Текст книги "От Екатерины I до Екатерины II"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Ее чтение не было искусством для искусства. Когда Дидро спросил Екатерину о населении России, о сословных отношениях и русском земледелии, то получил в ответ несколько статей, тщательно и серьезно написанных императрицей.

Вместе с тем Екатерина находила время заниматься верховой ездой, игрой в бильярд, любила гравировать по металлу, работать за токарным станком, рисовать карандашом. К этому следует добавить страстную любовь Екатерины встречаться со всеми выдающимися людьми, приезжавшими в Петербург из разных стран, постоянное общение с русскими учеными, литераторами, издателями, актерами, музыкантами, живописцами. Причем очень часто знаменитые иноземные визитеры оказывались в России по ее приглашению. Все это впоследствии привело к тому, что Екатерину II по справедливости считали самой просвещенной государыней Европы.

Уже известный нам барон Гримм, дважды побывавший в Петербурге, основываясь на непосредственных впечатлениях от общения с Екатериной, отзывался о ней так: «Надо было видеть в такие минуты эту необычайную голову, эту смесь гения с грацией, чтобы понять увлекавшую ее жизненность; как она своеобразно схватывала, какие остроты, проницательные замечания падали в изобилии одно за другим, как светлые блестки природного водопада. Отчего не в силах моих воспроизвести на письме эти беседы! Свету досталась бы драгоценная, может быть, единственная страница истории ума человеческого. Воображение и разум были одинаковы поражаемы этим орлиным взглядом, обширность и быстрота уловить на лету ту толпу светлых движений ума, движений гибких, мимолетных! Как перевести их на бумагу? Расставаясь с императрицей, я бывал обыкновенно до того взволнован, наэлектризован, что половину ночи большими шагами разгуливал по комнате».

Однако все это будет потом, а пока Екатерина еще не императрица, а великая княгиня, только что родившая наследника престола, но почти опальная особа, отодвинутая до поры на второй план.

Отрешенная от сына, покинутая мужем, деятельная, умная и энергичная, Екатерина не могла ограничиться чтением, письмом, охотой и ремеслами. Она понимала, что ее удел – политика, и стала исподволь готовить себя к той роли, которую вскоре стала играть столь блистательно. Следует отметить, что Петр Федорович, будучи наследником российского престола, оставался и герцогом Гольштинским. Управление Гольштинией было его прерогативой, требовало знания дел в герцогстве, проникновения во внешнеполитические коллизии, связанные с соседями этого государства. На все это у Петра Федоровича не было ни времени, ни желания, ни способностей.

И мало-помалу Екатерина прибрала гольштинские дела к своим рукам к вящему удовольствию Петра Федоровича, а в начале 1755 года он официально передал ей управление герцогством. Чуть раньше произошло сближение Екатерины с канцлером А. П. Бестужевым-Рюминым. Канцлер был рад потеплению отношений с Екатериной и стал одним из верных и преданных ее сотрудников, вводя свою подопечную в сферу наиболее важных государственных дел и внушая мысль, что российский трон после смерти Елизаветы должен перейти не к Петру Федоровичу, а к ней. Такого рода идеи пали на хорошо подготовленную почву – Екатерина и сама думала о том же.

Вопрос о том, кому будет принадлежать трон, приобретал жгучую актуальность из-за того, что Елизавета Петровна, подорвавшая свое здоровье беспрерывными кутежами и безалаберной жизнью, стала все чаще болеть и месяцами не прикасалась к государственным бумагам. И русские вельможи, и резиденты иностранных дворов, и офицеры гвардии, задумываясь над всем происходящим и спрашивая себя о судьбе престолонаследия, отдавали предпочтение Екатерине.

Прусский резидент в Петербурге Мардефельд, слывший умным и проницательным человеком, сказал однажды Екатерине: «Вы будете царствовать, или я совсем глупец».

Маркиза де Помпадур в роли политика

Международная обстановка в Европе в это время накалилась, на первый план выдвинулись англо-французские противоречия, и России надлежало либо сохранять нейтралитет, либо принять чью-то сторону. В 1754 году произошли вооруженные столкновения между англичанами и французами в Канаде, а в 1756 году военные действия были перенесены на территорию Европы.

К этому времени возникли две коалиции: англо-прусская, поддержанная рядом северо-германских государств, и франко-австрийская, на стороне которой были Саксония и Швеция. Россия сохраняла нейтралитет до конца 1756 года, ибо в правительстве Елизаветы Петровны не было единства, а канцлер Бестужев-Рюмин занимал проанглийскую позицию.

