром.

– Тогда этой фразой – "Слушаю вас" – ты принижаешь человека, как бы снисходишь к нему с высоты своего величия.

– Как это принижаю?

– Очень просто! Говоря "Слушаю вас", ты уже имеешь в виду, что ты постиг целый мир, а человек, к которому ты обращаешься, еще не постиг его.

– Да, – не согласился я, – но может быть, говоря "Слушаю вас", я имею в виду внушить и себе, не постигшему, веру в то, что я все-таки постигну целый мир.

– Тогда это не что иное, как обман себя и других, иллюзия! – определила Аня.

– Но даже если это и обман, то, по крайней мере, – это благородный обман, благородная иллюзия! Это таит в себе устремленность к лучшему.

– Извини, директор, но это путь заблуждения! Обманывая себя и других, ты ставишь, делаешь эталоном "целого мира" себя и других, не ставших этим "целым миром", на самом деле. Это всего лишь узаконенное, осмысленное заблуждение!

– Значит, – возмутился я, – чтобы перестать заблуждаться, надо понять, что ты обманываешься, надо стать "целым миром" истиной, а для этого надо перестать заблуждаться!.. Замкнутый круг!.. Безвыходность!.. Заблуждаясь, понять, что ты заблуждаешься, – невозможно!..

– Верно, – воскликнула девушка, – замкнутый круг! Но он существует лишь для идей, логики и слов. Если их нет – нет и круга! Пока ты в этом круге, есть только ты, и не более того, но, как только ты вышел за этот круг, ты становишься "вы"... Другими словами, став "целым миром", человеку незачем говорить слово "вы", ибо он, этот человек, который стал "целым миром", и есть в данном случае "вы" – целый мир. Ну, посуди сам, если в таком состоянии он будет говорить "вы", то он будет обращаться не иначе, как к себе самому... Абсурд, не правда ли?..

– Да, абсурд, но тогда "вы" звучит всегда неестественно, фальшиво, то есть абсолютно в любом случае его произношения?! – задумчиво возмутился я.

– Совершенно верно, директор, как, впрочем, и все остальные слова и фразы, – подтвердила девушка.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я у нее.

– Я имею в виду, – ответила она, – что все остальные слова звучат так же неестественно и фальшиво, если мы начнем сейчас их разбирать с тобою, как слово "вы".

– Что же получается, – противился я уже не так упорно, – надо избавляться от слов?

– Меньше слов – больше дела! – улыбнувшись, ответила Аня.

– Хорошо, а если, кроме шуток: с помощью слов мы общаемся сейчас с тобою... И тем более, отсюда выходит, – непонятно, как можно выйти из этого круга?.. – просительно допрашивал я.

– Ты произнес фразу: "Как можно выйти из этого круга?" а значит, уже, как минимум, ты понял, что этот круг существует... Теперь, на мой взгляд, о нем осталось забыть, и он перестанет существовать...

– Кажется, я что-то начинаю понимать, но поверь, что это еще не значит, что я уже со всем этим согласился!.. Благодаря словам, мы перестали быть животными и стали людьми.

– Я не могу тебе подтвердить теорию Дарвина, я не сторонница ее. Но я точно знаю, что, благодаря словам, мы, прежде всего перестали быть богами... – сказала Аня.

"Может быть, все-таки, – думал я про себя, – весь мой разговор с этой девушкой из области сумасшествия, может, я уже сошел с ума и на самом деле никакой девушки нет?.. Может, на самом деле я разговариваю сам с собою?"

– Если не ясны какие-то детали, – заговорила Аня, прервав наше обоюдное молчание, – независимо от того крупные они или мелкие, – это область наук, их задача открывать и постигать детали, дробить мир. Там, где существуют большие провалы между деталями, на первый взгляд, с виду, не имеющими друг к другу тяготения логики, – это область интуиции гения, – это, зачастую, начало новых наук или гигантские прыжки старых. И наконец, где невозможно углядеть совместимость деталей, как ни крути, ни верти их, где существует полное не объяснение интуицией и логикой, – это область человеческой фантазии, еще говорят – мистики, в худшем случае – область сумасшествия... Но об этом потом, как-нибудь в другой раз, Аня снова замолчала...

Я тоже молчал. А что мне было говорить? Про себя мне стало стыдно, я укорил себя за то, что я мог подумать так об области сумасшествия! И еще, я удивился ее догадливости о моих мыслях в этом плане.

