Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №4 за 2003 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

…Спустя много лет, когда великий князь находился в ташкентском изгнании, его мать, Александра Иосифовна, по всей видимости, страдавшая от разлуки с сыном, сделала ему подарок. Гуляя с американским посланником в парке, она наткнулась на мраморную скульптуру полуобнаженной с яблоком в руке женщины. «Да это же Фанни Лир – девица нашего Николы!» И вскоре скульптура в дощатом ящике малой скоростью была отправлена в Ташкент.

P.S. Как Николай Константинович Романов закончил свои дни, доподлинно неизвестно. По одной из версий, он был расстрелян большевиками в 1919 году. По другой – умер от воспаления легких.

Его жена Надежда Александровна Искандер сначала была смотрительницей музея, затем ее уволили. По словам очевидцев, в последние годы жизни выглядела она настоящей нищенкой, ходила в рваной одежде и питалась тем, что оставляли у дверей ее хибары жители, помнившие доброту великого князя. Умерла Надежда Александровна в 1929 году от укуса бешеной собаки. Их старший сын Артемий не то погиб во время Гражданской войны, сражаясь на стороне белых, не то умер от тифа в Ташкенте в 1919 году.

Младший сын, Александр, боевой офицер, сражался в армии Врангеля, потом эвакуировался в Галлиполи, а затем – во Францию, где и умер в 1957 году.

Людмила Третьякова

Медпрактикум: Охотники за инстинктами

Еще около двух с половиной тысяч лет назад древнегреческий философ Платон задался вопросом, почему все люди стремятся к счастью, но одни достигают его, а другие – нет. И сам же дал ответ: первые могут отличить хорошее от дурного, вторые – не могут и потому им не удается быть счастливыми. В конце XIX века Зигмунд Фрейд открыл человечеству хаотичное «бессознательное» и предложил способ направлять темные импульсы на благо разуму: началась эра великого погружения в себя.

Сны о чем-то большем

До Фрейда психотерапия имела дело исключительно с душевнобольными людьми. В XIX веке весьма популярным направлением считалась, например, гипнотерапия, когда врачи пытались воздействовать на пребывающего в состоянии гипноза пациента, стремясь убрать симптомы болезни. Сам 29-летний Зигмунд Фрейд в 1885 году прошел четырехмесячную стажировку у французского невролога Жана Шарко и наблюдал, как тот с помощью гипноза лечил такие последствия истерии, как паралич конечностей, слепоту и глухоту.

Приблизительно в то же время Фрейд становится учеником венского врача Иозифа Брейера, который предлагал во время сеансов больным истерией в свободной форме рассказывать о своих переживаниях.

А в 1895 году Брейер и Фрейд опубликовали совместный труд под названием «Исследования истерии», в котором главной причиной истерических синдромов назвали подавленные воспоминания о травматических событиях. Правда, после выхода книги в свет тандем ученых по непонятным причинам распался. Между тем для самого Фрейда наступило довольно трудное время. В 1896 году он был исключен из Венского медицинского общества – за утверждения о том, что в основе психических расстройств лежат проблемы, связанные с сексуальностью. Тогда же умер отец Фрейда, после чего он в течение 4 лет каждый день перед сном по полчаса занимался собственным самоанализом. Итогом этих погружений явилась книга «Толкование сновидений», основанная на анализе собственных снов. Впрочем, тогда психиатрическое сообщество проигнорировало труд будущего классика.

Фрейд создал очень стройную и жесткую психодинамическую теорию личности. Он утверждал, что человеческое сознание состоит из трех частей, неразрывно связанных между собой.

«Ид» (от лат. «оно») – это темный котел, в котором «варятся» примитивные, инстинктивные, врожденные импульсы.

Ид – самая старая структура личности – не ведает страха и тревоги и требует немедленно получить желаемое, то есть удовольствие. Это иррациональная часть, однако ее можно увидеть в снах, фантазиях, игре и работе. «Эго» (от лат. «я») – тонкая прослойка в человеческом сознании, противостоящая давлению «темных» импульсов, подчиненная принципу реальности. Она способна направлять поведение в нужное русло, чтобы инстинктивные потребности удовлетворялись безопасным для самого индивидуума и членов сообщества способом. «Суперэго» ( от лат. – «сверхЯ») – это то, что приобретается благодаря воспитанию, взаимодействию с внешним миром, а именно – совесть, правила поведения и принятая система ценностей. Фрейд утверждал также, что любая активность человека (мышление, восприятие, память и воображение) определяется прежде всего инстинктами, причем влияние их может быть как прямым, так и замаскированным. Ученый признавал два основных инстинкта – жизни и смерти. Первый обеспечивает размножение вида.

