Текст книги "Начало Петровской эпохи"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

«История Петра Великого», написанная для юношества, была построена на сочинениях выдающихся отечественных историков – Голикова, Устрялова и Соловьева, написана легко, интересно, занимательно, охватывает всю жизнь ее героя – от рождения и до смерти. Книга переиздавалась несколько раз и всегда встречалась читателями, как взрослыми, так и юными, с неизменным успехом. Она была рекомендована для внеклассного чтения в гимназиях России.

Именно поэтому автор сделал работу С. А. Чистяковой своеобразной «несущей конструкцией», которая играет эту роль, как бы собирая вокруг себя дополнительные сюжеты и материалы.

Чистякова писала: «Когда Переяславское озеро перестало нравиться Петру, он осмотрел Кубенское; оно оказалось мелко, тогда царь начал неотступно размышлять о Белом море; начал просить у матери позволения поехать в Архангельск; но она сразу не могла решиться отпустить сына в такой далекий и опасный путь; долго не решалась она; но его настойчивость и пламенное желание видеть море поколебали ее. Она дала Петру свое благословение на поездку в Архангельск, но взяла с него слово, что он на море только поглядит, но плавать по нему не будет.

В то время в Москве находился архиепископ холмогорский Афанасий; он тотчас поспешил в Архангельск, чтобы приготовить все к приезду государя. Вслед за ним из Москвы тронулся царь с многочисленною свитою.

До Вологды царь и его свита ехали в каретах, колясках, бричках и телегах. В Вологде они пересели на баркасы и поплыли по течению Сухоны до Устюга Великого, оттуда в Северную Двину; вся свита царская помещалась на шести баркасах; путешествие было медленное, но не опасное. Архиепископ Афанасий приехал в Холмогоры за несколько дней до Петра и успел сделать все распоряжения к приему нежданных и небывалых гостей. От пристани до собора в Холмогорах выстроились стрельцы, все духовенство с крестами и хоругвями ждало в соборе, заряженные пушки были на пристани.

Лишь только царский баркас показался из-за Кур-острова, загудели колокола и загремели пушечные и ружейные выстрелы. Государь со своего баркаса отвечал выстрелами и причалил к пристани; тут ждали его экипажи; в них он отправился в собор; на паперти встретил его архиепископ с духовенством; вместе вошли в собор; царь приложился к иконам, отслужили молебен, и Афанасий пригласил царя в Крестовую палату, отведать хлеба-соли. Во время обеда молодой царь разговаривал с архиепископом и духовенством и поразил всех своею простотою и знанием не только военных, но и гражданских отношений; он говорил о торговле, ремеслах и расспрашивал о быте северных рыбаков и мореходцев. После обеда он долго ездил по Двине на маленькой лодке, ходил по городу, все осматривал и обо всем расспрашивал.

На следующий день Петр отправился в своем баркасе к Архангельску; здесь его тоже встретили колокольным звоном и ружейною и пушечною пальбою. Он проплыл мимо города и причалил к Моисееву острову, где нарочно для него был построен деревянный дом – государевы светлицы. У пристани царя ожидала двенадцатипушечная яхта «Святой Петр», нарочно приготовленная для морского путешествия.

На следующий день Петр со своими приближенными перебрался на яхту и с нетерпением ждал попутного ветра, чтобы выйти в море.

