Текст книги "Фридрих Вильгельм I"

Автор книги: Вольфганг Фенор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Поэтому даже для короля-берсеркера, никогда ничего не боявшегося, введение указом от 1 мая 1733 г., воинской повинности для своих подданных стало неслыханно смелым, небывалым поступком. Этот законодательный акт вошел в историю как Кантональный регламент, поскольку пожарные округа (то есть скопления домов и поселений, где жили способные устроить пожар люди) всей страны были разделены на участки, так называемые «кантоны». Отныне за каждым кантоном был закреплен командир роты или батальона, набиравший в нем рекрутов.

Решение может показаться очень простым, никак не удивительным. Но последствия его были революционными. Прежде всего сразу был положен конец традиционным стычкам офицеров во время охоты за рекрутами. У каждого командира был только его ограниченный участок, кантон, каждый житель которого знал, к какой воинской части он относится. С произволом и бесчинствами «охотников за рекрутами» было покончено. Далее: поскольку молодые люди, не состоящие на действительной военной службе, все же считались «реестровыми» (так назывались мужчины, внесенные в списки личного состава армии) и потому были подсудны военным судам, вековая юрисдикция помещиков существенно ограничивалась. До того крепостной человек не имел с государством никаких отношений. Всевластным начальником для него являлся помещик или хозяин арендованного им участка; он всецело зависел от милости или немилости своего господина. Вместе с Кантональным регламентом государство впервые входило в его жизнь. Батальон или полк, куда приписали юношу, был заинтересован в его здоровье и способности к воинской службе. Поэтому патриархальные права помещика или землевладельца ограничивались правом «кантональной» воинской части также участвовать в принятии совместных решений. Это был первый шаг к гражданскому обществу будущего! Конечно, безграмотные молодцы из Бранденбурга, Померании, Заалькрайса или Восточной Пруссии не догадывались, в какой революции они участвуют. И все же смутное ощущение того, что они больше не являются безмолвным скотом, что «королевский мундир» символизирует для них небывалый прогресс, в них теплилось. Гордо носили они цветки в шляпах, поигрывали стеками, подкручивали усы да подмигивали деревенским девушкам. Впервые после столетий бесправия и невежества в деревнях затеплилось чувство гордости и самоуважения. Король призывал своих подданных на военную службу, и в каждого вселялась уверенность: служить государству намного лучше, чем вечно ломать шапку перед помещиком или попом да бояться дубины управляющего либо собственного отца.

Кантональный регламент 1733 г., изданный королем-солдатом, стал главной предпосылкой к позднейшей «всеобщей воинской обязанности», главному общественному завоеванию на пути к демократии. Впрочем, стать «всеобщей» обязанность тогда еще не могла. Доиндустриальная и раннеиндустриальная эпохи не имели для этого условий. Тем не менее Кантональный регламент объявил «всех жителей страны» в возрасте от восемнадцати до сорока лет «рожденными для оружия» – и тем самым буквально ввел равенство всех граждан. Конечно, в силу экономических условий допускались исключения из правила (так называемые «экземпции»). От обязательной военной службы освобождались все дворяне – но их сыновья и так служили офицерами. Освобождались от призыва городские и сельские собственники, владеющие домом и двором, и их старшие сыновья. Не подлежали призыву также крестьяне-землевладельцы, ремесленники и мастера. Исключения распространялись также на рабочих мануфактур, иностранных переселенцев, студентов теологии и т. д. Иными словами, воинская повинность не распространялась на собственников и специалистов, чья деятельность должна была продолжаться, чтобы не нанести ущерб экономике. В то же время она никак не ограничивалась в отношении неимущих – крепостных, прислуги, кучеров и т. д., то есть тех, чья временная служба не могла повредить ни индивидууму, ни какому-то коллективу.

Кантональный регламент устанавливал также частичную воинскую повинность, охватывающую большую часть населения и таким образом значительно увеличивавшую армейский потенциал. Благодаря этому Фридрих Вильгельм I, с трудом собравший к 1730 г. армию в 60 000 человек (из них примерно 20 000 иностранцев), за последние десять лет своего правления увеличил ее численность до 75 000 человек (из них около 25 000 были иностранцами). Таким образом, прусская армия по своим размерам заняла четвертое место на континенте после Франции (160 000 человек), России (130 000 человек) и Австрии (100 000 человек), тогда как по численности населения Пруссия оставалась лишь на тринадцатом месте в Европе.

