Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №11 за 2010 год"

Лечение ничем

Переносная гомеопатическая аптечка второй половины XIX века. В нее помещалось больше сотни препаратов, каждый из которых был помечен условным значком. Фото: SPL/EAST NEWS

В том, что именно гомеопатия поставила их на ноги, готовы поклясться миллионы людей. Хотя приверженцы академической медицины утверждают, что она не что иное, как шарлатанство

По гомеопатии не читают лекции в медицинских институтах, ее последователей не берут на работу в обычные больницы и поликлиники, статьи, основанные на гомеопатических представлениях, не печатают в профессиональных медицинских журналах. При этом во многих странах вполне легально существует обширная сеть гомеопатических аптек, кабинетов, клиник и даже институтов. Гомеопаты выпускают собственные журналы, собирают конференции и семинары. Слово «гомеопатический» прочно вошло в язык и употребляется в сферах, далеких от медицины.

Эффект малых доз

Сегодня трудно понять, как лечили больных врачи XVIII века. Из всего, что знает современная наука о человеческом организме, в распоряжении тогдашних док торов были только общие сведения об анатомии. Физиология только зарождалась, не было таких дисциплин, как патофизиология, микробиология, иммунология, гистология и ряд других, без которых сегодня немыслимы ни лечение, ни диагностика. В сущности, медики эпохи Просвещения действовали зачастую наугад, почти ничего не зная ни о том, как работает здоровый человеческий организм, ни о том, что именно нарушается в нем при той или иной болезни.

Отсутствие конкретных и достоверных знаний только способствовало расцвету теорий – чисто умозрительных, натурфилософских. Чуть ли не у каждого знаменитого европейского врача была собственная теория о причине всех болезней (то, что все болезни должны сводиться к единой причине, не вызывало сомнений). Разные светила медицины видели эту универсальную причину в «повреждениях духа» и его ошибках в управлении телом, чрезмерном или недостаточном «жизненном тонусе», нарушении баланса определенных химических веществ в организме, желудочных нечистотах и желчи, завалах и засорах внутри кровеносных сосудов и пищеварительного тракта, чрезмерной или недостаточной раздражимости... В соответствии с этими теориями назначалось и лечение: сторонники «жизненного тонуса» прописывали своим пациентам возбуждающие или успокоительные средства, приверженцы «гастрической» теории – рвотные и слабительные, а кровопускания широко практиковали все школы.

Поэтому надо отдать должное молодому доктору Христиану Фридриху Самуэлю Ганеману, который, открыв в 1779 году собственную практику, начал не с теоретических гаданий о причине всех болезней, а с клинических наблюдений. Доступными были в ту пору только характерные внешние проявления болезней – симптомы, которые можно было изменить под действием тех или иных лекарств. Его интересовало и то, как действуют лекарства на здорового человека – в этих экспериментах главным подопытным был он сам.  В ту пору было принято прописывать чрезвычайно сложные по составу лекарства: некоторые популярные средства включали 50–70 компонентов (в расчете на то, что хоть какой-нибудь поможет). Понятно, что, если такое снадобье действовало, связать его эффект с конкретным веществом было невозможно. Ганеман, будучи не только врачом, но и первоклассным химиком, пользовался «чистыми веществами» вроде соли и цинка или препаратами из одного вида растений (поскольку выделять индивидуальные органические вещества тогдашняя химия еще не умела).

В 1790 году он испытывал на себе действие коры хинного дерева, одного из немногих в ту пору по-настоящему эффективных средств против конкретной болезни. Оказалось, что в больших дозах хина вызывает у здорового человека лихорадку, очень сходную с внешними проявлениями малярии – той самой болезни, которую она так успешно излечивает. Это и натолкнуло его на мысль: а может, это общий принцип? Может быть, всякое эффективное средство в больших дозах порождает те болезненные проявления, которые оно лечит в малых? Если это так, то для любой болезни, даже не зная ее причин, можно подобрать лекарство: достаточно лишь найти вещество, которое вызывает те же симптомы, и хорошенько его разбавить.

