Текст книги "Россия против Наполеона"
Автор книги: Вольдемар Балязин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
«Великая армия» перешла Неман 12 июня 1812 года, и Барклай с Багратионом начали отступление. Однако Тормасов стоял на своих позициях, ожидая действий австрийской армии, которой командовал князь Шварценберг. Но австрийские войска ушли к северу, а на их место прибыл смешанный франко-германский Саксонский корпус под командованием французского генерала Ренье для защиты от русских Варшавского герцогства.
Лишь 11 июля, через месяц после начала войны, 3-я армия двинулась в поход. Но не на восток шла она, а на запад – к Бресту и Кобрину, где стояли войска Ренье.
Обманув неприятеля ложным маневром в районе Пинска, Тормасов 13 июля взял Брест, а еще через день – Кобрин, захватив город и около двух с половиной тысяч пленных. Кобринская победа очень встревожила неприятеля, полагавшего, что Тормасов вслед за тем пойдет на Варшаву. Большое значение она имела потому, что была первой победой русских в Отечественной войне 1812 года. Имя Тормасова стало весьма популярным во всей России, а когда о его победе узнали в Москве, то вечерние спектакли стали начинаться с восклицаний актеров: «Слава генералу Тормасову, поразившему силы вражеские!» За одержанную победу Александр наградил его орденом Св. Георгия 2-й степени и пятьюдесятью тысячами рублей, написав при этом: «Мне известно, что состояние ваше не весьма избыточно».
Взятие Кобрина заставило тридцатитысячный корпус Шварценберга оставить «Великую армию» и вернуться на старое место, что ослабило наполеоновские войска, преследовавшие армию Багратиона.
Отступление
Между тем события на театре военных действий развертывались следующим образом. После отъезда Александра 1-я и
2-я армии 22 июля соединились в Смоленске, но не смогли удержать город и после упорного боя, продолжавшегося с 4 по 6 августа, оставили его и отошли на восток.
Смоленск был оставлен по приказу Барклая, но целесообразность этого приказа не разделялась командующим Гвардейским корпусом Константином, командующим
2-й армии П. И. Багратионом, да и самим Александром.
Отступление из-под Смоленска окончательно испортило взаимоотношения Барклая и Багратиона: с этого момента и до Бородинского сражения князь Петр Иванович считал тактику Барклая гибельной для России, а его самого – главным виновником всего происходящего.
В письмах к царю, к Аракчееву, ко всем сановникам и военачальникам Багратион требовал поставить над армиями другого полководца, который пользовался бы всеобщим доверием и наконец прекратил бы отступление.
Письмо Багратиона Аракчееву от 7 августа 1812 года
К вынужденному отступлению русской армии в России относились по-разному. Немногие понимали необходимость этого из-за невозможности сдержать натиск более сильного противника. И почти никто не считал отступление единственно разумным вариантом ведения войны.
В армии же одним из самых яростных противников отступления был генерал от инфантерии князь П. И. Багратион. Его позиция стала особенно бескомпромиссной после ухода русских из Смоленска 6 августа 1812 года.
Об этом можно судить по его письму от 7 августа 1812 года всесильному Алексею Андреевичу Аракчееву, написанному сразу же после сдачи Смоленска:
«Милостивый государь, граф Алексей Андреевич!
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержался с пятнадцатью тысячами более тридцати пяти часов и бил их; но он не хотел остаться и четырнадцать часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около четырех тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дня? По крайней мере, они бы сами ушли, ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал, не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества…
Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьтесь ополчением. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель-адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру…
Скажите, ради Бога, что2 нам Россия – наша мать скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдается сволочам и вселяет в каждого подданного ненависть и посрамление? Чего трусить и кого бояться? Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…
Бедный Пален от грусти в горячке умирает. Кнорринг кирасирский умер вчерась. Ей богу, беда. И все от досады и грусти с ума сходят…
Ох, грустно, больно, никогда мы так обижены и огорчены не были, как теперь… Я лучше пойду солдатом, в суме воевать, нежели быть главнокомандующим и с Барклаем.