Энергия сексуальных инстинктов получила название либидо. Второй, подчиненный инстинктам саморазрушения, танатос, проявляется в агрессии, жестокости и самоубийствах. Ссылаясь на Шопенгауэра, Фрейд утверждал, что «целью жизни является смерть», хотя жизнь можно и должно прожить счастливо. Человек проходит несколько стадий развития, и если личность задерживается на одной из них, то психоаналитик должен помочь пациенту осознать причину «остановки», что даст возможность двигаться дальше. Сеансы классического психоанализа со времен Фрейда не изменились: пациент укладывается на кушетку спиной к психотерапевту и в течение часа говорит обо всем, что приходит в голову. И так – от 3 до 5 раз в неделю, на протяжении нескольких лет. Психотерапевт при этом выполняет роль белого экрана, на который пациент проецирует любые свои размышления. Когда сознание проникает в глубины бессознательного, человек способен непроизвольно освободиться от всего, что мешает ему жить.

Отщепенцы

Постепенно идеи Фрейда захватили умы самых блестящих интеллектуалов того времени. Вокруг него начал формироваться круг единомышленников, которые в 1902 году образовали Венский психоаналитический кружок, через 6 лет трансформировавшийся в Венское психоаналитическое общество. В него входили амбициозный Альфред Адлер, энциклопедически образованный Карл Юнг, впечатлительный и одинокий Отто Ранк. Правда, довольно скоро «союз интеллектуалов» дал трещину: наиболее яркие ученики стали выдвигать собственные воззрения на человеческую личность и покидать «отца психоанализа». Причем разрыв произошел настолько глубокий, что ученики и учитель больше уже никогда не встретились.

Фрейд, узнав о смерти Альфреда Адлера, написал своему другу: «Мир щедро его вознаградил за старания на ниве опровержения психоанализа». А ведь Альфреду Адлеру психотерапия обязана таким понятием, как «комплекс неполноценности», а также представлением о том, что такое образ жизни. Адлер исходил из того, что когда рождается ребенок, то движущей силой становится не столько половая потребность или потребность в смерти, как утверждал Фрейд, сколько потребность в превосходстве.

По мысли Адлера, если личность находится в более ущербном состоянии, то возможно, что она навсегда «уйдет в болезнь», которая станет образом жизни. Впрочем, возможен и иной вариант развития событий, когда человек, начиная преодолевать трудности, достигает таких высот, которые недоступны людям с «обычными» способностями. Может даже произойти сверхкомпенсация в другой области – так что за каким-то выдающимся достоинством не будет заметно недостатков. Адлер писал: «Почти у всех выдающихся людей мы находим дефект какого-либо органа; складывается впечатление, что они очень страдали в начале жизни, но боролись и преодолевали свои трудности».

Имя розы

Карл Гюстав Юнг был принят в Венское психоаналитическое общество сразу и безоговорочно – как «старший сын» и «наследник». Но несмотря на столь большой пиетет, и Юнг постепенно отошел от классического психоанализа, создав свое направление, названное им аналитической психологией. В отличие от своего учителя Юнг интересовался европейским и восточным оккультизмом, метафизикой, а также был убежден, что религия является великой силой, содействующей стремлению человека к целостности и полноте жизни. Сны и фантазии он рассматривал как плод коллективного бессознательного, в котором заключен опыт всего человечества. Благодаря идеям Юнга о том, что проблемы бессознательного можно решить средствами бессознательного, в психотерапии появилось новое направление – символдрама Ханса Лейнера, или кататимно-имагинативная психотерапия.

Такая психотерапевтическая практика сейчас активно применяется в западных странах, особенно в Германии. Во время сеанса пациента просят представить определенные фиксированные образы, каждый из которых что-то означает: река – жизненную энергию, истоки реки – отношения с матерью, лес и дно моря – спуск в бессознательное, лев – агрессию, бык и корова – отношения с родительскими фигурами, и так далее. Иначе говоря, пациент в символдраме описывает содержание своего бессознательного в символической форме, а психотерапевт, в отличие от психоаналитика, постоянно разговаривая с ним, просит рассказать, например, есть ли у розы корни и бутоны, какого цвета листья и окружающий ландшафт.