Энергично взявшись за дело, он быстро подготовил союзный русско-английский договор. Однако его подписанию воспротивилась Конференция – Совет по внешнеполитическим делам при высочайшем дворе. Конференция была детищем Бестужева. В нее входили: канцлер Бестужев-Рюмин, его старший брат Михаил, впрочем, его политический противник, генерал-прокурор Сената Н. Ю. Трубецкой, вице-канцлер М. И. Воронцов, начальник Тайной канцелярии А. И. Шувалов, его брат П. И. Шувалов и М. М. Голицын, а также великий князь Петр Федорович. Секретарем Конференции был Д. В. Волков. Большинство членов Конференции противостояли канцлеру, а первую скрипку в ней играли братья Шуваловы и Воронцов.

Конференция решила отказаться от союзного договора с Англией и присоединиться к Австрии и Франции, подписавшим 1 мая 1756 года в Версале конвенцию о совместной борьбе с общими противниками – Англией и Пруссией. Английский посланник сэр Генбюри Уильяме оказался обманутым и терялся в догадках о причинах столь резкой и внезапной перемены. Однако дело объяснялось просто – так, во всяком случае, представляет ситуацию Екатерина в своих «Записках». Она пишет, что неожиданную роль в перемене ориентации России сыграла любовница французского короля Людовика XV маркиза де Помпадур. Фаворитке надоела мебель, украшавшая ее дворец, и она продала ее своему любовнику – королю. А Людовик XV подарил эти ненужные ему мебельные гарнитуры вице-канцлеру М. И. Воронцову – стойкому и небескорыстному прозелиту Франции, который только что отстроил себе новый дом и еще его не обставил. Подарок пришелся весьма кстати, и за него надо было отплатить признательностью, не без расчета на будущие благодеяния.

Что же касается братьев Шуваловых, то у них был свой резон: Петр Иванович, один из крупнейших предпринимателей России, не пропускавший ни одного случая нажиться за счет казны, в это время успешно добивался откупа на табачную монополию и рассчитывал, что именно Франция станет его потенциальным заграничным рынком сбыта. Вступление России в австро-французскую коалицию состоялось, о чем канцлер уведомил послов Версаля и Вены, как ни горько ему было это делать. Над самим же Бестужевым-Рюминым стали сгущаться тучи царской немилости, и он прибег к контрмерам.

Фельдмаршал Апраксин и канцлер Бестужев-Рюмин

В мае 1757 года семидесятитысячная русская армия под командованием фельдмаршала C. Ф. Апраксина двинулась к границам Пруссии. Уже в августе была одержана первая крупная победа – при деревне Гросс-Егерсдорф русские войска разгромили корпус прусского фельдмаршала Левальда.

Однако вместо того, чтобы идти на Кенигсберг, Апраксин отдал приказ возвращаться в Прибалтику, объясняя это недостатком продовольствия, большими потерями и болезнями в войсках. Этот маневр породил в армии и Петербурге слухи о его измене и привел к тому, что на место Апраксина назначили нового главнокомандующего – обрусевшего англичанина Виллима Фермера, генерал-аншефа и графа, успешно командовавшего войсками в войнах со Швецией и с Турцией.

Апраксину же предписали отправиться в Нарву и ждать дальнейших распоряжений. Однако их не последовало, а вместо этого в Нарву пожаловал «великий государственный инквизитор» – начальник Тайной канцелярии А. И. Шувалов. Нужно иметь в виду, что Апраксин был другом канцлера Бестужева, а Шуваловы – ярыми его врагами. «Великий инквизитор» незамедлительно учинил опальному фельдмаршалу строгий допрос, касающийся главным образом его переписки с Екатериной и Бестужевым.

Шувалову хотелось доказать, что Екатерина и Бестужев склоняли Апраксина к измене, чтобы всячески облегчить положение прусского короля. Допросив Апраксина, Шувалов арестовал его и перевез в урочище Четыре Руки, неподалеку от Петербурга. Апраксин отрицал какой-либо злой умысел в своем отступлении за Неман и утверждал, что «молодому двору никаких обещаний не делал и от него никаких замечаний в пользу прусского короля не получал». Тем не менее фельдмаршал был обвинен в государственной измене, а всех заподозренных в преступной связи с ним взяли на допросы в Тайную канцелярию.