Вот я вашему сиятельству всю правду описал, яко старому министру, а ныне дежурному генералу и всегдашнему доброму приятелю. Простите.
Всепокорный слуга князь Багратион.
7 августа 1812 года, на марше – село Михайловка».
Голос Багратиона был голосом подавляющего большинства солдат, офицеров и генералов всех русских армий. Александр не мог к нему не прислушаться.
Да и не только Багратион требовал этого. Многие другие сановники и генералы откровенно писали и говорили Александру о необходимости замены Барклая на его посту.
Назначение Кутузова главнокомандующим
5 августа Александр поручил решить вопрос о главнокомандующем специально созданному для этого Чрезвычайному комитету. В него вошли шесть человек самых близких к царю: председатель Государственного совета и Комитета министров фельдмаршал Н. И. Салтыков, всесильный фаворит А. А. Аракчеев, министр полиции генерал-адъютант А. Д. Балашов, генерал от инфантерии С. К. Вязьмитинов, князь П. В. Лопухин и граф В. П. Кочубей. (Трое первых из них были главными и наиболее авторитетными деятелями Государственного совета.) Тем не менее состав комитета определялся не столько должностями его членов, сколько личной близостью к Александру. От старика Салтыкова, в прошлом главного воспитателя Александра и его брата Константина, до сравнительно молодых Лопухина и Кочубея все члены комитета были друзьями царя. Они обсудили пять кандидатур – Беннигсена, Багратиона, Тормасова и шестидесятисемилетнего графа Палена – организатора убийства императора Павла, вот уже одиннадцать лет находящегося в отставке и проживавшего в своем курляндском имении. Пятым был назван Кутузов, и его кандидатура была признана единственно достойной столь высокого назначения.
Чрезвычайный комитет немедленно представил свою рекомендацию императору. 8 августа 1812 года М. И. Кутузов был принят императором и получил рескрипт о его назначении главнокомандующим.
Позднее Александр писал своей сестре Екатерине: «В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова: это было общее желание. Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва делает, чтоб Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это… мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указал общий глас».
К командующим армиями Тормасову, Багратиону, Барклаю и Чичагову тотчас же были направлены рескрипты одинакового содержания: «Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными главного начальника. Я избрал для сего генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии. Вследствие чего предписываю вам с армиею состоять в точной его команде. Я уверен, что любовь ваша к Отечеству и усердие к службе откроют вам и при сем случае путь к новым заслугам, которые мне весьма приятно будет отличать подлежащими наградами».
Получив назначение, Кутузов написал письмо Барклаю и от себя лично. В этом письме он уведомлял Михаила Богдановича о своем скором приезде в армию и выражал надежду на успех их совместной службы.
Барклай получил письмо 15 августа и ответил Кутузову следующим образом: «В такой жестокой и необыкновенной войне, от которой зависит сама участь нашего Отечества, все должно содействовать одной только цели и все должно получить направление свое от одного источника соединенных сил. Ныне под руководством Вашей Светлости будем мы стремиться с соединенным усердием к достижению общей цели, – и да будет спасено Отечество!»
Из «Записок» Ф. П. Толстого
Федор Петрович Толстой, родственник М. И. Кутузова, оставил любопытные записки, в которых сообщал, что после приезда в Петербург Михаил Илларионович часто бывал в доме своего троюродного брата Логина Ивановича Голенищева-Кутузова. (Федор Петрович был родней и мужу старшей дочери М. И. Кутузова, Прасковье, – сенатору Матвею Федоровичу Толстому.) Для жены Логина Ивановича Кутузова, Надежды Никитичны, Толстой вылепил портрет полководца из воска. Ф. П. Толстой пишет:
«По назначении его главнокомандующим, в последние два дня перед отправлением к армии, он провел оба вечера у Логина Ивановича и Надежды Никитичны по его желанию, без свидетелей. Но мне, ходившему в то время каждый вечер читать Надежде Никитичне и Логину Ивановичу сочинения Пушкина и Жуковского, не было воспрещено оставаться, когда приезжал к ним Михаил Илларионович, и оба эти вечера я провел вместе с ними. Михаил Илларионович в эти достопамятные для меня вечера был очень весел, говорил много о Наполеоне и шутил. Говоря о своем отъезде на другой день в армию, он сказал, что если застанет наши войска еще в Смоленске, то не впустит Наполеона в пределы России. В последний вечер он сидел у Логина Ивановича недолго, но был очень весел, и когда пошли проводить его в переднюю, последние слова, сказанные им смеючись Надежде Никитичне, были: „Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона“.
