Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 2008 год"

Мастер: жизнь вне компромисса

– Ну что же, – обратился к Мастеру Воланд с высоты своего коня, – все счета оплачены? Прощание совершилось?

– Да, совершилось, – ответил Мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланду прямо и смело. Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и ворчит воздух.

– Эге-ге, – сказал Коровьев, – это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?

– Нет, – ответил Воланд, – не разрешаю.

– Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротою точку и добавил: – У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора! (М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»)

«Все кончено здесь» – и это было правдой.

Кончилось в романе и кончилось в жизни. Мастер уходил, угасая день ото дня. А страницы самого мистического романа XX века, не успев остыть от его руки, начинали жить своей жизнью. Написанное воплощалось в реальных образах и событиях и так накрепко переплеталось с ними, что никто ни тогда, ни сейчас не смог разорвать этой поразительной спайки жизни и вымысла. Или же, напротив, – свести их под одной крышей, истолковать так, чтоб не осталось вопросов, но самое главное – уловить в этой стихии стремительный бег всепроникающей писательской мысли.

Первыми с «Мастером и Маргаритой» познакомились близкие друзья писателя. Чтение происходило в доме М.А. Булгакова в апреле– мае 1939 года. К концу романа все присутствующие: драматург А.М. Файко, завлит МХАТа П.А. Марков, артист Художественного театра Е.В. Калужский, историк-театровед В.Я. Виленкин и другие, – похоже, впали в оцепенение. «Последние главы слушали, почему-то закоченев. Все их испугало…» – записала Елена Сергеевна, супруга Михаила Афанасьевича. Испугало и удивило одновременно: «Роман пленителен и тревожащ», – таковы были первые отзывы. Все понимали, что ничего похожего не читали, что услышали произведение «исключительной художественной силы и глубины». Понимали, что оно не будет напечатано и что небольшой эпизод (в одной из редакций романа), где за «героем с мужественным лицом» скрывается Иосиф Сталин, который ко всему прочему «правильно» (в оценке дьявола) делает свое дело, – лишь капля в море остального остросоциального контекста романа, как и всего творчества Булгакова. Любопытно, что сам Михаил Афанасьевич лелеял надежду представить «Мастера и Маргариту» «наверх», свидетельство тому – запись от 23 октября 1937 года в дневнике Елены Сергеевны.

Размышляя сегодня над этими фактами, над героями, сюжетами и темами писателя, соизмеряя их со временем 30-х годов XX века, невольно задаешься вопросами. Что за отношения были у него с вождем? Как удалось Михаилу Афанасьевичу вести такой открытый, бескомпромиссный разговор и при этом уцелеть? «…когда германская печать пишет, что «Багровый остров» – это первый в СССР призыв к свободе печати» («Молодая гвардия» № 1 – 1929 г.), – она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы… Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я – МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране…» Это письмо от 28 марта 1930 года Булгаков отправил в Правительство СССР, ОГПУ и Сталину. Оно, как известно, было не первым и не последним, но – особо знаковым, потому что содержало откровенный политический портрет автора. В письме он признавался в своих «великих усилиях стать бесстрастно над красными и белыми», а также в том, что в пьесах «Дни Турбиных», «Бег», в романе «Белая гвардия» он намеренно изобразил «русскую интеллигенцию как лучший слой в нашей стране». Булгаков полагал и прямым образом заявлял, что именно интеллигенция должна играть первостепенную роль во всех областях становления и развития нового государства. Да…

Что же удерживало вождя от реакции?

Версий много – и о них далее. Но одна, похоже, самая интересная, звучит так: главный идеолог и критик ценил писателя, и особенно «Дни Турбиных». Ценил, конечно, по-своему: «Дни Турбиных», – говорил Сталин, – есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере «не повинен» в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?»