Считается, что терапевтический эффект достигается, когда человек отработал от 6 до 20 образов. Причем после таких сеансов не единожды удавалось наблюдать, например, стабилизацию количества лейкоцитов в крови у онкологических больных, а также уменьшение болевого синдрома и спазмов при нарушениях в работе опорно-двигательного аппарата и желудочно-кишечного тракта. По мнению психотерапевтов, объясняются подобные явления апелляцией к скрытым силам организма, о которых нам пока практически ничего неизвестно.

Полный гештальт

Еще одним «обиженным» Фрейдом считается Фриц Перлз. Он в свое время прибыл из Южной Африки на один из конгрессов, чтобы рассказать о том, какой популярностью теория психоанализа пользуется на Африканском континенте. Однако мэтр встретил излияния своего юного почитателя довольно прохладно. Перлз обиделся, после чего изрядно охладел к психоанализу, а спустя несколько лет предложил миру свой метод – гештальт-психотерапию (от нем. «гештальт» – образ, целостная картина). Примерно одновременно с гештальт-терапией в США появилось еще одно направление – телесно ориентированная психотерапия, основанная Вильгельмом Райхом. С его точки зрения, тело неотделимо от бессознательного и в неблагоприятных обстоятельствах приобретает «мышечный панцирь», который состоит из блоков и зажимов.

С помощью массажа психотерапевт прорабатывает застывшие мышцы и возвращает утраченную свободу для души и тела. Вильгельм Райх выпустил массу книг, в которых высказывал весьма экстравагантные теории. Например, об оргоне – жизненной энергии. Для ее получения Райх конструировал специальные устройства, в которые собирал оргон, а потом облучал пациентов. Все это выглядело, скорее, как парамедицина, но случаи выздоровления тем не менее наблюдались поразительные. Но его учение в 1954 году было запрещено, лаборатория уничтожена, а сам ученый попал в тюрьму по обвинению в неуважении к суду, где и умер от разрыва сердца.

Психотерапия и массы

В психотерапевтические группы, в большом количестве возникшие в Германии в 30-е годы прошлого века, объединялись бывшие наркоманы, онкологические больные и их родственники. После поражения во второй мировой войне немцы стали объединяться в различные клубы по интересам, которые в том числе выполняли и психотерапевтическую роль.

Американцы начали перенимать этот опыт после окончания вьетнамской войны – для реабилитации военнослужащих и членов их семей. Примерно тогда же – в 60-х годах – миллионы людей в Европе и Америке начали проходить различные тренинги. Психотерапия к этому времени уже накопила большой арсенал методик, которые позволяли в отличие от фрейдовского, длящегося годами, психоанализа достигать целей в определенные сроки. Куда более прагматичные люди XX века не желали проводить много времени на кушетке и копаться в своем бессознательном. Впрочем, и сам классический психоанализ также стал несколько иным – сегодня уже многие психоаналитики заранее определяют количество сеансов и вполне допускают использование лекарственных препаратов.

Благодаря групповым формам занятий психотерапевт стал доступен (в том числе и финансово) гораздо большему количеству людей, чем во времена индивидуальной терапии. Весьма востребованным оказалось направление семейной терапии, которую начала разрабатывать американский психолог Вирджиния Сатир. Она рассматривала семью как целостный организм, который развивается, переживая периоды взлета и стагнации. Психотерапевты разных школ и направлений отмечали, что «одиночные» пациенты, возвращающиеся в семью, испытывают изрядные затруднения по той причине, что они-то меняются, а их домочадцы остаются прежними. Вообще же, в современной психотерапии насчитывается несколько сотен направлений.

Существуют чисто авторские методики, которые создаются для конкретных случаев. Например, бизнес-тренинги, когда необходимо быстро обучить персонал работать с клиентами: стресс-менеджмент, тайм-менеджмент, тренинг телефонного общения, формирование имиджа, техники эффективного ведения переговоров. Весьма перспективным направлением считается также коучинг, который включает в себя консультирование, тренинг и разбор психологических проблем руководителей. Иначе говоря, задача психотерапевта – сделать успешных людей еще более успешными.