Наполеон, узнав, что главнокомандующим русскими армиями назначен Кутузов, воскликнул: «Старый лис Севера!»
Михаил Илларионович, услышав об этом, заметил лукаво: «Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав».
…11 августа, в воскресенье, Кутузов выехал из Петербурга к армии. Толпы народа стояли на пути его следования, провожая полководца цветами и сердечными пожеланиями успеха. Волна всенародной любви вынесла Кутузова за петербургскую заставу под крики «ура» и перезвон церковных колоколов.
Приезд Кутузова в армию
17 августа 1812 года, в три часа дня, новый главнокомандующий всеми русскими армиями генерал от инфантерии князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов прибыл в деревню Царево-Займище, где располагалась штаб-квартира Барклая-де-Толли.
Барклай сдал командование внешне спокойно. Однако самолюбие его, конечно же, было уязвлено. Впоследствии, рассказывая о передаче Кутузову всех прерогатив, которых он лишился в связи с его приездом в армию, Барклай писал царю: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим; я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес.
Когда я почти до конца довел этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией».
Кутузов застал войска готовящимися к сражению – вовсю шло строительство укреплений, подходили резервы, полки занимали боевые позиции.
Главнокомандующий осмотрел позиции, объехал войска, повсюду встречаемый бурным ликованием, и… отдал приказ отступать. Он не хотел рисковать и не мог допустить, чтобы его разбили в первый же день приезда в армию. К тому же Кутузов знал, что на подходе резервы Милорадовича, а еще дальше в тылу собирается в поход многочисленное московское ополчение.
Кутузов, приняв от Барклая командование, принял вместе с тем и его стратегию ведения войны.
Армия отступала, продолжая тем самым единственно правильную в то время тактику, начатую Барклаем.
Сделай то же самое Барклай, армия, вероятно, была бы близка к вооруженному мятежу, а при Кутузове этого не случилось.
Уйдя из Царева-Займища, русская армия отступала с тяжелыми боями, делая 8-9 верст в сутки. Преследовавшая русский арьергард кавалерия Мюрата шла за войсками Коновницына и Платова, как кровожадная волчья стая за огрызающейся сворой окровавленных, озлобленных борзых. С 17 до 26 августа – от Царева-Займища до Бородино – шли беспрерывные бои, происходившие даже ночами. 20 августа за Гжатском дивизия Коновницына вела бой тринадцать часов, отступив на семнадцать верст и переменив восемь позиций, казаки Платова рубились десять часов, переменив пять позиций.
Генеральное сражение становилось неизбежным, тем более что до Москвы оставалось чуть более ста верст.
Союз России со Швецией
За день до отъезда Кутузова в армию Александр уехал в Або для свидания с наследным шведским принцем Карлом Юханом.
Наследник шведского престола был фигурой более чем неординарной.
До сорока семи лет он служил во французской армии и получил маршальский жезл из рук Наполеона. Тогда его звали Жаном Батистом Бернадотом. В 1810 году он был уволен в отставку и в августе того же года приглашен шведским риксдагом на открытую вакансию наследника шведского трона, так как бездетный король Карл XIII был стар и болен.
Выбор риксдага пал на Бернадота потому, что он за несколько лет до отставки, воюя в Голландии, отпустил на свободу взятых в плен шведов – тогдашних союзников голландцев.
Во время переговоров Александр скрепил своей подписью союзный договор России со Швецией, подписанный полномочным представителем России еще 24 марта 1812 года.
