Текст книги "Похищение в Тютюрлистане"

Автор книги: Войцех Жукровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Тайна петуха

Небо потемнело; несмотря на слабый ветерок, было душно.

– Ну, и нам пора в путь.

Стоя на коленях, Хитраска упаковывала запасы. Она томно подняла глаза, в которых отражались еще хлеб и колбасы, посмотрела на петуха и сказала:

– Что бы мы стали делать без тебя, капрал? Ты наш опекун, наш лучший товарищ…

– Ты избавил нас от голода, – мяукнул Мышибрат, нежно обнимая друга.

– Э, не преувеличивайте… – скромно потупившись, ответил капрал.

– Скажи, – как ты сумел отобрать у них мою шкуру?.

– Что касается меха, то он его отдал с охотой.

– С охотой?

– Понимаешь, – и тут петух почесал голову и спину, – ну, понимаешь – блохи!

– Что?

– Блохи защищали твой мех.

Зардевшаяся Хитраска прошептала: «Мои милые, мои верные блошки…»

Ей ответили радостные и признательные писки.

– А я утверждаю, что это не петух, а свинья, – крикнула королевна.

Смущённый петух осмотрел свой гребень и хвост и не заметил никакой перемены: он был тем же старым петухом-ветераном.

– Виолинка! Как ты можешь!

– Только свинья может скрывать от нас еду, когда мы голодаем; а ночью втихомолку обжираться…

– Клянусь, я делился с вами всем, что имел!

– А мы нашли у тебя куриное яйцо!

Тут петух побледнел. Никогда еще звери не видели его в таком отчаянье и смятенье.

– Что вы сделали с этим яйцом?!!

Обшарив весь узелок, Пыпец кружился на месте, схватившись за голову.

– Оно там, – крикнула Виолинка, – теперь, наверно, уже испеклось вкрутую.

– Боже мой, – простонал петух; он рухнул на колени, разгреб пепел и, достав нагретое яйцо, дул на него, чтобы остудить.

– Вы видите, ему жаль для нас глупого яйца, – пискнула королевна.

– В этом яйце мой сын, – застонал петух, и слёзы закапали с его клюва.

Все умолкли, потрясённые признанием. В глубокой тишине послышалось тихое постукивание, словно кто-то обходил стены тюрьмы и, стуча в них пальцем, искал тайный выход.

– Что ты сделала, гадкая девчонка! – обрушилась лиса на Виолинку.

– Подумаешь, страшная история! У нас в замке сотни таких яиц…

– Тихо! Замолчите все, – взмолился петух, прикладывая яйцо к уху. Он стоял с минуту, внимательно прислушиваясь. Сомнений не было.

– Свершилось, – воскликнул он.

Яйцо переходило из рук в руки. Звери взволнованно вслушивались в движения малютки; уже видна была крохотная дырочка, в которую он выставил клювик. Повидимому, тепло костра помогло цыплёнку вылупиться.

– Мой сыночек! Мой дорогой… – петух покрывал яйцо поцелуями. – Ты жив… Ты жив…

– Но что мы будем делать с ним, когда он вылупится, – в дороге с малышом столько хлопот.

– Можно его выпотрошить и съесть, – сухо выговорила королевна.

Петух окаменел, прижав яйцо к груди.

– Ты, неблагодарная пигалица! – крикнула лиса. – Ты не стоишь нашей заботы и внимания.

– Боже! Ты слышишь и не гремишь, – заломил лапки Мышибрат. И вдруг раздался грохот. Молния зелёной стрелой разорвала сизые тучи. Дикая груша затрепетала, несколько мелких плодов упало на землю. Тяжёлые брызги косого дождя забарабанили по листьям.

Друзья побежали. Их догоняла высокая стена гудящего ливня. Гремел гром.

Прибытие в Тулебу

Снова настали хорошие дни. Знойная пора августа несёт с собой звон отбиваемых кос, сухой шорох срезанных колосьев. Среди лугов, где лениво сочатся голубые ручейки, аисты учат аистят охотиться на перепуганных жаб. Леса источают душный запах. Порой промелькнувшая белка задевает рыжим, как пламя, хвостом верхушки ёлок. Обвитые золотыми нитками смолы шишки уже утратили свой розовый цвет и отвердели; с шуршанием ударяясь о ветви, они падают в мох. Поляны усеяны крохотными фиолетовыми колокольчиками, а на вырубках уже начинает синеть вереск.