Российский путь к себе

В дореволюционной России фрейдистские идеи распространялись очень быстро. Начать с того, что первый регулярный психоаналитический журнал начал издаваться именно в России. Среди первых пациентов и учеников Фрейда были художник Сергей Панкеев, ставший впоследствии прообразом главного героя романа Германа Гессе «Степной волк», а также Сабина Шпильрейн, из-за которой, кстати, окончательно рассорились Фрейд и Юнг. С 1912 по 1925 год в России выходила целая серия «Библиотеки психоанализа и психотерапии».

В начале 30-х годов история российского психоанализа прервалась. В обществе, в котором в то время культивировался дух здоровья, юности, не было места для самокопания. Психотерапия ушла в подполье, заняв весьма скромную нишу исключительно в психиатрии. Постепенное возрождение отечественного психоанализа началось лишь в 1970-е годы благодаря психологу Борису Кравцову, однако окончательно «из подполья» психотерапия стала выходить во второй половине 1980-х, когда возникли первые психоаналитические группы, а также Российская психоаналитическая ассоциация и секция психоанализа Ассоциации психологов-практиков. Понятно, что психотерапия, практиковавшаяся в те годы, в лучшем случае соответствовала психоанализу времен Фрейда. Так что весь тот опыт, который был накоплен западной психотерапевтической мыслью в течение 70 лет, в нашей стране приходится осваивать в ударно короткие сроки.

Комментарий

Леонид Кроль, директор Института групповой и семейной психологии и психотерапии, доцент кафедры психотерапии Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, старший научный сотрудник Института человека РАН РФ, автор 60 статей по психологии и психотерапии:

«Сейчас все больше заболеваний, которые совсем недавно относились к чисто телесным, переходит в разряд психосоматических, а психотерапевты и психологи становятся одной из самых массовых и востребованных профессий. В некоторых странах их количество вполне сопоставимо с числом врачей общей практики. Таким образом, постепенно снимается некое клеймо, что вроде бы к психотерапевтам обращаются только те, у кого с головой не все в порядке. Психическая составляющая найдена у таких заболеваний, как бронхиальная астма, язва желудка, экзема. И поэтому теперь в большинстве европейских стран врач уже при первичном осмотре пациента рекомендует обратиться к психотерапевту, потому что очень часто причиной подобных заболеваний является скрытая депрессия, о которой пациент порой даже не догадывается. Хронические больные примерно в 30% случаев выздоравливают гораздо быстрее, если в лечении принимает участие психотерапевт. При этом стоит учесть, что, как правило, никаких жалоб на психическое состояние у пациента изначально нет.

Хотя установлено, что в ряде случаев причиной, например, онкологических заболеваний является скрытое нежелание жить, и при пересмотре жизненных целей и стратегий, осознания спрятанных глубоко внутри напряжений человек способен выздороветь. Кроме того, оказывается, что многие болезни, в том числе и онкологические, очень часто переносятся из поколения в поколение. В одном и том же возрасте при похожих обстоятельствах возникают определенные стереотипы поведения, которые ведут к развитию чисто «семейных» болезней. В этом случае задача психотерапевта – посмотреть на семью как на род и снять «родовое клеймо».

Нужно сказать, что психотерапия в очень малой степени рассчитывает на рациональное восприятие человека, поэтому во время сеансов большое значение придается работе с телом, невербальным техникам, трансовым воздействиям. Что происходит в мозгу пациента, пока мало известно, хотя существует целое направление в научных исследованиях, которое занимается только этой проблематикой. Однако то, что при изменении образов в сознании меняется и сам человек, уже мало у кого вызывает сомнение. Обнадеживает и то обстоятельство, что сейчас многие люди посещают сеансы не столько даже для того, чтобы избавиться от проблем, сколько для того, чтобы найти в себе дополнительные ресурсы и тем самым добиться большей жизненной реализации.

Татьяна Яковлева-Устинова

Избранное: Бог с золотым ключом

Практически все, кто в разное время был знаком с Гилбертом Кийтом Честертоном, не уставали повторять, что редко встречали человека более жизнерадостного. Он и, вправду, заражал своим несокрушимым оптимизмом всех окружающих. Это тем более поразительно, если учесть, что этот весельчак на протяжении многих лет был очень больным человеком, который не мог не чувствовать, что век его уже отмерян… Впрочем, для самого Честертона эта спокойная радость была не случайна, ибо держалась она для него на истинной Вере. В своих мемуарах, в скором времени выходящих в издательстве “Вагриус”, Честертон, окидывая взглядом свое прошлое, призывает всех и каждого радоваться жизни. Здесь и сейчас. И не впадать в уныние, помня о том, что это – грех.

