Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №09 за 1960 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
На основании этих показаний наряду с другими данными был сделан вывод, что в результате катастрофы произошло обводнение Южного болота хлынувшими подмерзлотными водами. Затем вода снова ушла.
Годовые кольца подтверждают, что Южное болото действительно было ранее сухим и хорошо проходимым, но это было лет за 20—25 до падения космического гостя. Последовавшее в восьмидесятых годах прошлого столетия сильное обводнение вызвало угнетенный режим роста лиственницы. А катастрофа 1908 года едва не привела к гибели дерева.
Таким образом, показания Лючеткана подтверждаются, но с большим сдвигом во времени. Вывод же, сделанный на основании его слов, неверен.
...Итак, история Тунгусского метеорита обогатилась безупречно правдивым свидетельством. Лиственница 1855 года рождения доказала, что:
1. Обводнение Южного болота не связано непосредственно с тунгусской катастрофой: оно наступило еще в конце XIX века.
2. Тунгусская катастрофа не сопровождалась сколько-нибудь сильным лучистым ожогом деревьев.
3. Температура в эпицентре падения не была особенно высокой.
Все эти показания лиственницы носят, к сожалению, негативный характер. Они убедительно опровергают все гипотезы, связанные с ядерным взрывом. Но лиственница ни словом не обмолвилась в пользу какой-нибудь из других гипотез.
Будем продолжать дальнейшие исследования.
(Окончание следует)
Б. Вронский
Фото автора и М. Заплатина Литературная запись А. Ефремова
На родине кетсаля
Там, где пятнадцатая параллель пересекает змеиный изгиб американского континента, воды Тихого океана и Карибского моря омывают берега Гватемалы. Это небольшая страна. Ее сто девять тысяч квадратных километров свободно уместились бы на территории нашей Вологодской или Кировской области.
Больше половины населения страны – индейцы. Это потомки некогда могущественного народа майя, оставившего после своей гибели изумительные творения культуры. Развалины древних городов Копана или Тикаля рассказывают нам о незаурядном мастерстве предков теперешних гватемальцев, а храмовые фрески в Бонампаке и каменные изваяния Копана могли бы поспорить с лучшими образцами древнеегипетской цивилизации.
Гватемалу обычно называют родиной кетсаля. Эту небольшую птицу с зелено-золотистым оперением древние майя считали священной. Теперь ее изображение украшает государственный герб. По преданию, вольнолюбивый дух птицы кетсаль, которая не выживает в неволе, передался и гватемальскому народу. Гватемальцы не раз доказывали свою любовь к свободе и ненависть к тиранам.
Земледелие и прежде всего выращивание кукурузы – основное занятие гватемальцев. Недаром индейская легенда гласит, что первый человек произошел от кукурузного початка.
Кофе и бананы – их тоже производит гватемалец. Но разница в том, что кукурузу он выращивает для собственного потребления, а львиная доля бананов и кофе вывозится кораблями всесильной «Юнайтед фрут компани» в Соединенные Штаты и в Европу.
Перед вами несколько фотографий, несколько фрагментов из жизни этой страны.
У подножия красавицы горы приютился город Антигуа. По-испански это слово означает «древняя». Город до 1873 года был столицей Гватемалы, пока вырвавшаяся из недр земли стихия не обрушилась на город и не смела его с лица земли. Виновницей страшной катастрофы была эта самая красавица – гора Агуа. Агуа – это вода. Прекрасное озеро разлилось в потухшем кратере вулкана. Но тишина, окружающая гору, обманчива. Время от времени озеро выходит из берегов, заливая окрестности.
Вот так строят дом в сельве – влажном тропическом лесу – на северо-западе и западе Гватемалы. Материалом служат стволы пальм различной толщины, лианы и пальмовые листья. Связав между собой стволы лианами, гватемальцы покрывают крышу пальмовыми листьями. Стены! Они не всегда нужны в знойной сельве, а если понадобятся и стены, то опять-таки пальма сослужит человеку добрую службу.