14 февраля 1758 года был арестован канцлер Бестужев-Рюмин. Обвинить его в чем-либо было трудно, ибо он слыл честным человеком и патриотом, и тогда ему инкриминировали «преступление в оскорблении Величества и за то, что он, Бестужев, старался посеять раздор между Ея Императорским Величеством и Их Императорскими Высочествами». Бестужева выслали из Петербурга в одну из его деревень, но в ходе следствия подозрения пали на Екатерину, ювелира Барнарди, Понятовского, бывшего фаворита Елизаветы Петровны, генерал-поручика Никиту Афанасьевича Бекетова, учителя Екатерины Адодурова. Все они были связаны с Екатериной, Бестужевым и английским посланником Уильямсом. Из них всех лишь Екатерина как великая княгиня, да Понятовский как иностранный посланник могли чувствовать себя относительно спокойно. Однако были известны тайная интимная связь Екатерины с Понятовским и особые секретные отношения с канцлером Бестужевым. Все это могло расцениваться, как антиправительственный заговор.

Дело в том, что Бестужев составил план, по которому, как только Елизавета Петровна скончается, Петр Федорович станет императором по праву, а Екатерина будет объявлена соправительницей. Себе же Бестужев предусмотрел особый статус, облекавший его властью, не меньшей, чем у Меншикова при Екатерине I. Бестужев претендовал на председательство в трех важнейших коллегиях – Иностранной, Военной и Адмиралтейской. Кроме того, он желал иметь звание подполковника во всех четырех лейб-гвардейских полках – Преображенском, Семеновском, Измайловском и Конном. Свои соображения Бестужев изложил в виде манифеста на имя Екатерины. К счастью, он успел сжечь манифест и все черновики до ареста, а Екатерина своевременно узнала об этом от одного из своих преданнейших слуг – камердинера Василия Григорьевича Шкурина (запомните имя этого человека, мы еще встретимся с ним в следующей книге – «Золотой век Екатерины Великой» – в обстоятельствах более чем неординарных).

Таким образом, прямых улик о заговоре не существовало, однако подозрение осталось. Стараниями братьев Шуваловых, Петра и Александра, Елизавета Петровна была уведомлена об альянсе Бестужев – Екатерина. Импульсивная и неуравновешенная императрица решила выказать свое неудовольствие Екатерине и перестала принимать ее, что, в свою очередь, вызвало охлаждение к Екатерине значительной части Большого двора.

Могут ли русские побить пруссаков?

А события за стенами императорских дворцов шли своим чередом. 11 января 1758 года войска Виллима Фермера заняли столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг. Затем 14 августа последовало кровопролитное и упорное сражение при Цорндорфе, в котором противники потеряли убитыми около 30 000 человек. Екатерина писала, что в бою под Цорндорфом погибли более тысячи русских офицеров. Многие из них прежде квартировали или жили в Петербурге, и потому сообщение о Цорндорфском побоище вызвало в городе скорбь и уныние. Вместе со всеми переживала и Екатерина, чего нельзя сказать о Петре Федоровиче.

С известием о Цорндорфском сражении в Петербург прибыл полковник Розен. Его денщик болтал, что русские под Цорндорфом потерпели поражение. За это денщика посадили на гауптвахту, а когда освободили, Петр Федорович призвал его к себе. В зале, где произошла их встреча, стояла группа офицеров-голштинцев, в их присутствии Петр сказал: «Ты поступил как честный малый. Расскажи мне все, хотя я и без того хорошо знаю, что русские никогда не могут побить пруссаков». И указывая на стоящих рядом голштинцев добавил: «Смотри, это все пруссаки, – разве такие люди могут быть побиты русскими!» Этот эпизод вскоре стал известен многим.

Меж тем 6 августа 1758 года, так и не дождавшись суда, внезапно скончался С. Ф. Апраксин. Он умер от паралича сердца, но по Петербургу распространились слухи о насильственной смерти, ведь он умер в заточении. Еще более убедило сторонников этой версии то, что фельдмаршала похоронили без воинских почестей, в тайне от всех. Большинство считало, что фельдмаршала незаслуженно держали под арестом. Косвенным признанием невиновности Апраксина было то, что все привлеченные к следствию по делу Бестужева – а оно возникло после ареста Апраксина – были лишь понижены в должностях или высланы из Петербурга в свои деревни, но никто не понес уголовного наказания.