Начиная с прошлой ночи, вся моя жизнь стала состоять из таинственности: Наташа во сне, "Возрожден ли мистицизм?" (появление этой книги), Наташа наяву – ее обморок, эта девушка Аня, рассуждения о "вы"... Я уже начинал убеждаться в безысходности, в том, что вся моя жизнь теперь перешла в иное, не земное измерение...

В следующее мгновение Аня пристально посмотрела на меня и, как-то покорно улыбнувшись, продолжила разговор:

– Но все-таки есть у символа "вы" положительное, чисто земное право на существование, в данном случае конечно...

– Какое же? – удивился я.

– Благодаря этому слову мы, – шутливо отвечала Аня, вообще смогли заговорить с тобою обо всем этом. Так что – да здравствуют слова!

– Да здравствуют слова, – подхватил я последние слова девушки, словно поддержал сказанный ею тост. А я действительно себя чувствовал захмелевшим от неожиданно интересного для меня знакомства.

"Нет, она не сумасшедшая! – думал я. – Тогда кто же она?"

И я спросил девушку:

– Аня, кто ты?

– Психофизиолог! – с рекламным восторгом ответила она.

– А зачем ты пришла ко мне в кинотеатр?

– Понимаешь, мне очень нужна твоя помощь.

– Какая? – отзывчиво откликнулся я.

– Ты же знаешь, – обратилась Аня ко мне, глядя на меня в упор, – интеллигенту невозможно вступить в партию просто так...

– Да уж, известное дело! Я, директор – беспартийный... Из-за этого с моим мнением почти не считаются в райкоме... Но я же не принимаю в партию, Аня.

– Я вообще-то, – продолжала говорить Аня, – закончила медицинское училище и университет по специализации психология. Мечтаю заняться наукой, работать во Дворце Здоровья. Но чтобы работать там, на серьезном месте, обязательно надо быть членом партии.

– Но я же не принимаю в партию, Аня, – возразил я еще раз.

– Не волнуйся, директор, я не сомневаюсь, что в партию ты не принимаешь. Речь идет о другом. Мне приходится существовать, а не жить полной духовной жизнью, третий год я уже на заводе, здесь, на бетонном – лаборанткой! Рабочих в партию принимают с меньшими лимитами. Через месяц заседание парткома: будет решаться и мой вопрос о переводе из кандидатов...

– Но я не влиятельный человек на заводе, Аня.

– То, что ты не влиятельный, я знаю... Но начинаю понимать, что ты еще вдобавок и нетерпеливый!

– Извини, слушаю дальше, – определился я.

– Все бы хорошо, – продолжала Аня, – но у меня есть, так сказать, партийное задание, сколотить художественную агитбригаду на заводе – тогда переведут в члены!

– Ну, хорошо, а чем я могу быть тебе полезен в этой ситуации?

– Как тебя зовут? – вот уж совсем неожиданно спросила меня Аня.

– Сережа, – ответил я с тем удивлением, что ведь до сего момента она, действительно, не знала моего имени...

– Сережа, – жалобно обратилась ко мне Аня, агитбригаду я уже сколотила, но у меня во время ее выступления согласно сценарию из парткома, рефреном демонстрируются кадры одного документального фильма, а наша киноустановка, передвижная...

– "Украина", что ль? – спросил я, начиная понимать, в чем дело.

– Да, кажется, "Украина", – ответила Аня. – Она поломалась. У тебя в кинотеатре – есть такая установка, мне подсказали в парткоме.

– Есть, – покровительственно подтвердил я.

– Выручи, Сережа. Мне нужна она будет только два раза: показать выступление представителям парткома и отстреляться на отраслевом смотре художественной самодеятельности.

– Хорошо, – обрадовался я. Представлялась возможность продолжить наше знакомство!.. И я протянул Ане чистый лист бумаги и ручку. – Вот, – предложил я, – напиши, куда и когда надо будет привезти установку.

Я провожал Аню. На ступеньках кинотеатра мы остановились.

– Вот что, Сережа, – вдохновилась она, – поскольку мы с тобой волею судьбы еще не раз встретимся, дам-ка я тебе почитать сборник рассказов. Они написаны одним очень близким мне человеком. Это вот, – она вытащила из своей сумочки книжицу небольшого формата в красном переплете и по-дала ее мне, – держи, они никогда не были официально опубликованы, всего лишь отпечатаны на пишущей машинке!