По вечерам, когда падает роса, усталые крестьяне возвращаются домой. Мокрые от пота рубашки овевает тёплое дыхание близящейся ночи. Крестьяне садятся на завалинке и слушают, как мирно скрипят журавли, плещется вода в желобах, как хрипит и переступает с ноги на ногу испуганный жеребенок. Иногда какая-нибудь звездочка заглядится в своё отражение и мелькнёт зелёной молнией, падая в пруд.

Но напрасно будешь искать на земле радость, над всем нависла угроза близкой войны: королевну до сих пор не нашли. Люди обсуждают новости, беспокойно вглядываются в сгущающиеся сумерки. Им кажется, что они слышат рокот барабанов и стук пушечных колес. Но это шелестят соломой о придорожный кустарник возвратившиеся с поля последние косматые возы с золотыми снопами, пахнущими хлебом и сытостью.

И тогда все спокойно вздыхают и тихо улыбаются, а ночные бабочки, привлечённые белизной рубашек, порхают вокруг, касаясь крыльями задумчивых лиц. Как раз в такое время трое друзей приближались к стенам Тулебы.

Хотя Виолинка не попросила извинения у петуха, он великодушно простил.

«Молодая, неразумная, она даже не понимает, что обидела меня», – думал он, прижимая к груди яйцо.

На дороге становилось оживлённее, чувствовалась близость города. Друзья повеселели. Мышибрат насвистывал песенку и щурил от удовольствия глаза при мысли о взбитых пуховиках, в которые он плюхнется вечером в каком-нибудь трактире. И только королевна была сердита на весь мир. Виолинка дала себе слово: пока с лица не сойдут чары цыгана, она не явится на королевский двор. Навстречу путникам шли крестьяне с пустыми корзинами и крестьянки с бидонами за спиной.

За скрытой в кустарнике часовенкой друзья услышали пронзительный свист и радостные крики. Паровоз, тащивший за собой девять вагончиков, состязался в скорости с запряжённым шестерней дилижансом. Высунувшись из окон, пассажиры покрикивали на машиниста, который бросал поленья в открытую топку. Длинная труба, похожая на катушку из-под ниток, обтянутую проволокой, дымила и шипела. Какой-то старичок пытался сэкономить пар и дудел в свёрнутую трубочкой газету, подражая паровозному гудку. Три мальчика, желая облегчить ход поезда, бежали вдоль полотна. Долговязый франт, выскочив из первого вагона, нарвал полевых цветов и вскочил на буфер, рядом с кондуктором, держащим высоко над головой красный флажок. Он карабкался теперь по крышам, чтобы вручить букет невесте. Встревоженная мать утихомиривала двух малышей; они высунулись из окна и размахивали вышитыми подтяжками задремавшего отца.

А внизу мчался дилижанс. Почтмейстер то щёлкал бичом, то, приложив к губам рожок, издавал весёлые звуки. Несколько усатых дворян, презирая станционную толчею, сажу и копоть, обещали ему, если он выиграет это состязание, большую бочку вина. Они небрежно кивали в сторону обезумевшего машиниста и курили, благовонные трубки, набитые мятовым листом. В облаках пыли и грохоте колёс дилижанс и поезд скатились с холма, устремляясь к воротам столицы.

– Пойдёмте, посмотрим, кто победит, – крикнула Виолинка.

Друзья побежали. С вершины холма им открылся вид на город, сверкнули золотистым пламенем купола церквей. По длинной тополевой аллее, пересечённой голубоватыми тенями стволов, уносился вдаль дилижанс.

Дома сверкали глазированным кирпичом, стаи голубей кружились в лазури. Издалека, с людных рынков, доносились говор и крики. Часы хрипло пробили шесть. Над зелёными верхушками садов, над гребнями крутых красных крыш, предвещая хорошую погоду, поднимались в небо тонкие струйки дыма. До зверей донёсся аромат готовящегося на плите ужина.

Взгляд петуха помутился от слёз. Там у каждого есть свой дом, стол, на котором книги шелестят пергаментными страницами, тихая жена, которая движением руки разглаживает на лбу морщины забот, и альков, где, устав от дневных дел, можно уснуть, нежно обнимая друг друга, вдыхая запах цветущей в горшках резеды. А за приоткрытым окном, в соседнем саду, поёт поздняя птица, месяц освещает фонариком шкафы, зеркала и буфеты. Алебардники покрикивают:

 
«Эй, гасите всюду свечи:
Тёмна ночка недалече!..»
 

