Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1985 год"

Сердце Алаида

...Под нами разворачивается светло-стальная чаша Курильского озера, одного из самых больших на Камчатке. Вертолет делает один за другим плавные виражи над береговой линией. Летчик-наблюдатель Остроумов допускает меня до своего открытого иллюминатора и просит пилота снизиться. Его рабочая высота сто метров – самая лучшая видимость. Внезапно взгляд проникает в прозрачную глубину и охватывает сразу тысячи темных силуэтов – вода кипит рыбой...

Только что солнце слепило в иллюминаторы, четко высвечивая под крылом Ан-2 кратеры камчатских вулканов, как вдруг рванул ветер и по склонам ближайшей вершины угрожающе поползли пухлые клочья облаков. Воздушный поток подхватил нашу «аннушку» и понес на скалы. Крылья самолетика, казалось, испуганно напряглись, сопротивляясь напору ветра. Секунду-другую Ан-2 как бы завис в воздухе, потом свернул в сторону от скальных выступов и заскользил вниз, уходя от этой клубящейся серой мглы.

– Все, приехали!

Петропавловск теперь закрыт для посадки. Полетим в Козыревск,– бросил из кабины пилот сквозь открытую дверь в салон, где мы смирно сидели, пристегнув ремни.

Низкое, облачное небо все больше прижимало Ан-2 к земле, и вскоре самолет шел над долиной, по которой толстым удавом пробивалась сквозь заросли река, делая частые петли в низких берегах.

– Камчатка, по-старому Уйкоаль, богатая лососем река,– протянул сидевший рядом Владимир Иванович Семенов, известный в здешних местах краевед. Несмотря на свой почтенный возраст (Владимиру Ивановичу уже за 70), он бодро пришел к самолету с тяжелым рюкзаком и ледорубом довоенной поры.

– Смотрите вниз – прямо по курсу – видите вертолет?

Впереди, среди неподвижного, диковатого простора маленькой зеленой стрекозой плыл вертолет.

– Не иначе Остроумов. Вон как завис над рекой, чуть воду не черпает. Видно, рыбу считает...– добавил Семенов, поглаживая седую щеточку усов.

За недолгое время пребывания в Петропавловске-Камчатском я уже убедился, что Анатолия Георгиевича Остроумова знает немало старожилов: многие годы он делает облеты камчатских нерестилищ лосося; сотрудничает в местном отделении Географического общества СССР; вместе с такими защитниками рыбных богатств, как И. И. Лагунов и И. И. Куренков, тоже ихтиологами, выступает в печати; публикует рассказы о необычных встречах с животными Камчатки.

Убедился я, к сожалению, и в том, что Остроумов – неуловим. Летом в КОТИНРО (Камчатское отделение Тихоокеанского института морского рыбного хозяйства и океанографии) рабочее место его пустует. «Он летает!» – говорили каждый раз, когда я заходил в институт. Я поднимался на второй этаж в лабораторию Куренкова, и мы долго беседовали с Игорем Ивановичем о жизни, о будущем лосося на Камчатке. Мне довелось слушать выступление Куренкова и доклады других ученых-ихтиологов о комплексно-целевой программе «Лосось» на V Всесоюзном совещании «Пути реализации Продовольственной программы на Крайнем Севере», впервые уделившем столько внимания продовольственным ресурсам рек, озер и морей.

...Теперь я смотрю из иллюминатора самолета (говорят, из космоса полуостров похож на горбушу) и вспоминаю недавние беседы в Петропавловске.

Вкус хлеба камчадалы узнали лишь в начале XIX века. Первый исследователь земли камчатской С. П. Крашенинников писал: «Главная их пища, которую должно почесть за ржаной хлеб, есть юкола, которую делают они из рыбы лосося роду». Они и сегодня богаты рыбой, камчатские реки и озера. Опытные ихтиологи говорили, что полуостров – единственный регион в мире, где обитают все шесть видов тихоокеанских лососей. Ученые особо подчеркивали, что Камчатка – уникальный природный район, в водах которого, как в гигантском естественном инкубаторе, молодь лосося проводит первый период своей жизни. Благодаря счастливому сочетанию ряда особенностей рек и озер полуострова промысловая продуктивность их во много раз выше, чем в других естественных водоемах Евразии. Но чтобы увеличивать вылов этой рыбы, нужно оберегать неповторимость полуострова, сохранять в чистоте его воды. На совещании, о котором я упоминал, был поддержан проект о введении для большей части территории области особого природоохранительного статуса.