Прежде чем драгоценные кофейные зерна превратятся в дымящийся, ароматный напиток, тысячи гватемальцев должны трудиться на плантациях, а затем, собрав урожай, бережно сушить коричневые зерна на специальных бетонированных площадках – вот так, как вы видите на этом снимке.
Четыре индейца из племени какчикель пришли в праздничный день в город Сололу (столица одноименного департамента, расположенная на высоте 2100 метров) и решили между прочим сфотографироваться на память. Одеты они в национальные костюмы серо-коричневой расцветки.
На этих снимках изображено озеро Атитлан – жемчужина Гватемалы. В районе Атитпана живут индейцы. Их здесь больше, чем в каком-либо другом районе страны. Эти места славятся традиционными народными ремеслами, а также огородными и бахчевыми культурами.
Это обычный индейский ритуальный танец, уходящий своими корнями в XVII век. Почти все ритуальные танцы индейцев воскрешают далекие времена завоевания Гватемалы испанскими конквистадорами.
В. Юрьев
Сбор урожая
Шли последние дни июля. На дворе стояла невыносимая жара, когда, наконец, приступили к сбору картофеля. Мы с нетерпением ждали начала работ: надеялись поправить свои денежные дела. Пока росла ботва и вызревал картофель, почти три месяца мы жили лишь обещаниями, что заработаем много денег на сборе урожая. Все это время мы ждали, пока созреет картошка. Зарабатывали очень мало. Бывало, по утрам надсмотрщик-филиппинец говорил нам: «Сегодня гулять, работы нет, завтра работать шесть часов».
При таком положении мы долгое время зарабатывали только на еду и лишь изредка нам удавалось послать домой немного из случайно заработанных денег. Но, несмотря на это, мы твердо решили скорее лечь костьми на самой тяжелой работе, чем возвращаться в Мексику с пустыми карманами.
После долгой возни удалось, наконец, наладить машину, которую я должен был обслуживать вместе с другими рабочими. В мои обязанности входила сортировка промытого картофеля и засыпка его в мешки, которые нужно было еще зашивать. Все это надо было делать быстро: норма предписывала рабочему за десять часов заготавливать три тысячи мешков.
Заработать хоть немного на заготовке картофеля было возможно, если бы труд оплачивался сдельно. Мы же получали за количество отработанных часов, что вызывало общее недовольство. Ведь мы надеялись, работая не покладая рук, все же сколотить хоть небольшую сумму денег.
Хотя за сбор фруктов хорошо платят, мы не пошли работать в сады. И не только потому, что потеряли бы право возвратиться на картошку, но и оттого, что в садах работа продолжалась всего несколько дней. И потом надо было бы пускаться на поиски нового заработка и терять на этом деньги, полученные за сбор фруктов.
Нам пришлось очень быстро убедиться, что заработать на уборке картофеля не столь легкое дело.
Работа была организована так, что никто не мог ни задержаться, ни отдохнуть. Машина, приводимая в действие электрическими моторами, даже при самой малой скорости заставляла нас двигать руками так напряженно, что в первые дни почти никто за ужином не мог даже ложки поднести ко рту из-за боли в пальцах и кистях рук, уже не говоря об адской усталости в ногах. Ведь мы все время были вынуждены работать стоя.
Я вкратце описал работу, которую мы должны были выполнять во время сбора картофеля. Однако мне хотелось бы найти правильные слова, чтобы нарисовать сочными красками картину того, насколько тяжел и изнурителен был наш труд, в особенности труд сборщиков картофеля, выкапываемого машиной. Пятнадцать долларов за труд от зари до зари – все равно как во времена дона Порфирио (Порфирио Диас – крупнейший помещик и диктатор Мексики, во времена которого (1877 —1911 гг.) эксплуатация крестьян достигла чудовищных размеров.).
Нужда как-то заставила меня пойти в сборщики, мне тогда пришлось испытать на собственной шкуре тяжесть этой работенки.