Дом, где жили Булгаковы с 1906 года. Андреевский спуск, 13. Киев

Киев детства

Михаил Афанасьевич появился на свет весной, 15 мая 1891 года, когда в Киеве зацветали каштаны и набухала сирень. Он стал первым сыном в семье доцента (вскоре – профессора) Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова (1859 – 1907) и его супруги Варвары Михайловны, урожденной Покровской (1870 – 1922). Отец Афанасия Ивановича был сельским священником, а Варвара Михайловна родилась и выросла в семье протоиерея Казанской соборной церкви в городе Карачеве Орловской губернии. На третий день после рождения родители окрестили сына и дали ему имя хранителя города Киева – архангела Михаила. После первенца, с 1892 по 1902 год, в семье родились еще шестеро детей – у Михаила Афанасьевича появились двое братьев и четыре сестры. Параллельно с преподаванием в академии Афанасий Иванович работал в киевской цензуре и имел чин статского советника. Жалованья отца хватало, к тому же всегда веселая и энергичная Варвара Михайловна умела вести хозяйство и привлекать детей к труду. По воспоминаниям родных, она слыла «великолепной воспитательницей» и справлялась со всем даже после смерти мужа, она овдовела в 37 лет. (Помимо своих семерых детей она вырастила еще двух племянников – сыновей родного брата Афанасия Ивановича.) Варвара Михайловна, выпускница Орловской женской гимназии, говорила детям: «Я хочу вам всем дать настоящее образование. Я не могу вам дать приданое или капитал. Но я могу вам дать единственный капитал, который у вас будет, – это образование».

Семья Булгаковых. Буча. 1913 год

Маргарита I, или «Ты для меня – все»

В 1909 году, в 18 лет, Михаил Афанасьевич поступил на медицинский факультет Киевского университета. Романтик от рождения, он увидел в профессии медика соответствующее начало. А за год до поступления, летом 1908-го, он познакомился с саратовской гимназисткой Татьяной Николаевной Лаппа (1892—1982), своей первой женой, которой довелось пройти с Михаилом Афанасьевичем «и огни, и воды, и медные трубы». Это – правда, как и то, что оба испытывали друг к другу безумные, безудержные чувства. Родители Татьяны Лаппа – столбовой дворянки – были против этих встреч и уж тем более против брака, переживала и Варвара Михайловна. Было море слез и нешуточных страстей, но в конце концов влюбленные повенчались, и у Татьяны началась героическая семейная жизнь. После свадьбы в 1913 году она оставила учебу в Киеве на историко-филологическом отделении Высших женских курсов и летом 1916 года вместе с мужем, окончившим университет, уехала на фронт, где он служил врачом, а она сестрой милосердия в полевых госпиталях Каменец-Подольского и в Черновцах. Здесь они узнали столько «правды о войне», что большей закалки для медиков трудно было представить. Русская армия в этом регионе (после прорыва австрийского фронта) несла огромные потери.

После фронта Лаппа и Булгаков оказались в Смоленской губернии, куда Михаила Афанасьевича направили земским врачом. В этой глухой провинции именно Татьяна Николаевна не дала ему погибнуть от морфия, здесь же он бегал за ней с револьвером, требуя наркотика… Потом были Вязьма, Киев, далее – Владикавказ, где Булгаков служил врачом в Вооруженных силах Юга России и где Лаппа выхаживала его после тифа. Здесь же голодали. В новом миропорядке 1919—1920 годов жилось непросто. Потом – Тифлис, Батум… Москва.

Т.Н. Лаппа, первая супруга писателя

17 ноября 1921 года Булгаков писал матери: «…Очень жалею, что в маленьком письме не могу Вам передать подробно, что из себя представляет сейчас Москва... Идет бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни… Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание советских учреждений и сокращение штатов… Оба мы носимся по Москве в своих пальтишках. Я поэтому хожу как-то одним боком вперед (продувает почему-то левую сторону). Мечтаю добыть Татьяне теплую обувь. У нее ни черта нет, кроме туфель». И вроде бы в их отношениях было все как всегда, но однажды Михаил Афанасьевич пришел к любимой с шампанским – на последнее слово… Он уходил. «Ты для меня все», – говорил он ей когда-то.

Булгаков и Лаппа расстались в 1924 году в Москве.

Она прожила с ним очень трудный период жизни, но, похоже, продолжала любить его до конца дней. Не случайно третий муж Татьяны Николаевны, Д.А. Кисельгоф, так ревновал ее к Булгакову, что однажды уничтожил все фотографии, письма и документы, связанные с этой большой, красивой и очень печальной историей.

