Текст книги "Тайны Хеттов"

Автор книги: Войтех Замаровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Представляется царь Азитавандас

Однако дело обстояло не столь просто, как казалось. Во-первых, финикийская надпись была сделана не на «классическом», а на древнем финикийском языке, относительно слабо исследованном. У Боссерта не было ложного честолюбия – «делать все самому», он дал изготовить оттиски и копии и разослал их наиболее видным семитологам: И. Фридриху в Берлин, Дюпон-Зоммеру в Париж, О'Келлегену в Рим и Р.Д. Барнетту в Лондон.

Во-вторых, то, что нашел Боссерт у Каратепе, собственно, не было настоящей двуязычной надписью, то есть одной надписью с двуязычным текстом. На самом деле там были три древнефиникийские надписи и две иероглифическо-хеттские, причем не существовало никакой уверенности, что тексты их совпадают.

При чтении и толковании древнефиникийской надписи не возникло никаких особых затруднений (если не считать того, что Барнетт, призвавший на помощь еще двух специалистов, Я. Левеена и К. Мооса, неправильно прочитал местоимение «нк» – «я» и счел его именем царя – Анек, Инак или нечто в этом роде; ошибка, однако, была вскоре обнаружена, и новый царь исчез со сцены мировой истории столь же быстро, как появился на ней). Судя по языку надписи, можно было прийти к выводу, что она относится к VIII веку до нашей эры, ибо «она сделана на чистом древнефиникийском языке без арамейских влияний», как констатировал И. Фридрих. Остальные трое ученых с ним согласились. Единогласным было и мнение, что автор надписи – царь ЗТВД.

Боссерт позднее расшифровал его имя (дополнив гласные, которые в финикийском языке, так же как и в других семитских языках, на письме не обозначаются). Речь шла о царе Азитаваде, правившем в 740–720 годах до нашей эры. Это был не слишком значительный властитель; сам себя он называет царем дананийцев и вассалом Аваракуша, который, как известно, владел небольшой территорией в Киликии и в свою очередь признавал верховную власть ассирийского царя Тиглатпаласара III.

Тогда, осенью 1947 года, Боссерт, правда, этого еще не знал. Затаив дыхание, сломал он печати на первой посылке, которая пришла от Фридриха, и прочел, что автор найденных надписей «основал этот город и назвал его Азитавада». Черная гора, следовательно, скрывает в своих недрах город, может быть, столицу одного из позднехеттских царств, о котором до сих пор никто не знал! Потом Боссерт прочел список жертв, принесенных этим властителем некоторым из «тысячи хеттских богов», что позволяло судить о его богатстве и о том, в какой степени ассирийские боги использовали могущество своих царей, чтобы упрочить свое положение в хеттском пантеоне. Но гораздо более интересным было заявление царя, что он «жил со своим народом счастливо и в постоянном достатке». Как день от ночи, отличался он этим от остальных властителей древнего Востока, которые бахвалились лишь своими победами на поле брани и – в лучшем случае – строительством дворцов и храмов! Наконец, Боссерт прочел текст XIX финикийской таблички, где дословно значилось: «И построил я сильные крепости во всех концах и на всех границах и в местах, где жили злые люди, предводители мятежников, из которых ни один не признавал власти дома МПС, но я, Азитавада, поверг их к своим стопам».

Дешифрованное Боссертом имя царя Азитавандаса на одной из плит в Каратепе

Название страны и династии царя Азитавады дало повод для весьма смелых – и не совсем необоснованных – теорий: ведь Гомер называет греков под Троей данайцами, что поразительно напоминает дананийцев (точно – дананийим) из надписи Азитавады, а МПС – имя Мопсос из греческой мифологии. Неужели Азитавада вел свою родословную от этого царя из лидийской династии Атиадов? На реке Сейхан есть город, который по-турецки называется Мисис, а по-гречески Мопсугестия, то есть «очаг Мопса» или «алтарь для сожжения жертвоприношений Мопса». Не является ли основателем его Мопсос, который в этом случае выступил бы из мифов как человек с плотью и кровью? В 1956 году Боссерт и в самом деле начал вести раскопки в древней Мопсугестии. Чего же он достиг на своем пути от алтаря девы Марии в Тироле к жертвенному алтарю Мопса в Анатолии? Быть может, нашел мост, соединяющий хеттов с гомеровскими греками в Малой Азии? Но сейчас мы не будем касаться решения этих вопросов. Впрочем, и Боссерт начал ими заниматься лишь позднее. Тогда же ему прежде всего нужно было найти имя царя Азитавады в хеттских иероглифах. Он искал неделю, месяц… год. Тщетно.