Я бегло пролистал ее.

– Спасибо, почитаю, – сказал я.

Мы попрощались. Девушка решительно спустилась по ступенькам кинотеатра и направилась через площадь к троллейбусной остановке.

Я следил за ней озадаченным взглядом и чувствовал себя снова неким загустевшим существом. Но обнаружил себя стоящим с книжкой под мышкой когда мимо меня по ступенькам поднималась с заплаканными глазами, причитая на ходу, уборщица Лидия Ивановна.

– О, Господи! Горе-то, Сергей Александрович, обратилась она ко мне. – А я вечером хотела "горько" кричать, у Наталки... Кровоизлияние в мозг! В больнице теперь, бедненькая... Господи! Чем кончится-то все это? Помоги ей, Бог!.. Невестушка, а свадьбы не вышло...

В тот же день

В тот же день, в день, как я буду понимать позже, начала великого пути Посвящения, – в день беды на площади, стало по иному высвечиваться не только личное, но и мое общественное, служебное...

– Сергей Александрович! – окликнул меня в малом фойе киномеханик Палыч, – до каких пор это будет продолжаться?!

– Что случилось? – опешил я перед подобным тоном. Раньше Палыч никогда еще не позволял себе, по крайней мере со мной, так себя вести...

– Где ваш художник?! – прокричал требовательно Палыч и состроил мне мерзкую гримасу.

– Во-первых, Палыч, я не шестилетний мальчик и не надо на меня кричать. Во-вторых, зачем он, художник, вам вдруг так скоропалительно понадобился? И, в-третьих, это вовсе не мой художник, а художник нашего кинотеатра! – я немного разозлился на последней фразе, а Палыч этого словно ожидал, как добычу!

– Нашего, вашего, – вы директор, вы и отвечать будете!

– Перед кем и за что? – возмутился я.

– На завтрашний день, да будет вам известно – рекламы нет!

– Как нет?! – удивился я.

– Да вот так! Нет! Пойдемте со мной, сами убедитесь!

Мы вышли на площадь. И действительно, рекламные стенды были пусты. Щитов с рекламой на завтрашний кинофильм не оказалось и в мастерской художника. Не оказалось художника и дома, который стоял напротив кинотеатра: как выяснилось, он уехал на пару дней к родителям в деревню. Я был разъярен, но старался не очень-то показывать себя с этой стороны... Затравленный криками Палыча, я, словно зверек, поскорее юркнул в свой кабинет. Надо было срочно найти любого другого художника, но реклама должна была быть вывешена сегодня, ибо завтра будет невероятный скандал, и я его уже предчувствовал. Я обзвонил всех своих знакомых. И все-таки мне удалось за десять рублей, за свой счет, конечно же, договориться с одним знакомым моего знакомого. Последний приехал буквально через полчаса и тотчас приступил к написанию рекламы.

"Ну, погоди, – думал я о своем художнике. – Приедешь ты из деревни, я тебе устрою!.."

Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и постарался как можно спокойнее произнести:

– Алло...

– Алло, – отозвались в трубке, – это директор кинотеатра?

– Да, директор у телефона.

– Сергей Александрович! – в приказном тоне прозвучал голос какой-то женщины в трубке. – Вы творите у себя в кинотеатре, что хотите! Это – безобразие и произвол!

– Извините, – сдержанно сказал я, хотя внутри у меня уже снова все заклокотало и тоже хотелось орать в ответ, – а с кем я говорю? – совсем на пределе сдержанности спросил я.

– Это вам звонит главный бухгалтер кинопроката, – снова проорал в трубке женский голос.

– Не кричите, пожалуйста, – попросил я, – объясните, в чем дело?..

– Мне с вами больше некогда объясняться! Придете и все узнаете! – в трубке послышались отрывистые, короткие сигналы зуммера...

"Да, сумасшедший все-таки денек у меня сегодня", подумал я.

– Что за чертовщина! – не выдержал я и выкрикнул вслух, и крепко ударил кулаком по столу! Дверь в кабинет открылась, вошла уборщица Лидия Ивановна.

– Вы свободны, Сергей Александрович? – кротко и печально спросила она.