...Мы летим над рекой Камчаткой, где воспроизводятся стада наиболее ценных видов лососей. По берегам виднеются поселки, стоят у причалов ряды моторных лодок. Здесь живут лесозаготовители и рыбаки. Но по реке Камчатке, ее притокам давно уже пора уменьшить вырубку лесов, прекратить сброс неочищенных вод, заменить сплав леса перевозкой его баржами, чтобы не плыли потерянные бревна, не попадала в воду кора, которой захламлены берега около поселков. Даже сейчас на реке нет-нет да и мелькнет моторка, хотя с июня по октябрь, во время нереста, езда на них запрещена. Проблемы, проблемы...

Тем временем наш Ан-2 делает заход на посадку в Козыревске. Вслед за нами вскоре приземляется и Ми-8. Еще винты его гонят ветер, а из салона уже спрыгивает невысокий плотный человек с чемоданчиком, следом за ним – черноволосый парень с рюкзаком.

– Что я вам говорил? Все те же и долгожданный Остроумов с помощником,– шутливо представляет вновь прибывших Семенов.

Сразу бросилось в глаза, что Остроумов подтянут и аккуратен; пиджак застегнут на все пуговицы, галстук – такая форма одежды не всегда выдерживается при работе в камчатских краях. Чувствуется, что Остроумова совсем не радует перспектива иметь журналиста в попутчиках. Так что из Козыревска я возвращаюсь несолоно хлебавши в Петропавловск, где все же ухитряюсь попасть в облет с Остроумовым. Помог мне в этом его начальник – директор КОТИНРО Михаил Михайлович Селифонов, собравшийся на Курильское озеро.

Когда ранним утром мы прибыли в аэропорт, погода была летная, вовсю светило солнце, но встретивший нас Остроумов был сдержан и немногословен. Пробежав глазами список пассажиров, он обронил единственную фразу: «Один из прибывших, кажется, лишний. Придется поговорить с командиром...»

Вертолет скользит над «Курильской землицей», так именовали в прежние времена казаки южную часть Камчатки. Это название отметил А. С. Пушкин при чтении «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова. Поэт сразу почувствовал образ суровой Камчатки, записав: «Страна печальная, гористая, влажная. Ветры почти беспрерывно обвевают ее. Снега не тают на высоких горах».

Этой характеристике точно соответствовала разворачивающаяся под нами картина, запечатлевшая в переплетении хребтов, озер и зеленых долин с горячими источниками бурную геологическую жизнь полуострова на протяжении миллионов лет. Мы уходим от скалистого побережья, на которое набегают белые барашки тихоокеанской волны. Впереди появляется вытянутая черная впадина, окруженная невысоким хребтом. В центре ее виден массив вулкана Горелый, на склонах которого застыли лавовые потоки, из кратеров к вертолету тянутся белые щупальца фумарольных струй. Вертолет огибает южнее Горелого крупный вулкан Асачу с голубым озером, пересекает реку Асачу и летит над рекой Ходуткой, на берегах которой выбиваются струйки горячих источников.

Сколько же рек и ручьев извивается, прячется в долинах Камчатки, впадает в моря и отдает лоно своих плесов для нерестилищ лососей...

Как только вертолет пошел над рекой, Остроумов, облачившийся уже в рабочую одежду, поспешно снял берет и натянул тесноватый старенький кожаный шлем с ларингофоном. Затем шагнул ко второму иллюминатору с левой стороны салона, вынул стекло и, обернувшись, произнес с достоинством:

– Вот это и есть мое рабочее место.

Переодевание преобразило Остроумова. Он уверенно двигался по салону, стремительно переходил от пилотской кабины к своему иллюминатору, время от времени бросая отрывистые фразы в ларингофон – давал указания пилоту. Чувствовалось, что здесь его стихия, что к вертолету он привык как к дому родному. Он даже стал разговорчивее, хотя из-за гула мотора приходилось кричать прямо в ухо собеседника.

– Хорошо летать со знакомым экипажем, когда пилоты понимают с полуслова.– Лицо Анатолия Георгиевича становится удовлетворенным, даже мягким.– Им не надо по два раза повторять, куда лететь, где придержать, когда вернуться,– работаем как единый механизм.

Любопытно наблюдать, как трудится летчик-наблюдатель Остроумов со своим экипажем. Когда пилот выходит на новое нерестилище, Анатолий Георгиевич готов делать заход за заходом, чтобы как можно точнее определить количество лососей. Вертолет то неподвижно зависает над водой, то идет над излучиной реки, закладывая вираж за виражом.

В иллюминаторе кружится земля со скалистыми сопками, просторными лесами каменной березы, озерами с отраженным множеством солнц, синее небо и прозрачные ручьи, в которых ходят косяки рыбы.

