Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №12 за 1991 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Доктор Нортон спрятал свою трубку в карман и в очень изысканных выражениях открыл симпозиум. Потом попросил Уолтера и меня ознакомить собравшихся с подробностями аляскинской версии. Скажу честно, я испугался, когда увидел нескольких студенток с блокнотами, приготовившихся записывать выступления. Но Тамара Линкольн обещала перевести мое сообщение.
Уолтер рассказал, что при организации поисков он исходил из следующего предположения: после тревожной радиограммы об отказе правого крайнего мотора и потере высоты самолет... благополучно «приледнился», экипаж починил мотор и через 2 – 3 суток сумел взлететь и почти долететь до побережья Аляски. Но из-за нехватки горючего не дотянул до острова Тэтис и рухнул в море. Этот момент и видели эскимосы.
Старый Сверр Педерсен возразил:
– Мне приходилось садиться на лед в Арктике, и я убежден, что благополучную посадку совершить нельзя. Особенно в середине августа, когда неустойчивая погода, когда ветры и штормы постоянно воздействуют на лед. Я думаю, что экипаж погиб при посадке...
Уолтер ответил, что у него есть свидетельства специалистов, которые допускают благополучную посадку на лед.
Кто-то из участников спросил меня:
– Самолет летел на колесах?
– Да. И это усложняет дело. Наши полярные летчики говорят, что самолет мог благополучно совершить посадку на льдину, он ведь к этому времени стал легче, но взлететь со льдины – значительно труднее...
Разгорелась дискуссия. Сошлись на том, что надо провести глубокое исследование в архивах и обязательно опросить местное население северного побережья Аляски. Но, конечно, главным в нашем разговоре было обсуждение вариантов поисковых работ и – где взять деньги? Курильчик сказал:
– Я знаю несколько американских музеев, которые мечтают приобрести старые советские самолеты времен второй мировой войны, а также исторические американские бомбардировщики Б-25. По моим сведениям, когда эти самолеты перегоняли по ленд-лизу в СССР – через Чукотку и Сибирь, несколько машин пропали в тундре. Говорят, в тундре – хорошая консервация. Возможно, самолеты лежат там до сих пор...
Итогом дискуссии было общее мнение: организовать поиски через международную неправительственную организацию – «Подводный мир». Вся наша встреча была записана на видеопленку и приобщена к материалам поисков самолета Леваневского.
Утром следующего дня я вылетел в Барроу.
При заходе на Барроу мелькнули три больших грузовых судна на рейде, растянутое вдоль побережья поселение. От мыса Барроу проходит условная граница на Север, разделяющая Чукотское море и море Бофорта.
Сюда осенью 1988 года приходили советские ледоколы выручать двух гренландских китов...
А в сентябре 1937 года Барроу оказался необычайно оживленным местом: на рейде стоял ледокол «Красин» с несколькими небольшими самолетами Каминского и Котюхова и собачьей упряжкой; прилетели два гидросамолета с экипажами Задкова и Грацианского – из Сибири. Тогда же здесь впервые в истории работало международное бюро погоды – советский метеоролог Михаил Беляков, два американца – Эдвард Верной и Ван Фуллинер. К полету летчики получали прогноз высокой точности. Молодой советский радиоинженер Савва Смирнов занимался установкой радиопеленгатора. Алексей Грацианский и Савва Смирнов жили и квартире радиста Стэнли Моргана. Так вот, радист Стэнли Морган, торговец Джек Смит и священник из Калифорнии Гомер Келлемс сообщали о встречах с эскимосами Фостером Панегио и Роджером Клаудом Кашаком (был и третий эскимос, имя которого неизвестно). Эти эскимосы видели в бинокль, как над островом Тэтис пролетел самолет на восток – к соседнему острову Спай. Расстояние между островами – 6 миль. Примерно посредине самолет дважды коснулся воды» а в третий раз затонул...
Очень хотелось узнать, живы ли эти эскимосы или их родственники, радисты, метеорологи?