– Да, проходите, пожалуйста, Лидия Ивановна, садитесь...

– Что это вы стучите так громко в кабинете, ремонтируете что, может, помочь в чем? – искренне спросила она.

– Да, ремонтирую, – сказал я, – свое настроение ремонтирую – кулаком по столу.

– Не обращайте внимания на Палыча. Он тридцать лет здесь работает, – присаживаясь на стул, сказала Лидия Ивановна, сами понимаете – чувствует себя хозяином. Столько уже директоров видел – сколько непутевых! Я не оправдываю его, мужик он, конечно, скверный, противный и насмешливый, но дело свое знает хорошо. Аппаратура у него всегда в порядке, и в кинопрокате его уважают за это.

– Да, во всем этом я убедился, хотя работаю у вас в кинотеатре всего-то четыре месяца! – сказал я и закурил сигарету.

– А художник, – сказала Лидия Ивановна, – он и раньше частенько подводил нас с рекламой. Просто последние месяцы он нового директора побаивался, вас... А теперь, видать по всему, – акклиматизировался!..

– Ну, я-то тут при чем? При мне-то он в первый раз выкинул подобное! Зачем же на меня сразу орать? Да еще при всех работниках, – подрывать авторитет руководителя...

– Ваш авторитет, Сергей Александрович в том, что вы молодцом, нашли выход из положения, реклама-то пишется! Перетрется – мука будет... Не расстраивайтесь...

– Может быть вы и правы, Лидия Ивановна. Поживем увидим! Как говорится: жизнь, она покажет... – я потушил сигарету.

Во время разговора с уборщицей меня одолевало желание узнать, в какую больницу положили Наташу. Это желание находилось где-то неподалеку от моей раздражительности, как спасательный круг. Я все думал, как начать разговор в этом русле.

– А что, с Наташей, вашей соседкой, действительно, что-то серьезное? – спросил я.

– Кровоизлияние, Сергей Александрович! Шутка ли! Такая молоденькая! – и Лидия Ивановна снова опечалилась. Мне было неловко продолжать разговор, но я все же спросил:

– А в какую больницу ее отвезли?

– Не знаю, – ответила задумчиво Лидия Ивановна, она думала о чем-то сокровенном и смотрела перед собой в никуда, поэтому не проанализировала мой вопрос, и это мне было даже на руку! Отпала необходимость объясняться, зачем я об этом спросил. Но узнать, в какой больнице лежит Наташа, мне очень хотелось, и я нашелся:

– А вы завтра бы поехали и навестили Наташу, с работы я вас отпущу.

– Спасибо, Сергей Александрович, – оживилась Лидия Ивановна. – Мне Наталка все равно как дочь. С маленечку и до самой школы она у меня воспитывалась. Меня к ней в няни нанимали. Родители ее с утра до вечера на работе, – инженера, – а я – все одно одинокая, – помогала, как могла.

– Так вот завтра и поезжайте к ней в больницу, Лидия Ивановна. А я вас, если хотите, на машине туда свожу, на нашей, кинотеатровской.

– Правда? – обрадовалась Лидия Ивановна: все-таки ей было уже за семьдесят.

– Отчего же не правда!.. Зайдите сегодня к ее родителям, узнайте, в какую больницу поедем, – подсказал я.

– Честное слово! Я вам очень благодарна, Сергей Александрович, за вашу заботу...

Уборщица ушла. А мне стало стыдно за себя, что обманываю старого человека, но мне очень хотелось увидеть Наташу, и у меня не было иного выхода.

Вечером того же дня

Я возвращался домой после работы и уже почти подходил к своему подъезду, как, сам того не ожидая, резко свернул в сторону и вышел на крохотное футбольное поле в нашем дворе. В это время демонстрировались мультики по телевизору. Из распахнутых окон трех крупнопанельных домов, прилепленных друг к другу, до меня доносились причудливые визжащие голоса каких-то мультгероев. Многоэтажно и гулко раздавались взрывы детского хохота! Интуитивно я остановился на том самом месте, где прошлой ночью во сне случайно попал в объятия Наташи...

Я постоял совсем недолго. Мне стало отчего-то неспокойно: может быть, полуголая детвора, заметив меня, зашныряла туда-сюда сквозь мое изображение, отпечатанное сейчас в их таинственном мире...

