Текст книги "Приди, сладкая смерть"

Автор книги: Вольф Хаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Один только мусор, это хорошо сказано.

– Да к тому же при нашей профессии. И без того каждый день по триста километров ездишь.

Вот именно, Берти, подумал про себя Бреннер и уже очутился мысленно где-то совсем в другом месте, вроде мысленное путешествие. И тут надо вот что сказать: путешествия сейчас нередко критикуют, говорят, мол, массовый туризм и все такое, и люди ездят по всем свету и становятся все равно все более ограниченными. Но и мысленные путешествия стоило бы разок рассмотреть с критической точки зрения. Потому как, пока ты совершаешь такое вот мысленное путешествие, дома тебе в это время кто-нибудь может рассказывать, как три недели тому назад ты дошел до того, что схлопотал железобетонную затрещину.

Но вот ведь интересная параллель получается! Так же как при настоящем путешествии разные страны и люди начинают все больше походить друг на друга, есть такие мысленные ходы, благодаря которым даже во время мысленного путешествия в самые отдаленные уголки встречаешь только своих земляков и старых знакомых. Правду говорят, что мир – большая деревня. Но и мир мыслей – тоже большая деревня!

И пока Берти рассказывал ему: «Я здесь уже почти три года, сначала восьмитысячником, а теперь на постоянной ставке. Но ты ведь знаешь, мне бы хотелось иметь детективное агентство», – мысли Бреннера опять вернулись к фрау Рупрехтер, больной диабетом, за которой они как раз ехали, чтобы забрать ее в ЦКБ.

Пожилая женщина была так сильно больна сахарным диабетом, что щеки у нее стали прозрачными, как та тонкая бумага, на которой еще Библии печатают. И возраст, естественно, тоже библейский. И гнев библейский, потому как она была просто образцовая злобная перечница, просто как из книжки.

Каждый день ее доставляли в больницу и забирали оттуда. Вдова банкира, у этой такая страховка, что лучше и не спрашивай. И к тому же она уже пожертвовала две новейшие машины «скорой помощи». И если бы она вдруг потребовала, чтобы ее виллу в Дёблинге прицепили к машине «скорой» и таскали за ней день за днем, то им пришлось бы и это сделать.

Потом Бреннер забрал ее из отделения внутренних болезней, пока Берти ждал в машине. Но вот что интересно: на самом деле она была на пару лет старше, чем казалась во время мысленного путешествия. А кожа на щеках еще немножко тоньше. А гнев еще более библейский.

– Вы меня здесь еще и ночевать заставьте! – накинулась она на Бреннера, стуча своей палкой по каменному полу. Хотя Бреннер ради Рупрехтерши, как обычно, пришел на пять минут раньше.

Ему все это было нипочем, потому как марафонские вещества. И когда она завела свою вечную волынку про плохой обслуживающий персонал, Бреннер просто опять удалился в мысленное путешествие к Берти и начал слушать теперь, что рассказывал ему Берти пару минут назад, ну фактически мысленный видеоплейер.

– В начале акции «Восемь тысяч рабочих мест» у нас были общие курсы подготовки. Нас тогда было двадцать восемь человек. Несколько человек тогда попали в пожарную команду, кое-кто в дом престарелых, кое-кто в земельное правительство, по сути, это как альтернативная служба в армии, только добровольно и платят немножко получше. Парень один, с которым мы неплохо ладили, оказался в Союзе спасения. Я ему тут на прошлой неделе позвонил, может, он заинтересуется насчет того, чтобы со мной агентство детективное открыть.

Ужасная пулеметная очередь заставила Бреннера отвлечься от своих мыслей. Это была клюка фрау Рупрехтер, она нервно колотила ею по каменному полу, прямо как швейная машинка.