Шесть последующих лет непрерывных экспериментов, наблюдений, пристрастного штудирования сочинений классиков и коллег убедили Ганемана, что так оно и есть. В 1796 году он публикует статью «Опыт нового принципа для нахождения целительных свойств лекарственных веществ с несколькими взглядами на прежние принципы», в которой излагает свои выводы. Там еще нет слова «гомеопатия», но есть оба ее главных принципа: подобное лечится подобным и болезнетворный агент превращается в целительный, если применять его в малом количестве.

Спустя 14 лет он подробно изложил свою систему в книге «Органон рационального врачевания» (где, кстати, впервые назвал ее «гомеопатической» – в противовес всей остальной «аллопатической» медицине). Только при жизни автора эта книга переиздавалась четырежды. В 1820-х годах последователи Ганемана уже практиковали от Лондона до Санкт-Петербурга, начали появляться и гомеопатические клиники. Новое направление оформилось окончательно.

Подобное против подобного

В 1796 году, когда Ганеман опубликовал свою программную статью, Эдвард Дженнер сделал первые прививки. Совпадение знаменательное: вакцинация – это, пожалуй, единственная область современной медицины, где царит принцип «лечить подобное подобным». Логично было бы ожидать, что гомеопаты будут рассматривать ее успехи как доказательство правоты и плодотворности своего центрального тезиса. Однако уже в «Органоне» Ганеман выразил крайне негативное отношение к вакцинации: она-де не останавливает (!) патологические процессы, а всего лишь отодвигает во времени, уродливо деформирует и не дает им завершаться нормальной реакцией. В конце XIX века видный гомеопат Джеймс Бернетт ввел понятие «вакциноз» – «стойкое, глубоко укоренившееся хроническое нарушение здоровья в результате вакцинации». И сегодня, пожалуй, ни одна другая область аллопатии не подвергается столь яростной критике в гомеопатической литературе, как вакцинация. Гомеопаты неизменно оказываются в первых рядах движения за отказ от прививок. Трудно понять, чем их так прогневила именно вакцинация. Разве только тем, что аллопаты фактически взяли на вооружение их метод.

Наука говорит «нет»

С точки зрения сегодняшних представлений о болезнях система Ганемана выглядит просто недоразумением. Возможно, передозировка хины и в самом деле может вызвать у человека лихорадку, но ее лечебный  эффект в основном обусловлен тем, как она действует не на человека, а на возбудителя малярии – плазмодия: содержащийся в ней алкалоид хинин угнетает бесполое размножение одной из стадий жизненного цикла этого паразита. При чем же тут «подобное подобным»?

Но и там, где нет внешнего болезнетворного агента, гомеопатический подход часто просто неприменим. Как прикажете лечить, например, ишемическую болезнь сердца? Сверхслабыми растворами алкоголя (который в больших дозах угнетает сердечную деятельность) и барбитуратов? Или холестерина? А как быть с раком? На той стадии, когда появляются клинические симптомы, эта болезнь уже почти непобедима. А до того растущая опухоль выдает себя разве что присутствием в крови характерных белков-онкомаркеров, но какой препарат может имитировать такой «симптом»?

Далее. Гомеопатическое лечение неизбежно оказывается сугубо симптоматическим. На это его обрекает сам основной принцип гомеопатии – «лечить подобное подобным»: «подобие» лекарства и болезни устанавливается не по механизмам их действия (которые могут быть неизвестны вовсе), а по сходству вызываемых ими симптомов. Соответственно и лечение может быть направлено только на изменение симптомов – других критериев его успешности у врача-гомеопата нет.