Многие историки рассуждают о «насквозь милитаризованной» Пруссии тех времен, исходя из того, что под ружьем в ней стояло три процента населения. Не может быть ничего ошибочнее этого мнения, демонстрирующего глубокое заблуждение относительно экономической политики Фридриха Вильгельма I, считавшего, что армия должна не вредить народному хозяйству, а стимулировать его развитие. Армия ни в коем случае не может причинить вред промышленному производству, ремеслам, сельскому хозяйству. Нельзя по достоинству оценить Кантональный регламент 1733 г., не оценив учрежденную им систему резервной службы. Полностью укомплектованной прусская армия была лишь в течение трех месяцев, удобных для учений, – в апреле, мае и июне. После этого батальонные командиры могли отпустить своих резервистов, торопившихся домой на уборку урожая. Точно так же их отпускали и на время сева, не говоря уже о зимних месяцах – в те времена военная жизнь на зиму замирала. Батальон достигал своей штатной численности в 600 человек лишь в течение трех упомянутых весенних [20]20
  В немецкой культуре днем окончания весны считается 22 июня. – Примеч. пер.


[Закрыть]месяцев. В остальное время 200 солдат из каждого батальона (в среднем) находились дома, а под ружьем стояли 400 человек, причем каждый второй являлся иностранцем. Значит, в течение девяти месяцев одного года на службе находилась лишь половина военнообязанных граждан, то есть армейскую службу нес только один процент населения. Статистически это выглядит так (цифры округлены):

За исключением апреля, мая и июня, когда армия собиралась в полном составе и проводила учения, батальоны и полки всех войск в стране были наполовину укомплектованы лицами, нанятыми на службу в самых разных странах. Среди них находилось множество темных личностей, довольных возможностью скрываться от отечественного правосудия, находясь в Пруссии вне его досягаемости. И хотя тогда еще никто не говорил о «духе» войск, можно все же усомниться в том, что этот конгломерат вообще представлял собой армию, «прусскую» в смысле национальной принадлежности.

Согласно известному высказыванию Наполеона, армия плоха или хороша настолько, насколько плох или хорош ее офицерский корпус. Именно над этой проблемой реформирования армии Фридрих Вильгельм и работал упорнее всего. Прежде во всех армиях мира офицер был обычным ремесленником, специалистом, далеким от особого корпоративного сознания – «esprit de corps». Офицеры легко меняли не только профессии – из командиров полка в послы, из знаменосцев в камер-юнкеры и т. д., – но и своих патронов – по своему вкусу либо за деньги. При короле-солдате в Пруссии все переменилось. Принимая на военную службу исключительно прусское дворянство, создавая в их среде представление о службе одному-единственному монарху как о сословной привилегии, он уже тем самым практически создал национальный офицерский корпус Пруссии. Было бы просто невероятным, если бы и унтер-офицеры, и простые солдаты, такие же уроженцы Пруссии, не прониклись духом безоговорочно верных долгу перед отечеством офицеров.

Сегодня это кажется таким естественным и простым! В действительности же речь здесь идет о социальном эксперименте, беспрецедентном в истории. Во всех европейских странах дворянин веками считал себя равным первому лицу государства, служить и временно подчиняться которому следовало лишь добровольно и только в обмен на определенные блага. Идеология аристократов, согласно которой граница отечества и государства для дворянина в конечном счете ничего не обозначала, не подлежала обсуждению никогда. Короли и курфюрсты могли сколько угодно кичиться своим «суверенитетом» и «верховенством» своего государства по отношению к соседям. Дворянин же повсюду в Европе был как дома, не отожествляя себя с отечеством. Духовное превосходство аристократии основывалось на игнорировании случайно возникших европейских государств и неизменной заботе о сохранении привилегий своего класса.

Эти традиции Фридрих Вильгельм принялся менять в своем государстве весьма решительно. Юнкеру (так в Бранденбурге-Пруссии традиционно называли дворян) полагалось считать себя пруссаком, он был обязан принадлежать королю целиком, без остатка. Каким же способом король добился столь радикальных перемен в сознании своей аристократии, внушив ей представления, целиком противоречащие интересам класса феодалов? Материальными средствами для этого Фридрих Вильгельм почти не располагал и не мог предложить юнкерству золото и драгоценности. Кроме того, он вообще не собирался «покупать» себе офицеров и наносить тем самым ущерб тщательно сбалансированному государственному бюджету. Дарить земельные угодья он также не собирался – дворяне и так имели собственные поместья. А насилием решить эту проблему было невозможно. В отличие от большевиков, попросту перебивших русское дворянство, а потом, как из-под земли, сдобренной реками крови, доставших новый, коммунистический офицерский корпус, король-солдат проводил «революцию сверху» мирными средствами.

