Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №11 за 2009 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Уже в 1958—1959 годах в США прошли массовые испытания вакцины Сэбина (на которую ее автор не стал брать патента, чтобы ничем не затруднять ее применения). В 1960 году федеральное Министерство здравоохранения рекомендовало ее к широкому применению, а в 1962-м приняло решение о широкомасштабной оральной вакцинации детей и подростков. Сегодня, когда клинические испытания новых лекарственных средств занимают 7—10 лет, такие темпы кажутся невероятными, особенно если учесть, что вакцины предшествующего поколения не только оказались неэффективными, но и сами могли стать причиной развития паралича. Однако американское общество было слишком напугано масштабами болезни. «Превращение относительно редкой болезни Гейне – Медина в эпидемический полиомиелит со всемирным распространением является, как и пандемия гриппа 1918—1919 годов, зловещей и неразрешимой загадкой», – в отчаянии писал в 1947 году в эпидемиологическом обозрении «Наступающий прилив полиомиелита» доктор Стоумен. К 1956 году в США насчитывалось более 300 000 инвалидов, чье увечье было вызвано полиомиелитом.
Впрочем, еще более бурными темпами вакцинация от полиомиелита шла в СССР, где начиная с послевоенных лет заболеваемость тоже росла. Уже в 1958 году на основе переданных Сэбином штаммов был создан отечественный вариант вакцины, сразу же пошедший в массовое производство. В конце 1958-го и в следующем 1959 году прививки получили более 15 миллионов человек, а в 1960-м – 77,5 миллиона.
В ходе этой беспрецедентной кампании обнаружилось, что в уже охваченных вакцинацией группах населения продолжали регистрироваться случаи так называемых острых вялых параличей – одной из типичных форм проявления полиомиелита. Однако обнаружить полиовирус у таких больных никак не удавалось. Внимательное исследование таких случаев, проведенное коллективом ученых под руководством Михаила Чумакова (о котором журнал «Вокруг света» писал в материале «Пожиратель мозга» в апреле прошлого года), показало, что эти «полио миелитоподобные» заболевания вызываются родственниками полиовируса – другими энтеровирусами. Понятно, что вакцина от полиовируса не могла предотвратить заражение этими возбудителями. Они представляли собой отдельную проблему, с которой медицине тоже предстояло разбираться. Сегодня идентифицированы по крайней мере два возбудителя подобных заболеваний: энтеровирусы Коксаки и ЕСНО.
Массовые прививки против полиомиелита (в основном разными версиями вакцины Сэбина, которую ВОЗ рекомендовала как наиболее простую и действенную) шли и в других странах мира. И результаты не замедлили сказаться: уже к середине 1960-х годов заболеваемость полиомиелитом в странах, охваченных вакцинацией, резко пошла на спад. Медицина перешла в решительное наступление, беря реванш за многолетнее бессилие.
Доктор Альберт Сэбин демонстрирует свое главное достижение – кусочек сахара с нанесенной на него дозой вакцины. Созданная более полувека назад, она до сих пор остается главным оружием против полиомиелита. Фото: AGE/EAST NEWS
Приказано уничтожить
В 1988 году 41-я сессия Всемирной ассамблеи здравоохранения приняла резолюцию, призывавшую к полной ликвидации полиомиелита во всем мире. Для достижения этой цели ряд международных, государственных, корпоративных и общественных учреждений образовали широкую коалицию, которую возглавили ВОЗ, Ротари Интернэшнл, американские центры контроля и профилактики болезней (аналог нашей санэпидслужбы) и детская программа ООН – ЮНИСЕФ.
Инициатива родилась не на пустом месте. Ко времени ее принятия мировое медицинское сообщество уже имело опыт полной ликвидации другой инфекционной болезни – оспы. Последние случаи заболевания оспой были зарегистрированы в 1979 году, и с тех пор эта болезнь, еще недавно бывшая одним из главнейших бичей человечества, больше ни разу не появлялась, а ее возбудители, видимо, уцелели только в нескольких специально уполномоченных лабораториях. Ахиллесовой пятой оспы, позволившей полностью покончить с ней, было то, что ее вирус (как и вирус полиомиелита) мог размножаться только в человеческом организме. Не имея никаких иных резервуаров в природе, вирус был обречен на вымирание, после того как массовая вакцинация лишила его возможности передаваться от человека к человеку.
Другим основанием для инициативы были успехи в борьбе с самим полиомиелитом: ко времени ее принятия американский континент был уже практически очищен от этой болезни. Это свидетельствовало о том, что задача полного искоренения еще недавно неуязвимой болезни вполне реальна. И тем не менее в год принятия резолюции около 350 000 человек в мире заболели полиомиелитом.