В это время в Архангельске окончилась погрузка нескольких английских и голландских купеческих судов, и они готовились поднять якорь, чтобы отправиться в обратный путь; их провожал настоящий голландский военный корабль, под начальством капитана Иолле Иоллес. Царь был на кораблях, осматривал их с жадным вниманием и выразил капитану желание выйти с ним вместе в море. Капитан охотно согласился на желание царя, и 4 августа рано утром суда снялись с якоря; но при слабом ветре еле добрались до устья Двины, где за совершенным безветрием должны были простоять целый день. В день Преображения, 6 августа, подул очень хороший южный ветер, корабли распустили паруса и с пушечною пальбою вышли в море. Петр был в восторге, он не переставал любоваться стройным ходом корабля, его красивою, до сих пор невиданною оснасткою и постройкою; ловкость, точность и искусство матросов поражали его. Время для царя летело быстро, и он не заметил, что отъехал от Архангельска более, нежели на 300 верст, и что Северный Ледовитый океан уже близок. Но продолжать плавания дальше нельзя было; он у Трех островов распростился с капитаном, одарил его и, перебравшись на свою яхту, поехал обратно к устью Двины, куда он приехал на пятый день после отъезда.

Возвратившись в Архангельск, Петр не терял понапрасну времени; он все осматривал, все узнавал; он с рыбаками ловил рыбу; с купцами толковал о торговле; с архиепископом – о путешествии по рекам, по морю и по суше, о том, как выгодно было бы торговлю прибрать к своим рукам, не вести ее исключительно через иностранные корабли, а снарядить для этого свои собственные. Он осматривал все барки и лодки, которые приходили по Двине с товарами. Однажды в небольших лодках привезли много глиняной посуды; Петр тотчас пошел их осматривать и ходил по узеньким доскам, настланным сверх посуды; он как-то нечаянно загляделся, поскользнулся, упал на горшки и перебил многие из них; хозяин испугался не того, что у него перебита посуда, а что царь упал, бросился перед ним на колени и умолял: «Батюшка-государь, прости меня, я без вины виноват, не вели меня казнить! Прости меня, неразумного».

Петр улыбнулся, успокоил испуганного и щедро заплатил за разбитую посуду…»

Соломбальская верфь и новый русский флаг

С. А. Чистякова сообщает:

«Жизнь в Архангельске не походила на жизнь прочих русских городов; здесь было много иностранцев; на них не смотрели как на еретиков; их влияние отозвалось и на русских, которые уже начали принимать европейские обычаи; в лавках было много иностранных товаров – сукна, шелковые и шерстяные материи, кружева, золотые и серебряные вещи; здесь все можно было достать, не хуже какого-либо европейского города; по реке Двине каждый день приходили барки, нагруженные хлебом, поташом, смолою, салом, нефтью, рыбьим клеем, икрою, вяленою и соленою рыбою, – все предметы нашей торговли с иностранцами. В Архангельске жило около двадцати семейств голландских, английских и гамбургских негоциантов. Царь познакомился со многими из них и бывал у них в домах.

При виде иностранных морских флагов Петр решился придумать русский; он в образец избрал нидерландский, но расположил только цвета в обратном порядке, а именно: красный, синий и белый; флаг сшили, и Петр с пушечною пальбою в первый раз поднял его и поплыл под ним по морю.

Петра занимала мысль, как бы отправить русские купеческие корабли за границу; он приказал для того снарядить два корабля, нагрузить их всем тем, что более всего требовалось за границей, и отпустить их под русским флагом, один в нынешнем, а другой в следующем году.

Петр тут же задумал приехать в Архангельск на следующий год, вместе со всею своею компанией, и приучить своих солдат к морским эволюциям; но для этого одной яхты «Святой Петр» было недостаточно, надобно было приготовить еще суда, годные для мореплавания. С этой целью он на острове Соломбале, несколько ниже Архангельска, устроил верфь и собственными руками заложил сорокапушечный корабль. Другой, такого же размера, приказал купить в Голландии и с этою целью написал письмо амстердамскому бургомистру Николаю Витсену, который до тех пор всегда аккуратно и охотно исполнял различные поручения Петра. Витсен был известен в России тем, что сделал первую географическую карту Северной Азии и вместе с описанием посвятил ее русским царям в 1687 году.

