Текст книги "Журнал "Вокруг Света" № 7 за 2006 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Дело вкуса: Иберийский деликатес

ссылка на оригинальный текст статьи

На Пиренейском полуострове любую ветчину, даже вареную и в пластиковой оболочке, принято называть хамоном. Наверное поэтому испанцы и не испытывают особого пиетета к этому слову. Ведь, правда, трудно относиться с пафосом к тому, что каждый день ешь на завтрак, обед или ужин. Но среди разнообразного ветчинного ассортимента есть и настоящие шедевры, которые «приравнены» к национальным сокровищам. И прежде всего это Pata negra, что переводится как «черная нога». Xамон с таким прозаичным названием делают из мяса свиней уникальной иберийской породы. Эти животные не только внешне отличаются от своих собратьев, но и живут в особых «королевских» условиях.

Их объем производства можно разграничить на две сильно неравные части. Одну, ни много ни мало – около 90%, составляет «хамон серрано». Вне всякого сомнения, этот продукт достоин самых высших похвал. За его качеством следит сертификационный орган Consorcio del Jamon Serrano Espanol. А у испанских консорциумов, призванных контролировать технологию производства, даже мышь без проверки не проскочит – еще бы, от этого ведь зависит престиж национальной продукции и в конечном счете вклад в экономику страны.

Свинская жизнь

Почему иберико удостоен титула гранда, а серрано только идальго? Ведь и один, и второй, по сути, не что иное, как сыровяленые ветчины, изготовленные по схожей технологии. Различий между ними только два. Первое заключается в породе хрюкающего сырья. А второе – в составе корма. Для производства «хамона иберико» используются исключительно свиньи черной иберийской породы, являющиеся потомками диких свиней, которые в древние времена обитали на берегах Средиземного моря, в лесах Сьерра-Морена.

Это единственная свободно пасущаяся одомашненная порода в Европе, часть старой экосистемы, сохранившейся исключительно в юго-западных областях Иберийского полуострова. Правда, свобода этих животных весьма относительна. По закону в свиньях, выращиваемых для производства «хамона иберико», должно быть не менее 75% благородной «иберийской» крови. Поэтому за их поведением и частной жизнью следят очень серьезно. В ушах у них – своеобразный пирсинг. На одной сережке можно прочитать сведения о матери, на второй – об отце. Еще одно кольцо вставляется им в пятачок. Потому что, если этого не сделать, замечательные испанские дубы, под которыми пасется элита свиного царства, погибнут быстрой и ужасной смертью, описанной в известной басне Крылова. Свинья – она и есть свинья, хоть благородных кровей, хоть нет.

Численность животных на пастбищах не должна превышать 15 свиней на гектар. На вольный выпас переводят уже подращенных годовалых поросят весом от 80 до 105 кг. Здесь они должны добрать еще как минимум 60% от своего допастбищного веса. Если же поросенок совсем чистых кровей, тогда объем его прироста должен составить не менее 75%. Период, названный «желудевый сезон», продолжается с 15 октября по 15 февраля. К его окончанию свиньи набирают от 150 до 180 кг. После чего их отправляют на забой. Единственное, что может продлить их недолгую, но привилегированную жизнь, правда, не больше чем на месяц, так это недостаточный прирост в весе.

Надо отметить, что эта порода – важнейшая во всемирном генетическом наследии. Ее уникальная особенность заключена во вкусе и нежной текстуре мяса. Не менее интересно и то, что хамон, как установили медики, способен снижать уровень холестерина в крови. Этот любопытный факт подтвердили исследования состояния здоровья монахинь из Эстремадуры (область Испании). Они в течение нескольких лет, исключительно в научных целях, питались хамоном. Поначалу для некоторых из них, особенно для тех, кто приехал из Латинской Америки и Индии, необычная пища была настоящей пыткой: они даже джемом пытались его намазывать, но затем постепенно привыкли и даже полюбили. Динамика положительных изменений позволила ученым констатировать, что хамон – это не только вкусный, но и полезный продукт.

Для «хамона серрано» выращиваются свиньи попроще, в основном белой «дюрокджерсийской» породы. Они и желудей-то зачастую в глаза не видят, не то что дубов.