Остроумов, однако, невозмутимо выглядывает в иллюминатор, наблюдает, записывает новые и новые цифры в блокнот.

– Сколько уже летаете, Анатолий Георгиевич, не устаете? Ведь так крутиться в воздухе многие месяцы, каждое лето до морозов – не всякий выдержит...

– Поднялся впервые на самолете Ан-2 считать лосося в 1956 году, в следующем – на вертолете Ми-1. Конечно, есть неудобства, бывало, весьма крепких мужчин из вертолета выносили. Но привык, знаете, многие тысячи часов налетал. За всеми этими хлопотами с лососем в отпуск летом ни разу никуда не съездил. Вот сейчас смену себе готовлю.

– А когда начался учет рыбы на Камчатке?

– Первой на Камчатке поднялась в воздух считать лосося Крогиус...

О Фаине Владимировне Крогиус и ее муже Евгении Михайловиче Крохине, внесших неоценимый вклад в изучение лосося, ставших на Камчатке докторами наук, лауреатами Государственной премии СССР, мне много рассказывал Куренков. В начале тридцатых годов, когда Крогиус и Крохин прибыли на Камчатку, не было даже карт, по которым учитывались бы площади речных бассейнов, не был исследован режим рек и озер, где нерестились лососи. Поселившись на озере Дальнем, Крогиус, долгие годы работая в этой естественной лаборатории, дала впервые в мировой практике промысловый прогноз – цифры ожидаемого возвращения нерки (красной) в озеро.

В 1950 году Фаина Владимировна Крогиус поднялась на По-2 над таежными реками и озерами и обследовала заполнение нерестилищ на обширной площади, выполнив работу целой экспедиции. Это были первые на Камчатке успешные опыты по подсчету с воздуха идущей на нерест рыбы. Зарождалась новая методика учета лосося.

– От учета качественного надо было переходить к количественному, для рыбной промышленности понадобилось быстро оценить численность нерестующей рыбы по всем водоемам полуострова,– рассказывает Остроумов.– Это возможно – реки у нас чистые, горная вода. Сверху прекрасно все разглядишь, не то что с берега. Вначале на Ми-1, вдвоем с пилотом, никто не соглашался летать. А я сел, начал работать, потом и другие полетели. Ездил в Ленинград стажироваться в лаборатории аэрометодов.

Профессиональные качества летнаба Остроумова высоко оценивает Игорь Иванович Куренков, сам летавший еще во времена Крогиус и даже потерпевший аварию на самолете По-2. «Летал я также и с Остроумовым, он видит рыбу, а я – нет. Кричу ему: «Чего зря кружить над этой рекой?..» А он быстро рисует в блокноте план излучины, показывает точками скопление лососей. Смотрю в иллюминатор – пусто. Проходим ниже – и вдруг, даже радостно стало, замечаю косячок рыб и дальше еще один – полумесяцем. Остроумов всегда знает, какое количество рыбы при какой плотности на том или ином нерестилище,– он многие из них открыл и описал. Досконально камчатские водоемы знает, переживает за них, наблюдая заполнение нерестилищ. У него очень тренированный глаз... Ошибка, конечно, возможна, отклонение даже планируется, но это нивелируется в целом для больших величин».

...Меня трогает за плечо Михаил Михайлович Селифонов, показывает пальцем вниз: «Прилетели!» Под нами разворачивается панорама Курильского озера, одного из самых больших на Камчатке. Схваченная обручем вулканов, в обрамлении высоких, зеленых берегов лежит светло-стальная чаша. Крутые берега врезаются в озеро полуостровами и косами. Недаром здесь нерестилище самого крупного стада нерки.

У коряков, коренных жителей Камчатки, и ныне в почете традиционные, испокон веков кормившие этот народ промыслы: разведение домашних оленей, добыча пушного зверя и заготовка рыбы.

В летнюю пору от охотничьих забот отдыхают. А за оленями в это время года присмотр особый. Жарко. Животные шалеют от гнуса, и пастухам приходится подниматься в горы, где лежат нетающие снега, либо спускаться к морю – в прибрежные проветриваемые тундры. И у рыбаков начинается напряженнейшая страда. Тугими косяками идет из океана к верховьям рек чавыча, нерка, кижуч, кета, горбуша – все ценная лососевая рыба, которая дает красную икру. Тушки ее вялят на ветру и солнце, готовя на зиму юколу.

Вертолет делает один за другим мягкие и плавные виражи над береговой линией. Проходим полуостров. Остроумов допускает меня до своего открытого иллюминатора и просит пилота снизиться. Его рабочая высота сто метров – самая лучшая видимость.