Потому как она точно заметила, что Бреннер не слушает. Она все еще жаловалась ему на безалаберность медицинского персонала. И госпожу Рупрехтер вовсе не заботило, что про мертвых нельзя говорить плохо. Потому как она прошлась даже на счет Ирми, которая многие годы была ее домашней медсестрой. Можно было подумать, она сердита на Ирми за то, что та позволила застрелить себя. Фактически наглость какая, в свои девяносто лет фрау Рупрехтер приходится привыкать к новой сиделке.

– Слишком любопытная персона, – шипела фрау Рупрехтер. – Везде свой нос сует!

– Да, фрау Рупрехтер.

– Такая любопытная личность!

– Да, фрау Рупрехтер.

Ты уже по односложным ответам можешь догадаться, что Бреннер снова слегка отвлекся на свое мысленное путешествие. Берти с его детективным агентством сейчас был все-таки лучше госпожи Рупрехтер.

– Мой друг из Союза спасения сказал, что детективное агентство его не интересует, но помочь он мне поможет с удовольствием. Теперь, значит, взял я отпуск на прошлой неделе. Фактически как бы тест на мою пригодность как детектива. Смогу ли я за неделю выяснить, кто тебя отделал перед Golden Heart.

Можно подумать, что фрау Рупрехтер с ее вечными историями не настолько интересна, чтобы Бреннер все время отвлекался на нее от рассказа Малыша Берти.

Но вот ведь какое дело с этими путешествиями. Чем дальше что-то находится, тем интереснее кажется, даже если вблизи оно становится совершенно неинтересным. Хотя я должен сказать, что такая мания преследования вовсе не интересна, только ужасно на нервы действует, но это уже другое.

И ты вот про что не забывай. Если человек так сильно болен сахарным диабетом, значит, он автоматически уже наполовину слепой. Это корковая слепота, из-за сахара, ты меня не спрашивай почему, я не глазной врач.

– Она думала, я не вижу, что она все время в моих бумагах копается. – Госпожа Рупрехтер продолжала ругать свою бывшую домашнюю медсестру, хотя та давно была в могиле.

– Разве не она должна была все для вас писать? – Бреннер прикинулся заинтересованным, потому как у госпожи Рупрехтер всегда щедрые чаевые.

– Естественно! – прикрикнула Рупрехтерша на Бреннера. Потому как после лечения Рупрехтерша становилась несколько нетерпеливее, чем прежде, фактически оборотная сторона медали с чаевыми.

Но Бреннер обижался недолго, потому как он мысленно был все еще занят Берти.

– Мой друг послушал кое-какие разговоры в Союзе спасения. Там ни для кого не секрет, что тебя отделали два водителя грузовика из фирмы «Ватцек-бетон».

– «Ватцек-бетон» – это ведь название спонсорской фирмы на каждой второй машине Союзе спасения.

Очень жаль. Этот ответ Бреннер вспомнил только сейчас, когда наконец дошел до машины с фрау Рупрехтер, которая могла передвигать ноги не больше чем по сантиметру. Вот и поймешь, почему я считаю, по возможности следует отвечать сразу же. Потому как теперь Бреннер распахнул дверь машины и сказал:

– Тебе обязательно следует открыть детективное агентство.

И только потом он нагнулся, посмотрел в машину и увидел, что Берти тем временем испарился.

9

Бреннер точно не принадлежал к числу людей, которые сразу же предполагают самое худшее. Наоборот, в полиции с ним пару раз случилось, что он пропустил операцию, решив, что это ложная тревога. И сил ушло в три раза больше, прежде чем удалось замять это дело.

Конечно, вдвойне тревожно, когда такой человек сразу же предполагает худшее. Он не выдержал и пяти минут ожидания и просто оставил фрау Рупрехтер сидеть в машине. Он побежал на другую сторону к Рози из ларька и спросил ее, не знает ли она чего-нибудь про Малыша Берти.

– Спроси в прачечной, – посоветовала Рози. – У них окна прямо на стоянку выходят.

– Где прачечная?

– Вон там, прямо, у них зеркальные стекла в окнах.