Доктор Томас Альберт, давний приятель Дэвида Нортона, ведущий специалист в управлении охраны животного мира, встретил меня со своим сотрудником Биллом, который прожил несколько месяцев в Эстонии и немного говорил по-русски, хотя и с сильным эстонским акцентом.
Мы сели в вездеход и, не заезжая в гостиницу, поехали в Дом престарелых, Томас попросил меня приготовить кассету с документальным фильмом о Леваневском. Мы вошли в столовую, где 40 – 50 пожилых эскимосов и эскимосок неторопливо допивали чай или кофе – было время ленча. К нам присоединилась молодая переводчица—с английского на эскимосский язык. Мы запустили кассету, и языковая цепочка начала действовать: я пересказывал Биллу дикторский текст, чуть подробнее он пересказывал переводчице, а та объясняла более длинными фразами происходящее на экране. Мелькали лица членов экипажа, старт, поиски…
Первые же вопросы показали, что старики понимают, о чем идет речь. Когда же я назвал имена эскимосов Фостера Панегио и Роджера Клауда Кашака, одна из старушек подняла руку и сказала, что в Барроу живет сестра Панегио, очень старая и больная. Возможно, она что-нибудь помнит... Еще двое добавили, что тех эскимосов нет в живых, но надо поискать возможных свидетелей в поселках Оликток и Прудобей – ближайших к островам. Затем поднялся Кеннет Тувак, крупный мужчина, почти лысый, и сказал, что слышал эту историю в молодости (в 37-м году ему было 20 лет). Сам он летал четыре-пять лет назад на вертолете над морем метрах в 400 от побережья, напротив мыса Оликток. Он выглянул в иллюминатор и увидел в воде, совсем на малой глубине, большое крыло самолета с надписью. Я спросил: не запомнил ли он ту надпись? Нет... Старики еще посовещались и начали расходиться. Я попросил Кеннета Тувака нарисовать схему местности, где он видел крыло. Он тут же нарисовал и поставил крестик в предполагаемом месте катастрофы, в 400 метрах от берега. А другие эскимосы более пятидесяти лет назад указывали на место в шести милях от побережья. Может быть, Тувак видел следы более поздней катастрофы?..
Томас Альберт привез меня в свой департамент. Мы прошлись по чистеньким лабораториям и устроились в его кабинете, на стене которого висела детальная карта Аляски. Тотчас кабинет заполнили молодые люди спортивного вида в куртках и свитерах. Томас представил меня, мы стали знакомиться. Все они участвовали во многих экспедициях, а двое молодых эскимосов совершали дальние походы на собачьих упряжках. Они ведут исследования по охране животного мира Севера и тщательно контролируют работу геологических и нефтяных компаний. Молодые энтузиасты стали с интересом обсуждать оба варианта поисков самолета– зимний и летний. Юноша-эскимос с готовностью предложил свою собачью упряжку, чтобы транспортировать исследовательскую аппаратуру по льду.
Я рассказал об оригинальном предложении авиамеханика Вадима Романюка из Николаевска-на-Амуре: когда нужно зимой извлечь какие-то предметы со дна реки или озера, вырубают прямоугольный кусок льда, оставляя небольшой защитный слой – от воды. Обычно за сутки-двое дно прямоугольника обрастает новым слоем льда, и образовавшуюся яму можно углублять. Постепенно своеобразный ледяной туннель доходит до дна! Он может быть такой площади, какая нужна исследователям... Американцы слушали с большим вниманием, кто-то восхитился изобретательностью автора проекта. Я пояснил, что этот метод издавна известен на нашем Севере.
Доктор Альберт подвел итоги встречи: его люди с интересом относятся к идее поиска самолета у побережья Аляски и готовы участвовать в нем. Департамент сможет найти две-три тысячи долларов, кое-какое оборудование, транспорт и одежду для участников экспедиции. Может даже временно разместить советских исследователей у себя.