И горожане засыпают, вслушиваясь в хрипение часов, и не знают, то ли покосами так пахнет родина, то ли это аромат волос любимой жены.

Петух вытянул оба крыла, словно хотел обнять милый сердцу город. За его покой он столько раз сражался и даже сегодня готов за него погибнуть, он, бездомный ветеран, скиталец…

Затуманенному слезой взору казалось, что город улетает в голубоватую мглу, – город далёкий и прекрасный, как самый дивный сон.

Петух наклонился, точно хотел удержать это видение, но тут яйцо выскользнуло у него из-под перьев и, постукивая скорлупой, начало скатываться по откосу.

Когда Пыпецу, наконец, удалось поймать яйцо и он в отчаянье взглянул на него, то оказалось, что скорлупа уже лопнула, – цыплёнок высунул свою маленькую головку, украшенную гребешком, и бойко оглядывался вокруг.

– Что мы с ним будем делать? – простонал петух, хотя его сердце билось от радости. – Где я найду ему няньку? Не мог ты выбрать другой минуты, чтобы родиться?

– Какой хорошенький петушок! – воскликнули, обступив его друзья. – Вылитый папа!

Они были уже недалеко от городских ворот. На придорожном камне сидел старичок и, попыхивая трубкой, паял кастрюлю. Махорочный дым то поднимал крышку трубки, расползаясь в надвигающемся вечере, то исчезал в глубине чубука. Старичок напевал:

 
«Сущий клад – даю вам слово —
встретить слесаря такого,
дырку в дне и дырку сбоку
зачиню в мгновенье ока!»
 

Вдруг петуху пришла в голову спасительная мысль.

– Мастер, – крикнул он, – обтяни проволокой эти скорлупки, – ты избавишь меня от больших хлопот: мой малыш хочет до времени вылупиться на свет.

Старичок поправил очки: «Всю жизнь чиню и паяю, но еще никогда не делал такой работы!»

Он сунул руку в ящик, достал тонюсенькую проволочку и обтянул треснувшую было скорлупу крепкой сеткой.

– Папочка, пусти меня хоть на минутку, ножки размять, – пищал цыплёнок, но петух ласково объяснил сыну:

– Не время мне теперь жену искать, – мы накануне войны, а связаться с первой встречной наседкой, благодарю покорно, я уже учёный! Ничего не поделаешь, сынок, придётся подождать, пока папа разбогатеет и построит приличный курятник.

Яйцо было починено, и друзья отправились дальше.

На стенах города по обеим сторонам ворот виднелись огромные афиши:

На афише был изображен улыбающийся цыган, который взвил бич над дюжиной блох, обнаживших острые зубы. В сгустившихся сумерках руки его, обтянутые белыми перчатками, высовывались из афиши, и друзьям казалось, что он вот-вот выскочит и расправится с ними.

Мышибрат всматривался в Нагнётка, ощетинив шерсть:

– Чувствую, что он принесёт нам несчастье…

– Уйми ты это глупое предчувствие, – дружески похлопала его по плечу Хитраска, – здесь в городе нам нечего бояться.

В темноте из аркады выбежал какой-то толстяк и, растолкав животом зевак, попытался обнять петуха.

– Кого я вижу? – гаркнул он, сердечно поцеловавшись с Пыпецом. – Где ты пропадал столько времени?

Пушкарь Пукло! – ударил изо всех сил приятеля по плечу капрал. – Здравствуй, старина!

– Ты что-то неважно выглядишь, – Пукло сочувственно посмотрел на петуха, – может быть, слишком много этого… (Тут он поднёс руку ко рту, словно опрокидывал кубок.)

– Да где там… Зато ты цветёшь, – шутливо щёлкнул Пыпец пушкаря по огромному животу.

– Ну, и что же, – рассмеялся Пукло, – выросло у меня пузо, теперь есть на что ордена вешать. Я содержу в Тулебе постоялый двор, частенько за кружкой пива с дружками я вспоминаю старые времена, и только тебя не хватает в нашей компании. Да, да, – болтал он, взяв капрала под крыло. – Пойдём ко мне, жена будет рада…

– Я не один, – буркнул Пыпец, указывая на лису, прижимавшую к себе сонную королевну, и на Мышибрата. – Я не хотел бы наделать тебе хлопот…

– Пустяки, пожалуйста, не стесняйтесь, слава богу, у меня хватит места на всех… Найдём что поесть и выпить. Пошли, все пошли, – подталкивал он друзей.