Табель о рангах

Наиболее дорогостоящим является «хамон иберико бейота». Это задняя нога черной иберийской свиньи, откорм которой происходил по самой дорогой диете, желудевой. Будьте готовы к тому, что цена этого окорока вас неприятно удивит. Дороже, скорее всего, в магазине вообще ничего не найдется. Если же свинья была откормлена на диете «ресево», то есть на смеси желудей со специально подобранным фуражом, в состав которого входят ароматические травы, что тоже весьма недешево, это обязательно найдет отражение в названии ветчины – «хамон иберико ресево».

«Хамон серрано» изготавливают из окороков свиньи белой породы, независимо от того, будут или нет ее выпасать под дубами. Только для хамонов из белой свиньи в конце названия может быть добавлено указание о сроке выдержки в погребах. Bodega – не менее 12 месяцев, Reserva – не менее 9 месяцев, Curado – до 7 месяцев.

Все то же самое относится и к передним конечностям свиней, но только вместо слова «хамон» в названии используется слово «палета» или словосочетание «хамон делантеро». Например, «палета иберико бейота». А самым дешевым продуктом в хамонной лавке будет, как вы уже успели догадаться, «палета курадо» из белой свиньи.

Первый рецепт засолки свиных ног появился в книге «De re agricola », написанной Катоном Старшим во II веке до н. э. (это тот самый Марк Порций Катон, который неустанно призывал к разрушению Карфагена). Принципиально метод производства с той далекой поры почти не изменился. Да, собственно, в этом и нужды-то не было никакой. Происходит засол следующим образом.

Сначала со свиных ног срезаются кожа и лишний жир, после чего они помещаются в холодное помещение, где их засыпают большим количеством соли. В таком виде окорока остаются в течение нескольких дней, пока хорошенько не просолятся. Затем с мяса смывают лишнюю соль и вешают окорок на просушку. Причем этот этап многосложный – хамоны периодически, по мере высыхания, перемещают из помещений с более низкой температурой в залы с более высокой. Таким образом хамон «потеет» – из него выходят лишняя влага и жир. В течение всего процесса изготовления он теряет около 35% первоначальной влажности. И только потом окорока перевозят в специальные помещения, называемые по старинке «бодегами», то есть подвалами, где и происходит окончательное созревание – как правило, месяцев 10-12.

Но не стоит думать, что работа эта – не бей лежачего. В течение всего срока сушки и созревания окорока постоянно проверяют на предмет каких-нибудь нежелательных новообразований – грибков, плесени, и тут же все эти неприятности обрезают остро отточенным ножом. При тех объемах, какими сейчас производится хамон, дел хватает.

Кстати, если вы обратили внимание, описанный выше технологический процесс довольно точно воспроизводит цикл смены времен года, начиная с зимы. Раньше крестьяне забивали свиней по осени, засаливали окорока, а дальше за дело бралась природа. В этот порядок с течением времени было внесено одно, но решающее изменение. Свиней стали забивать, предварительно откормив желудями, которые, как говорилось, являются одним из решающих вкусообразующих факторов в этом деле. И кстати, единственный фактор, не поддающийся искусственному воспроизведению. Тогда как температурный режим при современном уровне развития холодильного оборудования не так уж трудно поддерживать искусственно.

Окончание процесса вяления мяса подтверждают эксперты. Они тонкой длинной иглой, сделанной по традиции из кости коровы или лошади, делают проколы и вдыхают аромат. Насколько объективным критерием может считаться способность нюхачей определять готовность продукта, ответить сложно, впрочем, даже если и чуть-чуть ошибутся, не страшно. Хамон может еще в течение двух лет провисеть под потолком магазина или ресторана. Под каждым из окороков будет укреплена крохотная воронка для продолжающего стекать жира. И до кондиции дойдет обязательно. Правда, редко какой из окороков протянет так долго, спрос есть всегда.