Сборщик картофеля надевает специальный широкий пояс с доской впереди, а по бокам навешивает кипу пустых мешков. К крючкам доски прикрепляется один мешок, и сборщик, скорчившись, на четвереньках, погружая почти всю пятерню в землю, начинает быстро собирать картофелины, наполняя ими мешок. Когда мешок полон, его, опять же быстро, следует оттащить в сторону и приниматься за следующий, пустой. И так весь день, не разгибая спины, которая порой, кажется, готова растопиться на солнце. Лицо и тело сборщика покрываются коркой грязи, пот перемешивается с землей и ядовитыми удобрениями. От этого тело так жжет, словно тебя натерли перцем или негашеной известью.
На бумаге все выглядит просто и даже красиво, но когда наползаешься несколько часов подряд на четвереньках, роясь в земле, как собака в поисках кости, то начинаешь чувствовать, будто вместо поясницы у тебя горящие угли. Стоит на секунду выпрямиться, чтобы сменить мешок, как перед глазами все начинает вертеться и появляется желание лечь на землю и больше не вставать. А в это время сзади уже подходят грузовики, собирающие мешки, впереди идет машина, которая без устали копает картофель, а по бокам полосы бегает надсмотрщик, который кричит, чтобы не теряли времени. Если от усталости, от жары и жажды уже больше не можешь, все равно обязан двигаться. Иначе тебя ждет немедленный расчет.
На моих глазах несколько парней, не выдержав, свалились в обмороке прямо на поле, а двух других в полдень хватил солнечный удар. Я думал, что работа сборщика самая тяжелая. Оказалось, я ошибался. Работа по сбору мешков и загрузке ими грузовиков была куда тяжелее. На ней действительно можно было отдать богу душу. Таская мешки и поднимая их на грузовики, я убедился, что знаменитый инквизитор Торкемада, знаток поджаривания еретиков на пылающих углях, специалист по выкалыванию человеческих глаз раскаленными прутьями и мастер четвертования, открыл бы рот, если бы ему удалось воскреснуть и посмотреть на сборщиков картофеля, а потом, расчувствовавшись, он непременно бы воскликнул: «Что за жестокая пытка!»
От этой работы уже через пару часов немели руки, мешки становились тяжелыми, ровно в них были камни, а не картофель. И все это при солнцепеке, когда грузовики не останавливаются ни на секунду и совершенно нельзя задержаться, потому что тогда приходится тащить мешки за машиной по вспаханной, рыхлой земле, а надсмотрщики, эти бездельники, палачи и работорговцы... Да стоит ли продолжать? Это сплошной ужас!
Я не описываю других видов работы. Хотя они и не были столь адски тяжелы, однако их тоже нельзя было сравнить с игрою в покер.
За эту «почетную» работенку нас кормили к тому же всего на полтора доллара в день. Питание это могло бы показаться подходящим разве что для заключенных на острове Алькатрас, а не для брасеро. Эти труженики не совершили иного преступления, кроме того, что добровольно сами спускают с себя шкуру, стремясь заработать хоть немного денег и переслать их на родину, в страну, которая без брасеро давно бы погибла от голода... Или я не прав?
По утрам при виде молока, приготовленного из двадцати частей воды и одной части сгущенного молока, сковородок с неочищенным и сухим овсом и маленькой порции риса, сваренного по-китайски, у нас пропадал аппетит. Он не возвращался и в полдень, когда нам давали обед, ничем не отличающийся от завтрака.
От непосильной работы и плохой еды все мы были такими «статными», «изящными» и «стройными», что многих из нас можно было спросить словами песни:
От имени бога тебя прошу,
Скажи, кто есть ты,
Горишь ли ты на огне в аду
Или живешь среди людей?
Многие брасеро сразу же отказывались от такой невыносимой работы и требовали, чтобы их вернули в Мексику.
Недовольство жалованьем, едой и наглостью надсмотрщиков-филиппинцев, издевавшихся над нами, росло с каждым днем.