Едва они миновали ворота, как на городской стене запели трубы. Какой-то человечек влезал на лесенку и зажигал перед домами фонари. В вечерних сумерках с грохотом закрывались ворота города.

Тулеба ложилась спать.

Рынок аппетитного чихания

Уже наступило утро, когда королевна в одной рубашке подбежала к окну. Зубчатые тени домов вырисовывались на другой стороне улицы. Погожее осеннее небо пестрело стаями танцующих голубей.

– Ты проснулась, малютка, – сказала Хитраска, закручивая перед зеркалом локоны. – Быстро одевайся, мы пойдём в замок…

Виолинка посмотрела на своё отражение в зеркале. Рядом с изящной мордочкой лисицы она увидела своё веснущатое, опухшее после сна личико. «Я не хочу, не пойду! – завизжала королевна, замахав руками. – Разве вы не понимаете, что мне стыдно?»

Прежде чем Хитраска опомнилась, Виолинка нырнула под одеяло и зарылась в подушки.

– Капрал, на помощь! – крикнула Хитраска, пытаясь вытащить девочку из-под одеяла.

– Добрый день, друзья мои, – приветствовал их, звеня сверкающими шпорами, капрал Пыпец. – Что вы тут делаете? – Он уставился на шевелящееся одеяло. Вчера петух до поздней ночи сидел за кружкой пива, болтая со старым другом.

– Я не пойду, слышите, я не хочу! – визжала, брыкаясь, королевна.

Мышибрат открыл окна. Холодный свежий воздух наполнил комнату. Складывая крылья, голуби садились на подоконник и с любопытством заглядывали внутрь. В окнах напротив уже выставили на просушку пухлые полосатые матрацы и пышные подушки.

Озябшая королевна позволила себя одеть. Она съела завтрак и вместе со зверями отправилась в город.

– Даю тебе слово, – сказал капрал Пыпец, – что ты в таком виде не вернёшься в замок, ты должна снова стать красивой.

– И доброй, как раньше, – мяукнул Мышибрат.

На улицах было людно. Толпы горожан сновали взад и вперёд. В пёстрой суматохе мелькали жёлтые и красные бархатные куртки. Шуршало накрахмаленное кружево воротников, звякали на груди золотые цепочки. Матроны, скромно потупив глаза, шли в окружении служанок – румяных смешливых девушек. Проходя мимо них, петух воинственно вскидывал голову и крутил ус.

По неровной, выложенной каменными буханками мостовой громыхали телеги, запряжённые ленивыми волами. Иногда какой-нибудь автомобиль с пронзительными гудками проезжал по улице и внезапно останавливался на ближайшем перекрёстке; тогда из него выскакивал шофёр и, поправив очки, огромной рукояткой заводил пружину. Порой, звеня подвешенными на палке бубенцами, кричали скороходы: «Место светлейшему советнику Иллариону Руптуре!» В застланном бархатном паланкине дремал на подушках дородный советник, а скорчившийся у его ног секретарь читал ему вполголоса Chronique scandaleuse Скандальная хроника (фран.) – перечень беспутств золотой молодежи – из газеты «Голос Тулебы».

Издалека, сверкая солнцем своих доспехов, приближались королевские гвардейцы. Хитраска остановилась и, осмотрев себя в стёкла витрины, поправила локоны и бант на грациозно поднятом хвосте. А петух отсалютовал им шпагой. Гвардейцы ответили ему небрежным кивком, презрительно оглядев его выгоревший и заштопанный мундир. Какое было дело этим придворным франтам до нашего славного ветерана?

На перекрёстках полицейские в красных мундирах с тупыми и сосредоточенными лицами регулировали уличное движение, размахивая белыми палочками. Сидя в стенной нише, слепой от старости дрозд насвистывал на флейте какую-то наивную песенку, и падающие монеты звякали о медную тарелку.

– Мы проведём тебя по Птичьей улице на рынок Аппетитного Чихания, а там ты решишь сама, что делать.

– Что это за название? – удивился Мышибрат.

– Подожди, – увидишь.