Простившись с молодыми учеными, мы вместе с Томасом и переводчицей поехали к сестре Фостера Панегио. Дома в Барроу, как и на Чукотке, стоят на сваях, ноне производят, как там, впечатление обветшалых и убогих. А уж про квартиры и говорить нечего – хорошо отделаны и обставлены. Почтенного возраста эскимоска с непричесанными седыми волосами восседала на кровати, обложенная подушками. Доктор Альберт, подобно врачу, терпеливо объяснил хозяйке цель нашего визита и назвал имя ее брата Фостера. Она оживилась и сказала, что смутно помнит эту историю: искали долго, ничего не нашли... А брат умер в 50-х годах. Он что-то знал...
Наконец, мы поехали в единственную гостиницу Барроу – «Вершина мира». Томас ехал не спеша. Я успел рассмотреть, как рабочие асфальтируют часть дороги, как на стадионе розовощекие подростки играют в бейсбол. Во многих дворах – две-три автомашины, катера или моторные лодки. Доктор Альберт словно угадал мой вопрос:
– В Барроу – сухой закон. Молодежь практически не употребляет алкоголя. А старикам кто-то привозит из Анкориджа...
Вот и отель «Вершина мира» с яркой надписью, которая издали бросается в глаза. У входа – два длинных экскурсионных автобуса, из них выходили японские туристы.
Том предупредил меня, что заедет за женой и вернется через 15 минут: мы приглашены на прием, где будут мэры всех городов Аляски.
Прием начался с того, что все гости встали в круг, положили руки друг другу на плечи и вслед за нашим знакомым Кэнни Туваком, который был в вечернем костюме, повторяли слова эскимосской молитвы о том, чтобы в доме всегда горел огонь, удачливы были охотники, чтобы не было болезней и несчастий (так коротко пересказал мне Томас содержание молитвы).
В конце приема гостей пригласили в Дом спорта на выступление эскимосского ансамбля песни и танца. Ко мне подошли несколько мэров – мы познакомились, обменялись визитными карточками. Мэры обещали поспрашивать своих «местных» историков и написать мне. Любопытная деталь: большинство мэров – молодые люди.
В гостиницу я вернулся за полночь. Принял душ, пощелкал переключателем программ цветного телевизора, почитал новости в местной ежедневной газете размером с нашу «Литературку», только с цветными фотографиями. Напоследок, выключив свет, посмотрел в окно: ярко-красный свет от надписи падал на два пустых автобуса. В ста шагах от гостиницы, по берегу океана прогуливались туристы, a вдаль – на Север, в бесконечность, уходила серая толща воды, покрытая белесой рябью. Вновь я почувствовал напряжение неведомого пространства – как в Фэрбенксе...
Утром все покатилось с кинематографической быстротой. Я забросил чемодан в машину Томаса. Сели завтракать. Вдруг я услышал по радио – «Леваневский... Н-209» и непривычно звучащий мой собственный голос. Вспомнил, как вчера, когда я еще только знакомился с Томасом Альбертом, высокий парень с усами, сильно смахивающий на молодого Никиту Михалкова, стоял рядом, держа в руках микрофон, и задавал мне вопросы: кто такой Леваневский? Что я ищу в Барроу? Действительно ли собираюсь организовать международную экспедицию? Кто будет финансировать этот проект? Я старался отвечать коротко, часто Томас приходил на помощь. Репортер приехал и в Дом престарелых, где записывал все – вплоть до фонограммы фильма... После этой встречи он вручил нам с Томасом два одинаковых сувенира: крохотный шарик – земной шар, а на нем – магнитная стрелка, указывающая на Север. Тогда я сунул сувенир в карман, а сейчас решил посмотреть: стрелка показывала на Север... Корреспондент обращался к радиослушателям с просьбой позвонить в его корреспондентский пункт всем, кто хочет что-либо рассказать об этой истории. Весь репортаж шел минут пять.
– Вы становитесь известным человеком в Барроу!– улыбнулся Томас.