Бернадот обратился к Александру с просьбой вернуть Швеции Аландские острова, однако царь весьма вежливо, но твердо отказал ему. Зато он согласился содействовать Бернадоту в присоединении к Швеции Норвегии, а тот, в свою очередь, обязался признать присоединение восточной части Польши, если таковое произойдет в ходе войны против Наполеона.
БОРОДИНО
Общая расстановка сил
Утром 22 августа русская армия подошла к большому полю, в центре которого лежало село Бородино, а в разных его концах стояло несколько деревень. С севера поле огибала Новая Смоленская дорога, а с юга – Старая.
В центре поля лежала деревня Семеновская, севернее – село Бородино и деревенька Горки, на юге – деревенька Утица, на западе – село Шевардино, оказавшееся передовым пунктом, ближе всех к наступающему противнику.
Возле деревни Шевардино солдаты и ополченцы стали немедленно возводить редут.
Остановившись, Кутузов тотчас же послал Александру депешу, в которой писал: «Позиция, в которой я остановился при селе Бородине, в двенадцати верстах впереди Можайска – одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства.
Желательно, чтобы неприятель атаковал нас с сей позиции, в таком случае имею большую надежду к победе, но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать будет по дорогам, ведущим к Москве, тогда должен буду идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся».
На правом фланге, у Новой Смоленской дороги, по которой могли идти в ряд четыре повозки, поставил он 1-ю армию Барклая, на левом фланге – 2-ю армию Багратиона.
Бой за Шевардинский редут
Утром 5 сентября, когда на укреплениях левого фланга еще работали десятки тысяч ополченцев и солдат, французы начали продвигаться вперед, чтобы не дать русским закончить строительство флешей.
Однако на пути к Семеновским флешам стоял Шевардинский редут, мешавший Наполеону развернуть армию, и он приказал взять это укрепление.
В середине дня 5 сентября на Шевардино двинулись три пехотные дивизии маршала Даву и польская кавалерия Юзефа Понятовского – племянника последнего польского короля Станислава Августа и ярого приверженца Наполеона, который через год присвоил Понятовскому – единственному из иностранцев – звание маршала Франции.
Тридцать пять тысяч французов и поляков ринулись на Шевардинский редут.
Этой громаде войск противостоял одиннадцатитысячный отряд генерал-лейтенанта А. И. Горчакова – племянника генералиссимуса Суворова.
Горчаков был известен тем, что в двадцать три года, уже будучи генералом, прославился в итальянском и швейцарском походах Суворова, получив боевое крещение в сражениях с прославленными полководцами Франции – Жубером и Моро. Он-то и возглавил оборону Шевардина. Исключительно жестокий бой продолжался до полуночи. Даже Кутузов, побывавший в десятках сражений, в письме к жене назвал сражение за Шевардинский редут «делом адским». Но это «адское дело» сыграло свою роль: генеральное сражение отодвинулось еще на сутки, а за это время русские сумели лучше подготовиться к бою.
Диспозиции предстоящего сражения
Сто пятьдесят четыре тысячи восемьсот русских солдат, офицеров, казаков и ополченцев были выстроены в пять линий, следующих одна за другой на глубину в полтора километра.
В двух первых линиях длиной в восемь километров стояли пехотные корпуса, в третьей и четвертой – длиной в четыре с половиной километра – кавалерия, и в пятой – длиной в три с половиной километра – смешанный резерв.
Малая глубина русских боевых порядков, уязвимых для огня французской артиллерии, вплоть до резервов, была главной слабостью такого построения. На высотах и флангах были поставлены сто два орудия, и по именам командиров соединений, которые стояли здесь, одну из них – на юге – назвали «Багратионовыми флешами», другую – в центре – «батареей Раевского». Они-то и стали главными опорными пунктами русской армии в Бородинском сражении.