"Что же это за мир такой, – неведомый нам, людям?! Может быть, это мир наших снов?" – мысленно спрашивал я себя, поднимаясь по лестничной клетке в свою квартиру.

Ключом дверь не открывалась, – замок защелкнут на секретку. "Значит, мама уже дома..." – подумал я и несколько раз просигналил звонком. В этот вечер мне предстояло некоторое открытие.

Мама встретила меня дружелюбно. Как обычно, мы обменялись несколькими семейными фразами на хозяйственную тему. Потом она ушла отдыхать в свою комнату, а я, задумчиво поужинав, ускользнул к себе в комнату.

Книга "Возрожден ли мистицизм?" лежала там же, где я по-ложил ее утром – на журнальном столике. Я подхватил ее на ходу в руки и наконец-то впервые прилег за целый день на диван.

Положив две подушки под голову, я прочел название первой главы – "Волна неразумия", и тут же обратился в чтение.

Время напоминало о себе только шепотом перелистываемых мною страниц. Что-то таинственно сопоставлялось и глубинно зрело во мне. Я не читал, – я впивался в строчки!..

– Встань, пожалуйста, испортишь зрение. Ты уже четвертый час читаешь лежа! – услышал я заботливый голос мамы.

Оказывается, я не заметил, что она время от времени заглядывала в комнату. Наконец, решилась вмешаться и правильно сделала! Потому что, во-первых, глаза у меня уже действительно начинали превращаться в стекляшки; во-вторых, очень хотелось поделиться, поговорить с кем-нибудь о прочитанном. Я сел и ласково обратился к маме:

– Проходи, мама, садись. Я действительно зачитался!

Она присела рядышком со мною на диван и одной рукой облокотилась на подушки.

– Честно говоря, сынок, – сказала она, – что-то мне сегодня тоскливо и одиноко. – Я прильнул к ее теплому плечу и с шутливым оттенком в голосе произнес:

– Моя мама – преподаватель философии! И мне доставляет удовольствие слушать ее дозволенные речи!

– Подлиза, перестань! – сказала она и, шутливо оттолкнув меня плечом, добавила: – Я не слишком навязчива?..

– Что ты, мама! Я действительно рад.

– Ну ладно, ладно, не оправдывайся. Лучше скажи, я тебя давно не видела в столь озабоченном чтении книги, как сегодня. Что ты читал так увлеченно и столько времени, если не секрет, конечно?

– Вот, – сказал я и протянул маме книгу. Она прочла вслух ее название.

– "Возрожден ли мистицизм?"... Павел Семенович Гуревич...

– Ты уже читала ее? – спросил я, обрадовавшись тому, что можно будет прямо сейчас поделиться впечатлениями.

– Прочесть не было времени. Я просматривала эту книгу в университетской библиотеке.

– Ну, и каково будет твое родительское мнение?

– Как только у меня появится свободное от усталости время, я обязательно ее прочту, – ответила мама.

– Все понятно, значит, одобряешь?

– Одобряю, сынок.

– Тогда, мама, можно тебе задать вопрос по существу дела?

– Задавай.

– Итак, мой вопрос, что такое мистика?

– Когда я училась в университете, мистика в энциклопедическом словаре определялась как вера в сверхъестественный мир, с которым особым, таинственным путем якобы общается человек.

– Мама, а какое определение ты можешь дать теперь – не как студент по словарю и не как преподаватель, а сама, как человек-философ со своим отношением к этому вопросу?

– Сейчас попробую... Мистика, это, по-моему, необъяснимое сейчас, принимаемое на веру, соприкосновение с определенным, известным частно или в сравнениях, количеством, принадлежащим известному или неизвестному качеству, причем, соприкосновение с таким количеством, которое не может существовать вне своего качества, ибо количество вне качества, существующее само по себе, это уже не количество, а качество, а любое качество имеет при себе сумму всех своих количеств, в нашем земном понимании, и его можно принять за совершенно законченную вещь, предмет, выраженный в какой-то форме, а это уже обычное явление, лишь может возникнуть вопрос о предназначении этого предмета; итак, соприкосновение с количеством, где не ясно лишь то, как существует это количество, не могущее существовать вне своего качества, все-таки – вне качества! Если мы зададим такой вопрос, то мы подтвердим в каком-то данном случае присутствие мистики, в противном случае ее просто нет...