Мой взгляд проникает в прозрачную глубину и охватывает сразу тысячи темных силуэтов, мечущихся около берегов,– вода кипит рыбой. В этот момент солнечный свет заливает простор долины: вспыхивает яркой зеленью упругий ковер из кустарников и ягодников, широкая гладь воды наливается синевой, голубеет на отмелях. Сразу же словно пожар заметался на мелководье, багряное зарево зажглось на воде. Это полыхает огнем брачный наряд нерки, не зря названной красной.

Тень вертолета упала на косяки рыбы, и они брызнули в разные стороны. Крупные лососи ракетами режут водное пространство, волнами мчатся от берега. Уходит вперед тень вертолета, рыбы возвращаются, попарно застывают на отмелях. Лососи роют довольно глубокие ямы, мечут икру, поливают ее молоками, засыпают ямы галькой. И на мелководье вырастают нерестовые бугры. Все. Свое предназначение в жизни лососи выполнили. Свое потомство, которое появится зимой, родители уже не увидят: все они после нереста погибают.

Вертолет делает последний заход над озером, и Селифонов показывает мне один из островков, торчащий посреди озера.

– Похоже на сердце? Есть легенда, записанная еще Крашенинниковым, корни ее уходят в седые времена, когда жившие здесь люди явились свидетелями катастрофических извержений. Озеро ведь занимает кальдеру, образовавшуюся после колоссальных взрывов. Островки – это выжатая вязкая магма со дна кальдеры. По преданию, отсюда ушла высокая гора, заслонившая солнце. Она воплотилась в вулкане Алаид на острове Атласова. По ее следу потекла в море река Озерная, а на родном месте гора оставила свое сердце – остров Алаид. Да, если вулканы оставляют здесь сердце, что говорить о людях. Все наши ихтиологи, работавшие на этом озере, оставили по себе добрую память. И первыми были Крогиус с Крохиным...

Внизу на берегу озера показались домики. Вертолет пошел на посадку. Да, в тридцатые годы на Курильское озеро добирались не так быстро. Я листал пожелтевшие страницы книги Крогиус и Крохина «Очерк Курильского озера и биология красной в его бассейне», где на старом снимке два человека тянут бечевой по реке Озерной лодку с тяжелой поклажей. Жили ученые в старой охотничьей юрте, а зимой возвращались на нартах. Сколько километров они исходили по этим берегам пешком и на лыжах, в тучах гнуса плавали на батах – делали анализы озерной воды. Крогиус не расставалась с винтовкой, хорошо стреляла, не боялась встреч с медведями. По рассказам Остроумова, медведи зачастую выходят к озеру полакомиться рыбой, могут вплотную подходить по ночам к палаткам ихтиологов, воровать съестное, выкапывать его из потайных ям в песке.

...Высокая трава еще ложится от вихря, поднятого вертолетом при посадке, а Селифонов первым ловко прыгает на землю – без шапки, в распахнутой куртке. Мы идем вдоль берега Озерной к домикам наблюдательного пункта КОТИНРО, где Михаил Михайлович Селифонов поработал немало лет.

– Вот по этой реке, как по желобу в сорок пять километров, скатываются из Курильского озера в начале лета многие миллионы мальков, идут откармливаться на «морские пастбища», а через два-три года красная возвращается на нерест.– Селифонов останавливается у деревянного сооружения, пересекающего всю реку.– Ихтиологи «пасут» здесь стадо нерки, ведут наблюдения за мальками, их кормовой базой, изучают всю экосистему озера. И так круглый год.

Навстречу нам бегут двое ребят.

Только когда они, запыхавшись, раскрасневшись, подбегают совсем близко, я вижу, что это юноша и девушка.

– Знакомьтесь, наша смена, Юра и Таня Вторушины. Молодые супруги. Командуют тут красной,– улыбается Михаил Михайлович.

Мы с Юрой поднимаемся по мосткам рыбоучетного заграждения, идущего от берега до берега Озерной. На деревянных козлах, скрепленных жердями, установлены щиты с тонкими дюралевыми трубочками.