Подвижная артиллерия насчитывала пятьсот тридцать восемь орудий, а вместе с артиллерией, стоящей в укреплениях, у Кутузова было шестьсот сорок орудий. Французская армия имела в своих рядах сто тридцать четыре тысячи солдат и офицеров и пятьсот восемьдесят чемь орудий. Таким образом, нельзя говорить о численном превосходстве французской армии, как это постоянно утверждалось советскими историками.
Правый фланг и центр русской позиции занимала 1-я армия М. Б. Барклая-де-Толли (более семидесяти пяти тысяч человек), а на левом фланге стояла 2-я армия П. И. Багратиона (сорок пять тысяч человек). По этому поводу традиционно утверждалось, что такое построение войск было следствием хитроумного замысла Кутузова, намеренно подставлявшего слабый левый фланг под удар неприятеля для того, чтобы подстроить французам некую западню.
Однако же правда состоит в том, что расписание построения и движения войск на марше было устойчивым, и потому обе армии как двигались к селу Бородино -
1-я севернее, 2-я – южнее, – так и встали на позиции.
А правый фланг был сильнее оттого, что он стоял у наиболее важной Новой Смоленской дороги.
Русская армия при Бородине заняла оборонительную позицию, французская – наступательную. Перед Кутузовым стояла задача не пропустить армию захватчиков к Москве. Наполеон добивался противоположного: разгромить русскую армию в генеральном сражении, которого он искал с самого начала кампании, и затем взять Первопрестольную.
Оба полководца считали предстоящее сражение решающим, и оба отдавали себе отчет в том, что от его исхода в конечном счете зависит судьба войны.
В ходе сражения Наполеон беспрерывно атаковал – методично и неуклонно, а Кутузов столь же методично и неуклонно оборонялся.
Такой была тактика генерального сражения между двумя полководцами и их армиями. И потому можно полагать совершенно неправильным устоявшийся в советской исторической литературе стереотип, согласно которому Кутузова представляют хозяином положения на Бородинском поле, а Наполеона – покорным исполнителем навязанных ему схем и решений.
Исходя из концепции предстоящего сражения, всю вторую половину дня 6 сентября противники завершали приготовления к бою. Вечером Наполеон провел военный совет и окончательно решил наносить главный удар по русскому левому флангу.
Далее следовало общее предписание: «Сражение, таким образом начатое, будет продолжено сообразно с действиями неприятеля».
В русском лагере было хорошо слышно, как в стане неприятеля ревели солдаты, когда Наполеон объезжал свою армию, готовя ее к предстоящему сражению. Он напоминал солдатам о победах над русскими под Аустерлицем, Фридландом, Витебском и Смоленском, закончил обращение к солдатам так: «Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в этот день. Да скажут о каждом из нас: „Он был в великой битве под Москвой!“ Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Теперь победа зависит от вас!» И далее обещал им победу, зимние квартиры, изобилие и скорое возвращение на родину.
Веселье охватило французский лагерь. / «И слышно было до рассвета, / Как ликовал француз», – напишет через четверть века М. Ю. Лермонтов.
В это время скрытно, в ночной темноте, Наполеон перевел значительную часть своих сил через реку Колочу и максимально приблизился к русским позициям.
В отличие от наполеоновского лагеря у русских все было спокойно. Солдаты, по обычаю, переодевались в чистое белье, вопреки обычаю отказывались от традиционной чарки. Ночью священники пронесли по лагерю чудотворный образ Смоленской Божьей Матери – заступницы русской земли. За образом шел с непокрытой головой и со слезами на глазах Кутузов со всем своим штабом; на их пути стояли коленопреклоненно полтораста тысяч солдат и офицеров. И как писал потом один из героев Бородина Федор Глинка: «Это живо напоминало приготовление к битве Куликовской».
Ночь главнокомандующего перед решающим сражением
Кутузов приехал в деревню Татарино и до трех часов ночи ходил вокруг стола, на котором лежала карта с нанесенными позициями, и – в который уже раз! – разглядывал ее, мысленно передвигая по ней громады своих войск, и при этом, меняя решения, шептал: «А теперь – вот так. Нет! Не так, а вот так. И так нельзя, может быть, вот эдак!»