Не так давно летним вечером, спокойно озирая мою незаслуженно счастливую жизнь, я прикинул, что совершил не меньше пятидесяти трех убийств и спрятал добрую сотню трупов. Один я повесил на вешалку, другой затолкал в сумку почтальона, третьему подменил голову и так далее, в том же духе.

Да, конечно, все это я проделал на бумаге и очень советую начинающим выражать свои преступные склонности таким же образом, не портя прекрасный замысел несовершенствами падшего мира. Где-то я писал, что составил научную таблицу, куда входило 20 способов женоубийства, при помощи которой писатель может убить двадцать жен, прекрасно уживаясь с одной. Собственно, самое печальное в нашем деле – не риск и не потеря супруги, а то, что, выбрав какой-то способ, мы лишаемся других девятнадцати. Придерживаясь этого принципа, я преуспел на ниве того жанра, который называют детективом. Журналы и издательства до сих пор заказывают мне гекатомбу-другую – чем больше трупов, тем лучше.

Каждый, кто напал на след этого промысла, знает, скорее всего, что большей частью в моих рассказах участвует некий отец Браун, католический священник, сочетающий внешнюю простоватость с внутренней тонкостью. Естественно, встали вопросы о том, типичны ли эти черты, а решения и ответы подвели к очень важным вещам.

Как я уже говорил, я никогда не относился всерьез к моим романам и рассказам и не считаю себя, в сущности, писателем. Но все же то были выдумки, фикции, а не биография или история, и по меньшей мере у одного героя не было “прототипа”. Это вообще заблуждение, далеко не всегда пишешь “с кого-то”. Но вот о самом отце Брауне говорили как о реальном человеке и в определенном смысле не ошибались.

Мысль о том, что писатель просто описывает друга или недруга, и неверна, и вредна. Даже персонажей Диккенса, явно выдуманных и явно карикатурных, возводили к простым смертным, словно смертный может быть таким, как Уэллер или Микобер. Помню, отец рассказывал, как известный спирит С.С. Халл яростно опровергал, что он – прототип Пекснифа. “Нет, вы подумайте! – говорил он с излишним пафосом. – Вы же знаете меня, Честертон! Что там, все меня знают. Я посвятил жизнь благу ближних, я служил идеалам, я подавал пример справедливости, честности, чистоты. Что общего между мной и Пекснифом?!”

Когда писатель измышляет характер ради надобностей рассказа, особенно – фикции, выдумки, он лепит его из разных черт, нужных ему на этом фоне. Иногда он берет ту или иную черту у реального человека, но легко изменяет ее, поскольку создает не портрет, а картину. Главная черта отца Брауна – отсутствие черт. Он, можно сказать, заметен своей незаметностью. Его будничная внешность призвана отличаться от напряженной зоркости и подчеркнутого ума; вот я и сделал его обтрепанным и бесформенным, круглым и невыразительным, неуклюжим. Однако я подарил ему некоторые свойства моего друга, отца Джона О`Коннора, который внешне был совсем другим. Он аккуратен, он ловок, даже изящен, и не столько занятен, сколько занят. Словом, это – чувствительный и сметливый ирландец, наделенный глубокой иронией и сдержанной яростью своей нации. Мой отец Браун намеренно описан как житель Восточной Англии, которых нередко именуют саффолкскими клецками. Это – намеренный маскарад, столь необходимый детективу. Однако в одном и очень важном смысле отец О`Коннор и впрямь вдохновил меня. Чтобы объяснить, как это было, расскажу саму историю.

Перед самой женитьбой и сразу после нее я много бродил по Англии, читая то, что вежливо звалось лекциями. Тяга к этим мрачным развлечениям особенно сильна на севере Англии, на юге Шотландии и почему-то в лондонских пригородах. Помню, как довелось мне прокладывать путь сквозь снежную бурю на северные окраины, к большой моей радости, я такие бури люблю. Собственно, я люблю всякую погоду за исключением той, которую называют “прекрасной”, так что жалеть меня не надо; и все же пешком и на омнибусе я добирался часа два, а когда прибыл, напоминал снежную бабу. Прочитав собравшимся Бог знает что, я собрался в дорогу, как вдруг достойный нонконформист, потирая руки и улыбаясь мне с гостеприимством рождественского деда, произнес глубоким, зычным, сладостным голосом: “Что ж, мистер Честертон, разрешите предложить вам рюмочку шерри и печеньица!” Я поблагодарил его, заверив, что совсем не голоден, с ужасом представляя себе, как борюсь со снегом еще два часа, поддерживаемый лишь таким скудным угощением. И, с удовольствием перейдя дорогу, я вошел в кабачок под суровым взглядом пастыря.