В знак своей особенной привязанности Петр подарил архиепископу Афанасию, в доме которого он особенно охотно бывал, свою карету и баркас, или струг, на котором приплыл из Вологды, с якорем, парусами, со всею оснасткою и со всеми флагами, находившимися на нем, в том числе штандарт с государственным российским гербом и флаг иерусалимский, с нашитыми на нем крестами.

Наконец, 18 сентября Петр объявил о своем намерении пуститься в обратный путь; распростился с архиепископом, сам перевез, после напутственного молебна, архиепископа через Двину, еще в последний раз гонялся за белугой и на ночь возвратился в свой дворец.

Утром Петр сел в дощаник и при колокольном звоне и неумолкаемом громе пушек поплыл по Двине; народ толпился на набережной, царь ласково кланялся ему.

В Москву царь прибыл на девятый день».

Пребывание Петра в Москве и кончина Натальи Кирилловны

С. А. Чистякова продолжает:

«Всю зиму царь приготовлялся к морскому походу, назначенному весною; он в каждую свободную минуту сам точил блоки для кораблей, отливал пушки, выбрал из Преображенского и Семеновского полков самых ловких и расторопных людей, чтобы из них составить экипаж для строящихся кораблей, составил план маневров, назначил в адмиралы того же Ромодановского, который был генералиссимусом; вице-адмиралом Бутурлина, а Гордона произвел в контр-адмиралы; сам же принял название шкипера и приказал даже в официальных бумагах не называть его иначе.

Свободное от занятий время Петр проводил в Немецкой слободе или веселился со своею компаниею, как прежде, но между веселыми пирами не забывал своих предположений насчет торговли с Европою. Он между прочим писал к Апраксину о том, чем нагружать корабль и что ему привезти из Голландии: «Купи мне лимонов, и если будет их много, то половину посоли, а другую изготовь с сахаром, по тем образцам, какие я тебе оставил; если же их привезут не много, то все обрати в лимонад. Да не забудь о рейнвейне. Больше мне ничего не нужно, разве только привезут математические инструменты, то непременно купи». В переписке с Апраксиным он подписывался шкипером и требовал от Апраксина, чтобы и тот к нему обращался, как к шкиперу. Так в одном письме пишет: «Письмо твое я получил, только сомневаюсь, ко мне ли оно писано, потому что писано с зельными чинами. Ты знаешь, я чинов не люблю, а как наш товарищ, должен знать, как ко мне писать надобно. Пиши только о деле и просто».

Со времени возвращения Петра из Архангельска при дворе стали появляться женщины; жены и дочери иностранцев бывали на вечерних собраниях и даже танцевали! Супруга Петра, несмотря на свои закоренелые суеверия, иногда появлялась на этих собраниях и принимала участие в них.

Петр не ожидал печали, которая поразила его. Царица Наталья Кирилловна захворала, но ничего опасного не предвидели в ее болезни; Петр, ничего не подозревая, готовился к какому-то празднику и пригласил всю свою компанию в дом Лефорта. Но в тот самый день рано утром из Кремлевских палат прискакал в Преображенское вестник звать царя к умирающей матери. Он застал ее в совершенно безнадежном состоянии, простился с нею и принял ее благословение. Он глубоко был потрясен предстоящею потерей, он лишался матери, которая так горячо и так преданно любила его. Ей было всего сорок два года, но постоянные опасения за жизнь сына, долгая борьба с царевной Софьей, безжалостное избиение братьев на глазах ее потрясли ее здоровье, и она часто прихварывала, хотя всегда перемогалась и старалась свою болезнь скрывать от сына. Она скончалась 24 января 1691 года; на другой день, со всеми обычными обрядами и почестями, ее похоронили в Вознесенском девичьем монастыре. Трое суток Петр был в полном отчаянии, тосковал и плакал, на четвертые был уже спокойнее, был даже у Лефорта и вскоре принялся за дело.