«Гомеопатия, взирающая на ужасы Аллопатии» (1857 год). В лагерь сторонников Гомеопатии автор картины, русский художник Александр Бейдеман, поместил не только Самуэля Ганемана (крайний справа), но и бога врачевания Эскулапа. Фото: SPL/EAST NEWS

Вдобавок гомеопатический подход практически не оставляет места для хирургии и вообще любых нефармакологических методов. «Вам когда-нибудь приходилось слышать, что больной после тяжелой гомеопатической операции умер потом в гомеопатической реанимации?» – иронизирует один из современных критиков гомеопатии. В самом деле, даже если не брать хирургию (которая, кстати, в XVIII веке и не считалась частью медицины), трудно придумать гомеопатический аналог, например, дефибриллятора или ортопедических конструкций.

Отдельно надо сказать о знаменитых многократных гомеопатических разведениях, технологию которых разработал Ганеман. Из исходного раствора, содержащего действующее вещество в привычной для аптекарей концентрации, берется десятая часть и смешивается с девятью объемами воды. После энергичного перемешивания десятая часть вновь полученного раствора разбавляется еще вдесятеро, затем еще и еще – пока гомеопат не решит, что полученная доза достаточно мала. Для ряда веществ десятикратных разведений понадобилось бы слишком много, поэтому их растворы при каждой манипуляции разбавляют в 100, а то и более раз. Конечный раствор характеризуется буквой (D означает, что раствор всякий раз разбавляли вдесятеро, С – в 100 раз и т. д.) и цифрой (указывает на число циклов  разбавления): 3С означает три стократных разбавления, 7D – семь десятикратных и т. д. Часто окончательный раствор при помощи обычных аптекарских процедур переводят в твердую форму (как правило, в сахарную горошину).

XVIII век был веком торжества анализа бесконечно малых величин (дифференциального и интегрального исчислений), основанного на том, что любую сколь угодно малую «порцию» можно разделить на еще меньшие части. Но уже в первые годы нового, XIX века труды Джона Дальтона утвердили в науке атомно-молекулярные представления, а к середине столетия ученые уже могли определить, сколько молекул содержится в грамме или литре того или иного вещества, что неожиданно стало сильнейшим ударом по теоретическим основам гомеопатии.

В самом деле, допустим, мы хотим приготовить гомеопатический препарат йода (весьма популярного у гомеопатов вещества) методом разведения. Берем, скажем, один грамм, растворяем в 100 миллилитрах воды, зачерпываем миллилитр, разбавляем опять до 100 и так далее. Атомный (он же молекулярный) вес йода – 127. Это означает, что число атомов йода в 127 граммах этого вещества равно числу Авогадро – 6×1023. Стало быть, в нашем исходном грамме содержалось примерно 6×1023 : 127 = 4,72×1021 атомов. И, значит, уже при разведении 10С (оно же 20D, оно же 1:1020) в 100 миллилитрах готового лекарства окажется всего около 50 атомов йода. А если мы захотим разбавить его еще в 100 раз, у нас останется... меньше половины атома. (Точнее, шансы на то, что в нашем растворе есть хоть один атом йода, будут меньше 50%.)

Попытка как-то объяснить, как такой раствор может продолжать действовать, была предпринята только в 1980-е годы французским иммунологом Жаком Бенвенистом. Он предположил, что исходное вещество как-то структурирует молекулы воды, и этот порядок («память воды») сохраняется даже тогда, когда в данной порции раствора уже не остается ни одной молекулы исходного вещества. Онто, мол, и оказывает терапевтическое действие. Но, как показали прямые эксперименты, молекулы воды, предоставленные самим себе, способны сохранять упорядоченность лишь в течение пикосекунд (то есть триллионных долей секунды). А вот опыты самого Бенвениста так ни разу и не удалось воспроизвести при независимой проверке.

Впрочем, как раз для таких веществ, как йод, проблема, скорее, обратная: в любом гомеопатическом растворе его неизбежно окажется слишком  много. Из 100 миллилитров даже самых бедных йодом природных вод можно выделить 50–70 нанограммов этого элемента, а в 100 миллилитрах обычной водопроводной воды его содержится 4–8 микрограммов. Это почти соответствует разведению 4С для нашего исходного препарата, и добиться более высоких разведений с такой водой в принципе невозможно.