Но зато нашел нечто иное. Самого царя!

Когда Боссерт выкопал группу рельефов на больших каменных глыбах, тянувшихся от северных ворот города, которые сторожили два льва, по хеттскому обычаю опять-таки исписанные иероглифами, то Азитавада предстал перед ним собственной персоной: он сидел там в уютной беседке за столом, полным яств, в кресле с высокой спинкой, поставив ноги на специальную скамеечку, спокойный, умиротворенный, по всему своему виду скорее сластолюбец, чем воин. Стольники приносят ему блюда с едой и кувшины с вином, музыканты играют на лирах и свирелях, барабанщики бьют в барабаны, певцы поют, а слуги обмахивают его веерами из страусовых перьев. Вокруг него боги, демоны и надписи, которые хеттский художник вытесал в те времена, когда река в этой долине еще не называлась ни Сейханом, ни даже Пирамосом. А поскольку Боссерт отдал распоряжение оставить найденные рельефы на первоначальном месте, то царь Азитавада сидит и пирует там до сих пор.

Сон Франца Штайнхерра

Когда Боссерт прочитал имя этого царя (обычно оно транскрибируется сейчас Азитавандас), он был не в начале работы по дешифровке хеттских иероглифов, а почти у ее завершения. Шампольон, Гротефенд, Роулинсон, как мы знаем, свою работу, наоборот, только начинали с прочтения царского имени.

И это не последнее «наоборот» в последней главе о хеттских иероглифах. Дело в том, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Ключ – на этот раз настоящий, действующий ключ – для окончательной дешифровки двуязычных надписей из Каратепе нашел не их первооткрыватель, ученый с мировым именем, а его помощник и ученик.

Франц Штайнхерр (родился в 1902 году) – тоже один из немцев, родиной которых стала Турция. Он попал в Стамбул в качестве представителя какой-то строительной фирмы, осел там и в то время, когда встретился с Боссертом, был счетоводом в местной немецкой больнице. Он интересовался лингвистикой (написал книгу о жаргоне стамбульских волов) и, чтобы получить возможность слушать лекции Боссерта как полноправный студент, задним числом почти в сорок лет – сдал экзамены на аттестат зрелости. В 1947 году, уже будучи доктором философии, он был приглашен Боссертом на Каратепе.

Штайнхерр занимался там чем угодно и, между прочим, расчищал выкопанные рельефы. В один прекрасный день, стирая пыль со статуи только что выкопанного хеттского льва, или вернее, сфинкса, он обнаружил на нем иероглифическую надпись. В этом, правда, не было ничего особенного, скорее можно было бы удивиться, если бы он ее там не нашел. Но когда ученый к ней пригляделся получше, то увидел знаки, которые, судя по сведениям, полученным до тех пор большим международным хеттологическим коллективом, могли означать имя Азитавандас! Первая точка соприкосновения между финикийскими и хеттскими надписями!

Прочтение, разумеется, не было стопроцентно достоверным. Но когда разведчикам истории удавалось отправляться в путь, где были бы заранее поставлены надежные указатели? Как все ученые на пороге неведомого, Боссерт и Штайнхерр сказали себе: «Предположим, что…»

Потом настал черед той кропотливой, муравьиной, изматывающей работы, которой не избежать ни одному дешифровщику. Нужно было найтипредложение. Если бы нашлось предложение с именем царя и это предложение было бы тождественно какому-нибудь предложению в финикийских надписях, в руках у них было бы доказательство, что эти пять плит представляют собой двуязычный текст, большой двуязычный текст…

Месяцы бились над этим оба ученых. Они уже знали надписи наизусть и в любой момент могли перерисовать их на память. И вот однажды – это было на лекции Боссерта в Стамбульском университете, где он разбирал текст финикийской надписи с Каратепе, – Штайнхерр услышал фразу: «И сделал я коня к коню, щит к щиту, войско к войску». Мы бы сказали «поставил я», но хеттский царь употребил выражение «сделал я» – и сделал хорошо. «Делать» – по счастливой случайности как раз тот глагол, единственный глагол хеттского иероглифического языка, который был надежно прочитан (на основе дешифровки Гельба, см. стр. 196–198). Вечером Штайнхерр еще пораздумывал над этим, немного поработал и, усталый, пошел спать.