Извещая Апраксина о понесенной потере, он писал: «Федор Матвеевич, беду свою и последнюю печаль глухо объявляю; подробнее о ней писать рука моя отказывается, а еще более сердце. Я вспоминаю к тому же слова апостола Павла: не скорбеть об умерших – и слова Ездры: минувшего возвратить нельзя. Роптать не смею, покоряюсь тайне непостижимой и предаю все воле Божьей. Но теперь, как Ной, я от беды немного отдохнул, перестал сокрушаться о невозвратном и начинаю думать о живых!» А это живое состояло в том, чтобы приготовляли все нужное для постройки и оснастки нового корабля в Архангельске».

Вторая поездка в Архангельск

По утверждению того же автора, мы узнаем, что «за шесть недель до Пасхи, во время Великого поста в Архангельск было отправлено 1000 самопалов, или ружей, и 2000 пудов пороха; в то же время Петр отослал выточенные им и вполне обделанные блоки; в Вологде лежали совсем готовые, вновь отлитые 24 пушки». Извещая обо всем этом Апраксина, Петр кланяется своим товарищам-корабелам, плотникам Яну и Никласу и велит сказать им, чтобы они к его приезду наготовили побольше пива.

Наконец прошла зима; время вторичного путешествия в Архангельск настало; Лефорт дал прощальный пир Петру и всей его компании; царь выехал из Москвы последний, но первый прибыл в Вологду; внимательно осматривал баркасы, назначенные для путешествия, исправлял оснастку и перевозил на них пушки, заготовленные зимою и привезенные из Москвы. Мая 8, в 10 часов утра подняли якоря, отсалютовали со всех баркасов и медленно поплыли по реке Вологде.

Командиром флотилии, состоявшей из двадцати двух баркасов, был Ромодановский, но по приказаниям шкипера останавливались или ускоряли и замедляли шествие по пушечным выстрелам. Погода стояла прекрасная, плавание было быстрое и счастливое. Флотилия без всяких приключений добралась до Архангельска на десятый день плавания.

Петр опять поселился в своем прошлогоднем доме на Моисеевом острове. К величайшему своему удовольствию, узнал он, что строящийся корабль готов к спуску. На третий день после приезда отправился он на Соломбальскую верфь со всеми своими приближенными, собственноручно подрубил подставки, и корабль счастливо и плавно сошел на Двину. Петр угостил на нем своих товарищей – плотников Яна и Никласа – и всю свою свиту.

Дела никакого пока не было; Петр распорядился тем, чтобы приступили к оснастке корабля, а сам хотел воспользоваться свободным временем и съездить в Соловецкий монастырь, чтобы поклониться мощам Св. угодников Зосимы и Савватия. Для этой поездки снаряжена была яхта «Св. Петр», на которой он и в прошлом году плавал по Белому морю. С Петром поехал архиепископ Афанасий, ближние бояре, царский духовник и несколько солдат».

Буря на Белом море и кормщик Антип Панов

С. А. Чистякова пишет:

«Яхта снялась с якоря 30 мая, при очень легком попутном ветре. Но 1 июня подул сильный восточный ветер; царь велел распустить все паруса, и яхта полетела в открытое море. Огромные волны тяжело поднимались и с грозным ревом рассыпались пеной; все предвещало бурю. К вечеру яхта была в 120 верстах от Архангельска; поднялась ужаснейшая буря. Паруса были убраны, но яхта стонала и трещала от страшных порывов ветра и от могучих ударов волн; поминутно на нее набегали громадные волны, заливали ее и бросали, как легкую ореховую скорлупу. Самые опытные матросы побледнели и со стесненным сердцем говорили, что крушение неизбежно. Мало-помалу бояре, офицеры и солдаты потеряли голову, молились, плакали, и только Петр и тридцатилетний крестьянин Нюхонской волости Антип Панов, бывший на яхте кормщиком, не потеряли присутствие духа. Панов отдавал команды, и когда Петр стал с ним спорить, крестьянин сказал царю:

– Поди прочь! Я лучше тебя знаю, куда править!