Мы знали, как тяжела была работа, на которую мы нанялись, но, честно говоря, не она нас пугала: было обидно, что нам платили неизмеримо мало за бесчеловечный, изнурительный труд, в то время как в других местах получали гораздо больше и расценки за такую же сдельную работу были намного выше.
Ведь лето – единственное время года, когда все же можно было заработать какие-то деньги. Но на деле получалось, что мы из кожи вон лезли, а зарабатывали гроши. Надо было что-то предпринимать. Нельзя было ждать сложа руки, и я решил создать группу брасеро, взяв за основу тех, которые находились здесь с самого начала. Эта группа должна была постоять за себя и показать хозяину острова, что мы уже не те мексиканцы, какими были полвека назад, и что теперь мы хорошо разбираемся в том, как проводятся забастовки, стачки и митинги, к которым нас вынуждают невыносимые условия труда.
Поговорили с каждым в отдельности. Затем стали выделять уполномоченных на другие острова, где условия работы были похожими на наши. Мы готовились к тому, чтобы, когда недовольство станет общим, начать всеобщую забастовку протеста, если хозяева не улучшат условий.
Хесус Топетэ
Рисунки М. Нанаяна Сокращенный перевод с испанского Ю. Папорова
По ту сторону Рио-Гранде
Граница Соединенных Штатов с Мексикой не похожа на иные границы. Ее охраняют только с одной стороны, с американской. Всех, кто едет из Соединенных Штатов в Мексику, пропускают легко, без документов. Тех же, кто едет из Мексики в Штаты, проверяют долго и тщательно.
На границе особенно оживленно, когда в Соединенных Штатах начинается уборка урожая. Каждый год в это время сотни тысяч безработных батраков Мексики, их называют здесь брасеро, тянутся к границе в надежде переправиться на «ту сторону». Пограничные мексиканские города Нуэво-Лоредо, Матамо-рос, Хуарес превращаются в пристанища безработных, в место деятельности разных мошенников, которые продают батракам поддельные пропуска на право въезда в США.
Вместе с моим мексиканским другом Педро мы приехали в Нуэво-Лоредо рано утром. Гостиница, в которой мы разместились, находится в центре города, около сквера. В таких скверах, их называют Соколо, по четвергам и воскресеньям играет духовой оркестр. В эти дни по асфальтированным дорожкам прогуливается молодежь, на скамейках сидят старики.
Сейчас все скамейки заняты брасеро. Одни, уткнувшись в колени, дремлют. Другие, собравшись в кружок, обсуждают последние новости.
Разговор с брасеро начал Педро, и только потом я подсел к ним. Один брасеро, большеголовый, коренастый, вертел в руках бумажку, спрашивая всех:
– Неужели это поддельный?
Двое считали, что пропуск поддельный, потому что печать на нем плохо видна. Один утверждал, что пропуск настоящий, так как он дорого стоил.
– Что ты волнуешься? – успокаивал владельца бумажки пожилой мексиканец в широкополой шляпе. – Сегодня ночью мы будем испытывать судьбу вообще без всякого пропуска. А ты, как господь бог, пойдешь через границу по мосту.
Мы разговорились. Брасеро торопиться было некуда, и они рассказывали нам о своей тяжелой участи.
– В Мексике нет работы, а жить, есть и кормить детей нужно, – начал рассказ человек в широкополой шляпе. – Каждый год мы приходим сюда с надеждой, что нам повезет.
– И везет?
– Не всегда.
Большинство брасеро не могут купить пропуска для перехода через границу. Даже поддельный, который стоит дешевле, многим не на что приобрести. Поэтому брасеро собираются группами по 10—20 человек, подкрадываются ночью к берегу пограничной реки Рио-Гранде и пытаются тайно переправиться на ту сторону.
Часто это не удается. Рослые американские полицейские хватают перебежчиков, избивают резиновыми дубинками и отправляют обратно в Мексику.