У нас оставалась еще пара часов, чтобы заехать в авиаспасательную службу.
...В большом ангаре помещались два самолета и вертолет, еще один вертолет стоял на специальной площадке перед ангаром.
Человек шесть летчиков и механиков ждали нас у стола, на котором лежала карта. Мы познакомились и вместе с Томом стали рассказывать аляскинскую версию. Я упомянул о крыле, которое видел Кеннет Тувак. Молодой летчик-эскимос оказался его племянником. Он обещал подробно расспросить дядю и с друзьями проверить это место. Шеф-пилот спасательной службы предложил:
– Можно слетать к косе, где давно валяются какие-то обломки. Конечно, это не самолет Леваневского, но, может быть, вы хотите взглянуть?
– Это было бы здорово! – не удержался я.
– Чак! – обратился он к высокому пилоту. – Слетайте туда и обратно.
Мы направились к площадке. Это был патрульный четырехместный вертолет. Чак прогрел мотор, поднял машину метров на 150, и мы понеслись вдоль длинной косы, уходящей далеко от Барроу. Коса напоминала очень узкую взлетно-посадочную полосу. Когда мы долетели до конца, Чак завис над обломками самолета и приземлился рядом. Я увидел часть крыла и несколько алюминиевых листов обшивки. На одном из них, покрытом зеленой краской, четко виднелась надпись: «Air Force USА» И дата «march 1943». Это были обломки американского военного самолета... Очевидно, американские спасатели знали это, но им хотелось сделать мне что-то приятное, показать готовность к совместным действиям.
– Снегом пахнет. Скоро зима...– доктор Альберт жестом пригласил в вертолет. Чак запустил мотор, и мы помчались над косой...
15 августа 1990 года, спустя 52 года и 3 дня после таинственного исчезновения самолета Леваневского, я летел над побережьем Северного Ледовитого океана и пересекал воображаемую трассу, по которой должен был пролететь самолет Н-209 и не пролетел. Но именно в те дни эскимосы видели какой-то объект, упавший между островками Спай и Тэтис. Надо искать...
Вашингтон
Фэрбенкс – Барроу
Предыдущие публикации журнала, связанные с поисками самолета Леваневского: «Релел» не отвечал» (№ 6, 7 / 79), «Неизвестный квадрат Леваневского» (№ 1 / 81), «Где Н-209?» и «Аляскинская версия» (№ 4 / 89), «Квадрат в море Бофорта» (№ 4 / 91). Юрий Сальников
Фото автора и В. Орлова
Экипаж мятежного галиота
Крушение судна купца Шелехова. С рисунка из дневника Копеця.
(Из мрака французских архивов)
Публикация очерка С.Вахрина «Экипаж мятежного галиота» (№ 2-3 за 1990 г.) вызвала много читательских откликов. Среди них оказалась и пространная статья польского историка Э. Кайданьского. Сведения, собранные им, проливают новый свет на полную загадок одиссею камчатских острожников. Печатаем эту статью с незначительными сокращениями.
С большим интересом прочитал я статью Сергея Вахрина «Экипаж мятежного галиота». Я автор многих статей в польских и иностранных изданиях и двух книг о Бениовском (Автор предлагает свое написание этой фамилии (Здесь и далее примечание редактора)), который – несмотря на споры – всегда был для Польши в какой-то степени национальным героем, в частности, благодаря литературной легенде, созданной, между прочим, одним из выдающихся польских поэтов – Юлиушом Словацким. Конечно, память, в особенности память народа, а тем более литературная легенда и историческая правда – совершенно разные вещи. Мне кажется, что очень долго – ведь прошло уже два столетия после событий, в которых участвовал Бениовский, – на научные исследования ложилось тенью политическое значение тех или иных фактов из его биографии – например, его отношение к проблеме рабства во французских колониях.