Вдруг – и это не вымысел, ибо на такой вымысел не отважился бы ни один романист, – Штайнхерр проснулся. Во сне, где звучат отголоски того, чем человек занимался перед тем, как заснуть, ему привиделись две головы коня из иероглифической надписи, найденной на Каратепе, и… между ними он увидел знаки, выражающие уже знакомое нам слово «делать»! Он вскочил с постели, сравнил тексты, лежащие на его письменном столе, и, когда «прочитал» конскую голову как «конь», убедился, что в хеттской надписи значится то же самое, что и в финикийской: «Сделал я коня к коню…» Долго отыскиваемое предложение нашлось!

Не выглядит ли эта невероятная история как прямая насмешка над серьезностью научного труда? Разумеется! Но только в том случае, если мы забудем, что подготовительная работа и долгие размышления над проблемой так организуют мысль ученого, что достаточно малой искорки – той «творческой искры», которая обычно высекается сама собой, – и костер накопленных сведений вспыхивает пламенем нового познания. Миллионы людей видели, как яблоко падает с дерева, но никого до Ньютона это повседневнейшее явление не привело к открытию закона всемирного тяготения. Рентгена, Эрстеда, Попова на их эпохальные открытия тоже натолкнула подобная «случайность», но лишь потому, что они были знакомы с опытами Герца и Ложа и с уравнением Максвелла. Чтобы не умножать примеры, которых можно привести сколько угодно, скажем лишь, что, даже если какое-нибудь открытие буквально явится во сне, оно всегда будет результатом длительных поисков и коллективных усилий многих людей, живых и мертвых, из опыта которых черпал всякий, казалось бы, совершенно изолированный первооткрыватель или изобретатель. Впрочем, Штайнхерр был прямой противоположностью исследователя, работающего изолированно.

войско

щит

То, что последовало за этой памятной в истории хеттологии ночью, пользуясь спортивной терминологией, можно назвать самоотверженной распасовкой, позволившей капитану команды направить в сетку ворот решающий мяч. Теперь Боссерт уже ориентировался в иероглифической надписи. Он определил значение слов «войско» и «щит» и постепенно перевел 15 новых слоговых знаков, подтвердил правильность дешифровки 8 ненадежно прочитанных знаков и 25 идеограмм, установил значение 40 новых слов…

Наконец, он миновал и последнюю, самую коварную ловушку, которую хеттские иероглифы подстроили дешифровщикам: знаки здесь были полифоническими, но полифоническими в прямо противоположном смысле по сравнению с клинописью – один и тот же знак мог по-разному произноситься!

Точку в конце труда трех поколений дешифровщиков Боссерт поставил в 1953 году, когда нашел на Каратепе еще одну длинную двуязычную финикийско-хеттскую надпись. Сейчас уже не существует ни одного дошедшего до нас хеттского документа, который бы ученые не сумели прочесть!

От Тексье к Биттелю, от Сэйса к Боссерту мы проследили историю открытия великой империи, исчезнувшей в пропасти истории, и воскрешения мертвого языка, на котором говорил народ этой империи. Труд трех поколений ученых многих народов, в который немеркнущий вклад внесла чехословацкая наука в лице Бедржиха Грозного, раздвинул занавес, скрывавший от наших глаз загадочнейшие тайны первого индоевропейского народа, выступившего на арену мировой истории и уже в первом ее действии сыгравшего значительную роль.