Сегодня, 20 лет спустя, поставленная цель все еще не достигнута. Злокозненный вирус словно бы продолжает издеваться над эпидемиологами, то и дело обнаруживая себя «в тылу» направленных против него сил, например, в 2003—2005 годах случаи заболевания полиомиелитом были отмечены в 25 странах, уже объявленных свободными от этой болезни. Не прекращаются эпидемические вспышки и в странах, где еще сохраняется устойчивая циркуляция вируса в человеческих популяциях. Не далее как в июле 2009 года очередная вспышка полиомиелита с сотнями заболевших разразилась в Северной Нигерии. И тем не менее заболеваемость полиомиелитом в мире сократилась за эти годы более чем в 200 раз – с 350 000 в 1988 году до 1658 случаев в 2008-м. Сильно сократилось и географическое распространение болезни: сегодня полиовирус устойчиво циркулирует лишь в северной Индии, северной Нигерии и на границе Афганистана и Пакистана (на эти четыре страны приходится 1505 из 1658 случаев заболеваний 2008 года).
В России последняя вспышка полиомиелита (143 заболевших) произошла в 1995 году в Чечне, где по известным причинам к этому времени уже несколько лет не проводились массовые вакцинации. Два года спустя в России был зафиксирован последний случай заболевания. В 2002 году Европейский регион ВОЗ (в который входит 51 страна, включая Россию) был признан полностью свободным от полиомиелита. Он стал третьим крупным регионом мира, получившим этот статус: первым в 1994 году был Американский регион (36 стран), вторым в 2000-м – Западно-Тихоокеанский регион (37 стран и территорий, включая Китай). Специалисты не берутся назвать сроки полной победы над болезнью (во многом они зависят от финансирования кампаний вакцинации), но уверены, что нас отделяют от этого считанные годы. Тем не менее официальные документы ВОЗ предостерегают: «До тех пор пока в мире остается хотя бы один ребенок, инфицированный полиомиелитом, риску заражения этой болезнью будут подвергаться дети во всех странах».
Напугавшая мир болезнь уходит, так и не раскрыв многие из своих тайн. Мы по-прежнему не знаем, какие признаки, какие индивидуальные особенности организма определяют судьбу человека при заражении полиовирусом: будет ли он носителем, отделается ли легким недомоганием или окажется искалечен на всю жизнь? Неизвестным остается и то, почему вирус, способный размножаться в самых разных человеческих тканях, проявляет удивительную избирательность по отношению к своей любимой «пище» – нервной ткани, часто поражая определенные ее отделы и почти никогда не трогая другие? Неясным остается и механизм заражения. Со времен работ Сэбина считается доказанным, что основной путь распространения полиовируса – фекально-оральный: вирус выделяется из организма больного или носителя с испражнениями и попадает в организм следующей жертвы через рот. Но почему никто никогда не видел распространения эпидемии полиомиелита вниз по течению реки – что практически неизбежно при таком пути заражения? Почему при вспышках этой болезни риск оказывался практически одинаковым как для детей из семей с высокими гигиеническими стандартами, так и для живущих на вокзалах, в подвалах и канализационных коллекторах? Почему, наконец, было описано так много случаев заражения полиомиелитом в результате кратковременных разовых контактов с носителями?
Но и после полной ликвидации полиомиелита исследования полиовируса продолжатся в избранных лабораториях, где будут храниться собранные коллекции его штаммов (как это уже 30 лет происходит с возбудителем оспы). Однако условия работы этих лабораторий должны исключать всякую возможность заражения человека, так что ответы на вышеприведенные вопросы мы, вероятно, не получим уже никогда.
Борис Жуков
В Торопец не торопясь
«Тот ничего не знает о мире, кто незнаком со своей страной», – писал Сенека в письме к Луциллию. И все же часто мы об этом забываем, предпочитая пускаться в дальние странствия. А ведь стоит отъехать на пару сотен километров от Москвы – и можно повстречать памятники, древностью не уступающие европейским, красоты и простор не хуже североамериканских. А вдобавок к этому – отличное бездорожье для тех, кто любит помесить грязь колесами.
Щелк! «Слишком он маркий, пожалуй. Да и вообще... Белый какой! Как на свадьбу едем», – недовольно заметил наш фотограф Саша, критически оглядывая через видоискатель камеры редакционный Land Rover Discovery 3. «Дискарь» ничего не отвечал и лишь торжествующе поблескивал лаком в рассветных лучах, демонстрируя утреннему солнцу свежие эмблемы «Вокруг света» на боках и капоте. На часах было 6:30 утра, мы стояли на автозаправке на окраине Москвы, впереди нас ждали три дня пути и две с лишним тысячи километров трассы. «Ты не смотри на цвет, – возразил я. – Главное, у него дорожный просвет очень подходящий, большой. Это нам здорово пригодится, уверен». И оказался прав.