Панов сумел войти в губу, называемую Унские рога, и пристал к берегу возле Петромынского монастыря.

Когда опасность миновала, Петр подошел к нему и, поцеловав в голову, поблагодарил за спасение.

А сам велел подать себе сухую одежду, а все, что снял с себя, подарил Панову и, сверх того, назначил кормщику пожизненную годовую пенсию».

Служба Петра от матроса до мичмана

Дальше мы узнаем, что «буря утихла только 6-го июня, царь, продолжал плавание к Соловецким островам, без приключений бросил якорь у монастырской пристани.

20 июля Петр, возвратившись в Архангельск, узнал, что в Двинском заливе показались три корабля: один голландский и два английских; голландский был – давно ожидаемый военный сорокачетырехпушечный фрегат. Петр пошел к нему навстречу, салютовал со своей яхты, сам ввел его в устье Двины и поставил в безопасное место, близ Соломбальскаго острова. Вся компания Петра вслед за ним собралась на корабль и долго веселилась. В самый разгар пиршества Петр написал Витсену письмо, в котором извещал о своей радости: «Чего давно желали, ныне совершилось; пространнее писать буду с настоящей почтой, а сегодня мы много веселились и пространно писать нельзя: при таких случаях мы всегда приносим жертвы Бахусу, который своими листьями заслоняет глаза тем, которые хотят пространно писать». Новоприбывший корабль еще в Голландии получил многознаменательное название «Santa Profetia» (Св. Пророчество), а построенный в Архангельске и тут же оснащенный назывался «Святым Павлом».

Петр, до прибытия голландского фрегата, изучал морскую службу с таким же вниманием, как изучал сухопутную. Он вздумал на голландском военном корабле пройти всю службу морскую и для этого избрал опытного капитана Виллемсона. Однажды он приплыл к его кораблю, вошел в каюту капитана, разговорился с ним и сказал, что хочет на деле пройти всю морскую службу. Капитан представлял ему все неудобства и трудности этого предприятия; но Петр настаивал. Капитан все-таки смотрел на это, как на шутку, и сказал:

– Хорошо, ежели ты хочешь учиться, то начинай с должности каютного юнги.

– А какая это должность? – спросил царь.

– Вот какая: подай мне трубку и принеси стакан водки! Надобно учиться служить другим, чтобы потом уметь повелевать!

Царь поспешно встал и исполнил приказание.

– Хорошо, – сказал Виллемсон, – теперь будь матросом, полезай на мачту и убери парус!

Петр, без возражения, полез на мачту, и все ужаснулись, когда он взобрался на самую верхушку ее и убрал парус.

Капитан опасался продолжения уроков, но Петр настоятельно требовал того – и прошел всю службу до офицерского чина.

Таким образом подготовленный Петр был на своем новом фрегате, как дома. Во время переезда из Голландии в Архангельск на нем случились некоторые повреждения; Петр, как хороший корабельный мастер, все осмотрел и очень скоро все исправил.

…Возвратившись в Москву, Петр начал готовиться к военной экспедиции против турецкой крепости Азов, стоящей в устье Дона, в шести верстах от впадения реки в Таганрогский залив».

Первый азовский поход

Опыт Голицына показал, как опасно и трудно вести войну в степных местностях; поэтому решено было напасть на Азов: путь к нему облегчался двумя большими реками – Доном и Волгою. Но напасть на Азов Петр задумал врасплох; поэтому одну армию, под начальством боярина Шереметева, направил к Днепру; это войско состояло из старинного дворянского ополчения, преимущественно конницы; к ней присоединились казаки под начальством гетмана Мазепы.