Конечно, совершить задуманное было нелегко. Опыт мировой истории, в том числе и современной, учит: ни один общественный класс не согласится добровольно отказаться даже от частицы своих привилегий. Фридрих Вильгельм это знал; для решения политических вопросов его ум был развит достаточно хорошо. Через четыре года своего правления король все же обнаружил ахиллесову пяту дворянства. В 1717 г. он предпринял решительный шаг для низложения прусского юнкерства, причем сделал его сколь искусно, столь и осторожно. Он распорядился о так называемой «аллодификации» ленных владений. На человеческом языке это означало следующее: установленная еще в Средние века, в военном отношении совершенно бессмысленная, обязанность помещиков являться в армию в случае войны (за это им и жаловались ленные поместья) заменялась обязанностью ежегодно вносить налог в полевое казначейство. Все юнкерство взвыло как один человек! Они не были против законных налогов всякого рода – их, разумеется, надо платить. Но юнкеры сразу поняли, что это лишь первый шаг к разрушению исконных привилегий, к подчинению их абсолютистскому государству. Нет, провести себя они не дадут – а именно это являлось целью королевского трюка с посягательством на лены и аллоды. Ясно же как день: берлинский монарх хочет сделать их обычными налогоплательщиками и государственными служащими. Причем не только на время войны или другого бедствия – нет, навсегда! Да к чему же это все приведет? Они хором заговорили о соглашении ландтага от 1653 г. Тогда деду нынешнего короля, Великому курфюрсту, пришлось скрепя сердце признать привилегии дворянства, перечисленные вполне конкретно: добровольное (либо в случае войны) принципиальное освобождение юнкеров от налогов, привлечение к государственной службе либо, в случае войны, присвоение ими всего оброка, неограниченная власть в собственных поместьях и деревнях. «Это соглашение – наша Magna Charta! [21]21
  Великая хартия вольностей (лат.); акт, ограничивающий власть монарха в пользу феодалов. Документ под таким названием предъявили английскому королю Иоанну Безземельному, подписавшему его 15 июня 1215 г. – Примеч. пер.


[Закрыть]» – кричали юнкеры, потрясая пожелтевшими грамотами из родовых архивов. Раз новый король в Берлине нарушает старинные договоры, долго ли придется ждать, когда он посягнет на их сынов и внуков, на их крестьян и слуг – и все это под предлогом «государственных интересов»?

Юнкерский класс правильно расценил атаку на изжившие свой век социальные структуры. Но как бы дворяне ни упирались, революция сверху удалась, так как Фридрих Вильгельм мудро следовал древней максиме королей «divide et impera» («разделяй и властвуй»): разделил юнкерство как класс, стравливая оппозиционеров то в одной, то в другой провинции. Если бы он на том и успокоился, его революцию постигла бы судьба бабочки-однодневки: аристократическая фронда вновь объединилась бы для борьбы. Но король предпринял следующие, совсем уж небывалые шаги: вторгся в их сознание! Марксистов и историков леволиберального толка очень раздражает тот факт, что Фридрих Вильгельм I изменил психологию привилегированного класса, не истратив ни гроша и никого при этом не отправив на тот свет. Прежде всего он начал с самого себя: с 1725 г. носил только форму своего потсдамского лейб-гвардейского полка, тем самым подав пример, следовать которому стало престижно. Затем он объявил службу в своей армии «делом чести». Прошло всего несколько лет, и юный дворянин, не пожелавший добровольно служить офицером своему королю, считался дезертиром, почти предателем государства и отечества. Быть дворянином отныне значило быть офицером, офицерская честь стала сословной честью – под этими лозунгами Фридрих Вильгельм создал офицерский корпус, какого еще не знала история.