Сатира и угар нэпа

В Москву в сентябре 1921 года Михаил Афанасьевич перебрался работать, у него уже был небольшой литературный задел. По его словам, медицину он бросил, будучи во Владикавказе, на рубеже 1919—1920 годов, и стал сотрудничать с местными газетами. Возможно, это решение было вызвано тем, что Булгаков больше не желал участвовать в войне. Ведь он волею судьбы побывал врачом и в армиях гетмана Скоропадского, и в войсках Петлюры, в Красной Армии и в деникинских войсках. (Во время Гражданской войны родной Киев на его глазах переходил из рук в руки по нескольку раз.) Первый рассказ, как утверждал Михаил Афанасьевич в биографии 1924 года, он написал осенью 1919-го, следом – несколько фельетонов. Зимой 1920-го фельетон «Дань восхищения» опубликовали в одной из северокавказских газет. А в мае 1921 года на сцене владикавказского театра была представлена пьеса «Сыновья муллы», где по-доброму, без иронии обозначились постреволюционные перемены в ингушском селе. И на тот момент это было определенным мнением автора, но в целом о его общественно-политических настроениях можно говорить, беря во внимание поздние произведения. Примечательно, что уже здесь, во Владикавказе, писателя изгнали из подотдела искусств за то, что он отстаивал Пушкина для новой пролетарской культуры. После Владикавказа Михаил Афанасьевич некоторое время жил в Тифлисе, откуда, кстати, можно было легко добраться до Константинополя – убежать от голода и разрухи.

И вот – он обустраивается в столице.

«Обустраиваться» – в начале 1920-х годов означало следующее: «Идет самый черный период в моей жизни. Обегал всю Москву – нет места». Но уже с весны 1922 года он стал постоянно печататься в ряде московских газет и журналов, а также в известной берлинской газете «Накануне». Ее издатели, русские эмигранты, принадлежали к правому крылу кадетской партии и видели в новой экономической политике Советской России некую возможность перехода к буржуазно-демократической республике. Конечно, Булгаков не разделял их взглядов, он чувствовал все «изнутри» и отдавал себе отчет в том, что с революцией в России произошла такая глобальная перестройка в общественном мышлении, что поворот к буржуазно-демократической парламентской республике категорически невозможен. Сатирические рассказы и повести писателя этого периода стали «злобой дня», но, конечно же, не в том смысле, что он тогда оказался голосом эпохи 1920-х, – нет. Он стал ее тонким, проницательным наблюдателем, своего рода летописцем, обобщив с помощью сатиры многочисленные противоречия и перегибы времени, так называемого «угара нэпа». Расплодившиеся нувориши-нэпманы, жулики и спекулянты, взяточники и шарлатаны, обитатели московских коммуналок, полуграмотные советские служащие – все они попали в поле зрения сатирика. И вот что удивительно: мы читаем – нам смешно, и ни одна ироничная строчка нигде не выдает, что автору было подчас не до смеха. Он пытался заработать, где мог. О своей беготне по редакциям, о своих фельетонах в «Гудке», где Булгаков проработал с 1923 по 1926 год, он рассказал потом в повести «Тайному другу»: «Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил». Но именно они во многом послужили тем самым стартом, писательской школой Михаила Афанасьевича. Разбираясь в «нэповском угаре», он приобретал бесценный материал для своих размышлений, свой исключительно индивидуальный стиль. И пока ему удавалось издаваться – его «говорящие» герои, такие как, например, дух зла в виде сотрудника ВЧК из рассказа «Спиритический сеанс» (1922), доходили до широкой публики. «…Дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней. Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель… Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал: – Ваши документы, товарищи…»

Но публиковаться становилось все сложнее. В 1923 году, по окончании работы над повестью «Дьяволиада», он писал другу Ю.Л. Слезкину: «Дьяволиаду» я кончил, но вряд ли она где-нибудь пройдет…» Однако по невероятному стечению обстоятельств повесть была опубликована в 1925 году издательством «Недра», которое возглавлял Н.С. Ангарский (1873—1941). Примечательно – последний был большевиком, что не мешало ему «видеть» литературу. Правда, перед выходом «Дьяволиады» в дневнике от 18 октября 1924 года автор отметил: «Ангарский подчеркнул мест 20, которые надо по цензурным соображениям изменить». В том же 1925 году в «Недрах» была опубликована еще одна повесть писателя, «Роковые яйца», в заключительной сцене которой на фоне мертвой Москвы красуется огромный змей, обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого… Сам Булгаков после прочтения этой повести 27 декабря 1924 года на литературном «субботнике» у Е.Ф. Никитиной записал в дневнике: «Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное?.. Боюсь, как бы не саданули меня за все эти подвиги «в места не столь отдаленные». Очень помогает мне от этих мыслей моя жена».