Сам же Петр, в звании бомбардира, повел вторую армию, состоявшую из полков нового строя, т. е. Преображенского, Семеновского, Лефортовского, Бутырского и московских стрелецких полков. Видимое начальство над войском этим поручено было трем генералам: Гордону, Головину и Лефорту. Гордон со своим отрядом отправился из Тамбова, куда собрался частями сухим путем к Азову; отряды Головина и Лефорта из Москвы поплыли по Москве-реке, перебирались на Оку и на Волгу, но суда были неудовлетворительные, и поэтому плавание сопряжено было с большими затруднениями и остановками от противных ветров и непогод.

Однако же после различных хлопот и затруднений войско все-таки подступило наконец к Азову, где уже находился Гордон со своим отрядом.

Новоприбывшее войско поставило батареи, и осада началась 8 июля; сам Петр собственноручно начинял бомбы, заряжал пушки и мортиры и в течение двух недель не переставал обстреливать город; об этом сам записал в своей книжке: «Начал служить бомбардиром с первого азовского похода».

Турки получили подкрепление в Азове, а наши войска нуждались даже в съестных припасах; водою ничего нельзя было подвозить, потому что у турок с обеих сторон Дона построены были крепкие каланчи и от одной к другой протянуты крепкие железные цепи; тем делали плавание по реке невозможным и, следовательно, отрезали осаждающим сообщение со своими складочными местами. Каланчи необходимо было взять приступом; кликнули клич: нет ли охотников между Донцами идти на каланчи; в награду назначалось по 10 рублей на человека. Охотники нашлись, и две каланчи были взяты. Петр обрадовался, он думал, что теперь подвоз совершенно свободен и за падением этих передовых укреплений и самый Азов не будет долго держаться.

Но надежды Петра не сбылись, и поход в этом, 1695 году окончился ничем. 27 сентября решено было отступить от Азова, оставивши сильные гарнизоны в каланчах.

Подготовка к новому походу на Азов

Но молодой царь не упал духом; неудача не сковала его воли, напротив, он как бы воодушевился новою, до сих пор еще небывалою деятельностью; он все-таки водяным путем хотел вести войну. Он вызвал из-за границы новых мастеров корабельных, инженеров, минеров и других опытных военных офицеров. Из Архангельска он привез иностранных корабельных плотников, хотел строить суда, которые должны были отрезать Азов от помощи со стороны турецких судов. Корабли предполагалось приготовить к весне 1696 года. Задача трудная и возможная только при деятельности Петра.

Работы начались зимою; в Преображенское, на лесопильный завод, привезли галеру, которую строили в Голландии для плавания по Волге и Каспийскому морю. Здесь, по образцу этой галеры, начали выпиливать и пригонять части галер. Работа кипела, и за зиму постройка судов сильно двинулась вперед.

Адмиралом этого, уже не потешного, флота назначался Лефорт, а шкипер и бомбардир Петр Алексеев получил звание капитана. Командование всей сухопутной армии было предоставлено боярину Шеину. Весна приближалась; к вскрытию рек требовалось, чтобы воронежский флот был готов, но дело могло идти быстро только при беспрерывном, бдительном надзоре. Петр это знал и, несмотря на больную ногу, выехал из Москвы с небольшою свитою, преимущественно людей сведущих в кораблестроении. С трудом добрался Петр до Воронежа и поселился поблизости от верфи, в маленьком домике, состоявшем из двух комнат, сеней, бани и кухни.

Дело закипело, и царь сам, с топором, циркулем или аршином в руках, с утра до вечера был на работах; при нем и остальные не сидели сложа руки. Собственноручно, почти без посторонней помощи Петр построил самую большую и самую легкую на ходу галеру «Принципиум». С первых чисел апреля начали спускать корабли, один за другим: всего было готово два корабля, двадцать три галеры и четыре брандера. В лесах уже оканчивали постройку стругов; тридцать тысяч человек трудились над ними; к вскрытию реки более 1500 различных судов для перевозки тяжестей – снарядов, орудий и запасов – были спущены в воду.

Войска для составления экипажа и для плавания на этих судах постепенно приходили из Москвы.