Но все это так, в скобках, происшествий было много. Именно о той поре ходит миф, будто я прислал домой, в Лондон, телеграмму: “Нахожусь Маркет Харборо. Где должен быть?” Не помню, правда ли это, но могло быть и правдой. Вот так, бродя по стране, я забредал к друзьям, чьей дружбой очень дорожу, скажем, к Ллойду Томасу, который жил в Ноттингеме, или к Маккмелланду, в Глазго. Однажды меня занесло в Кили, на болота Уэст-Райдинга, и я переночевал у видного тамошнего жителя, который собрал на вечер тех, кто может вынести лекцию. Был там и католический священник, невысокий, с мягким, умным лицом, в котором сквозило и лукавство. Меня поразило, что он сохранял деликатность и юмор в очень йоркширском и протестантском сообществе; и вскоре я заметил, что по-своему, грубовато, его здесь высоко ценят. Кто-то очень смешно рассказал мне, что два огромных фермера, обходя часовни и храмы разных исповеданий, трепетали перед обиталищем этого священника, пока не решили, в конце концов, что он не причинит большого вреда, а в случае чего можно позвать полицию. Однако они подружились с ним, да и все тут явственно с ним ладили и с удовольствием его слушали. Мне он тоже понравился; но если бы мне сказали, что через пятнадцать лет я буду мормонским проповедником у каннибалов, я удивился бы меньше, чем правде, а именно – тому, что через эти самые пятнадцать лет он примет мою исповедь и введет меня в лоно Церкви.

Наутро мы гуляли с ним по болотам у Кили Гэйт, высокой стены, отделявшей Кили от Уорфейдейла, и я повел его к своим друзьям в Илкли. Он остался к ланчу; остался к чаю; остался к обеду; не помню, остался ли он на ночь, но много раз ночевал там позже, и обычно мы встречались. В одну из этих встреч и случилось то, что позволило мне использовать его или хотя бы его часть для детективных рассказов. Пишу об этом не потому, что придаю этим рассказам какое-то значение, а по другой, более важной причине, связанной с той историей, которую я повествую.

Беседуя со священником, я упомянул одно соображение, связанное с преступлением и пороком. Он отвечал, что я заблуждаюсь или нахожусь в неведении; и, чтобы я совсем не запутался, рассказал мне о некоторых вещах, которые я здесь обсуждать не буду. Надеюсь, вы помните, что в юности я воображал ужасные мерзости; и очень удивился, что тихий, милый и неженатый человек побывал гораздо ниже. Мне просто в голову не приходило, что бывают такие ужасы… Если бы мой новый знакомый был писателем, просвещающим детей и отроков, его бы сочли провозвестником рассвета… Но он говорил между делом, ради примера, по насущной нужде, да еще – под строжайшей тайной, и был, естественно, типичным иезуитом, отравителем душ. Вернувшись, мы нашли новых гостей и вскорости завели беседу с двумя выпускниками Кембриджа, тоже бродившими в этих местах после конца занятий. С отцом О`Коннором они говорили о музыке и ландшафтах, а он легко принимал любую тему и поразительно много знал. Перешли к философским и нравственным проблемам; а когда священник вышел, молодые люди развосхищались тем, как он разбирается в барокко или в Палестрине. Потом они помолчали, и один прибавил: “Нет, все-таки у них ненормальная жизнь! Вольно любить религиозную музыку, когда сидишь в затворе и ничего не знаешь о зле. Нет, нет! На мой взгляд, надо выйти в мир, посмотреть в лицо реальности, узнать настоящие соблазны. Что говорить, невинность и неведение красивы, но куда лучше не бояться ведения”.

Мне, только что слышавшему все эти ужасы, слова его показались такой чудовищной насмешкой, что я громко засмеялся. Кто-кто, а я-то знал, что по сравнению с безднами сатанинскими, которые священник видел, с которыми сражался, кембриджские джентльмены, к счастью для них, ведают не больше зла, чем два младенца в коляске.