Друзья шли переулком Брадобреев, где сверкали бритвы, где цирюльники, запахнув белые халаты, кружились около посетителей, с трудом узнающих своё собственное лицо под пухом кудрявой пены.

– Глядите! – прошептала Хитраска.

Из приоткрытых дверей вышел цыган Нагнёток, только что побритый, благоухающий, со шляпой и с перчатками в руке. Блестящие от брильянтина чёрные волосы отражали осеннее небо. Он что-то весело напевал, и, как спелая вишня в его ухе покачивалась рубиновая серьга.

– Спокойно!

– Не бойтесь, – в этой толпе он нам ничего не сделает.

Друзья забежали под арку ворот и подождали, пока цыган не исчезнет в ближайшем переулке. Пройдя крытую галерею, они вышлу на рынок Аппетитного Чихания. Осеннее солнце освещало площадь, которая переливалась золотым, сапфировым и алым цветом: на земле высились груды овощей, золотые шары дынь были сложены в пирамиды. Над подёрнутыми лёгким паром корзинами со сладкими грушами, румяными яблоками и сливами кружились осы. Еще издалека слышался говор и громкие зазывания торговцев. За рынком виднелись многочисленные вывески ресторанов, булочных и кондитерских. Из гостеприимно распахнутых дверей неслись запахи мускатного ореха, имбиря, гвоздики и тот неуловимый аромат жжёного сахара и варенья, который исходит от свежевыпеченных пирожных. В лазури носились голуби; у колодца, украшенного медными тритонами, скрипело ведро. Восточный купец кричал гортанным голосом, развёртывая пёстрые, словно радуга, шёлковые шали.

– Как тут хорошо, – прошептала королевна. От ароматного золотистого тумана, идущего от фруктов, овощей и пирожных, у защекотало в носу, и она громко чихнула.

– На здоровье! На здоровье! – Горожане вежливо приподнимали шляпы. Знайте рынок Аппетитного Чихания!

Вот и петух достал клетчатый платок и долго вытирал им клюв. Восхищение друзей наполняло радостью купцов, которые, зажмурив глаза, упоённо улыбались и вдыхали мясистыми носами любимые запахи.

– Пошли в кондитерскую, – нам нужно посоветоваться.

Друзья с трудом протиснулись через толпу торговок. Какая-то индейка с озабоченным лицом успокаивала мужа, – его возмущала краснота спелых помидоров.

– Смотри! Ты видишь тех двоих – там, – подтолкнул Мышибрата петух: – на скамеечке, около колодца?

Лица трудно было разобрать, потому что оба погрузили головы в арбуз, выедая его розовое нутро.

– Тех, что едят арбуз?

– Ну да! Это Прыг и Узелок.

На другом конце площади раздался крик.

– Кто украл у меня самый красивый, самый спелый арбуз? – вопил в отчаянье какой-то торговец. Угрожающе размахивая связкой чеснока, он приближался к примостившимся у колодца озорникам.

– Ведь он лежал совсем сбоку, – буркнул Прыг. Из внутренности арбуза показалась облепленная семечками голова, – зачем столько крику? Я даже спрашивал, – чей арбуз, и никто мне не ответил.

– Нужно было громче спрашивать, – подступал к ним с яростными криками торговец: – Разбойники! Тунеядцы! Бездельники! Дармоеды! Толпа обступила их.

– Нужно его утихомирить! – шепнул Прыг. – Мне хочется вздремнуть, а такой крик вредно действует на сытый желудок.

Ловкое движение – и арбузная корка была насажена торговцу на голову. Голос утих. Тяжело пыхтя, несчастный пытался освободиться. Это выглядело так забавно, что горожане чуть не лопнули от смеха. Наконец, багровый от бешенства торговец стащил с головы арбузную корку, но сорванцов давно и след простыл. Они шныряли уже на другом конце рынка.

– Вот ловкачи, – давился ох смеха кот.

– Пойдёмте в кондитерскую, – тащила петуха за крыло Виолинка.

– Нехорошо смеяться над чужой бедой, Мышибрат, – Хитраска строго посмотрела на кота через лорнет.

– Да ведь ничего страшного с торговцем не случилось, – сконфуженно оправдывался кот.