Учет и контроль

Контроль над качеством вин наиболее известен в мире. Однако, если продукт того заслуживает, такой контроль устанавливается и в сыроварении, и, в данном случае, в производстве ветчины. Итак, хамон делают на всей территории Испании, за исключением побережья. «Знак качества» хамонов называется Denominacion de Origen. Он наносится на каждый сертифицируемый окорок в виде особого клейма и гарантирует, что данный кусок хамона произведен в определенной провинции и с соблюдением неизменных местных стандартов. У каждой провинции эти стандарты свои, и это обстоятельство придает дегустациям привкус авантюры, в хорошем смысле, конечно. Министерство сельского хозяйства Испании выделяет следующие DdeO: Cecina de Leon («Сесина де Леон»), Dehesa de Extremadura («Деэса де Эстремадура»), Guijuelo («Гихуэло»), Jamon de Huelva («Хамон де Уэльва»), Jamon de Teruel («Хамон де Теруэль»), Jamon de Trevelez («Хамон де Тревелес»). Кстати, хамон «Сесина де Леон» вырабатывается не из свиных, а из телячьих ножек – такой вот неожиданный поворот интриги. Перечисленные марки – это воистину высшая лига мясной индустрии Испании. А может быть, и всего мира.

Как это есть? Здесь на самом деле целых два вопроса. Первый – как хамон разделывать, если он такой огромный, 5-7 кг, и при этом на кости? Для этого существуют специальные устройства, именуемые «хамонеры». Они представляют собой специальную деревянную подставку с укрепленным на вертикальной штанге зажимом. В него вставляется ножка хамона, копытом вверх. Кстати, копыто всегда оставляют нетронутым до самого последнего кусочка мяса, ведь именно его черный цвет – самое достоверное подтверждение того, что хамон сделан из свиньи иберийской породы, у остальных – оно светлое.

Когда процесс подготовки закончен, приступают к разделке хамона. Сначала снимают внешний толстый слой жира и потом тонким, гибким ножом с цельного окорока срезают тончайшие лепестки ветчины, вращая его вокруг собственной оси. Проще рассказать, чем сделать. Чтобы научиться этому искусству и получить профессию кортадора, нужно не только окончить специальные курсы, но и иметь к этому делу талант. В Испании в области разделки хамона работают мастера такого уровня, что их даже приглашают с гастролями. Это, знаете ли, настоящее шоу. Кроме шуток.

Многое, конечно, изменил технический прогресс. Довольно значительную часть хамона теперь поставляют без кости. Такой окорок можно нарезать на элементарном слайсере, который есть в любом буфете. Более того, несмотря на возмущение сторонников аутентичности, хамон продают заранее нарезанным, да еще и в вакуумной упаковке. Главное – не забыть его вынуть из холодильника минут за 30 до подачи на стол. Традиционно же в холодильнике этот продукт не хранят, он и так не портится. Второй вопрос – с чем его подать? Прежде всего он хорош сам по себе. И нет, наверное, продукта более самодостаточного. Далее – как и любая сыровяленая ветчина, хамон прекрасно сочетается с дыней, помидором, свежим инжиром, грушей и виноградом. Чем слаще помидор, тем он лучше подходит к хамону. Вообще же в Испании с хамоном экспериментируют как хотят: готовят с ним испанский омлет «тортилью» (не путайте с мексиканской пресной лепешкой), добавляют в жареные грибы, заворачивают в него тунцовые стейки. Даже варят бульон из одинокой оставшейся косточки, а потом – на нем суп. Гороховый, конечно. Но только из гороха «гарбанзо» (у нас он продается под названием «турецкий горошек»). И, наконец, совет, проверенный на личном опыте: не грейте хамон, добавляйте его в блюдо незадолго до полной готовности. Чтобы раскрыться, ему достаточно всего 3-4 минут. И напоследок, к этому окороку хорошо подать сухой херес. Такое сочетание признано классическим и непревзойденным. Хотя и рюмка водки «со слезой» будет вполне уместна.

Александр Ильин

Люди и судьбы: Дороги Марии Дагмар

ссылка на оригинальный текст статьи

На долгую жизнь Дагмар пришлось много потрясений и катастроф. Каждая из них была для нее прежде всего личной драмой. Ни одна из них ее не сломила. Она – дочь короля, невеста наследника престола огромной державы, жена и мать императоров – никогда не позволяла себе быть слабой. Удивительное, поистине «королевское» сочетание гордости и терпения стало ее стилем и позволило ей выдержать самое страшное.