Но иногда судьба улыбается перебежчикам. Они незаметно проскальзывают между дозорами и идут искать работу на американских фермах.
Во время уборки урожая американским фермерам нужны рабочие руки, и они с удовольствием нанимают мексиканцев.
Именно с удовольствием! Мексиканец, пробравшийся нелегально через границу, находится в Соединенных Штатах вне закона. Фермер может заставить его работать от зари до зари, он может платить ему втрое меньше, чем другим. Мексиканцу ведь некуда пойти жаловаться. А если фермер вздумает прогнать мексиканца, то ему достаточно кликнуть полицейского, и мексиканца, как «бродягу без паспорта», арестуют и вышлют из США.
300 тысяч мексиканцев каждый год отправляются в Соединенные Штаты на заработки. Половина этих людей едет с контрактом в кармане, половина – без него, однако живут все одинаково плохо и получают гроши.
Когда кончается уборка урожая, мексиканцы должны отправляться восвояси. Фермеры, месяц назад нуждавшиеся в рабочих руках, теперь смотрят на брасеро, как на бродяг или чуть ли не воров и убийц. Они закрывают на крепкие запоры ставни своих домов, чтобы не слышать жалобных просьб: «Дайте напиться!»
Тянутся и тянутся по раскаленным дорогам Техаса вереницы изнуренных работой, оборванных людей. Лишь надежда на скорую встречу с близкими да небольшая сумма долларов, спрятанная в потайном кармане брюк, дают силу этим странникам.
Однако брасеро не всегда благополучно добираются до дому. Около пограничной реки Рио-Гранде, когда до дому остается «рукой подать», мексиканских батраков снова встречают рослые полицейские с дубинками в руках.
– Много заработал? – слышится вопрос полицейского.
– Нет у меня денег, сеньор! – отвечает испуганный батрак. – Нет!
– Врешь! – кричит полицейский и, услышав еще раз отрицательный ответ брасеро, бьет его по голове резиновой дубинкой.
Батрака избивают, грабят и оставляют на берегу реки. Очнувшись, он пускается вплавь к своему родному берегу, на который вступает с пустыми карманами и мокрой спиной.
Поздно ночью, когда наши рассказчики брасеро уже отправились к Рио-Гранде испытывать свою судьбу, мы сидели с Педро в кантине – закусочной, в двух шагах от сквера.
В кантине шумно. Рабочий люд любит поспорить за бутылкой пива. У столика в углу молодой паренек с гитарой в руках, сильно склонившись к девушке, вполголоса поет песню. Бармен – высокий, дородный мужчина – лихо переворачивает над стаканами бутылки, приготавливая напитки.
– Познакомьтесь, – обратился к нам местный журналист, представляя нам Хесуса Топетэ – брасеро и писателя.
Хесус был в Соединенных Штатах. Не мало хлебнул он там горя. Но я не буду рассказывать о его страданиях. Он написал книгу, которую так и назвал – «Приключения одного брасеро». Эту книгу он подарил мне на прощание.
Ниже – маленькая главка из нее – несколько страниц из жизни брасеро.
В. Лялин
Николай Драчинский. Африка! Африка!
Адян договорился с машиной
Несколько строений и круглых хижин, три больших, собранных из гофрированного железа пакгауза на берегу Белого Нила, в пяти километрах от Малакаля. Это опытная рисоводческая станция. Вокруг квадраты рисовых полей, обнесенные оградой из колючей проволоки. В какой-то мере это защита от домашних животных. Но главным образом колючая ограда предохраняет Лосевы от диких обитателей саванны. Случается, по ночам из реки выходит семейство бегемотов порезвиться на берегу. Неогражденное поле наутро имеет такой вид, будто по нему в сомкнутом строю прошел дивизион тяжелых танков. Жрут бегемоты много, но вытаптывают в десятки раз больше.