Моя книга «Необыкновенное морское путешествие «Св.Петра и Павла», вышедшая в Польше в конце 1989 года, сейчас переводится на английский язык. Она посвящена побегу Бениовского и его товарищей с Камчатки в Китай. Подготовка материала для этой книги заняла почти десять лет. Я начинал поиски данных о Бениовском в китайском Кантоне (Гуанчжоу.– Ред.) и в португальском Макао в 1980 году, причем много неизвестных до сих пор сведений удалось найти в архивах Франции, Великобритании, Голландии, Португалии и Японии.
8 августа 1772 года «Варшавские ведомости» напечатали донесение из Москвы и Петербурга о побеге камчатских ссыльных в Китай. Оно кончалось следующими двумя фразами:
«И на самом деле, это их случайное плавание оказалось гораздо более успешным, чем плавания других мореходов, преднамеренно ищущих этого прохода. Это будет великим делом в истории мореплавания, что какая-то кучка уголовников открыла этот путь, весьма необходимый, через обширные моря, о котором целые нации так долгое время не могли ничего узнать».
Возможно, автором этих строк действительно был генерал-прокурор князь А.А.Вяземский, который по поручению Екатерины II освещал в иностранной прессе причины мятежа и ликвидацию его последствий. Если так, то Вяземский прав – побег Бениовского и его товарищей, первыми проторивших путь с Камчатки в Китай и обративших таким образом внимание иностранных морских держав на неизвестный им доселе «Восточный Океан», явился важным событием хотя бы потому, что в конечном счете привел сюда английские, испанские, американские и французские суда и поставил вопрос о конкуренции, на что много лет назад обратил внимание профессор А.И.Андреев.
В своей книге я затронул другую проблему, которая весьма четко прослеживается при чтении рукописного второго тома мемуаров Бениовского, то есть дневника его плавания с Камчатки в Макао: ведь если это плавание проходило так, как это день за днем описано и зарисовано в его дневнике, тогда Бениовский, Чурин, Бочаров и остальные предстают перед нами как первооткрыватели неизвестных земель, а не «кучка уголовников», поднявших мятеж и бежавших по приказу своего бессовестного предводителя.
Г-н Вахрин правильно подметил, что причины бегства мятежников – и я добавлю: не исключая самого Бениовского – носили не романтический, а трагический характер. Каждый из них имел свой повод, чтобы бежать, и каждый хотел иначе устроить жизнь после обретения свободы. Я думаю, что большинство из них видело свое будущее на Ликейских островах или на Формозе (По данным китаистов, так в древности именовалась группа мелких островов вокруг острова Люцююй, расположенных у юго-западного побережья Тайваня (Формозы).) и хотело, выражаясь словами Бениовского, «учредить поселение на Алеутских островах для ведения прибыльной торговли пушниной, открыть торговлю с Японией, учредить поселения на Ликейских островах и наконец европейскую колонию на острове Формоза». А для этого Бениовскому нужно было заручиться поддержкой какого-либо европейского государства. Такие проекты, частично известные властям уже во время следствия, при общей секретности всех мероприятий, связанных с «тайными экспедициями», не могли не вызвать противодействия со стороны русского правительства, и мы знаем, что так оно и было. Полная секретность дела о побеге привела к тому, что факты, почерпнутые из работ таких известных авторов, как В.Н.Берх, А.Сгибнев, Д.Блудов, Н.Боголюбов, не говоря уже о книгах Н.Смирнова и Л.Пасенюка, не всегда остаются в согласии между собой и с другими доступными источниками. Здесь много противоречий и разногласий.
Приведу хотя бы пример с судном, на котором бежали мятежники. Мною принято его название «Св.Петр и Павел», хотя, как известно, Берх и Сгибнев называют его «Св.Петром». Берх утверждает, что это было маленькое, «плоскодонное» судно, Сгибнев – казенный галиот. Некоторые авторы считают, что на Камчатке и в Охотске вообще не было корабля, именуемого «Св.Петром и Павлом», несмотря на то, что уже Виллиам (В тексте сохранено авторское написание имен) Кокс писал в 1780 году о купеческом судне с таким названием.