Бреннер еще слегка удивился, почему это в прачечной должны быть зеркальные окна. Но стоило ему войти, и он уже понял почему. Рози была бы не Рози, если бы она не сказала «прачечная» вместо «покойницкая».

В школе Бреннер однажды посетил день открытых дверей в пивоварне. Пиво, конечно, давали бесплатно, и он впервые напился до полной отключки, и это было настолько ужасно, что так и осталось единственным разом в его жизни. Но во время посещения он был еще трезвый, и их отвели в огромный зал, как в бассейне, и весь в плитке. Но не плавательный бассейн, а ванны с пивом, потому как там хранится пиво, пока не созреет. И когда Бреннер вошел тогда в прохладный пивной зал, первая мысль его была: вот так я представляю себе покойницкую.

Это была вовсе не плохая мысль для пятнадцатилетнего парня! Здесь, правда, кое-что было иначе: всего только две ванны, зато была еще стена с холодильными камерами, и столы, и каталки с трупами на них, но общее впечатление все равно очень сходное. И даже молодой работник в белом халате напомнил Бреннеру пунтигамского инженера на пивоварне, который вел тогда экскурсию.

Этот, однако, трупы не обмывал, у него было особое задание. Потому как в такой большой больнице, как ЦКБ, остается, понятное дело, много ампутированных конечностей, и их надо как-то утилизировать. Эмбрионы идут на крем для лица, этих можно как-то использовать, а вот, к примеру, у ноги курильщика никакого использования нет. И ведь просто так такие вещи в мусорный бак нельзя выбрасывать.

– Добрый день, чем могу служить? – не поднимая головы, вежливо спросил молодой человек, у которого как раз застопорилось дело с ногой, потому как она была едва ли не длиннее, чем топка печи. – Все сотрудники ушли на обед.

Бреннер настолько удивился, что здесь работает такой интеллигентный молодой человек, что едва не забыл свой вопрос:

– Я ищу своего коллегу.

Рабочий прижал ногу дверцей и обернулся к Бреннеру:

– А здесь его нет? – Он показал на шесть-семь трупов, лежавших повсюду прямо на виду.

– Мой напарник не умер, – сказал Бреннер. Но в этот момент он был, видимо, не совсем в этом уверен, иначе бы не стал на всякий случай смотреть на трупы.

– Тогда вы не по адресу, – улыбнулся молодой человек. У него было настолько интеллигентное лицо, что Бреннер подумал: наверное, студент или извращенец.

– Вы ведь иногда в окно на стоянку смотрите, – начал Бреннер. Потому как Рози была права: ну просто панорама, а не окна, и с видом на стоянку.

– Редко. Внутри гораздо интереснее, – усмехнулся молодой человек.

А может, все-таки не студент, промелькнуло в голове Бреннера.

– И тем не менее вы ничего необычного не заметили там, на стоянке?

– Необычного на стоянке «скорой»? Вы имеете в виду, спасателя без солнечных очков или без усов?

– Спасатель без усов, но в солнечных очках, почти два метра ростом, тощий, как Микки-Маус.

– Это ваш коллега?

– Да, коллега. Он у меня потерялся.

– Нет, такого не видел. И не мог видеть. Потому что под окнами очень долго стоял грузовик.

– С каких это пор грузовикам разрешено там парковаться?

– Я тоже себе этот вопрос задавал, – сказал молодой человек, а потом в его печке что-то звякнуло, примерно так, как звенят микроволновые печки, и он открыл дверцу и засунул туда очередную ногу.

– На грузовике была какая-нибудь надпись?

– Я не обратил внимания.

– Может, «Ватцек-бетон»?

– Понятия не имею, – сказал парень, потому как это был не такой человек, чтобы соглашаться с первым встречным, ведь студенты и извращенцы очень напирают на духовную независимость.

Когда Бреннер вернулся к машине, он сразу увидел, что микрофон рации оборван.

– Что вы сделали с микрофоном рации, фрау Рупрехтер?