Заглянем же теперь за этот занавес, посмотрим, как жили хетты, как они выглядели, какое имели экономическое и общественное устройство, какую создали культуру, какой след оставили в истории человечества…

IV. ЧТО МЫ ЗНАЕМ СЕГОДНЯ О ХЕТТАХ

Глава одиннадцатая. ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА ХЕТТОВ

Прародина и «мусорная свалка народов»

Когда филологи признали выдвинутую Грозным гипотезу, согласно которой хеттский язык принадлежит к индоевропейской группе (это признание получило «официальное» подтверждение – впрочем, лишь простым большинством голосов – на Иенском конгрессе в 1923 году), историки не без иронии спрашивали их: «А как же ваши индоевропейцы попали в Малую Азию?». Причем они как-то не замечали, что на этот вопрос следовало бы ответить им самим, а не филологам.

Ответ на него не дан до сих пор.

Это, разумеется, не значит, что не существует нескольких разных теорий о прародине хеттов и времени их появления в Малой Азии. Теории эти можно разделить на три группы.

По наименее обоснованной версии, хетты – автохтонное, коренное население современной Турции и Сирии. Опирается эта версия главным образом на Библию, и в форме так называемой «солнечной теории» ее отстаивают некоторые турецкие историки, стремясь доказать, что турки – прямые потомки хеттов и что современный турецкий язык произошел от хеттского (и более того, в равной степени от шумерского). Согласно второй теории (отдельные несущественные варианты мы оставляем в стороне), хетты пришли в Малую Азию из Европы (вероятно, из своего первоначального местопребывания в южнорусских степях) через Балканский полуостров, то есть тем же путем, которым в конце XIII века до нашей эры пришли «народы моря», уничтожившие Хеттскую империю. И, наконец, в соответствии с третьей теорией (ее придерживался и Бедржих Грозный) прародиной хеттов была область вокруг Каспийского моря, откуда они несколькими волнами переселились в Закавказье, восточную Малую Азию и Северную Сирию. Но обилие теорий обычно находится в обратно пропорциональной зависимости от количества научно проверенных фактов, и нам не остается ничего иного, как констатировать вместе с советским ориенталистом В. В. Струве (см. «Всемирная история», т. I, стр. 367), что «откуда они пришли в Малую Азию – с Балкан или из Северного Причерноморья (через Кавказ), – это пока еще не выяснено».

Столь же спорным представляется и вопрос о том, когда пришли хетты в Малую Азию. Тут расхождения не превышают «какого-нибудь» тысячелетия: амплитуда колебаний ограничена концом IV – началом III тысячелетия до нашей эры. Но если мы примем теорию Грозного о нескольких «волнах» «переселения хеттских народов», то можем согласиться с обоими этими крайними сроками как с приблизительной датировкой первой и последней волн проникновения хеттов в Малую Азию. В Сирии хеттские племена появились, видимо, позднее.

Ни в одном хеттском памятнике ничего об этом не говорится. И ни в одном из них мы не находим слов, которые найдем во всех легендах – от рассказа о приходе Моисея в землю Ханаанскую до рассказа о приходе праотца Чеха на гору Ржип, а именно слов о том, что новая родина хеттов «изобиловала млеком и медом».

Действительно, это был суровый и негостеприимный край – да и сейчас он нисколько не приветливей. Территория, ограниченная излучиной реки Кызыл-Ирмак (по-хеттски – Марассанда), на которой хетты основали центр своего государства, представляет собой горное плато, ровную безлесную степь, окруженную дикими кряжами, отделяющими ее от Черного и Средиземного морей. Все иссушающая жара чередуется здесь с сильными осенними ливнями, сопровождаемыми раскатами грома; рек мало, и они не судоходны; земля, за исключением узких полосок вдоль рек, малоплодородна, искусственное обводнение до сих пор связано с большими трудностями. Этот край ничем не напоминает «дар Нила», как называют Египет, или «земной рай», каким была когда-то Месопотамия.