Бели вчитаться в «Исторический табель о морских компаниях, отправляемых на звериные промыслы на острова Северовосточного моря и далее...», приведенный в книге академика А.В.Ефимова «Из истории русских экспедиций на Тихом Океане», то окажется, что Бениовский вовсе не лгал – это был тот самый «Св.Петр и Павел» («Святые Апостолы Петр и Павел», согласно книге профессора А.И.Андреева), построенный морской компанией купцов Григория и Петра Пановых, Арсения Кузнецова и других. Его в 1764 году повел в первое плавание на Алеутские острова мореход Иван Соловьев. Согласно мемуарам Бениовского, второй раз судно поплыло из Нижнекамчатска на Лисьи острова в 1767 году с купцом Арсением Кузнецовым, вернувшись в 1770 году с богатой добычей – 9000 бобровых шкур и 3000 лисьих. «Табель» уточняет, что итогом компанейского промысла было на этот раз 4524 бобровых и 504 медвежьих шкуры, 3991 бобровый хвост (последние являлись очень ценным товаром в русской торговле с Китаем, так как из них выделывались лучшего качества кисти для письма), что дает в сумме 9019 штук.
Вид побережья Чукотского полуострова у Мечигменской губы. С рисунка Бениовского.
Нет у исследователей и единого мнения в вопросе о размерах судна. Некоторые авторы ссылаются на английского агента в Кантоне, который решил, что его водоизмещение должно было составлять 80 тонн, Хотя для примера Н.П.Боголюбов приводит другую цифру – 400 тонн. При этом не следует забывать, что иллюстрации к книге «Граф Мориц Беньовский. Историческая быль» подготовлены известным художником-маринистом, профессором А.Р.Боголюбовым, которого рискованно подозревать в незнании истории русских кораблей. Сам Бениовский говорит в мемуарах о судне водоизмещением 240 тонн, 11 футов посадки до ватерлинии, с тремя мачтами и четырьмя якорями. Но самое веское доказательство, что «Св.Петр и Павел» был сравнительно большим судном, недавно обнаружилось в японских архивах. Когда Бениовский в третий раз приблизился к японским берегам у княжества Ава, на острове Сикоку, японские береговые власти составили протокол и присоединили к нему рисунок «Св.Петра и Павла». Напомню, что за переводчика был у него Дмитрий Бочаров, который после пребывания в иркутской навигационной школе немного знал японский язык. Согласно японским данным, судно имело в длину 20 хиро (36,2 метра), что отвечает водоизмещению более 300 тонн. На рисунке же показано трехмачтовое судно с четырьмя якорями и довольно сложным, особенно заинтересовавшим японцев, рулевым устройством.
Доказывать подлинность фактов в мемуарах Бениовского не так-то просто. Судить об их достоверности нельзя только на основании противоречий и неточностей в так называемой «вводной части» мемуаров. Ипполит Степанов не был единственным участником мятежа, которому англичане предложили поездку из Макао в Лондон. (Спрашивается, зачем?) Немного позже, в 1776 году, прибыл туда же завербованный Джоном Гиацинтом Магелланом, другом Жозефа Банкса, научного советника короля Георга III и главного организатора третьей экспедиции Джеймса Кука в Тихий океан (во время которой он посетил Алеутские острова и Камчатку и прошел через Берингов пролив), Адольф Винбладт (он же Винбланд в русских источниках).
Джон Магеллан – интереснейшая личность. В 1772 году, когда беглецы прибыли во Францию, он был главным секретарем князя д"Аквиллона, премьер-министра и министра иностранных дел Франции. Это ему Бениовский передал тайные бумаги из большерецкого архива. Потомок известного португальского мореплавателя, бывший монах, человек всесторонне образованный, Магеллан, как и Бениовский, любил приключения.
Мне не удалось найти подтверждения тому, что Магеллан был, откровенно говоря, английским агентом и бумаги Бениовского без ведома французских властей привез в Англию.