Вскоре так чувствовал каждый молодой дворянин в Пруссии, считавший за честь носить ту же одежду, что и король. Сыновья юнкеров уже детьми отправлялись в кадетские школы либо поступали прямо в полк, начиная службу с нижних чинов. В один прекрасный день юноша, согласно королевскому патенту, становился прапорщиком, а через несколько лет, также согласно отдельному указу короля, его производили в офицеры. (Право присваивать офицерские чины, ранее принадлежавшее командиру полка, Фридрих Вильгельм взял себе.) Такие знаки внимания чрезвычайно сильно влияли на юнкерское чувство собственной значимости. И прежде чем юнкеры сумели это понять, они, сами того не желая, оказались в полной зависимости от монарха, приученные слепо повиноваться королю. А Фридрих Вильгельм продолжал развивать наступление: армейский устав 1726 г. требовал полного и безоговорочного выполнения приказов не только от нижних чинов, но и от офицеров. Читая этот устав, офицер мог утешиться лишь оговоркой: «если только приказ не задевает его честь».

От своего нового офицерского корпуса Фридрих Вильгельм I требовал верности королю, охраны сословной чести и неустанного выполнения служебного долга. По сути, дворянам пришлось принести королю и государству огромную жертву. С юнкерскими «свободами» было покончено. Дворяне, сами того не заметив, превратились в винтики модернизированного абсолютистского государства. И чтобы поддержать жизненный тонус юнкеров, не втаптывать окончательно в землю их родовую спесь, Фридрих Вильгельм всячески развивал представление об офицерском корпусе – главном привилегированном сословии страны. Если между офицерами и штатскими происходили стычки, если в маленьких гарнизонах офицеры придирались к горожанам и пытались ими командовать, король всегда поддерживал офицеров. Так, в 1730 г. генерал Докум сообщал королю о драке между местным жителем и лейтенантом полка. На это Фридрих Вильгельм ответил: «Посадить штатского на гауптвахту. Держать его там 8 дней на хлебе и воде. Когда срок истечет, штатский должен признать свою ошибку и попросить у офицера прощения». В жалобе окружного головы Феррари из Котбуса сообщалось, как капитан фон Мальтиц пообещал его крепко избить, если он не доставит в полк двух высоких рекрутов. Король написал на полях жалобы: «Этот дурак Феррари ни на что не годится. Когда он будет в Вустерхаузене, я разберусь в проделках Мальтица. Думаю, Феррари просто врет!» В глазах короля штатские всегда были не правы, вступая в споры с его «возлюбленными детьми», надменно протестуя против обычных солдатских манер. Свое кредо по поводу отношений между военными и гражданским населением Фридрих Вильгельм выразил в знаменитом изречении: «Штатские всегда рады подложить свинью бравому солдату».

С другой стороны, офицеры, казавшиеся штатским чуть ли не богами, жили при одержимом работой и чувством долга короле не так уж весело. Жалованье их было скудным, и хотя они могли давать себе волю во многих отношениях, на службе король забирал у них все без остатка. Если в ходе какой-либо из бесчисленных инспекций короля ему не нравилась чья-то выправка, строевой шаг или положение ружья, если у кого-то из солдат оказывались плохо начищенные сапоги или грязь под ногтями либо обнаруживалось еще что-то, противоречащее представлениям короля о чистоте и порядке, он мог избить несчастного солдата кулаками или палкой. Но все же по-настоящему серьезная кара постигала командира его полка или батальона – о повышении в чине он мог забыть надолго. Фридрих Вильгельм желал видеть опрятных, прилежных, богобоязненных и бережливых офицеров; им полагалось быть лаконичными, расторопными, деловыми. Господам офицерам запрещалось играть в карты, пить, ходить к девкам, делать долги. Юный лейтенант этой армии не имел иных благ, кроме чести. Ему не полагалось вечером угостить своих товарищей вином – для этого во всей армии существовало простое пиво. И смеяться над этим не рекомендовалось никому, если насмешник не хотел, чтобы узнавший про такие шутки король взял его в серьезный оборот. Никто в прусской армии не мог сделать карьеру, полагаясь лишь на деньги и блестящую фамилию. Униформа была роскошной; все остальное – скудным и строгим.