Войска собрались; начальство над ними приняли генералиссимус Шеин и генерал Головин; во флоте на галере «Принципиум» развевался адмиральский флаг Лефорта.

О появлении в России звания генералиссимуса

А теперь, уважаемые читатели, прошу обратить внимание на то, что звание генералиссимуса впервые появилось в России в 1695 году (иностранные полководцы носили такое звание с 1569 года). Что же касается России, то, когда заходит речь о звании генералиссимуса, в большинстве случаев, вспоминая отечественную историю, говорят о Суворове и о Сталине. Между тем история этого звания в России, как ни странно, начинается за 21 год до того, как было оно учреждено «Уставом воинским» 1716 года. Первым русским генералиссимусом стал в 1695 году князь Федор Юрьевич Ромодановский.

После официального учреждения этого звания его носил Александр Данилович Меншиков (1673-1729), ставший генералиссимусом лишь после смерти Петра I – 12 мая 1727 года, в царствование юного Петра II; следующим генералиссимусом был совершенно незаслуженно возведенный в это звание 11 ноября 1740 года муж правительницы Анны Леопольдовны, регентши при младенце-императоре Иване VI Антоновиче, герцог Брауншвейг-Люнебургский Антон Ульрих и, наконец, великий полководец Суворов, возведенный в чин генералиссимуса императором Павлом I в 1799 году после завершения двух блистательных кампаний в Италии и Швейцарии.

За двадцать лет до официального появления этого звания вторым русским генералиссимусом был полководец второй половины XVII века Алексей Семенович Шеин (1662-1700). Он был удостоен звания генералиссимуса 28 июня 1696 года, когда участвовал во втором азовском походе и осаждал Азов.

В сентябре 1696 года Шеин получил и первую самую большую награду в войске – золотой, весом и достоинством 13 золотых червонцев.

А когда 30 сентября 1696 года победители входили в Москву, то в раззолоченных каретах ехали впереди войска два командующих – генералиссимус А. С. Шеин и адмирал Франц Лефорт, а за ними шел в пешем строю капитан Петр Алексеев – царь Петр I.

Затем Шеин отличился при подавлении бунта стрельцов, но смерть его, последовавшая тремя годами позднее, прошла почти незамеченной…

Второй азовский поход

Постройка флота принесла пользу: русский флот загородил дорогу турецкому в устьях Дона, и Азов остался без внешней помощи.

На штурм, после двух неудачных попыток прошлого года, нельзя было решаться; начались осадные работы; но они подвигались медленно; город осыпали бомбами и ядрами, а стены по-прежнему стояли нетронутые, земляной вал по-прежнему оставался надежною охраною. Турки мешали работам. Инженеры и артиллеристы, выписанные из Австрии еще зимою, не являлись; Петр и его генералы были в нерешительности, не зная, что предпринять. Собрали большой военный совет и положили даже спросить мнение солдат и стрельцов: что делать? Тогда войско предложило построить огромный земляной вал, наравне с городским валом, и таким образом, засыпав ров, овладеть городом.

23 июня приступили к гигантской работе; пятнадцать тысяч человек поочередно работали каждую ночь и каждое утро; вал, видимо, разрастался, становился выше; ров наполнялся грудами земли; вал подходил так близко к неприятельским укреплениям, что наши солдаты очень часто вступали в рукопашный бой с янычарами.