Хочешь верь, хочешь нет, только из-за того, что Бреннер оставил ее на пять минут одну, она сразу же попыталась вызвать по рации помощь. Но конечно, вместо того, чтобы нажать единственную кнопку на микрофоне, от нетерпения и гнева она сразу же выдрала кабель.

– Как только я попаду домой, я буду на вас жаловаться, – начала грозить она.

– Да, госпожа Рупрехтер.

– Куда подевался этот ваш коллега?

– Умер, госпожа Рупрехтер.

Это он просто так сказал, чтобы ее попугать. Глупо только, что он сам испугался больше старухи. Когда он наконец отделался от нее, ему пришлось возвращаться в контору и забирать новый микрофон. В конторе никто ничего не сказал про Малыша Берти, и он тоже не стал упоминать, что Берти пропал. Он надеялся, что ему достанутся выезды поспокойнее, чтобы он мог между делом поискать Берти. Но просто чертовское везение: один срочный вызов за другим.

А под вечер еще одна ездка, из-за которой он едва совсем не забыл про Малыша Берти.

Женщина сразу показалась ему знакомой. Хотя возраст ее, конечно, изменил. А рак изменил ее еще больше. А что изменило самого Бреннера, ему про это и думать не хотелось.

Несмотря на это, они оба узнали друг друга почти одновременно. Не сразу, а сначала в испуге отвели взгляд, потом опять покосились друг на друга, потом снова посмотрели в сторону, потом слегка улыбнулись и потом одновременно:

– А вы не?… – и потом смущенно рассмеялись из-за этого «вы», хотя когда-то в пунтигамской гимназии клялись друг другу в вечной любви.

– Клара, – усмехнулся Бреннер.

И Клара вскинула брови так, как когда-то нравилось Бреннеру.

И чтобы от всех этих улыбок и вскинутых бровей не впасть ненароком в чувствительность, Бреннер быстренько сказал:

– Тебя, значит, тоже в Вену занесло.

– Уже двадцать восемь лет как занесло.

Двадцать восемь лет назад ты еще ходила в пунтигамский детский сад. Или: ты что, в животе у мамы в Вену переселилась? Тебя что, в первом классе на экскурсии в Вене забыли? Или как там говорится в таких случаях.

Но все-таки лучше не шутить насчет возраста, когда везешь на лечение человека, больного раком.

– Уже двадцать восемь лет? Ты в Вене училась?

– Да, а ты? Я думала, ты в полиции окопался?

– Да, по самые уши был.

Бровь взлетела вверх.

– Сколько ты там пробыл?

– Девятнадцать лет.

– Девятнадцать лет. Ты что, с детского сада начал?

Я не хочу сказать, что он не сходя с места снова влюбился в Клару. Но не сходя с места он уже понимал, что в ней так нравилось ему раньше. Потому что за всю свою жизнь он больше не нашел женщины, с которой так хорошо можно было перешучиваться, как тогда с Кларой в пунтигамской гимназии.

Хотя она была из хорошей семьи и в таких случаях обычно говорят, что в смысле юмора, учитывая происхождение Бреннера, они должны были плохо сочетаться.

Но с другой стороны, оба они были из Пунтигама, родины пива. А Клара из семьи пивоваров. А семья пивоваров в смысле юмора все-таки не так уж далека от простых людей.

Хотя семья Клары и в самом деле старалась по возможности избавиться от хмельного духа. Утонченное воспитание и все такое. Только вот Клара недолго выдержала в интернате в Швейцарии. Но и дома она продолжала петь в Баховском хоре, два раза в неделю на репетицию ходила. А музыкальные пристрастия Бреннера, конечно же, заставляли морщиться ее изящный пивоваренный носик.

И теперь самое время сказать вот о чем. Тебе вряд ли удастся найти человека, у которого было бы так мало самомнения, как у Клары. Деньгами она и подавно не кичилась. И с музыкой то же самое.