И все же, пытаясь найти подходящие слова для описания ее жизни, неизбежно убеждаешься, что они – не из политического или церемониального лексикона, не из «публичного» языка государственных деятелей и изучающих их историков. Эта история – о любви и попытках построить на продуваемом всеми ветрами Олимпе совсем не олимпийское, а простое человеческое счастье. Порой ей, наверное, казалось, что оно – совсем рядом.

В датском королевстве

У короля Христиана IX и королевы Луизы было шестеро детей. Мария-София-Фредерика-Дагмар (полное имя датской принцессы, полученное ею при рождении) считалась второй из трех дочерей. В семье она несомненно была любимицей. Веселый характер, доброта и отсутствие всякой вычурности и церемонности сделали ее очень популярной и в датском обществе (королевская семья в маленькой Дании была у всех на виду). Стоит заметить, что бытом, вкусами и интересами монаршие семейства большинства государств Европы (в особенности протестантских стран) не слишком отличались от собственных подданных. Представители этих семейств вели скромную, вполне буржуазную жизнь, считая пороком показную роскошь, праздность и высокомерие. Обязательная публичность (как-никак, царственные особы олицетворяли собой вековые исторические традиции и одновременно – национальные единство и суверенитет) рассматривалась ими как неизбежное бремя. Монарх и его семья все больше воспринимались в Европе как представители нации, а окружавший их некогда почти непроницаемый сакральный ореол все ощутимее превращался в условный церемониальный блеск.

Дагмар росла очень активным, подвижным ребенком. Мир был открыт, прозрачен и интересен своими красками. В нем было совсем немного недоступного для понимания, а социальные условности и перегородки казались не монументальными сооружениями, а легкими, ажурными конструкциями, скорее, украшающими окружающую действительность. В числе таких щекочущих и волнующих условностей главным являлось обязательное для представительницы царственного рода замужество за «ровней». Дагмар, конечно, знала, что ее брак станет вехой большой политики, что она не вольна в своих сердечных привязанностях. Однако принцесса совсем не чувствовала себя обделенной в этом отношении. В 1863 году она, 16-летняя, искренне радовалась за свою старшую сестру Александру (Аликс, как звали ее в семье), вышедшую замуж за наследника британской короны принца Уэльского Альберта Эдуарда. А спустя год пришла и ее очередь. Сложные династические и политические планы связали ее судьбу с судьбой старшего сына, пожалуй, самого могущественного монарха мира (учитывая неограниченный характер его власти) – российского императора Александра II.

Все разрушилось почти столь же стремительно, как началось. Болезнь цесаревича – цереброспинальный туберкулезный менингит – оказалась очень серьезной, а неправильно поставленный диагноз и неверное лечение лишь усугубили ее. Сильные боли в спине, приковавшие его к постели, врачи приняли за приступы ревматизма. Окружающие успокаивали обеспокоенную известиями о болезни жениха Дагмар, желавшую немедленно ехать к нему в Ниццу. Между тем состояние Николая быстро ухудшалось. 10 апреля 1865 года, когда на французский курорт одновременно прибыли его отец, 20-летний младший брат великий князь Александр Александрович и невеста, надежды уже не оставалось.

Больной то бредил, то приходил в себя. Он очень обрадовался Дагмар, а та была просто не в состоянии оправиться от шока. Вот как описывал последние часы жизни наследника очевидец генерал Н.П. Литвинов: «Когда он со всеми простился, подле него остались только свои; в головах с правой стороны стоял Александр Александрович, а с левой принцесса Дагмара; наследник все время держал их за руки… Государь и императрица стояли по обе стороны больного в ногах… Цесаревич все еще был в полной памяти и говорил ясно. Так, после минутного забытья он широко открыл глаза, взял за руку Александра Александровича и, обращаясь к Государю, сказал: „Папа, береги Сашу; это такой честный, хороший человек“. В забытьи он часто поминал его имя. Вообще, он очень любил Александра Александровича и часто говорил императрице, что он никому не пишет таких нежных писем, как „Саше“, и даже что он не может дать себе отчета, кого он больше любит – „Сашу или Дагмару“. Часу в третьем он поднял руки и правой рукой поймал голову Александра Александровича, а левой искал как будто голову принцессы Дагмары. Тут язык у него стал значительно слабеть…» Скоро наступила развязка.