Настоящие сведения об экипаже «Св.Петра и Павла» собраны мною главным образом в парижских архивах, где хранятся французский колониальный и морской фонды, и в отделе рукописей библиотеки Британского музея. После занятия англичанами французского острова Иль-де-Франс (в настоящее время – Маврикий) там найдена уцелевшая часть губернаторского архива, перевезенная затем в Англию. Среди документов оказался отчет – к сожалению, анонимный, о вторичной высадке Бениовского на Мадагаскаре с целью освобождения острова от французов в 1785 году и о карательной экспедиции, высланной с Иль-де-Франса, в результате которой Бениовский, был убит 23 мая 1786 года. Второй важный документ – рукописная книга Бениовского, сохранившаяся в тисненном золотом красном кожаном переплете и представляющая почти полную запись событий на Мадагаскаре в 1773 – 1776 годах, или, иначе говоря, третий том мемуаров. Согласно мемуарам, судно отплыло из Чекавинской гавани, имея на борту 84 человека (всего было их 96, но 12 человек – заложников – Бениовский отпустил в последний момент). Из опубликованной выдержки из дневника Рюмина выходит, что в Макао прибыло 70 человек, такое же число называет Степанов. Если принять во внимание, что Герасима Измайлова и чету Паранчиных Бениовский оставил на острове Беринга (или на Симушире, как считают другие), а Василий Панов, Иван Попов и Иван Логинов убиты туземцами на Формозе, и что 6 человек во главе с Лапиным решили, согласно мемуарам, остаться на Ликейских островах, то число прибывших в Макао составит около 70 человек. Только 8, вместе с Бениовским, оказались здоровы. Число умерших в Макао, главным образом от холеры, брюшного тифа или другого желудочного заболевания, составило, как отмечено в мемуарах Бениовского, 23 человека, по данным Рюмина – 15. Здесь нет какого-либо обмана, просто Бениовский учел Батурина и других, которые, согласно Рюмину, умерли уже в пути из Макао на Иль-де-Франсе. Впрочем, в этом списке Бениовского числятся многие лица, отмеченные в следственном деле, такие, как штурман Максим Чурин, штурманский ученик Филипп Зябликов, капрал Иван Перевалов с женой и сыном Иваном, матрос Григорий Волынкин.
18 июля 1772 года французские суда, везущие беглецов, стали на якорь у острова Иль-де-Круа перед входом в Порт-Луи. Бениовский написал два письма: одно князю д"Аквиллону, в котором известил его, что плывет во Францию с бежавшими с Камчатки «венгерскими и польскими офицерами и солдатами», второе – австрийскому послу Марии Терезы в Париже, графу Мерси-Аргентау. Последнего он извещает, что хочет передать ему копию тайного документа, касающегося русско-английских отношений. Позже Бениовский признает, что большинство его экипажа – русские, но пока что не может себе это позволить: ведь Франция одна из стран, поддерживающих Барскую конфедерацию в борьбе против русского вмешательства в польские дела.
Впрочем, часть русских беглецов приняла в Макао католичество, возможно, формально и без всякого натиска со стороны Бениовского, имевшего весьма свободные для XVIII века религиозные взгляды: он был крещен в католическом костеле, венчался в протестантской кирхе под Краковом и вставал на колени перед православной иконой Николая Чудотворца. Но, как сообщают португальские источники, дело в том, что в Макао до 1811 года не хоронили некатоликов, и это был главный повод для крещения больных, которые получили при этом католические метрики.
Согласно сведению А.Сгибнева, во Францию прибыло 40 человек: 37 мужчин и 3 женщины. Тут Бениовский нашел своего дядю, Гвидона де Бениов, старого заслуженного солдата, коменданта французского города и замка Бар-ле-Дюк. Дядя и поручился за него, доставив князю д"Аквиллону письменную рекомендацию. Я имел возможность читать переписку между Гвидоном де Бениов и князем д"Аквиллоном, которая по настоящее время хранится в парижских архивах, и должен сказать, что нет никаких оснований подозревать Бениовского, что он «выдумал своего дядю», обманув таким образом французское правительство.