Кроме униформы, сшитой за счет короля, простой солдат получал ежедневно два гроша или три талера жалованья в месяц. В Берлине и Потсдаме король для своих частей строил казармы; в других местах солдаты квартировали у местных жителей, обязанных всегда иметь для этих непрошеных гостей свободную комнатку. Состоятельные люди могли откупиться от этой повинности, ежегодно внося «квартирные деньги»: генерал или министр – от 90 до 120 талеров, купец или ремесленник – от 30 до 40 талеров. Выступая на учениях или на «ревю» (так именовались королевские инспекции), полки, шагавшие с развернутыми знаменами, под музыку и барабанный бой, являли собой красочное зрелище. Пехота носила синюю униформу с красными, белыми и желтыми обшлагами, тяжелая кавалерия сверкала безупречной белизной, три гусарских эскадрона красовались в ярко-красных мундирах. Буйство красок имело практический смысл: по цветам узнавали как части, так и рода войск. К тому же бездымный порох в те времена еще не изобрели, и когда на поле маневров или боя пороховой чад покрывал пехоту и артиллерию сплошной пеленой, ориентироваться можно было лишь по цветам униформ. Но при всей любви к пестрым мундирам Фридрих Вильгельм прежде всего думал о бережливости. Форма была настолько тесной, то есть экономно сшитой, что со стороны казалось: стоит солдату сделать резкое движение – и она разойдется по швам. Вильгельмина, старшая дочь короля-солдата, писала в своих мемуарах, что постоянно испытывала страх: как бы на кавалерийском офицере не лопнули тесные штаны. Если король, глядя в окно своего дворца, замечал офицера в слишком просторной форме, он его подзывал и, вооружившись ножницами, собственноручно отрезал от формы лишнюю ткань.

Каждый год Фридрих Вильгельм совершал регулярные проверки воинских частей в разных провинциях. Существовало правило: каждую часть король лично инспектирует по крайней мере один раз в три года. В мае и в июне смотр проходили гарнизоны Берлина и Потсдама. Полки выходили в мундирах с иголочки (каждую весну старые меняли на новые), а шляпы новобранцев украшали веточки с дубовыми листьями – старый, еще со времен Великого курфюрста, символ бранденбургских войск на поле боя. К трем часам утра полки подходили маршем на место сбора (чаще всего они собирались у дома командира), в шесть – являлись на поле для маневров, куда затем прибывал король. Полк обнажал головы. Полевой оркестр исполнял протестантский хорал «Иисус, моя вера». Шапки надевали снова. Затем выносились знамена и штандарты – батальоны уже находились на местах. Над полем гремели команды – и вдруг, под звуки труб и барабанов, боевые порядки приходили в движение. Войска двигались как часовой механизм. Чеканным шагом идет пехота: штыки на ружьях – по линейке. Под фанфары, с обнаженными палашами в руках у всадников, скачет кавалерия нога в ногу. На лицах – пыль и пот. «Лево-право! Жир-и-сало!» – ревут унтер-офицеры. Вот вся пехота собирается в строй из трех шеренг – так называемых «пелетонов». [22]22
  От фр. peloton – взвод. – Примеч. пер.


[Закрыть]Звучит команда: «Огонь!» И один «пелетон» стреляет за другим, по полю катится гром, выстрелы сливаются в один громовой залп, и все они так точны, что иностранные наблюдатели от изумления чуть не выпадают из седел. А под конец – строевая: «Так живем мы, так живем мы, так живем мы во все дни»…

Если Фридрих Вильгельм оставался доволен полком, он обнимал и целовал его командира перед строем, шел к солдатам, запросто, грубовато-добродушно беседовал с ними и выслушивал просьбы или жалобы, а затем обедал с офицерами под тентом, в то время как войска располагались вокруг и звали маркитанток. Если результаты смотра его не устраивали, он грубо отклонял приглашение командира, скакал в ближайшую деревню и обедал там с крестьянами где-нибудь в сарае или под деревом.

Кое-кто уже тогда внимательно присматривался к детищу Фридриха Вильгельма. 27 июня 1725 г. австрийский обер-шпион граф Зекендорф писал в Вену принцу Евгению о впечатляющих «красоте и порядке» прусских частей, о превосходном состоянии их полков и лошадей, ружей и амуниции. Несомненно, Фридрих Вильгельм создал военный шедевр, уникальный в мировой практике. Но одновременно Зекендорф сообщал: «При этом офицеров и нижние чины держат в рабском страхе и подвергают жесткой дисциплине. Офицер, забывший припудрить волосы, может быть разжалован». (Согласно тогдашним предписаниям, парик следовало посыпать белой пудрой.)