Создание в Малакале опытной рисоводческой станции – один из первых шагов правительства республики по развитию экономики провинции Верхний Нил. Станция должна отобрать наилучшие для местных условий сорта и разработать агротехнику. Уже первые посевы риса на полях станции дали прекрасные результаты. Разумеется, впереди много трудностей. Рис, чрезвычайно урожайная и доходная культура, требует вначале серьезных затрат на создание плантаций, а кредиты в стране весьма ограниченны. Кроме того, нет машин, а главное – подготовленных кадров, и не только специалистов-агрономов, механиков, но и рядовых сельскохозяйственных рабочих. Поэтому здесь, на станции, выращивается не только рис, здесь рождаются первые представители рабочего класса из местных племен.
Возле металлического сарая грохотала машина. Она приводилась в движение трактором, возле которого хлопотал механик Юсеф, красивый черный араб из Хартума. Шапочка с огромным козырьком укрывала его лицо от солнца.
Шиллук Адян сидел на корточках у агрегата и, орудуя масленкой, сосредоточенно смазывал нижние подшипники. Мне показалось, что юноша работает с увлечением человека, познавшего свое хозяйское превосходство над всеми этими шумящими колесами, передачами и рычагами. Здесь же трудились два его товарища. У одного из них, кроме бус, висел на шее маленький крестик.
Моим переводчиком на станции был молодой шиллук Аюл. Он окончил школу и заведовал здесь складами. Я попросил его узнать у Адяна, нравится ли ему работа и как долго он собирается здесь служить.
– Адян говорит, что хочет здесь работать. Он хочет научиться все делать так, как механик эффенди Юсеф.
Уже от себя Аюл рассказал, что в прошлое воскресенье Адян ходил в свою деревню. Накануне он получил первые заработанные деньги. В городе юноша купил себе новые парусиновые тапочки, металлическую цепочку на шею и принес семье подарки: бусы, соль и кусок пенькового шнура. Вся деревушка приходила посмотреть на Адяна и его подарки. Многие юноши говорили, что тоже хотят работать в городе. Но работу найти не просто.
В самом городе живет немало шиллуков и людей из других племен. Многие служат у купцов и чиновников, работают посыльными, уборщиками или сторожами в немногочисленных правительственных учреждениях. Они уже давно потеряли связи с племенем, приняли христианскую или мусульманскую религию. Если один из членов семьи служит, другие ведут небольшое домашнее хозяйство здесь же, в городе. После изгнания колонизаторов нилоты получили более широкий доступ и к службе в правительственных учреждениях и к различному предпринимательству. Все больше становится среди них людей грамотных, по-новому глядящих на окружающий мир. Этот медленный процесс идет все нарастающими темпами в стране, которая еще вчера была заброшенной колонией империалистов, а ее южные области – пожалуй, одними из самых отсталых районов на земле.
Аюл отлучился, чтобы взвесить мешки с рисом, которые подносили к складу рабочие-шиллуки, а возвратившись, пояснил:
– Это все временные рабочие. Они приходят немного заработать и возвращаются в свои деревни. Но есть немало и таких, которые хотели бы работать постоянно, как Адян и его родственники.
Во время войны, – рассказывал Аюл, – многие здешние люди служили в колониальных войсках. Возвратившись из армии, они хотели получить работу в городе. Но почти всем пришлось снова отправиться в свои деревни.
Кроме того, британские чиновники вели с ними борьбу, – заключил Аюл.
– Почему?
– Люди побывали в других городах, увидели другую жизнь. Они уже не хотели жить по-старому. Некоторые даже не уважали рета. А чиновники считали, что они «разлагают туземцев».
Этот разговор я вспомнил спустя два дня, познакомившись в саванне с одним таким бывшим солдатом.
Преступление Ачела
Приезжие люди сказали Родуану, что вчера видели двух львов около дороги на Адвонг. Мне очень хотелось увидеть «царя зверей», а еще больше сфотографировать его в естественной обстановке. Зная, что львы без особой нужды не очень скоро меняют место жительства, мы решили поехать туда после полудня. Родуан пришел без ружья.
– Где ваше ружье, эффенди Родуан?
– Так лучше.