Екатерина еще некоторое время пребывала в немилости у императрицы, но, после того как попросила отпустить ее в Цербст к родителям, чтобы не испытывать унижений и оскорбительных для нее подозрений, Елизавета Петровна сменила гнев на милость и восстановила с невесткой прежние отношения. Поскольку следствие по делу Бестужева все же бросило тень на Понятовского, он вынужден был оставить свой пост и уехать в Польшу. Екатерина недолго пребывала в одиночестве. На сей раз ее избранником оказался популярный в кругу гвардейских офицеров красавец, силач, буян и задира двадцатипятилетний Григорий Григорьевич Орлов, один из пяти братьев, четверо из которых служили в гвардейских полках.

Тем временем на театре военных действий сменили двух главнокомандующих: в конце 1759 года им стал фельдмаршал граф Петр Семенович Салтыков. В сентябре 1760 года появился еще один фельдмаршал – граф Александр Борисович Бутурлин. Любимец императрицы блеснул мимолетной удачей – без боя занял Берлин, малочисленный гарнизон которого ушел из города при приближении русского кавалерийского отряда.

Однако через трое суток русским войскам пришлось поспешно ретироваться, узнав о походе к столице Пруссии превосходящих сил Фридриха П. «Диверсия» на Берлин ничего не изменила. Большее влияние на ход войны оказала смена правительства в Англии – оно отказало Пруссии в дальнейших денежных субсидиях, что и решило исход войны.

ГАЛЕРЕЯ ВЫДАЮЩИХСЯ ЛИЧНОСТЕЙ СЕРЕДИНЫ XVIII ВЕКА

Абрам Петрович Ганнибал

Представляя выдающихся деятелей середины XVIII века, трудно отдать предпочтение кому-либо, и потому поступим просто: поместим наших героев только по одному принципу, по возрасту, – кто старше, тот и будет первым. А в нашем случае самым старшим будет Абрам Петрович Ганнибал, тем более что о нем мы уже вели рассказ, знакомясь с эпохой Петра I.

Со смертью Петра I судьба Ганнибала переменилась. Он издавна был в неприязненных отношениях с могущественным Меншиковым, и в 1727 году час Ганнибала пробил: «светлейший» отправил его в ссылку, придав ей видимость служебной командировки, повелев неугодному ему офицеру отбыть на границу с Китаем «по сю сторону Байкальского моря, для строительства Селенгинской крепости». По дороге Ганнибал осмотрел крепостные сооружения в Казани и Тобольске, а потом и в Иркутске. Пока Абрам Петрович ехал по Сибири, пал недруг его – Меншиков. Пострадавшие от всесильного «временщика» люди писали друг другу с радостью: «Прошла и погибла суетная слава прегордого Голиафа!»

Однако рано радовался Ганнибал падению Меншикова – непрекращающиеся дворцовые интриги достали его и в Селенгинске: Ганнибала обыскали, арестовали и отвезли под караулом в Томск. Фортуна переменилась к нему в начале 1730 года, после смерти Петра II, заступничеством оставшихся в Петербурге друзей. Ганнибал был произведен в майоры и в этом чине оставлен в Томском гарнизоне, а еще через семь месяцев, в сентябре 1730 года, «определен в Пернове (Эстония) к инженерным и фортификационным делам по его рангу». Затем Ганнибал служил и в других крепостях Прибалтики, вышел в отставку и снова вернулся в строй, пока наконец не дослужился до генерала и не стал главноначальствующим в Ревельской крепости (Таллинн). Так и служил он до весны 1752 года. 25 апреля этого года обер-комендант города Ревеля Абрам Петрович Ганнибал был переименован из пехотного генерал-майора в инженер-генерал-майоры и направлен в штаб Инженерного корпуса, находящийся в Петербурге, где ему было приказано ведать технической частью корпуса. Теперь Ганнибал стал отвечать за своевременное получение, как мы сказали бы сегодня, сметно-финансовой и технической документации из всех крепостей, где производились какие-либо работы. Он должен был по рассмотрении подписывать ее и передавать в Канцелярию главной артиллерии и фортификации.