И все же край тот не был беден. Горы, обрамляющие степь, хранили в своих недрах – и как вскоре выяснили хетты, часто даже и не в недрах, а на поверхности – богатство руд, особенно серебра (само название «хатти», по мнению некоторых исследователей, происходит от слова, означавшего «серебро»). Богатейшей сокровищницей был Тавр, да и другие нагорья таили в себе помимо серебра драгоценное железо и медь. В отличие от вавилонян хетты имели в изобилии строительный камень (во всем Вавилоне из камня были возведены только две постройки, все остальное, в том числе и прославленная Вавилонская башня, строилось из кирпичей), и в отличие от египтян у них было вдоволь древесины, особенно кедра. А поскольку Малая Азия является «естественным мостом» между Европой и Азией, Хеттское царство имело наилучшие предпосылки для выгодной транзитной торговли.

Когда хетты пришли в край, где обрели свою родину и могилу, он не был необитаемой страной. Прежде всего тут жили племена хатти, которые дали этому краю свое имя, заимствованное затем хеттами. Кроме них его населяли многочисленные «дохеттские племена», происхождение и название которых науке пока не удалось установить (от них осталась только керамика: древнейшая, относящаяся к IV тысячелетию, – черная, желтовато-серая или красная с простыми геометрическими украшениями; более поздняя, датируемая III тысячелетием, – глазурованная, с красно-коричневым линейным орнаментом; да еще могилы, в которых были захоронены в скрюченном положении люди с черепами долихоцефальной и мезоцефальной формы). Здесь были также разбросаны многочисленные ассирийские купеческие поселения, основанные не позднее начала II тысячелетия до нашей эры; центр их – город Канес, открытый Грозным. Одновременно с хеттами – или в промежутках между отдельными волнами их переселения – пришли сюда и другие индоевропейские народы, среди них лувийцы, «второй древнейший малоазиатский народ индоевропейского происхождения». И если мы вспомним о «восьми языках Богазкёйского архива», возникшего не раньше чем через полтысячелетия после переселения последних хеттов, то должны будем прийти к выводу, что Малая Азия была «мусорной свалкой народов» еще задолго до того, как ее назвали так греки.

Как же хетты завладели этим краем? Как установили свое господство над пестрой смесью племен и создали империю, которая, вне всяких сомнений, не была лишь непрочным военно-административным союзом, вроде империй Кира Персидского или Александра Македонского, а представляла собой державу, игравшую видную историческую роль в течение полу тысячелетия, то есть такое же время, как империя римлян?

Клятва над Хаттусасом и основание империи

О начале хеттского заселения Малой Азии мы не знаем ничего определенного. И нам может служить лишь слабым утешением то, что пока мы нисколько не лучше информированы и о первоначальном заселении Восточной Европы славянами. Подчеркиваю – пока! Ведь мы оптимисты!

На основе археологических находок можно лишь с большей или меньшей определенностью заключить, что дохеттское население Малой Азии было малочисленным и стояло на относительно низкой ступени социально-экономического развития. Еще в конце III тысячелетия до нашей эры здесь существовал первобытнообщинный строй, разложение которого только начиналось (Месопотамия и Египет были уже в то время странами с развитым рабовладением). Население кормилось охотой, скотоводством и примитивным земледелием (не было обнаружено ни единого плуга этой эпохи). Этнически разнородные племена, еще не создавшие племенных союзов, жили изолированно, чему не приходится удивляться, поскольку страна была редко населена, а высокие горы препятствовали сношениям между отдельными племенами. Потом в этот край вторглись хетты, объединенные в боевые племенные союзы, и впитались в него, как вода в сухой песок. Новые земли им, видимо, удалось захватить без ожесточенных сражений, по крайней мере в хеттских источниках, которые бережно хранят память о славных воинских страницах истории хеттов, ни о чем таком нигде не упоминается.

Но хотя приход хеттов в Малую Азию теряется во мгле доисторических времен, о возникновении первого Хеттского государства мы информированы лучше, чем, например, о возникновении государства Само на территории нынешней Чехословакии. Первый хеттский правитель в отличие от чешского князя Пршемысла Пахаря уже человек из крови и плоти, а о главном городе хеттовмы знаемв тысячу раз больше, чем с известной долей вероятностиможем предполагатьотносительно главного города Великоморавской державы.