Но такое предприятие стоило нам недешево; хотя работали ночью, но турки зорко следили за тем, что делается у нас, пользовались малейшею неосторожностью наших солдат и меткими выстрелами поражали солдат и офицеров. Когда гигантский вал доходил уже до крепостных земляных укреплений и за ним уже строили раскаты для 25 орудий, чтобы обстреливать каменные укрепления Азова, приехали наконец немецкие (цесарские) инженеры, минеры и артиллеристы. Приезжие с удивлением смотрели на наши огромные работы, но ожидали от них мало пользы, советовали ввести мины и показали, где удобнее и вернее поставить батареи. Под командою вновь прибывшего искусного артиллерийского полковника Граге дело пошло успешнее; бастион пошатнулся, и наши солдаты заняли его. Инженеры принялись вести подкопы; но войску не нравилась медленная война осадными работами. Два полка малороссийских и донских казаков сговорились и начали штурмовать крепость, под начальством своего отважного атамана Лизогуба; он быстро ринулся на земляной вал, сбил турок, вслед за ними спустился внутрь крепости и чуть вместе с ними не ворвался в каменные укрепления. Но солдаты и стрельцы оставались неподвижно в лагере и только издали смотрели на приступ. Казаки не могли удержаться в крепости, поэтому они отступили и засели на валу.

Турки опомнились от неожиданного казачьего натиска и всеми своими силами ударили на дерзких казаков, засевших в бастионе. Главнокомандующий, чтобы испугать турок, вывел все свое войско, как бы для штурма, а генерал Гордон со своими гренадерами поспешил на помощь храбрым казакам. При помощи пехоты казаки, после шестичасовой битвы, отбили турок и снова прогнали их до каменных твердынь города, остались на валу, из бастиона вывезли четыре пушки и подарили их Петру. Царь благодарил казаков за храбрость и всему войску приказал готовиться к штурму. Но неприятель не дождался его; 18 июля из Азова вышел старый турок, махая шапкой, чтобы мы прекратили пальбу; начались переговоры о сдаче, и условия, еще за две недели перед тем предложенные, были приняты. Турки уступали Азов, со всеми орудиями и снарядами, ежели им предоставлена будет свобода выйти из города в полном вооружении, с женами и детьми, да захватить с собою столько пожитков, сколько можно унести на себе; русские обязались на своих судах перевезти их Доном, до устья Кагальника. Всех пленных и невольников обязывались освободить без выкупа.

Наконец русские войска вступили в Азов; запорожцы бросились грабить оставленное неприятелем. Их буйства и зверской корысти нельзя было унять. Петр дал им волю, чтобы наградить их за их мужественный штурм; но грабить, кроме съестных и военных припасов, было нечего; город представлял печальную груду развалин; дома все были разрушены бомбами; жители и солдаты все время прятались в землянках под валом. Солдаты и запорожцы рылись в земле, отыскивая зарытые сокровища, но нигде ничего не находили.

В Москве весть о покорении Азова встретили с восторгом. 31 июля все значительные сановники московские обедали у первого министра Льва Кирилловича Нарышкина; в это время получено было письмо о сдаче Азова; известие об этом радостном событии послали к патриарху; святитель заплакал от радости, тотчас приказал ударить в большой вестовой колокол, и народ со всех концов Москвы поспешил в Кремль на молебствие; Емельян Украинцов громко, во всеуслышание читал царскую грамоту о взятии Азова, присланную на имя патриарха.

Взятие Азова одинаково принято было с радостью и приверженцами старины, и компаниею царскою; после долгого времени это было первое торжество над страшными турками. Но больше всех радовалась компания Петра; на деле теперь доказано было превосходство нового вооружения и нового военного строя; доказывалось, что постройка кораблей не прихоть, а дело необходимое: без помощи флота никогда нельзя было бы овладеть Азовом, недаром царь вызывал иностранцев, недаром учился у них и осыпал их милостями.

На другой день после взятия Азова цесарскому инженеру Лавалю Петр дал повеление в мельчайших подробностях осмотреть крепость, всю местность и составить план для того, чтобы вновь укрепить город, по всем правилам новейшей фортификации. Лаваль тотчас принялся за дело, и через три дня план был готов и представлен царю. Петр осмотрел его, обсудил и нашел, что он вполне годится, и немедленно распорядился, чтобы все войско принялось за работы под руководством инженеров, сам же, следуя своим постоянным стремлениям, принялся отыскивать место, годное для гавани, где бы мог помещаться будущий флот.