Я бы сказал, скорее уж Бреннер с его сверхчувствительностью больше носился со своим вечным Джимми Хендриксом, чем она со своим самомнением.

– Ну и чем же ты занималась эти двадцать восемь лет в Вене?

– Работала учительницей музыки в одной гимназии.

– И какая тебе в этом была нужда?

Клара улыбнулась. Знаешь, такой улыбкой, которой улыбаются состоятельные люди, когда какой-нибудь несчастный голодранец дает им понять: «Ну какие такие у тебя могут быть проблемы с твоими-то деньгами».

Бреннеру тут же стало стыдно, что почти через тридцать лет он не продержался и трех минут, как у него соскочил с языка намек на деньги. И я лично тоже не могу не сказать. Да я первый скажу: если ты кладешь в карман слишком много денег, изволь считаться с тем, что в один прекрасный день ты будешь болтаться на фонарном столбе. Делать это надо тихо и профессионально, и ни к чему все время отпускать эти завистливые намеки.

Бреннер попытался загладить свою оплошность, ну фактически проявить способность к сопереживанию:

– Не очень-то легко с таким наследством за плечами?

– Со святым Мертием за плечами тоже не очень легко, – улыбнулась Клара.

– Святой Мертий?

Клара посмотрела на него как раньше, когда у него голова не варила. Потому как по части интеллекта она была определенно несколько впереди Бреннера.

Святой Мертий, размышлял Бреннер. Ну конечно: Смерть. Ни фига себе. Ежели ты едешь на облучение и отпускаешь такие шутки, то просто снимаю шляпу.

Оборотная сторона: теперь Бреннеру уже неудобно было обходить эту тему.

– И что у тебя? – спросил он как можно нейтральнее.

– Да вот укусила меня одна такая муха, что печенка у меня и расстроилась.

– Печень? Ну надо же, чтоб именно печень.

– Да, именно так.

– А вообще-то скорее можно подумать, что пиво на печень действует, только если его пить.

– Иногда хуже, если его в наследство получаешь.

– Ты вечно себе голову ломала над тем, что твои родители виноваты, если какой-нибудь бедолага до смерти упьется.

– Вот видишь, поэтому мне и нужно было работать учительницей музыки.

– Ну и какие твои шансы?

– У мужчин?

– У лучей.

– Лучше, чем у мужчин.

– Тогда мне, значит, не нужно беспокоиться, – выдавил из себя Бреннер. Трудно поверить, но ему приходилось очень стараться, чтобы этот пресловутый комок в горле не добрался до его голосовых связок. Потому что сейчас у него случился самый настоящий приступ сентиментальности.

Он вспомнил, как они тогда расстались с Кларой. Виновата была хорошенькая подружка Клары, Бернадетте. Она даже однажды выиграла конкурс «Мисс лучшая грудь» на одной роскошной пунтигамской дискотеке. А ведущим конкурса был один знаменитый в то время эстрадный певец из Вены, так он в ту же ночь увел у Бреннера Мисс грудь.

Теперь у Клары и Бреннера опять все кончилось, ну, то есть они приехали на станцию облучения. Бреннер проводил ее наверх и на прощание спросил:

– Ты часто ездишь с нами на лечение?

– Два раза в неделю.

– Тогда мы с тобой точно еще увидимся.

– Точно. – Бровь она в этот раз не вскинула. Но Бреннер уже не мог понять, это плохой или хороший знак.

– Тогда пока.

– Тогда пока.

Он был не прочь сказать что-нибудь более приветливое. Но ему ничего не пришло в голову. И здесь опять же можешь убедиться в преимуществах марафона. У Бреннера вообще не было времени на сантименты. Потому как его сразу же ждала следующая ездка. И снова выслушивать волынку про чью-нибудь жизнь. И опять волынка, и опять волынка.