– Почему? А если...
– Не беспокойтесь. Львы не выносят запаха бензина, – не то шутя, не то серьезно ответил Родуан, и мы поехали.
Но уже через час мой друг горько сожалел, что не захватил оружия. На опушке мелколесья мы увидели стадо газелей. Машина приближалась с подветренной стороны и была уже довольно близко, прежде чем животные нас почуяли. Как по команде, они повернули головы в нашу сторону, а через мгновение обратились в бегство.
Лишь один вожак остался на месте. Он стоял боком и, гордо повернув голову с великолепными, загнутыми назад рогами, не двигаясь, смотрел на приближавшуюся машину. Он благородно и смело принимал опасность на себя, пока его стадо улепетывало в открытую степь. Но вот и он грациозно подпрыгнул, развернулся в воздухе и вихрем полетел вслед.
Стадо неслось по высокой траве клином, как птицы. Я смотрел на этих изящных животных, на красивые их тела, на легкие стремительные прыжки, исполненные грации, и понял, почему все восточные поэты, начиная с автора «Песни песней», сравнивали своих возлюбленных с газелями.
Мы еще несколько раз встречали газелей, видели также крупную антилопу бейзу с длинными, острыми и совершенно прямыми рогами. Из очень крепких метровых рогов бейзы нилоты делают отличные наконечники для копий.
Царь зверей так и не пожелал нам показаться. Проездив несколько часов по несносной жаре, запыленные, изнемогающие от жажды, мы возвращались назад. А тут еще поломка автомобиля задержала нас на раскаленной дороге на добрый час. От сухой изнуряющей жары сверлило в голове, противно и непривычно болел нос. Мы забыли захватить с собой воды и были жестоко наказаны за эту небрежность.
Вот впереди показались острые крыши какой-то деревушки. Как и все здешние селения, она стояла не на дороге, а километрах в двух от нее. Трава была невысокая, местность довольно ровная, и шофер смело повернул в степь. Вскоре мы остановились около двух тукулей, стоявших на отшибе. Один из них был ветхий, старый, а другой новый. Он отличался несколько большими размерами и какой-то особенной аккуратностью постройки. Круглые его стены были в рост человека, крыша увенчана ступенчатым конусом из соломы. Бросалось в глаза застекленное оконце – редкость в этих местах.
Высоким надтреснутым голосом залаяла собака. На зов Родуана вышел молодой сухощавый шиллук и после короткого разговора с Родуаном принес в жестяной банке из-под консервов мутной рыжеватой воды. Отхлебнув сильно пахнущую болотом жидкость, я шутя спросил Родуана:
– А не отправлюсь я на тот свет от этой влаги?
Неожиданно шиллук ответил мне по-английски:
– Не следует пить много. Вы можете заболеть.
– Но вы пьете эту воду?
– У нас нет другой. Мы привыкли, – шиллук засмеялся, и я увидел, что нижние зубы у него были целы. И вообще было в нем нечто такое, что как-то выделяло его среди других деревенских нилотов. Он носил обычную матерчатую повязку. На лбу ряд бугорков – знак шиллукского племени, рельефная татуировка на левом плече. Но, кроме массивной двойной цепочки на шее, у него не было никаких украшений: он не носил ни перьев в волосах, ни многочисленных колец на руках и ногах, ни громоздких серег, которые мужчины часто вдевают в верхнюю часть уха. И все-таки главное его отличие было в манере держаться, в прямом, пытливом взгляде глубоких черных глаз.
– Вы из Германии? – спросил меня шиллук и этим вопросом немало удивил Родуана. Дело в том, что в дальних нилотских деревнях обычно не знают разницы между белыми, а английских чиновников обычно называли турками по воспоминаниям об оттоманцах – первых охотниках за рабами в этой стране.
– Из России? – удивился шиллук, услышав ответ. – Там очень холодно!
– Откуда вы знаете?
– Сержант Сэм рассказывал.