Любимый брат

За эти несколько дней Дагмар стала очень близка семье Николая. Вернувшись домой, принцесса никак не могла прийти в себя. Переживания в Ницце были так остры, что она чувствовала какую-то нерасторжимую связь с этими совсем еще недавно чужими людьми. Примерно то же чувствовали и родные умершего. Особенно привязался к девушке Александр II, намекнувший ей вскоре, что хотел бы видеть ее членом семьи. «Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас, – писала в ответе царю Дагмар. – Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою непреданность. С другой стороны, я хотела бы услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это, скорее всего, также не сделало бы счастливой…» Нельзя не согласиться с автором биографии императрицы А.Н. Бохановым, увидевшим в этом опубликованном им письме и такт, и ум.

Парадокс заключался еще и в том, что княжна Мещерская являлась частью столь нелюбимой им придворной действительности, тогда как Дагмар, напротив, была ей совершенно чужда. Свою роль сыграло и воспитывавшееся с раннего возраста чувство долга. Но, наверное, самым важным все-таки было удивительное ощущение почти мистической связи, соединившей его с Дагмар у постели умиравшего брата. В очередной день рождения покойного Александр записал в дневнике: «Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто отчасти, то это Мать или будущая моя жена, если это будет милая Dagmar».

В начале июня 1866 года цесаревич прибыл в Копенгаген, но лишь через неделю решился сделать Дагмар предложение. «Она бросилась ко мне обнимать меня… – записал он вечером. – Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата. Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье».

Из переписки Александра III и Марии Федоровны

Моя милая душка Минни!

Как скучно и грустно оставаться так долго без писем от тебя; я до сих пор не получил твоего письма, которое ты послала из Владикавказа. Из телеграмм твоих я вижу, что ты очень довольна Абас-Туманом и что вы весело и приятно проводите время; радуюсь за вас, но грустно не быть вместе там!

Здесь мы живем тихо, скромно, но невесело. <…>

Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать – дома невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой. <…>

Теперь пора кончить, прости за это скучное и невеселое письмо <…>

Мой дорогой и любимый душка Саша!

Вчера вечером я имела огромную радость получить твое второе, более чем бесценное письмо. Я была растрогана до слез и благодарю тебя от всей глубины моего признательного сердца. Только вот думать, что ты совсем один, для меня очень огорчительно, я не могу тебе описать, как это омрачает мне всю радость пребывания у Георгия. В каждый момент дня я думаю о тебе. <…>

На всю жизнь Твой верный друг Минни

Опубликовано по изданию: Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884-1894 годы. Авторы-составители: Александр Боханов и Юлия Кудрина. М.: Русское слово, 2001.

Правила игры

В сентябре датская принцесса прибыла в Петербург и сразу окунулась в водоворот церемоний, представлений, знакомств. Многое предстояло сделать, многому научиться, а кое с чем и просто смириться. Русский двор и светская жизнь в северной столице Европы славились своей пышностью, изощренностью и невероятной активностью. Политические, религиозные, военные и развлекательные мотивы так тесно переплелись в ритуальном строе придворной действительности, что чужак, казалось, просто не в состоянии усвоить все явные и скрытые смысловые оттенки каждого действия, слова и жеста. Как это не похоже было на тихий и родной Копенгаген! За принцессой внимательно следили сотни дружеских, равнодушных и недоброжелательных глаз, а открытость и раскованность русских удивительно сочетались с жестким соблюдением многочисленных неписаных этикетных норм. Все это держало Дагмар в постоянном напряжении. В это непростое время ей очень помог Александр, который страдал даже больше ее самой, с нетерпением ожидая, когда церемониальная круговерть, наконец, стихнет, оставив их в покое наслаждаться семейным счастьем.

12 октября состоялось торжественное миропомазание датской принцессы, ознаменовавшее обязательный для нее переход в православную веру (отныне она становилась Марией Федоровной), на следующий день двор участвовал в церемонии обручения, и лишь 28-го числа прошел обряд венчания. Молодые поселились в отведенном им и специально отремонтированном обширном Аничковом дворце, что на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки. Начиналась обычная жизнь «малого» двора, гораздо менее суматошная и беспокойная по сравнению с двором «большим», императорским, но все же, по меркам XIX века, очень насыщенная.