Только когда он вернулся вечером домой, марафон приостановился. Ему снова вспомнилась Клара и уже не выходила у него из головы, и он ей совсем уж было собрался звонить. Но я думаю, это был просто такой небольшой отвлекающий маневр, потому что он просто не знал, где ему искать Малыша Берти. Вместо этого он стоял у окна и смотрел вниз, во двор Союза спасения. И насвистывал потихоньку эту мелодию.

Была у Бреннера такая странная привычка – целыми днями насвистывает порой какую-нибудь песню, а сам толком и не замечает. Но если он потом задумывался, а что он, собственно говоря, свистит, то всегда оказывалось, что текст тютелька в тютельку подходит к ситуации, в которой был Бреннер, хотя при этом он не думал ни о каком тексте. Фактически: «Foxi Lady», когда был влюблен в рыжую, или «Куплю себе лучше тирольскую шляпу, она мне ужасно идет», если парикмахер плохо постриг его, или, если хотите, страх перед импотенцией.

И хочешь верь, хочешь нет, однажды из-за этого от него сбежала подружка. Да нет, не из-за проблем с этим делом, а потому, что она не выдержала его вечного свиста. При том что он еще очень тихо насвистывал, воздух втягивал. Только она не рыжая была, а что-то такое среднее.

А то, что в этот вечер совершенно бессознательно насвистывал Бреннер, тоже было очень показательно. Потому как это была та самая песня, которую Клара когда-то записала ему на кассету.

В квартире Бреннера было две с половиной комнаты, семьдесят квадратных метров. Там долго можно искать кассету двадцативосьмилетней давности. Правда, Бреннер был уверен, что она должна где-то лежать. Но ведь недаром говорится: три раза переехать – все равно что один раз сгореть. А Бреннер за последние три года переезжал больше трех раз. И теперь у него не осталось и половины вещей, разбросанных когда-то по его прежней служебной квартире.

При этом большая часть вещей когда-нибудь все-таки всплывает. Но нет ведь, не найти как раз того, что ищешь. Я думаю, это уже почти как закон.

И еще один закон: когда переселяешься, всегда стараешься выбросить все, что тебе было годами не нужно, чтобы поменьше перевозить и расставлять потом. Но в первый же день после переезда тебе вдруг срочно понадобится именно эта вещь, и ты вынужден покупать новую.

И еще один закон: если где был обходной путь, то Бреннер гарантированно шел именно им. Его начальников в полиции это доводило до белого каления. И иногда я даже подозревал, что он нарочно это делает. Но всякий раз я должен был признать, что он и вправду просто не умеет сосредоточиться на самом существенном. И теперь Бреннер, вместо того чтобы искать Малыша Берти, которому, может, грозила смертельная опасность, упорно искал кассету.

У него была такая коробка со старыми кассетами, по большей части старше двадцати лет. Какая-то часть со школьных времен. Он уже много лет не открывал эту коробку.

Потому как с тех пор, как появились CD, никто уже не слушает эти кассеты. В лучшем случае в машине, а своей машины у него не было. А в машине «скорой помощи» все эти споры с коллегами из-за правильной музыки, нет уж, спасибо. Самым подходящим для всех было слушать целый день радио.

Коробку он нашел уже через пару минут, и придется признать, что это плохой пример для моего закона, потому как все, собственно, оказалось в порядке: он перевез их, и они ему понадобились. Но ты погоди, я тебе вот что скажу.

В коробке лежало кассет пятьдесят, если не все сто. Тут уж он рылся в этом беспорядке часа два. Сначала ставишь кассету одну за другой, потом слушаешь, что на ней, потому как надписи древние уже, потом переворачиваешь, а потом мотаешь полчаса, это занимает все ужасно много времени.

И за все это время он ни секунды не думал о Берти. Бывает же такое! Надо бы искать человека, а вместо этого ищешь кассету. Вряд ли кассета могла подсказать ему, где найти Берти.

Потому как, перебрав все кассеты, он вынужден был наконец признать: все кассеты на месте, кроме той кассеты Баха, которую ему тогда в Пунтигаме записала Клара. Вот видишь, опять же все по закону.