– Вы знаете, что это за колодец, друзья? – начал петух. – Это необыкновенный, это замечательный колодец, – он называется колодцем Исполненных Желаний. Кто выпьет из него глоток воды (он указал крылом на медный ковш, висевший на длинной цепочке) и, повернувшись на пятке, сделает, с закрытыми глазами, семь шагов назад, у того любое желание исполнится в течение семи лет. Однако ветреные люди забывают, чего они желали даже час назад, и поэтому, когда судьба им угождает, они чувствуют себя обиженными и оскорблёнными.

– Посмотрим, много ли в этом правды, – буркнул Мышибрат и, выпив единым духом ковш, прошептал: «Я хочу, чтобы весь город обо мне говорил, чтобы я стал самым славным котом Тулебы!»

Он повернулся на пятке и, отсчитывая шаги, назад с закрытыми глазами. Перед ним услужливо расступались. Всем был известен этот прекрасный обычай. Увы, на седьмом шагу он споткнулся и плюхнулся в ушат, полный мокрых трав и водорослей.

Широко открыв глаза, кот подскочил вверх, словно его подбросило пружиной. Все вокруг захохотали. Напрасно Мышибрат тряс в отчаянии хвостом; клешни не разжимались, они впились ему в хвост, – в сырой траве кишели принесённые на продажу раки.

– Чего эти остолопы так смеются? – фыркнул кот, потирая больное место.

– Ты только что сам смеялся, – напомнила ему Хитраска.

– Но зато твоё желание непременно исполнится, – с важностью сказал петух.

– Я даже думаю, что раньше, чем ты предполагаешь, ты станешь самым славным котом в столице. Теперь нам пора держать совет, поэтому сядем за столик в этой уютной кофеенке.

– Иного выхода нет, – начал петух, когда они съели гору пирожных, и последние пузырьки газа, серебрясь, улетели из стаканов с недопитым лимонадом, – мы должны купить какое – нибудь лекарство или мазь, чтобы уничтожить чары, но для этого нужны деньги. Мой приятель Пукло, наш великодушный хозяин, даёт нам есть и пить, но его жена прячет кошелёк под подушку и неохотно расстаётся с деньгами. Что же, я могу только продать эти дорогие мне вещи, – тут он с нежностью посмотрел на свои ордена и медали.

– Ты не должен с ними расставаться, сохрани их лучше для сына, – шепнула Хитраска.

– Это необходимо для блага королевны. А для ребёнка будет достаточно, если он получит от меня в наследство славное имя и крыло, не запятнанное чёрным делом.

– А они в самом деле из золота? – благоговейно спросил Мышибрат и притронулся мягкой лапкой к орденам.

– Слушайте… Я был у лучших аптекарей и докторов, все они в один голос объявили, что могут начать длительное и дорогое лечение, но за результат не ручаются. И лишь один знахарь, известный мне еще со времен похода на Блабону, признался откровенно, что вся медицинская наука здесь бессильна и только сам цыган может разрушить чары.

– Но ведь он не сделает этого!

– Да, но Нагнёток продаёт разные снадобья: лекарства от бессонницы, приворотное зелье для влюблённых, а ходит молва, что и яды… У него много всяких приспособлений готовить отвары и настои… Нужен какой-нибудь проныра, который сумел бы с ним сторговаться и добыть секрет волшебства. – Он посмотрел на озабоченные лица друзей. – Никто из вас не годится, – цыган тотчас догадается…

– Скажи, Пыпец, может быть, кто-нибудь из твоих друзей?..

– Нельзя открывать им тайну, они так простодушны, что сразу же выболтают.

– Сперва нужно достать денег, а потом, может быть, нам придёт в голову какая-нибудь мысль.

Друзья допили лимонад.

Когда наша компания выходила из двери, Мышибрат вернулся к столу; украдкой высыпал крошки с блюдечка в широко открытую пасть и, тщательно пригладив усы, поспешил вслед за друзьями. Было тепло. В парке уже пожелтели деревья, издалека они напоминали золотые и медные паруса. По газонам бегали дети, собирая пучки разноцветных листьев. Какие-то дамы в развевающихся мантильях проехали в экипаже. Шуршали шины, мягко стучали копыта в тенистых и влажных аллеях парка.

Петух направился к ювелиру. В тёмном переулке он спустился вниз по вытоптанным ступеням лестницы. Лестница вела в подвал, напоминающий нору. В полумраке ювелир Барсук, который никогда не снимал своей тёплой шубы, поднёс медали к лампе и, вставив в глаз лупу, долго и внимательно рассматривал их.