Все крепости империи были тогда поделены на два округа – Остзейский, то есть Прибалтийский, и Российский. В Остзейском главным военным инженером состоял инженер-полковник Лудвих, а в Российском – инженер-полковник Бибиков. Они-то и поставляли Ганнибалу основную массу казенных бумаг. В это же время Ганнибал стал «надзирать» и за подготовкой военных инженеров в Петербургской инженерной школе. А четыре важнейшие северо-западные крепости – Кронштадт, Петропавловская, Рижская и Перновская – были подчинены лично ему.

Весной 1755 года в ведение Ганнибала перешли и каналы – Кронштадтский и Ладожский, – а также и Рогервикская гавань в Финляндии. В это же время ему был подчинен весь Инженерный корпус. Он постоянно наблюдал и за работами, происходившими в Петропавловской крепости, часто бывая на строительных площадках и непосредственно руководя ходом работ. В 1762 году, в возрасте 65 лет, Ганнибал вышел в отставку в чине инженер-генерал-аншефа.

Вторым браком Ганнибал был женат на немке Христине Шеберг, которая стала матерью Осипа Абрамовича Ганнибала – деда Александра Сергеевича Пушкина. Мы все знаем о том, что эфиоп Ганнибал был прадедом великого поэта, но не всегда пишут о том, что его прабабка со стороны отца была немкой. Так что кроме русской и негритянской крови в жилах нашего гения была и часть немецкой крови.

Михаил Васильевич Ломоносов

В истории XVIII столетия выдающееся место занимает Михаил Васильевич Ломоносов – не только один из основателей первого русского университета, но и сам, по словам Пушкина, бывший для России «первым университетом».

Предлагаю сначала познакомиться с его биографией, а затем – с избранными мыслями этого человека и с некоторыми примечательными эпизодами из его жизни.

Краткий очерк жизни

Михаил Васильевич Ломоносов родился 8 ноября 1711 года в деревне Денисовка, неподалеку от села Холмогоры Архангельской губернии, в семье зажиточного крестьянина-помора, рыбака и торговца. В декабре 1730 года Ломоносов отправился в Москву, где поступил в Славяно-греко-латинскую академию, в 1735 году был переведен в Санкт-Петербург – в Академический университет, а с 1736 по 1741 годы учился в Германии физике, химии и металлургии. Вернувшись на родину, он с 1745 года стал первым русским профессором химии. В 1746 году Ломоносов первым в России стал читать лекции по физике на родном языке. С 1753 года его научная деятельность становится чрезвычайно разнообразной. Ломоносов занимается оптикой и изобретает «ночезрительную трубу» и «отражательный», то есть зеркальный, телескоп; занимаясь геологией и минералогией, приходит к выводу о закономерности эволюции в природе; много сил отдает организации академических экспедиций в самые отдаленные места России для составления карт, сбора этнографических и минералогических коллекций и

ботанических гербариев, поиска исторических документов. Ломоносову вместе с И. И. Шуваловым принадлежала честь подготовки к открытию Московского университета.

В 1761 году Ломоносов написал демографический трактат «О сохранении и умножении российского народа». В 1762-1763 годы он доказал возможность плавания по «Сибирскому океану» для прохода в Индию. Параллельно занимался он историей России, писал стихи. Это были оды, посвященные различным историческим событиям – восшествиям на престол, победам русского оружия, эпическая поэма «Петр Великий», а также работа в области драматургии – трагедии «Тамира и Селим» и «Демофот». В области прикладной науки он создал множество приборов по физике, химии и механике, разработал метод подачи воздуха в рудничные штреки и развил его для использования в металлургии. Большой вклад внес Ломоносов в дело развития отечественного фарфорового производства. Трудился он и в живописи, создав мозаичные картины, самой известной из которых является «Полтавская баталия».

Ломоносов умер в Санкт-Петербурге 4 апреля 1765 года, оставив после себя десять томов сочинений. В них встречается множество интереснейших мыслей и изречений.

Мудрые мысли и «крылатые» изречения Ломоносова

• Ежели ты что хорошее сделаешь с трудом, труд минется, а хорошее останется, а ежели сделаешь что худое с услаждением, услаждение минется, а худое останется.

• Журналист не должен торопиться порицать гипотезы. Оные – единственный путь, которым величайшие люди успели открыть истины самые важные.

• За общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечестве, и против отца своего родного восстать за грех не ставлю… Я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет; стоял за них смолоду, на старость не покину.

• Идолопоклонническое суеверие держало астрономическую землю в своих челюстях, не давая ей двигаться.