К счастью для цесаревны, легкость характера и доброжелательность помогали ей с успехом выполнять большинство светских обязанностей, многие из которых, несомненно, испортили бы менее спокойную натуру. Чего стоили, например, почти ежедневные визиты к свекрови с обязательным выслушиванием малоинтересных новостей о жизни многочисленных родственников и о здоровье болезненной императрицы! Некоторые же из сторон светской жизни вызывали у великой княгини настоящий восторг. Так, она безумно полюбила балы и, по свидетельству очевидцев, могла танцевать «как сумасшедшая» много часов подряд. Это ее пристрастие было хорошо известно в свете, а Александр Александрович, который предпочитал танцам неторопливую застольную беседу в узком дружеском кругу, относился к нему по-разному, в зависимости от настроения: иногда – с ироническим добродушием, иногда – с легким раздражением.

В дальнейшем у них родилось еще пятеро детей. Второй сын, Александр, в 1870 году умер младенцем, не прожив и двух лет, и это горе – второе в жизни Марии Федоровны, – конечно, тяжело отозвалось на ней. Родившийся в следующем году Георгий (Жоржи) рос не очень здоровым и в 19-летнем возрасте заболел страшной по тем временам болезнью – туберкулезом легких. Вскоре после этого врачи заявили, что Георгий имеет шанс выжить только в особых климатических условиях. Специально для великого князя высоко в горах, в селе Абастуман (на территории современной Грузии), был построен небольшой дворец, где он почти безвыездно жил до своей смерти в 1899 году. Через несколько лет после Георгия в семье родилась первая дочь – любимица матери Ксения, в 1878 году – младший сын Михаил, еще спустя четыре года, уже после воцарения Александра III, – самая младшая – Ольга.

Отношения со свекром и свекровью у цесаревны складывались великолепно. Александр II относился к невестке с нескрываемой симпатией, несколько сглаживавшей росшее год от года охлаждение в отношениях со старшим сыном. Дело в том, что цесаревич и его ближайшее окружение превратились к началу 1870-х годов в своеобразный оппозиционный политический кружок. Нет, ни о какой явной критике Царя-освободителя и его деяний, конечно, не могло быть и речи. Но нескрываемое внимание ко всему русскому, противопоставление национальных чувств и устремлений космополитизму двора и аристократии не могли не выглядеть демонстрацией. Стойкую неприязнь цесаревич испытывал к Германии (особенно – к Пруссии) и находил в этом полное понимание жены. К Пруссии, отторгнувшей после войны 1864 года у родной ей Дании часть территории – Шлезвиг и Гольштейн (правда, населенные в основном немцами), та испытывала устойчивую нелюбовь. Напротив, император буквально обожал своего родственника, прусского короля и германского императора Вильгельма.

Была еще одна проблема, крайне осложнявшая взаимоотношения отца и сына. Последние полтора десятилетия перед смертью Александр II вел настоящую двойную жизнь. Страсть к молодой княжне Екатерине Долгоруковой привела к тому, что у императора появилась вторая семья, а после смерти законной жены в 1880 году он, едва выждав минимальный срок траура и не обращая внимания на негодование родни, женился на своей возлюбленной. Брак был морганатическим, и это означало, что новая жена и ее потомство не могут претендовать на трон, но и без того натянутые отношения цесаревича с отцом оказались обострены до предела. К тому же по столице стали курсировать слухи, что император собирается короновать «Катю». Все это время Мария Федоровна, оставаясь на стороне мужа и разделяя его чувства, играла роль своеобразного «буфера», пытаясь, насколько возможно, сглаживать и смягчать конфликты.

В еще большей степени напряжение в семье росло и из-за настоящей «охоты», которую в конце 1870-х годов развернули на русского монарха террористы-народовольцы. Несколько дерзких покушений закончились для них неудачно. Настоящая же катастрофа разразилась 1 марта 1881 года. Смертельно раненный бомбой Игнатия Гриневицкого, Александр II через несколько часов скончался. Боль, тревога, негодование и чувство тяжелейшей ответственности сопровождали первые месяцы жизни Александра III и Марии Федоровны в новом качестве. Но постепенно все улеглось, и в 1883 году в Москве, как никогда торжественно, прошла коронация. Нужно было осваиваться с новыми обязанностями.