Такова была обратная сторона медали: Фридрих Вильгельм держал армию под ярмом прямо-таки варварской дисциплины. «Болтовня», то есть ропот и пререкания в строю, немедленно каралась палками. Отказавшийся выполнять приказ трижды прогонялся сквозь строй (это называлось «бегать под шпицрутенами»), из которого выходил полуживым. Побег, дезертирство карались смертью. Впрочем, такие наказания существовали везде. Было только одно исключение: маленькая армия Ганновера, отказавшаяся от услуг иностранных наемников и питавшая отвращение к телесным наказаниям солдат. Самой ужасной являлась участь простого человека на кораблях британского флота: за малейшую провинность его спину могли до костей обработать девятихвостой «кошкой» либо повесить на корабельной рее и медленно задушить. В прусской армии существовали порядки не намного более гуманные. Впрочем, граф Зекендорф отметил, чем прусская армия выгодно отличается от всех других: офицерам запрещено выряжаться, а также передавать «воспитание» нижних чинов в руки унтер-офицеров. Как и все в армии, офицер нес предельно полный груз ответственности и служебных обязанностей, а взгляд вездесущего монарха, обращенный на офицера, был особенно придирчив.

В результате вечных учений и организационного совершенствования прусские пехотные полки стали непревзойденными по своим боевым качествам войсками. Скорострельность «пелетонов» достигала девяти залпов в минуту, интенсивность такого огня почти равнялась стрельбе очередями, поскольку залпы раздавались примерно каждые восемь-девять секунд. Приемы обращения с оружием и строевая подготовка в войсках были доведены почти до уровня рефлексов, что немало развлекало иностранных наблюдателей, презрительно говоривших о «потсдамских парадах» Фридриха Вильгельма. На этот счет усомнился даже прославленный полководец принц Евгений, снисходительно писавший: «Маневры прусских частей производят впечатление чего-то ненатурального. Неудивительно, когда огромные, не знающие особых трудов, упитанные солдаты так легко переставляют ноги в дни парадов». К своему счастью, он не дожил до того дня, когда в 1741 г. при Мольвице австрийцам пришлось испытать, что в действительности означает «что-то ненатуральное» в «потсдамских парадах».

Слабостью прусской армии являлась, несомненно, конница. И сын короля-солдата, Фридрих Великий, убедился в этом на собственном горьком опыте во время первой Силезской войны. Хотя Фридрих Вильгельм, как и его друг князь Леопольд, всегда оставался страстным наездником, все же они совершили ошибку, подбирая кавалеристов по росту, по «статности». Поскольку всадники были высокими, крепкими людьми, лошади им тоже требовались крупные. Поэтому почти всех лошадей привозили из Гольштейна, хотя собственные (из Восточной Пруссии) кони подошли бы кавалерии гораздо лучше. Король курировал снабжение войск свежими лошадьми, лично оценивая силу и добротность животных. Вот и сидели белые кирасиры и драгуны на огромных, сытых конях, подобно кулям с мукой. А поскольку экономия и здесь оставалась главным правилом, полковые командиры берегли драгоценных лошадей пуще солдат. Предпринять атаку, сокрушающую все на своем пути, их полки могли едва ли. Они лишь усиливали фланги наступающей пехоты, двигаясь шагом или рысью.

Имелись проблемы и с артиллерией. Фридрих I располагал десятью артиллерийскими ротами. Но поскольку они находились в различных крепостях – Кюстрине, Шпандау, Кольберге, Пилау, Мемеле, Магдебурге, Миндене, Везеле, а пушки не имели конной тяги, почти невозможно было оперативно перебросить их к основным войскам для участия в учениях. При Фридрихе Вильгельме артиллерия и инженерные части постепенно утратили свою средневековую обособленность и стали родами войск, полностью приспособленными к действиям всей армии. С 1715 г. командиром всех артиллерийских частей Пруссии являлся генерал фон Лингер. «Орудийная реформа» удалась благодаря тому, что король-солдат в дополнение к артиллерии крепостей создал передвижные подразделения, а также инициировал выработку специальной инструкции для артиллеристов (ее написал в 1734 г. князь Леопольд). Инструкция подразделяла артиллерийские части на батареи и устанавливала правила боевых действий. В частности, передвижным батареям запрещалось менять расположение на поле боя, чтобы даже временно не прекращать огонь.