Он видел свои войска, построенные в пять линий: в двух первых линиях, длиной в восемь километров, стояли пехотные корпуса, в третьей и четвертой, длиной в четыре с половиной километра – кавалерия, в пятой – длиной в три с половиной километра – смешанный резерв. Он видел на юге перед деревней Семеновской, на левом фланге своей позиции, «Багратионовы флеши» – три стреловидных полевых укрепления, обращенные тупыми углами к противнику, видел и понимал, что именно этот, левый фланг, нуждается в дополнительном укреплении. Однако он не выявил до конца уязвимости своей позиции – она простреливалась насквозь вражеской артиллерией. А Наполеон был лучшим в мире артиллерийским командиром.
Кутузов, как уже говорилось выше, поставил семидесятипятитысячную 1-ю армию Барклая на правом фланге и в центре, а сорокапятитысячную 2-ю армию Багратиона – на левом фланге, рассчитывая, что главный удар примет несокрушимый в обороне Барклай, а стремительный Багратион ударит во фланг французам, но ближайшее будущее показало, что события развернутся не так. А в три часа ночи, совершенно устав и измучившись, старик Кутузов позвал денщика своего Ничипора и велел помочь раздеться.
Он уснул, тяжело вздыхая.
…Около пяти часов утра его разбудил первый пушечный выстрел. Бородинское сражение началось.
Барклай, Кутайсов и Закревский перед Бородинским сражением
Накануне Бородинского сражения, вспоминал начальник секретной канцелярии Барклая А. А. Закревский, он сам, Барклай и молодой артиллерийский генерал А. И. Кутайсов, начальник артиллерии 1-й армии, провели ночь в крестьянской избе.
Барклай был очень грустен, всю ночь писал, запечатал написанное в конверт и спрятал его в карман сюртука, задремал только перед рассветом.
Кутайсов, перед тем как уснуть, напротив, шутил, болтал и веселился. Он написал все, что считал нужным. Его последним письмом, его завещанием, был приказ по артиллерии 1-й армии: «Подтвердите во всех ротах, чтобы они с позиции не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки.
Сказать командирам и всем господам офицерам, что, только отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собой. Пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор».
Он сам исполнил свой долг до конца, не уступив неприятелю ни шагу позиции, пожертвовав собой и выпустив последний картечный выстрел действительно в упор…
Барклай же, возможно, писал этой ночью прощальные письма, а быть может, и завещание. Все видевшие его в Бородинском бою, утверждали, что он хотел умереть. «С ледяным спокойствием оказывался он в самых опасных местах сражения. Его белый конь издали виден был даже в клубах густого дыма. Офицеры и даже солдаты, – писал офицер Федор Глинка, – указывая на Барклая, говорили: „Он ищет смерти“».
Под Барклаем убило пять лошадей, рядом с ним погибли два его адъютанта – фон Клингфер и граф Лаймин, но он остался жив, а Кутайсов погиб, не дожив четыре дня до своего двадцативосьмилетия…
Начало сражения
Около пяти часов утра, как только забрезжили первые лучи солнца, Наполеон вышел из своего шатра. Ему доложили, что русские стоят на позиции. «Наконец они попались! Идем открывать ворота Москвы!» – радостно воскликнул Бонапарт и, сев на коня, помчался к Шевардинскому кургану, где располагалась его ставка.
Раздался первый пушечный выстрел, и сражение началось. Через несколько минут уже загремели десятки орудий.
Услышав канонаду, Кутузов вышел из избы, в которой провел ночь перед сражением, кряхтя взобрался на низкорослую лошадку и поехал в сопровождении казака-ординарца к деревне Горки, где накануне облюбовал себе место для командного пункта.
Вопреки ожиданиям французы нанесли первый удар не по левому флангу, а по правому, ворвавшись в Бородино.
Адъютант Барклая майор В. И. Левенштерн вспоминал: «На восходе солнца поднялся сильный туман… заволакивавший в то время равнину. Генерал Барклай в полной парадной форме, при орденах и в шляпе с черным пером стоял со своим штабом на батарее позади деревни Бородино».