Предчувствие счастья

Как ни оценивай тринадцатилетнее царствование Александра III, невозможно отрицать того факта, что в жизни страны это время стало столь же неторопливым и спокойным, как и сам самодержец («период летаргического сна», говорили недруги режима). В другом же, личном, измерении для Александра и Марии это время стало счастьем, которое, казалось, должно длиться вечно. Оно не было беззаботным, но оно было – чего же еще желать? Внешне в их жизни изменилось очень немногое. Император оставался подчеркнуто, до аскетизма, скромным в быту, и в этом не было никакой позы. Они очень тосковали друг без друга, когда приходилось расставаться, поэтому старались делать это как можно реже и, будучи в разлуке, ежедневно писали друг другу. Опубликованная недавно А.Н. Бохановым и Ю.В. Кудриной переписка супругов за это время сохранила нам много трогательных свидетельств их влюбленности, ничуть не растерявшей с годами своей свежести и силы.

Познакомившийся с императрицей на выставке в 1892 году (Мария Федоровна, как и муж, увлекалась живописью) художник А.Н. Бенуа писал: «Одета государыня всегда была очень скромно, без какой-либо модной вычурности, и лишь то, что ее лицо было сильно нарумянено (чего не могла скрыть и черная вуалька), выдавало известное кокетство… Отношения супругов между собой, их взаимное внимание также не содержали в себе ничего царственного. Для всех было очевидно, что оба все еще полны тех же нежных чувств, которыми они возгорелись четверть века назад. Это тоже было очень симпатично».

Об этом – почти безоблачном – периоде жизни Марии Федоровны можно сказать не так уж много. Ее будни были заняты в основном семейными делами, а еще жена императора по традиции много занималась благотворительностью. Ни о каком «политическом влиянии» она и не помышляла. По словам генерала Н.А. Епанчина, «будучи в самых сердечных отношениях с императрицей Марией Федоровной, император Александр III не допускал ее вмешательства не только в государственные дела, но и в служебные, и если бывали с ее стороны хотя бы самые легкие поползновения, он решительно пресекал их». Он очень любил бывать на родине жены, в Дании. «Ему нравилась простая, скромная жизнь, которую вела королевская чета, и его еще более удовлетворяла возможность жить вне стеснений этикета, „по-человечески“, как он говорил, – вспоминал генерал Н.А. Епанчин. – Государь делал большие прогулки пешком, заходил в магазины. Его простота, приветливость снискали ему большую популярность в народе».

Спокойную жизнь не смогла надолго омрачить даже случившаяся в 1888 году железнодорожная катастрофа, в которую попал царский поезд (каким-то чудом в числе погибших и раненых не оказалось никого из членов венценосной семьи). Беспокоил же Марию Федоровну старший сын – цесаревич Николай, влюбившийся в Гессенскую принцессу Алису. Ни императрица, ни Александр III не считали этот брак удачной идеей. Но сын, заручившись поддержкой брата царя Сергея Александровича и его жены великой княгини Елизаветы Федоровны (она была родной сестрой принцессы Алисы), стоял на своем. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы внезапно ее не заслонили другие, гораздо более трагические события.

Расставание

В начале 1894 года Александр III неожиданно и тяжело заболел. Врачи поставили диагноз: пневмония. Несколько дней его состояние было почти критическим, и даже когда дело пошло на поправку, тревога за мужа не оставляла Марию Федоровну. Всегда производивший впечатление человека с могучим, даже несокрушимым здоровьем, император буквально на глазах очень сильно сдавал. Ни лейб-медик, добрейший, но не очень способный Густав Иванович Гирш, ни другие врачи, к которым царская семья обратилась за консультацией, не могли установить точной причины резкого ухудшения его здоровья (как выяснилось позже, это была острая сердечная недостаточность). Сам Александр III очень не любил болеть и лечиться и просто игнорировал многие рекомендации медиков. Между тем болезнь развивалась стремительно. В конце сентября царя перевезли на южный берег Крыма, в Ливадию, в надежде на благотворное действие местного климата. Но и это не помогло. Он страшно исхудал, не мог спать и ходить, ужасно мучился от острых болей в груди, сильнейшего отека ног, одышки и слабости. По настоянию Александра III в Ливадию была срочно вызвана Алиса Гессенская – он хотел успеть благословить брак, которого так желал сын.