И тут мне захотелось использовать это недоразумение, написать рассказ, где не ведающий зла священник знает больше всех о преступлении и преступниках. Позже я неуклюже выразил это в “Сапфировом кресте”, а там – и в других историях, которыми мучил мир. Словом, я разрешил себе очень плохо поступить со своим другом – примять его шляпу, растерзать зонтик, лишить аккуратности одежду, подменить ум и остроту взгляда чем-то вроде пудинга, и вообще обратить отца О`Коннора в отца Брауна. Кроме того, мой герой ничем не занят, просто болтается где-нибудь на случай убийства. Одна очаровательная дама (заметим, католичка) сделала отцу Брауну удачный комплимент, сказав: “Как мне нравится этот суетливый бездельник!”

Однако истории о кембриджских студентах и не ведающем зла затворнике гораздо значимей, чем мои неуклюжие (хотя и чисто писательские) злодейства. Я снова встал лицом к лицу с мрачными, но весьма живыми проблемами души. Раньше я не нашел из них выхода, и они меня мучили, хотя вообще меньше мучают мужчин, чем юнцов. Они меня очень мучили, и я мог бы сползти к компромиссу, а то и к поражению, если бы вдруг не заглянул в бездну, лежащую у моих ног, – и удивился своему удивлению. Мне было нетрудно поверить, что католическая Церковь знает о добре больше, чем я. Но что она больше знает о зле, это поразительно.

Когда меня или кого-нибудь другого спрашивают: “Почему вы приняли католичество?”, мы отвечаем быстро и точно, хотя и не для всех понятно: “Чтобы освободиться от грехов”. Никакая другая религия не может действительно освободить человека от греха. Многим кажется странным и непонятным, что, по учению Церкви, исповеданный и отпущенный грех уничтожен, не существует и человек начинает жить заново, словно и не грешил. Говоря об этом, я не могу не вспомнить тех ощущений и образов, о которых я рассказывал в главе о детстве. Если вы помните, я говорил, что в первые годы, пору невинности, начиналось что-то очень важное, быть может, самое важное в жизни. Я говорил об особом свете, яснее и ярче дневного, который до сих пор освещает мне путь по Кемден-Хилл и Хрустальный дворец вдалеке. И вот когда католик идет к исповеди, он действительно вступает в утренний свет начала и новыми глазами смотрит сквозь мир на сверкающий дворец. Он верит, что в темном углу, в короткие минуты таинства Господь сотворил его снова по образу Своему и подобию. Господь попытался еще раз, и человек опять так же нов, как в настоящем детстве. Он стоит в белом свете начала, и движение времени не пугает его. Даже если он стар и немощен, ему несколько минут от роду.

Таинство покаяния дает нам новую жизнь и примиряет нас с миром, но не так, как примиряют оптимисты и поборники наслаждения. Радость дается не даром, она обусловлена раскаянием. Другими словами, цена ей – истина, или, если хотите, реальность. Мы должны увидеть себя такими, какие мы есть. Когда так видят только других, это называется реализмом.

Сейчас и здесь я не берусь защищать учение о покаянии и не менее поразительное учение о безграничной милости Господней. Я пишу не апологию, хотя писал их немало и, даст Бог, напишу еще, несмотря на сопротивление близких. Но сейчас я взвалил на себя мучительное, почти непосильное бремя – я пытаюсь рассказать свою жизнь и просто хочу описать, как повлияли догматы на мои действия и чувства. Мне кажется, они связали всю мою жизнь воедино, а никакие другие учения не могли бы связать ее; к тому же они ответили сразу на два вопроса: почему я так радовался в детстве и так сильно страдал в отрочестве и ранней юности.

В начале моей литературной деятельности пессимисты обвиняли меня в оптимизме; теперь, в конце, оптимисты, наверное, обвиняют в пессимизме. На самом же деле я не был ни тем, ни другим и в этом отношении никогда не менялся. Я начал с защиты красных почтовых ящиков и допотопных омнибусов, хотя их считали некрасивыми. Кончаю я отрицанием ревю и американских фильмов, в которых красоты хоть отбавляй. Но и тогда, и теперь я пытался объяснить одно и то же, и даже глубочайший переворот моей жизни – мое обращение – только утвердил меня в моих взглядах. В сущности, я нигде не видел таких же взглядов, пока не открыл грошовый катехизис и не прочел: “Два греха против надежды – самонадеянность и уныние”.