• Иногда промедление смерти подобно.

• Карл Пятый, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятелем, италианским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского. Сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков.

• Ленивый человек в бесчестном покое сходен с неподвижною болотною водою, которая, кроме смраду и презренных гадин, ничего не производит.

• Нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек.

• Неусыпный труд все препятствия преодолевает.

• Один опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением.

• Ошибки замечать не много стоит: дать нечто лучшее – вот что приличествует достойному человеку.

• Только в бодром горячем порыве, в страстной любви к своей родной стране, смелости и энергии родится победа. И не только и не столько в отдаленном порыве, сколько в упорной мобилизации всех сил, в том постоянном горении, которое медленно и неуклонно сдвигает горы, открывает неведомые глубины и выводит их на солнечную ясность.

• Язык, которым Российская держава великой части света повелевает, по ея могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем ни единому европейскому языку не уступает. И для того нет сумнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенство, каковому в других удивляемся.

Академик М. К. Любавский о М. В. Ломоносове

В работе Михаила Кузьмича Любавского «XVIII век и Ломоносов», изданной в Москве в 1912 году говорилось следующее: «Природные таланты Ломоносова нашли себе то, а не другое применение благодаря особым условиям времени, в какое пришлось жить и действовать Ломоносову. Родись Ломоносов не при Петре Великом, а например, при его деде или даже отце, из него вышел бы, конечно, не гениальный русский ученый, а в лучшем случае либо соборный протопоп, либо земский староста, в худшем – какой-нибудь земский площадной или церковный дьячок-грамотей, который стал бы писать не научные трактаты на латинском языке, а разные купчие, дарственные, рядные и челобитные, справедливые и кляузные. В этом смысле справедливо, что Ломоносова создало время, когда он жил, что он был сыном своего века.

Ему захотелось новой науки, не той, какую можно было найти у себя на родине, после того как он ознакомился с арифметикою Магницкого, изданною по повелению Петра в 1703 году и оказавшеюся в библиотеке соседа Ломоносова – крестьянина Дудина. Эта арифметика была своего рода физико-математическою энциклопедиею – содержала сведения из геометрии, физики, астрономии. Эта книга вместе с грамматикою Смотрицкого и распалила юного Ломоносова жаждою новой науки, за которою он и отправился в Москву.

И дальнейшая судьба Ломоносова определилась в зависимости от просветительной политики все того же Петра, продолжавшейся и после его смерти. По мысли Петра была открыта в 1725 году Императорская академия наук, в которой должны были не только разрабатываться науки, но и обучаться русские молодые люди. Ломоносов попал в набор. Академия послала его за границу для обучения химии и металлургии, идя в данном случае по пути, уже проторенному Петром. Ломоносов был в известном смысле духовным сыном Петра, возросшим в культурной атмосфере, созданной великим преобразователем России.

Герцен писал когда-то, что Петр сделал вызов России и она дала ему Пушкина. Этот афоризм нуждается в исправлении в том смысле, что Россия ответила Петру прежде всего Ломоносовым, а затем уже и через него Пушкиным. Духовный сын Петра сделался самым ревностным и страстным его посмертным сотрудником, продолжателем его дела.

«За утверждение наук в Отечестве, – писал он в одном письме, – и против отца своего родного восстать за грех не ставлю». Здесь сказался тот же, если хотите, просветительный фанатизм, который был и у Петра, ополчившегося, как известно, за утверждение наук в России против родного сына. В объяснение этому надо указать на общий взгляд Ломоносова на науку. «Испытание натуры, – говорил он, – трудно, однако приятно, полезно, свято». Эта вера в святость знания никогда не покидала Ломоносова. Этот крестьянский сын понимал науку, как истый аристократ, для которого она имеет цену независимо от прямой своей практической пользы или применения.

Польза Отечества была второю идеей, которая связывалась у Ломоносова с научными занятиями. Для Ломоносова, так же как и для Петра, наука, знание были орудиями государственного строительства. С каким бы ученым проектом он ни выступал, он всегда в качестве лейтмотива выдвигал пользу Отечества».

Александр Васильевич Суворов

Ниже предлагается очерк о начале жизни великого русского полководца А. В. Суворова, принадлежащий перу автора этой книги.

В следующей книге этой серии биография А. В. Суворова будет продолжена, а здесь мы ограничимся временем от его рождения до конца Семилетней войны, не выходя за хронологические рамки данной книги.