Получается, что с точки зрения физиологии и медицины гомеопатические средства никак не могут быть действенными, а с точки зрения физики и химии они и существовать-то не могут. Но если то или иное лечение оказывается эффективным вопреки всем теориям, то эти теории следует приводить в соответствие с новыми фактами. Неясно только, в самом ли деле гомеопатическое лечение действенно? Как ни странно, ответить на этот вопрос оказалось не так-то просто.

Золотой век

До тех пор пока во врачебную практику не была введена статистика, результаты лечения обобщались и анализировались каждым врачом отдельно. Если больной выздоравливал, это считалось подтверждением правильности выбранного лечения, если не выздоравливал – свидетельством того, что медицина, увы, не всесильна. Понятно, что любой врач мог привести примеры, «доказывающие» пользу собственной системы лечения.

Начиная с XIX века появляются и более объективные показатели. Согласно официальным отчетам, во время эпидемий холеры смертность от этой болезни в гомеопатических клиниках неизменно была в разы ниже, чем в обычных больницах. Особенно впечатляют данные о вспышке холеры в Лондоне в 1854 году: из поступивших в лондонскую гомеопатическую лечебницу холерных больных умерло 16,4%, в то время как среднее значение этого показателя для всех лондонских клиник составляло 51,8%.

Чтобы понять, почему это так, придется вспомнить, как выглядело общепринятое лечение. Хотя уже было известно, что холера – заболевание инфекционное, считалось, что она передается с «миазмами», насыщающими зараженный воздух. В лучших клиниках врачи следили за регулярным проветриванием палат, не слишком интересуясь обращением с пищей, водой и отхожими местами, что превращало больницы в рассадники инфекции. Что же до применяемого в них лечения, то ту же холеру в некоторых вполне респектабельных клиниках лечили кровопусканием, пиявками и изнуряющей диетой (то есть умирающим от обезвоживания людям не давали ни есть, ни пить). От других болезней применялись сулема, экстракты ядовитых растений (белладонны, аконита), сильные рвотные и даже прижигание каленым железом. На фоне подобной «интенсивной терапии» гомеопаты, предлагавшие пациентам фактически чистую воду и пилюли-пустышки, имели уже то преимущество, что они не вредили дополнительно организму больного. Однако как раз в середине XIX века начинается быстрый прогресс медицины, связанный с переходом ее на научную основу. Распространение принципов асептики и антисептики, появление вакцин, открытие витаминов сделали возможным радикальное сокращение смертности от инфекционных болезней, раневых осложнений и авитаминозов. Успехи в лечении болезней, вызванных внутренними причинами, были более скромными, но все же к рубежу XIX–XX веков медицина уже могла опираться на конкретные и цельные представления о нормальной и патологической физиологии, что позволяло ей начать наступление и на эти недуги.

Все эти новшества прошли мимо гомеопатии: как ее теоретические основы, так и арсенал ее средств в XX веке оставались практически теми же, какими их создал Ганеман в XVIII. Прогресс состоял разве что в расширении круга препаратов. В 1897 году американский гомеопат и религиозный философ Джеймс Тейлор Кент составил «Реперториум» – справочник клинических симптомов и вызывающих их препаратов, ставший со временем незаменимым для гомеопатов-практиков.

В гомеопатической литературе все реже можно было увидеть статистику смертности для гомеопатических и аллопатических клиник – такое сопоставление теперь оборачивалось не в пользу гомеопатии. Место объективных цифр вновь заняли «казусы» – истории конкретных исцелений в результате применения гомеопатических средств.

Старый знакомый эффект

А в самом деле, статистика статистикой, но как быть со множеством людей, утверждающих, что именно гомеопатическое лечение исцелило их от различных болезней, зачастую после длительного безуспешного лечения у обычных врачей? Ответ официальной медицины на этот вопрос можно свести к двум словам: эффект плацебо.