Внезапно из тумана возникли французские тиральеры и кинулись вперед. Барклай бросил в штыки лейб-гвардейских егерей, остановил французов и приказал, отступая, взорвать мост через Колочу. Этот приказ выполнили матросы мичмана Лермонтова. (На месте их подвига был поставлен небольшой обелиск.) И все же через час французы взяли Бородино, потеряв первого из своих генералов – Л. О. Плозонна.
Почти одновременно Наполеон нанес главный удар по левому флангу русских – по «Багратионовым флешам».
Три маршала – Даву, Мюрат и Ней – начали штурм флешей. Впереди, сменяя друг друга из-за тяжелых ранений, шли командиры дивизий: Компан, накануне взявший Шевардино, затем Дессе, а после него – генерал-адъютант Наполеона Рапп, получивший в атаке на флеши свою двадцать вторую рану.
Увидев, что попытки сбить русских с позиций безуспешны, во главе атакующих встал «железный маршал» Даву и ворвался со своим любимым пятьдесят седьмым полком в левую флешь, но был сбит с лошади и потерял сознание.
В 8 часов утра пять французских дивизий все же ворвались во флеши, но Багратион сам повел в штыки свою пехоту и выбил противника с занятых им позиций.
Тогда Наполеон бросил в бой кирасир неаполитанского короля маршала Мюрата. Все тот же Ф. Глинка писал: «Впереди всех несся всадник в живописном наряде. За ним волновалась целая река его конницы. Могучие всадники в желтых и серебряных латах, на крепких конях, слились в живые медные стены. И вся эта звонко-железная толпа неслась за Мюратом».
Но и эта, третья, атака флешей была отбита.
Разгар сражения
В девять часов началась четвертая атака. На ее «острие» шла образцовая дивизия генерала Фриана. В дыму и пламени она прошла сквозь русские позиции и ворвалась в деревню Семеновскую. Однако и на этот раз Багратион, собрав все, что только еще оставалось, пошел в контратаку и выбил неприятеля и из деревни, и с флешей.
Атака следовала за атакой до самого полудня. Уже почти до последнего человека пали дивизии Воронцова и Неверовского, а оба их командира были тяжело ранены. Уже был убит командир бригады генерал-майор А. А. Тучков – младший из пяти братьев-генералов, поднявший своих солдат в контратаку со знаменем в руках. Уже рвы перед флешами доверху были забиты телами погибших, но столь же безуспешной для французов оказалась и шестая атака флешей.
Наполеон понимал, что если флеши не будут взяты, то рухнет весь его замысел, казавшийся таким логичным и стратегически безукоризненным.
Поэтому он решил бросить в последнюю атаку все, что было можно. По приказу Наполеона против русского левого фланга было сосредоточено сорок пять тысяч солдат при четырехстах орудиях, и началась последняя атака флешей, на «острие» которой шла дивизия Фриана – спешенные кирасиры, «железные люди», одетые в тяжелые металлические кирасы – кованые нагрудники.
Вел дивизию маршал Мишель Ней – храбрейший из храбрых двухметровый рыжеволосый богатырь, носивший прозвище Бог Марс.
Он встал в первый ряд атакующих и повел дивизию вверх по склону. Наполеон поднял подзорную трубу и стал следить за рыжей головой маршала, которая была отлично видна ему. И вдруг голова исчезла.
– Скачите, капитан, – сказал он одному из адъютантов, – узнайте, что с маршалом, я не вижу его.
Через двадцать минут адъютант, примчавшись обратно, спешился с коня.
– Маршал и жив, и невредим, сир!
– Но почему же я не вижу его?
– Там такой густой пороховой дым, сир, что голова маршала стала совершенно черной…
Русские стояли непоколебимо. Они не отступали, не бежали, а только чуть-чуть отходили, с тем чтобы почти тотчас же пойти вперед.
Это была колышащаяся, ощетинившаяся штыками, непробиваемая живая стена, и Наполеон впервые ничего не мог с этим поделать.