Организация армии продумывалась до мелочей. Неудивительна и забота Фридриха Вильгельма о подготовке смены для офицерского корпуса. Сыновья офицеров, определенные к военной службе, назывались на французский манер «кадетами». Король объединил два существовавших прежде в Кольберге и в Магдебурге кадетских корпуса в один, берлинский, и отвел ему обширный участок земли на берегу Шпрее. В 1734 г., будучи при смерти, но внезапно выздоровев, Фридрих Вильгельм то ли из благотворительных побуждений, то ли в знак благодарности Господу учредил в Потсдаме большой приют для солдатских сирот обоего пола, просуществовавший до 1945 года. Пережив чудесное исцеление, король сел за стол и стал писать указ об учреждении приюта. Слова, подобранные Фридрихом Вильгельмом для указа, весьма характерны для его сознания, для чувства ответственности, свойственного королю:

«Учреждение сие желаем Мы установить не только на время, отпущенное Всевышним для Нашей жизни; но серьезная, честная и добрая воля Наша состоит в том, чтобы и потомки Наши опекали его по доброй совести и никак тому не противились. Если же станет Богу угодно погасить род Наш и окажется королевство Наше в руках другого агната, просим Мы того, на кого Господь возложит в то время корону, не делать ничего, что могло бы повредить учреждению Нашему».

Король прочитал написанное. При мысли о том, как какой-нибудь недостойный наследник вздумает избавиться, по материальным соображениям, от «военного приюта», страшная вена вздулась на его лбу. И король, едва сдерживая приступ бешенства, приписал: «В противном случае постигнут его Наше проклятие и кара Всевышнего».

Решать финансовые проблемы, связанные с умножением войска, королю-солдату помогали как рациональное ведение хозяйства страны, так и приемы, не совсем традиционные. Главным источником доходов, позволявших тратиться на армию, являлись так называемые «контрибуции» – налоги на земельные владения, начисляемые и взимаемые в разных провинциях в разных размерах. В дополнение Фридрих Вильгельм собирал и особые налоги, давно утратившие свое оправдание. К примеру, «посольские деньги», взимавшиеся его отцом для покрытия расходов, связанных с участием Пруссии в международных конгрессах, как ни в чем не бывало продолжали собирать и передавать в Полевое казначейство, хотя повод для налога давно отсутствовал. Несмотря за завершение перестройки берлинского дворца, особый налог на нее по-прежнему взимался. Так король ежегодно тратил на армию две трети государственных доходов, размер которых возрастал ежегодно в среднем на 175 000 талеров, не залезая в обычную казну и не прикасаясь к тщательно оберегаемому государственному запасу, увеличивающемуся на 360 000 сэкономленных талеров в год. Вот что значит искусство хитрой и осмотрительной финансовой политики! Без посторонней помощи Фридрих Вильгельм создал лучшую армию Европы и при этом мог гордиться ежегодной полумиллионной прибылью.

Однако эта прибыль могла бы обратиться в прах, если бы его смешную страсть к «верзилам» приходилось финансировать из государственного бюджета. Но это ему и в голову не приходило. Двенадцать миллионов талеров, потраченные на многолетнюю причуду короля, взимались из так называемой «рекрутенкассы» – особого фонда, основанного во времена Великого курфюрста, именовавшегося тогда «морской кассой». Король-солдат, морских амбиций не имевший, воссоздал этот фонд под другим названием и со временем сделал из него своеобразный, целиком противозаконный, источник доходов. Рекрутенкасса не имела ничего общего с обычным налоговым учреждением, так как фактически учреждала и монополизировала взяточничество. Тому, кто добивался повышения в чине или по службе либо желал получить привилегию, король более или менее прозрачно намекал: существует рекрутенкасса, куда можно внести значительную сумму. Если человек хотел получить высокий титул (а кто этого не хотел?), он прибегал к услугам одиозного фонда. Когда еврей собирался жениться, он вносил в нелегальную кассу тысячу талеров. Преступник, желавший избежать наказания, внезапно узнавал: теперь для него есть одна дорога – в рекрутенкассу. Происходило самое настоящее вымогательство! Сын короля-солдата, кронпринц Фридрих, признавался графу Зекендорфу, что ему стыдно за своего отца и что он не сможет, когда наступит время, с чистой совестью принять такие деньги в наследство. Фридрих Вильгельм на это лишь громко расхохотался. Как поступал в таких случаях он, показывают следующие примеры.