Мы уже писали подробно об этом удивительном явлении (см. «ВС» № 7, 2007). Поэтому здесь напомним только, что эффективность плацебо-лечения может быть очень различной – от нулевой до почти не уступающей эффективности настоящих лекарств, и это зависит не только от природы болезни, но и от личности больного, и особенно от его доверия конкретному врачу и его назначениям. Именно в этом отношении у гомеопатии есть ряд преимуществ перед традиционной медициной. В гомеопатические кабинеты пациентов не направляют из районных поликлиник и не привозят на скорой помощи. Обращение к гомеопату – это практически всегда активный и сознательный выбор, предполагающий изрядный кредит доверия. К тому же врачи-гомеопаты практикуют длительный осмотр и опрос пациентов, что тоже укрепляет доверие к ним. Конечно, играют свою роль предписания, касающиеся диеты и режима, которые зачастую и становятся главной причиной исцеления. Но основной механизм действия собственно гомеопатических препаратов – это эффект плацебо.

Эта версия убедительно объясняет, например, полное бессилие гомеопатии в лечении рака или шизофрении (как известно, ни на психозы, ни на процессы клеточного перерождения эффект плацебо практически не действует). Однако последователи Ганемана ее категорически отрицают, ссылаясь на то, что гомеопатические препараты действуют, в частности, на животных и маленьких детей, у которых не может быть эффекта плацебо. Что касается младенцев, то это отнюдь не так очевидно: по мнению психологов, основную роль в эффекте плацебо играет ощущение больного, что о нем заботятся, чувство, которое не просто доступно младенцам, но является для них жизненно важным. Но вот представить себе кошку, которую излечила вера в действенность скормленной ей пилюли, действительно трудновато. Правда, и о том, почувствовала ли она себя лучше, сама кошка тоже не скажет: как правило, сведения о действенности гомеопатических препаратов исходят от владельцев животных. А данных о статистически достоверных испытаниях гомеопатических препаратов на животных никто никогда не представлял. Поэтому, кстати, американское Управление по контролю за продовольствием и лекарствами – знаменитое FDA – не одобрило применения гомеопатических препаратов в ветеринарной практике.

Что же касается «человеческой» медицины, то у нее данных о клинических испытаниях гомеопатических средств тоже немного: в гомеопатии такие испытания необязательны. В самом деле, если, согласно гомеопатической теории, всякое лекарство сугубо индивидуально и больше зависит от личных особенностей больного, чем от вида болезни, то любые статистические процедуры (основанные на сравнении множества однотипных случаев) оказываются не только ненужными, но и в принципе некорректными. Тем не менее время от времени такие испытания все-таки проводятся, и хотя их число несопоставимо с числом испытаний аллопатических лекарств, оно все же достаточно для некоторых выводов.

Авторам специального обзора, опубликованного в 2005 году в авторитетнейшем медицинском журнале The Lancet, удалось найти данные по 110 испытаниям гомеопатических средств, применявшихся для лечения самых разных патологий – от ОРЗ до грыжи. При их анализе выяснилась интересная закономерность: положительный эффект был тем больше, чем больше были отклонения от принятых для таких испытаний стандартов. Если же все необходимые условия (большое число участников, случайное распределение их между опытной и контрольной группой, двойной слепой метод и т. д.) были соблюдены, положительного эффекта не наблюдалось вовсе. То есть не то чтобы гомеопатия совсем не помогала, но она помогала ровно в той мере, что и заведомое плацебо, которым пользовали контрольную группу. Авторы обзора сделали из этого вывод, что лечебное действие гомеопатических препаратов целиком сводится к эффекту плацебо. Руководствуясь проверенным на опыте правилом: если что-то выглядит, как лягушка, прыгает, как лягушка, и квакает, как лягушка, то скорее всего это и есть лягушка.