Благодаря помощи родственника Бениовский получил возможность привезти во Францию свою жену Анну Зюзанну и ее сестру Жанетт Хеньски. Обе поедут потом вместе с ним и его волонтерским корпусом на Мадагаскар. Сын Самуил, родившийся в 1768 году уже в отсутствие Бениовского, умрет накануне приезда французских курьеров.
Мадагаскарские рабы, предназначенные для продажи, перед высыпной на Иль-де-Франс. Рисунок из первого издания мемуаров Бениовского.
Приведя в порядок семейные дела, Бениовский еще несколько месяцев будет ждать ответа на свое предложение основать поселения на восточном берегу Формозы. Французские власти принимают всех во французскую армию, но карт перед Бениовским не открывают. Наконец, 30 декабря 1772 года король Людовик XVI подписывает документ о формировании корпуса волонтеров пехоты и назначает Бениовского комендантом в ранге полковника. Куда будет направлен корпус, в приказе не говорится. Этим же числом датируется первый список офицеров корпуса волонтеров.
Кроме самого Бениовского, «венгерского полковника», в нем числятся четыре «венгерских офицера»: майор Адольф Винбладт, капитан Петер Хрустовски (он же, в других документах – Кромстовски), лекарь-хирург Магнус Медери и подпоручник Грегориус Ковач. Винбладт, как известно, был шведом, участником Барской конфедерации, как и ссыльный лекарь адмиралтейства в Петербурге Медер (в следственном деле он назван Мейдером). Остальные две фамилии расшифровать не так трудно: Петер Хрустовски – это капитан Петр Хрущев, а Грегориус Ковач – Григорий Кузнецов («ковач» по-венгерски и «коваль» по-польски—это «кузнец»).
8 января 1773 года все четверо письменно выражают свою благодарность князю д"Аквиллону. В документах появляется указание будущего направления корпуса волонтеров – «за мыс Доброй Надежды». Только в марте 1773 года им станет известно, что Франция может выслать сформированный корпус только на Мадагаскар. Надо полагать, что и сам Бениовский, и его товарищи, особенно те, которые по болезни вынуждены были дольше оставаться на острове Иль-де-Франс, знали, что Мадагаскар– это не рай, подобно Ликейским островам, и даже не сравнительно менее привлекательный «прекрасный остров» Формоза, а прежде всего– убийственный тропический климат и болезни, от которых почти нет спасения.
На встрече с Бениовским в начале апреля 1773 года 17 человек решили вернуться в Россию. Принять такое решение после камчатских событий, несомненно, помогло им письмо Степанова, составленное в Макао, в котором он взял на себя всю вину за случившееся. 10 апреля они отправились в Париж, получив от Бениовского согласие и «венгерские паспорта» (вероятно, какие-то документы для французских властей). Судьба этих 17 человек известна сравнительно хорошо. Среди них: секретарь большерецкой канцелярии Спиридон Судейкин, бывший канцелярист Иван Рюмин с женой, штурманский ученик Дмитрий Бочаров, матросы Петр Сафронов и Герасим Березнин, арестант Василий Ляпин, промышленники Лапин и Попов, коряк Брехов и еще пять без указания фамилий рабочих купца Холодилова.
Добавлю только, что в 1794 году другой польский пленник, участник восстания Костюшко генерал Юзеф Копец, был сослан указом Екатерины II в Большерецк и там встретил Брехова и двух камчадалов – Сидора Красильникова и Ефрема Иванова, и те рассказали ему правду о своих приключениях с Бениовским на Камчатке и в пути из Камчатки в Макао. Этот рассказ, записанный Копецом со слов камчадалов в дневнике, поныне хранящемся в рукописи в одной из краковских библиотек, весьма отличается от приведенного Сгибневым следственного отчета.