Л.Е. БелозерскаяБулгакова, вторая жена писателя

Роковая Маргарита II

И в этой же дневниковой записи – продолжение: «…подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и в то же время безнадежно сложно… чертова баба завязила меня, как пушку в болоте…» Это – о второй супруге Михаила Афанасьевича – Любови Евгеньевне Белозерской (1895 – 1987), которая скорее всего была одним из прототипов Маргариты. Она родилась в Польше, в дворянской семье, окончила с серебряной медалью Демидовскую гимназию в Санкт-Петербурге и частную балетную школу. Жила в Константинополе, Марселе, Париже, Берлине (будучи замужем за литератором И.М. Василевским), потом вернулась в Москву, где в начале января 1924 года встретилась с Михаилом Афанасьевичем на писательском вечере, устроенном в честь Алексея Толстого, а с октября этого года они уже жили вместе. Интересная, много повидавшая, чувственная Любовь Евгеньевна, похоже, была, что называется, «роковой женщиной». Л.С. Карум, муж сестры Булгакова – Варвары, излагал вот такие интимные подробности семейной жизни писателя: «Варенька была в ужасе от их жизни. Большую часть суток они проводили в кровати, раздетые, хлопая друг друга пониже спины…» Весь этот «ужас» Варвара увидела, когда на несколько дней останавливалась у брата. Но, справедливости ради, стоит сказать, что Любовь Евгеньевна была писателю не только любовной усладой. Свободно владея французским, она переводила для мужа разную литературу, участвовала в работе над пьесой о Мольере и даже (как считается) предложила ввести в замысел романа Маргариту, чтобы разбавить мужскую компанию. Белозерская много рассказывала писателю о жизни в Константинополе и Европе – ее устные зарисовки запечатлелись, например, в «Беге». Видимо, вместе с ней он переделал и свою раннюю комедию «Вероломный папаша» («Глиняные женихи»). Позже в книге «О, мед воспоминаний», посвященной Михаилу Афанасьевичу, Любовь Евгеньевна воссоздаст бесконечно интересный, живой образ своего былого возлюбленного, замечательного человека и большого юмориста. Ну, представьте, например, как постоянно опаздывающий Булгаков бежит за уходящим трамваем, но при этом все время приговаривает: «Главное – не терять достоинства!»

Не рядящийся попутчик

«Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета. Не только наша критика и библиография, но и наши издательства должны быть настороже, а Главлит – тем паче!» – декларировал о Булгакове глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л.Л. Авербах в сентябре 1925 года, за год до премьеры «Дней Турбиных», подогревая очередную кампанию против «булгаковщины». Хотя распалять бравую команду рапповцев было лишним – они поносили писателя с его первых шагов в литературе. Когда же появились «Роковые яйца» (1925) и «Собачье сердце» (написано в том же году), «ревнители» пролетарского искусства объявили войну «новобуржуазному отродью».

«Собачье сердце», как известно, не было опубликовано при жизни писателя, но в марте 1925 года автор читал свою повесть на литературном «субботнике» у Никитиной. Сохранилось уникальное свидетельство этого мероприятия, изложенное агентом ОГПУ, «внедрившимся в среду». Вот его толкование финальной части повести: «…очеловеченная собака стала наглеть с каждым днем, все более и более. Стала развратной, делала гнусные предложения горничной профессора. Но центр авторского глумления и обвинения зиждется на другом: на ношении собакой кожаной куртки, на требовании жилой площади, на проявлении коммунистического образа мышления…»

И вот 7 мая 1926 года, «в один прекрасный вечер», как свидетельствует Любовь Евгеньевна, к ним постучали – оказалось, с обыском. В результате было изъято: два экземпляра «Собачьего сердца», три дневника за 1921– 1923 и 1925-й годы, «Послание Евангелисту Демьяну Бедному» и др. Писатель тут же написал в ОГПУ заявление с просьбой вернуть – «Собачье сердце» вернули через два года не без участия М. Горького.

Нужно признать, учитывая содержание этих произведений, а также идеологические доктрины времени, при всех гонениях в 1920-х годах Михаилу Афанасьевичу на удивление везло в самом главном – он оставался цел, будто неведомая сила берегла его. А может быть, уже тогда главный оппонент Булгакова – герой «с мужественным лицом» придумал для него встречный сюжет и сделал сатирика героем собственного сценария?

«Против шерсти берет!»

Никто не может сказать точно, когда именно этот сценарий начал развиваться. Но его существование многое объясняет. Иначе как можно прокомментировать, что, имея многочисленные подтверждения «антисоветской» деятельности Булгакова, – сотрудники ОГПУ не призвали его «к ответу». Доносчики сами поражались «долготерпению и терпимости Советской власти, которая не препятствует распространению, например, книги «Роковые яйца» – «наглейшего и возмутительного поклепа на Красную власть», где покойный Ленин сравнивается с мертвой жабой, где, по сюжету, под красным лучом вывелись грызущие друг друга гады, пошедшие на Москву.