На рубеже XX и XIX веков до нашей эры мы находим в пределах будущего Хеттского царства несколько могущественных хеттских племен или племенных союзов, которые, с одной стороны, борются за власть между собой, а с другой – выступают против самого сильного из местных племен – хатти. Жизненными и политическими центрами им служат хорошо укрепленные поселения, которые уже можно назвать городами. Наиболее значительные центры хеттов – Несас, Цалпа и Куссар, расположенные к югу и юго-западу от большой излучины Кызыл-Ирмака; важнейший центр хатти – Хаттусас. Племена эти возглавляют вожди, настолько возвышающиеся над массами рядовых общинников, что исторические документы без колебаний именуют их «царями». Самый могущественный из них царь Куссара – Аниттас.

Его именем начинается список 29 хеттских царей (при этом Аниттас – не самая древняя документально удостоверенная личность хеттской истории. Мы знаем уже его отца; его звали Питханас, и он занимал в Куссаре высокий пост с немного комичным титулом «великодержец лестницы». Вероятно, это была как раз та лестница, по которой Аниттас вскарабкался на трон). Как и полагается великому царю, Аниттас вписал свое имя в историю кровью и успехами: он объединил хеттские племена, победил врагов и основал Хеттское государство.

Нам неизвестно, каким способом он подчинил или привлек на свою сторону ряд менее значительных хеттских властителей, но мы знаем, что около 1800 года до нашей эры он двинулся с большим войском против Хаттусаса, разбил его хаттийских защитников, а сам город сравнял с землей. «Я взял его ночью приступом, – повествует он в храмовой надписи на древнейшем хеттском языке, копия которой представляет собой один из драгоценнейших клинописных документов Богазкёйского архива, – и на месте его посеял бурьян. Если кто-нибудь из тех, кто будет царствовать после меня, вновь заселит Хаттусас, пусть покарает его небесный бог Грозы!».[19]  [19]Полный текст надписи в русском переводе см.: Г.Г. Гиоргадзе, «Текст Анитты» и некоторые вопросы ранней истории хеттов, – ВДИ, 1965, № 4, стр. 92–93.


[Закрыть]

Цитадель Хаттусаса, вид с севера. По реконструкции Биттеля и Науманна

Затем Аниттас обратил оружие против противников его объединительских усилий. Он наносит поражение неситскому царю и провозглашает Несас столицей царства. Укрепив свою власть, нападает на Цалпу, захватывает ее и огнем и мечом расширяет свои владения до самого моря. Последние сообщения рисуют его правителем, великолепно отстроившим свою резиденцию: он основал в ней новые кварталы, храмы, дворцы, устроил даже… зверинец.[20]  [20]Это предположение остается гадательным (соответствующее наполовину разрушенное место надписи можно истолковать и как рассказ о царской охоте). – Прим. ред.


[Закрыть]

Развалины Несаса, первой столицы Хеттского царства, по имени которой хетты назвали свой язык, не были обнаружены. Возможно, они составляют один из древнейших культурно-исторических слоев стародавней Ниссы, но заступы археологов пока еще на них не натолкнулись. Может быть, город постигло «счастье», которого Леонард Вулли желает всякому значительному древнему городу, и он был сожжен? Надеемся, что, к счастью для его жителей, этого все-таки не произошло…

Несас недолго оставался столицей. Несмотря на проклятие Аниттаса (и авторитет бога Грозы, считавшегося одним из самых высших среди «тысячи хеттских богов»), его преемники перенесли свою резиденцию в Хаттусас, ибо для друзей он был доступнее, а для врагов неприступнее, и все здесь великолепно отвечало древним требованиям к местоположению города: горное плато окружали отвесные стены скал, выполнявшие роль естественных укреплений (на юге, где эти естественные крепостные стены отсутствовали, зияла глубокая пропасть, заменявшая крепостной ров); там имелось несколько источников питьевой воды, высокое расположение с наветренной стороны (более 1200 метров над уровнем моря) защищало город от малярии, поднимавшейся из низин, массивное скалистое основание почти исключало опасность землетрясения. Во второй половине XVII века до нашей эры Хаттусас был уже опять могущественным, большим и красивым городом – в точности таким, как охарактеризовал его первый европеец, увидевший часть его развалин в первой половине XIX века нашей эры: «Город, напоминающий Афины в пору наивысшего расцвета!».