Мы присели на землю под колючей молодой пальмой и продолжали беседу. Из-за тукуля то и дело выглядывали два мальчика, но приблизиться побоялись, несмотря на приглашения отца. К нам подошел старик. Услышав беседу на непонятном для него языке, что-то спросил и снова скрылся в хижине. После Родуан сказал мне, что старик спрашивал, нет ли у нас соли.
Нашего собеседника звали Ачел. Его покойный отец получил однажды от миссионера лоскут ткани и наконечник для копья, но в обмен обязался отдать своего сына в миссионерскую школу. Там Ачел жил три года, изучал английский язык. Однажды в школу приехал английский чиновник. Он отобрал несколько старших учеников (среди них был Ачел) и объявил, что они мобилизуются в африканский корпус. Новобранцев доставили в Малакаль, там погрузили на баржи и повезли по Белому Нилу в Хартум. Так Ачел стал солдатом колониальных войск.
В то время в Европе началась война. Вскоре она пришла и в Африку. Из Эфиопии и Сомали итальянские части вторглись в Судан, они заняли крупный город Кассалу на Голубом Ниле и некоторые другие населенные пункты вдоль эфиопской границы. А спустя полтора года, когда главные силы держав «оси» были прикованы к советско-германскому фронту, союзники вытеснили фашистские части из северо-восточной Африки. Суданские формирования вместе с другими силами союзников были переброшены на север, где Роммель рвался к Нилу вдоль побережья Средиземного моря.
Ачел служил во вспомогательной части. Солдаты этой части главным образом строили дороги и доставляли грузы. Он побывал в некоторых больших городах, встречался со многими людьми, присматривался к другой, не знакомой ему жизни. И разноликий мир, доселе скрытый от него синим горизонтом саванны, произвел на шиллука странное, противоречивое, но сильное впечатление. Возможно, когда у нилотов будет своя литература, этот процесс станет темой для проницательного художника.
В сумбурном хороводе новых впечатлений Ачелу помогал разобраться его командир сержант Сэм Лонгмен – рабочий из Бирмингема. От него впервые услышал Ачел о том, что белые люди тоже не одинаковы, что одни из них присваивают себе работу других, что между ними идет борьба.
Подразделение Ачела находилось в Джибути, когда у всех на устах было слово «Сталинград». Там он услышал от сержанта о далекой стране, о ее снегах и о том, что люди там решили устроить свою жизнь по-другому. Ачел и сейчас не представляет, как это они сделали, но знает, что не так, как в других странах.
После войны, возвращаясь домой, Ачел и его сослуживцы некоторое время не могли попасть в Хартум, так как бастовали железнодорожники, требовавшие улучшения условий труда. В Хартуме он увидел большую демонстрацию. Толпы людей шли по улицам и хором кричали: «Колонизаторы, убирайтесь вон! Да здравствует независимость Судана!» Полицейские на лошадях врывались в толпу и били демонстрантов бамбуковыми хлыстами.
Ачел привез домой подарки и небольшую сумму денег, скопленных за время службы. Он был уже другим человеком и не хотел жить так, как жили его родственники. Ачел отправился в Малакаль в надежде найти какую-нибудь работу.
Но ему не повезло. Первое время он перебивался случайными заработками: носил грузы на пристани, служил на побегушках у местных негоциантов, месил глину на строительстве нового дома, рубил дрова для пароходов. Многие дни просиживал Ачел на пристани или на рынке, ожидая, что кто-нибудь его позовет. Случайного мизерного заработка не хватало на пропитание. Он растратил большую часть своих сбережений и вернулся в деревню. Молодой, сильный, деятельный, он решил построить новую хижину. Трудился со всем семейством, и к началу дождей тукуль был готов. Тот самый, возле которого мы сидели, – просторный, высокий, с окном. Ачел даже соорудил в нем для себя самодельную кровать. На людях он всегда появлялся в коротких штанах – шортах, оставшихся от военной службы, и часто носил рубашку. Односельчане смеялись: Ачел стал турком!