Предыстория Суворова

Биографию столь уникального человека, каким был Суворов, и начнем с небольшого парадокса.

22 сентября 1786 года Суворов написал краткую автобиографию, предпослав ей небольшую справку о своей родословной. Парадокс же наш будет состоять в том, что начнем этот очерк не с первых, а с последних фраз написанной им биографии: «Потомство мое прошу брать мой пример: всякое дело начинать с благословением Божим, до издыхания быть верным Государю и Отечеству, убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы через истину и добродетель, которые суть стали моим символом. Не для суеты, но для онаго я в сие плодовитое описание вошел: некие происшествия я забыл и не помню верификациев чисел и имен, не имевши у себя никаких записок».

И это действительно так: в краткой биографии многого нет, многое – плод чистосердечных заблуждений и неизбежных провалов памяти.

Автобиография Суворова начинается так: «В 1622 году, при жизни Михаила Федоровича, выехали из Швеции Ноум и Сувор, и по их челобитью приняты в Российское подданство. Именуемые честные мужи разделились на разные поколения и по Сувору стали называться Суворовы. Сим и другим их поколениям за Крымские и иные походы жалованы были поместья до государствования Петра Первого.

Его Величество отцу моему, Василью Ивановичу, был восприемником (то есть крестным отцом)».

Однако уже вскоре стараниями российских историков родословная Суворова «удревнилась» и стала выглядеть совсем по-иному. Первым документально известным предком Суворова считают некоего новгородца, русского человека по имени Иуда, по прозвищу Сувора, что означало «суровый».

Один из его потомков, живший при Федоре Иоанновиче в городе Кашине – Парфений Суворов, – стал основателем той ветви рода, в седьмом колене которой и появился будущий генералиссимус. По исследованиям современных историков, Суворовы издавна жили в Москве. Документально установлено, что прадед великого полководца, Василий Адрианович, в 1650-е годы был подьячим приказа Большого дворца. Биографы А. В. Суворова часто пишут, что Василий Адрианович был в конце жизни протоиереем одного из соборов Кремля, однако последние исследования не подтверждают эту версию.

Дед полководца, Иван Григорьевич, уже с 1710 года был генеральным писарем одновременно Преображенского и Семеновского полков. У него было четыре сына, из которых самый младший, Василий, родившийся в 1708 году, стал через 22 года отцом будущего генералиссимуса. Василий Иванович упорно и плодотворно занимался самообразованием, чем и обратил на себя внимание Петра I. В 1722 году четырнадцатилетний мальчик стал денщиком царя, а после его смерти, произошедшей через три года, был переведен в Преображенский полк бомбардир-сержантом.

В 1727 году он получил первый офицерский чин прапорщика, и так как сам был небогат, то и женился на не слишком богатой и знатной дворянке – Евдокии Федосьевне Мануковой. Ее отцом, дедом будущего генералиссимуса по материнской линии, был Федосей Семенович Мануков, прослуживший почти шестьдесят лет и в конце жизни ставший чиновником довольно высокого ранга – воеводой в Санкт-Петербурге. Семья Мануковых, так же как и Суворовых, коренных москвичей, имела несколько дворов на улицах между Арбатскими и Никитскими воротами. И Мануковы, и Суворовы являлись прихожанами церкви Федора Студита, где были похоронены многие их родственники. Федосей Семенович Мануков оставил обширное домовладение с несколькими постройками двум дочерям – Евдокии (Авдотье) Суворовой и Прасковье, бывшей замужем за полковником Скарятиным.

Детство Суворова

В доме своей жены и жил прапорщик В. И. Суворов, когда у них 13 (24) ноября 1730 года родился мальчик, названный Александром. Дома, где родился будущий великий полководец, давно уже нет, но место, где он когда-то стоял, можно указать точно – это сад в домовладении № 14 по Арбату. В 1740 году родители продали свой арбатский дом и переехали в село Покровское, купив дом на берегу Яузы (ныне улица Бакунинская, участок домовладения № 90). Здесь Александр Суворов и провел детство и юность. Отец был занят службой и хлопотами по хозяйству. Был он небогат и очень скуп, и потому не нанимал учителей и гувернеров. И хотя Саша был предоставлен самому себе, все же он рано научился грамоте, сделав чтение одним из любимых своих занятий. Его героями с детства стали Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, а любимыми книгами – труды по военной истории.