– Золото, – шепнул обеспокоенный петух.

– Хм… Немного золота тут есть. – Шаркающей походкой Барсук направился вглубь магазина и, подозрительно оглянувшись, открыл кассу.

– Спасибо вам, – пожал ему лапку петух. Барсук важно поклонился и стал чинить часы, прислушиваясь к их больному тиканью.

«Старый холостяк потому такой и нелюдим, посватать бы его за нашу Хитраску, она бы его мигом расшевелила», – подумал петух, взбегая по крутой лестнице.

– Сколько тебе дали?

– Двенадцать дукатов.

Мышибрат свистнул. Теперь друзья держали путь к окраине города, к городскому валу.

Трава стала бурой; словно золотые монетки, осыпались листья берёз; неподалёку несколько мальчишек пускали змеев.

Друзья уселись на каменной скамье. У их ног лежал город, пропитанный лучами солнца, сонный и прекрасный. Капрал положил крыло на колено и стал считать по перьям: Прыг и Узелок не подходят, – оба большие сорванцы; маэстро Пилюля не сторгуется, – его тотчас обманут; пушкарь Пукло – благородная душа, но очень откровенен и любитель выпить. Больше некого послать к цыгану…

– А яяяя… А яяяя… – послышался голос из-под откоса, и чья-то бледная хитрая физиономия показалась снизу; ноги этого субъекта были спутаны, и по траве тащилась длинная верёвка.

– Козёл! – крикнул петух.

– Да, это яяя, – промычал, смиренно став в сторонке, козёл.

Капрал Пыпец всматривался в него и что-то обдумывал.

– Слушай, ты ведь уже давно был превращен в обычную жалкую козу, – но раскаялся ли ты в своих поступках? Можешь ли ты вновь обрести уважение и загладить свою вину, можно ли тебе доверять?

– О да, дорогие мои, ведь я столько выстрадал!

– Тогда ты пойдёшь на старый рынок, где стоит фургон цыгана Нагнётка, и купишь у него зелье, которое вернёт красоту этой девочке. Вот тебе дукаты. Но горе тебе, если ты обманешь.

– Если ты изменишь, – мяукнул Мышибрат, – мы повесим тебя на первом попавшемся суку.

– Обещаю вам, что не подведу, благодетели мои, – блеял грустно козёл. – Поклясться мне нечем, рогов уже нет.

– Знаем мы эти клятвы…

– Даю слово, что, исполню, – стонал козёл, сжимая в копыте дукаты. – Позвольте вам ножки поцеловать, – козёл склонялся ниже и ниже.

– Заруби себе на носу, мой милый: та верёвка, от которой мы тебя освободим, будет висеть на дереве и ждать тебя с нетерпением!

– О милосердные души, о золотые мои, сделаю для вас, клянусь прабабушкой Мекулой, – прошептал он, и из его узеньких глаз потекли слёзы.

– Режь, – махнул крылом петух.

И Мышибрат разрезал путы. Козёл весело сорвался с места.

– В два счёта сделаю, еще этой ночью вы получите лекарства. Честное купеческое слово.

Он сбежал со склона, пощипывая там и сям верхушки терпкого осота.

– Может быть, не стоило ему сразу давать столько денег?

– У меня не было выбора, необходимо было рискнуть, – сказал петух, вытирая вспотевший лоб. – Может быть, и у него еще осталась и честь и совесть.

Внизу протрубил рожок, послышались голоса и топот. Мальчишки сматывали верёвки. Опьянённые полётом в небесных просторах, змеи неохотно возвращались из лазури, некоторые из них садились на деревья и, обмотав ветви своими шуршащими бумажными хвостами, казалось, хотели переночевать в прохладной выси.

С крепостного вала виден был рынок, похожий на муравейник.

– Что там происходит?

Хитраска посмотрела на солнце.

– Скоро начнётся представление; разве вы не читали афиши?

– Ты права, верно, – согласились звери. – А может быть, стоит хоть одним глазком взглянуть, что будет показывать этот громила?

– Лучше держаться от него подальше, – предостерегла друзей Хитраска.

– В такой толпе, в присутствии всей гвардии, цыган нам совсем не опасен, будь мы под самым его носом…

– Ну, тогда живо, торопитесь, скоро начнётся представление, – пискнула Хитраска.