– Только наступает лето – начинаются хлопоты. Ежегодно ставить такой «забор» через реку – не шутка. Зато надежная гарантия учета рыбы,– с удовольствием поясняет Юрий.– В устье реки на одном берегу – Озерновский рыбокомбинат, а на другом – колхоз, поставляющий комбинату рыбу. Им тоже нужно заранее знать возможный улов рыбы. Поэтому наш наблюдательный пункт ежегодно дает прогнозы о численности подхода нерки. Приходит весна – новые волнения и напряженное ожидание – оправдается ли прогноз, какое подойдет стадо. Ведь в водах Курильского озера воспроизводится огромное стадо красной, которое облавливается колхозом «Красный труженик», а около двух миллионов рыб возвращается сюда на нерест. Поразительна продуктивность этого озера: на рыбных промыслах всей Европы не вылавливают столько лососей, сколько на Курильском озере; Байкал в четыреста раз больше его, а рыбы дает не больше. Поэтому нам нужно внимательно наблюдать за этим стадом красной и не допускать ошибок в прогнозах его численности...

Лето прошлого года было весьма урожайным на лосося. На камчатских реках горбуша стояла от берега до берега, от устья до истока. В прошлые годы Анатолий Георгиевич Остроумов, всегда осторожный в прогнозах, раздражался, когда преждевременно говорили, мол, вот много рыбы пошло. «Подождем радоваться»,– отвечал он. А теперь Остроумов стоит на берегу Курильского озера оживленный, почти веселый. Красная шла на нерест сверх ожидания дружно и в огромном количестве. И все-таки, чувствуется, сомнения не оставляют Остроумова. Хорошо ли это? В чем причины такого взрыва жизни?

А пока мы смотрим на крупные тела нерки в брачном наряде – красные, коралловые, совсем бордовые. Одни рыбины еще всплескивают, бьются головами в щиты загородки, другие уже вяло перебирают плавниками. Волны выбрасывают сненку – отнерестившуюся рыбу на берег. Теперь она будет удобрять дно озера, давать корм будущему поколению. Жестокий, но разумный закон существования.

...С теплых «морских пастбищ» сквозь океанскую толщу вод инстинкт продолжения жизни гонит миллионные стаи лососей к родным берегам. Лучше любого лоцмана они за тысячи километров находят из множества похожих рек ту единственную, из которой когда-то вышли. Смертельные опасности поджидают их в пути: зубастые челюсти акул, сети, перегораживающие проливы, а в устьях рек – нерпичьи засады. Нерпы ловят рыб и, насытившись, по словам рыбаков, подкидывают вверх и откусывают лакомые головы. Когтистыми лапами и зубами хватают лосося медведи. И все-таки лососи неудержимо стремятся на свои нерестилища...

Входя в пресную воду, лососи перестают кормиться (тоже жестокий закон природы – сохранить пищу для потомства), преодолевают быстрины, обдирая о камни бока. Сотни километров поднимаются они вверх по рекам, выискивая удобные галечники и протоки, перепрыгивая метровые водопады. И наконец, истощавшие, горбатые, зубастые, останавливаются на нерест на облюбованных отмелях, где родились сами, над прозрачной родниковой водой, чтобы дать жизнь и погибнуть...

У известного американского ихтиолога и поэта Родена Броуна есть стихотворение «Тихоокеанский лосось». Перевод, сделанный И. И. Куренковым, победил на поэтическом конкурсе ихтиологов института:

Вот и родимый поток!

И с неистовой силой

Рвется он в бурную реку,

На острых камнях оставляя

Панциря клочья и рваные красные мышцы.

Времени нет! Ведь спешит он

К порогу родному

Выплеснуть в чистый родник

Новую юную жизнь.

Вертолет медленно поднимается над Курильским озером, и на берегу уменьшаются фигурки Тани и Юрия Вторушимых, их товарищей – ихтиологов. Летим обратно над «Курильской землицей». Остроумов беспокойно переговаривается с пилотом – облака прижимают к земле. А внизу, в долине речки Паужетки, видны столбы пара от геотермальной электростанции и буровых скважин. «Хорошо, когда работают на Камчатке такие электростанции,– говорил мне Куренков.– А то у одного рыбацкого поселка стали проектировать ГЭС. Но ведь если бы ее построили, то рыба бы исчезла и рыбакам нечего было бы делать. Ох, не нужны камчатским нерестовым рекам неразумные проекты. Камчатка должна стать зоной повышенной охраны биологических ресурсов».

По долинам, над путеводными нитями прозрачных рек мы, несмотря на тяжелую облачность, к вечеру все же дотянулись до Петропавловска.

– Как бы посидеть, поговорить, Анатолий Георгиевич? – спросил я Остроумова.

– Не знаю, не знаю. Времени в обрез, горячая пора...– ответил мне Остроумов, пожимая руку.– Завтра вылетаем рано...

В. Лебедев / Фото Б. Большакова, И. Лагунова, А. Остроумова, А. Рогожкина П-ов Камчатка