Калязин – Кой
Хорошее шоссе кончилось довольно быстро – как только повернули на калязинскую дорогу, на Большое Михайловское. А просто неплохая дорога вполне ожидаемо перешла в довольно среднюю после пересечения границы Московской области. Впрочем, «лендроверу» пока все было нипочем, он так же бодро мчался на 110. Калязин встретил утренней прохладой и абсолютно пустыми, несмотря на будний день, улицами. Промахнуться мимо самого главного места в городе просто невозможно: вбок от главной трассы, будто разрезав острыми ножницами квартал, спускается к Волге булыжная мостовая, распахивая перед нами знаменитую калязинскую панораму – стоящую в паре сотен метров от берега на крохотном островке колокольню Никольского собора. Вот и все, что осталось от старого Калязина. Старая часть города была затоплена в 1939 году при строительстве Угличской ГЭС. Если мысленно продолжить взглядом улицу, по которой мы спустились к реке, то она упрется ровно в колокольню, выскочившую белым сталагмитом из лаковой поверхности озера. У самого уреза воды, чуть не упираясь носом в булыжники, тихо покачивается одинокая моторка, чем-то загадочно булькая в своих железных недрах.
Идем по когда-то красивой и широкой набережной влево, вдоль Волги. Купальщики? Нет, люди стирают одежду. Если б мы были где-то в глухой сибирской деревне, бабы с подоткнутыми подолами, отбивающие на берегу белье вальками, смотрелись бы вполне органично, но в Калязине, который еще Екатерина повелела считать уездным городом (сегодня здесь есть несколько фабрик и крупный центр космической связи), это видеть довольно странно. «Ну а что вы хотите? – рассказывает нам Лиза, женщина лет 30, стоящая по бедра в воде, а тазик с бельем, наоборот, поставившая на ступеньки набережной. – Воды-то в водопроводе почти не бывает, даже холодной, уж о горячей не говорю. Все производства стоят. Муж в Архангельск вот уехал, ему там хорошую зарплату обещали, 15 000 рублей. А я тут с детьми». Рядом целая семья, от дедушки до внучек, тщательно натирает стиральным порошком ковер, прежде чем бултыхнуть его в чистейшую волжскую водичку. Уделяют и нам внимание.
– А что у вас тут еще можно посмотреть?
– Вон по-над берегом машиностроительный техникум, он в позапрошлом веке построен.
– А поесть где?
– Поесть?.. Ну… Дома можно поесть…
Ясно. Зато здесь тихо и красиво. Отправляемся в Кашин, один из древнейших городов русских.
Колокольня Никольского собора – все что осталось от старой части города, затопленной в 1939 году при строительстве Угличской ГЭС
Этот город умудряется выглядеть куда больше и оживленнее, несмотря на то что населения здесь примерно столько же, как в Калязине. Узкая речка Кашинка сонно катит зеленеющие ряской воды под горбатым мостом и, петляя по городу, вырисовывает своим ленивым телом почти точный силуэт сердца. На главной улице у щербатой обочины, как камень на распутье, стоит, небрежно покосившись, зеленый ЗИЛ-цистерна с надписью «Молоко». Напротив него, направо, вход в «Ресторан-кафе», налево – в «Столовую» (явно бывший купеческий лабаз). Конечно, в столовую! В крупных городах такого уже не найдешь – большое помещение без перегородок разрезано напополам стойкой, на ней фаянсовые тарелки с котлетами и кашей, с одной стороны в клубах пара степенно суетятся у плит дородные женщины с кружевными наколками, с другой посетители – брюки заправлены в сапоги, кепка в руке. Это путешествие не в другое место, а совсем в другое время. Не в XII век, конечно, когда в летописях впервые упоминается Кашин, но в то, о котором мы уже почти забыли.
В сотне метров от столовой, на главной площади, перед нами открываются каменные торговые ряды, построенные еще в XIX веке. Они до сих пор исполняют свою функцию – в них и подле них идет бойкая торговля. «Бабушка, можно вас сфотографировать?» Бабулька с яблоками древним как мир жестом стыдливо прикрывает лицо концами платка – хотя глаза щурятся лукаво, не так уж она и против. Вот девочка в ситцевом платье стянула с прилавка туесок с черникой и держит-любуется. «Девочка, можно тебя сфотографировать?» Стоящая рядом мама смеется – нашли, мол, хороший деревенский типаж, да? «Девочка, а ты где живешь, не в деревне?»
– Не-е-ет, я в городе живу…
– А в каком?
– В Москве…
Впрочем, «московские» здесь, видимо, дружелюбны так же, как и местные, и потому ничем не выделяются. Мы стоим на той же площади и, запрокинув головы, рассматриваем 80-метровую махину колокольни (с часами, что крайне удивительно) Воскресенского собора; кстати, он самый большой в епархии – и потому совсем не странно, что епископ Твери носит титул «архиепископ Тверской и Кашинский». К нам вдруг подходит некий человек, всего на минуту отвлекшийся от какой-то важной работы (судя по лому, который он небрежно перекидывает из руки в руку), и, выбрав из нас двоих главного, доверительно сообщает фотографу Саше (а кому же еще, объективы его фотоаппаратов куда больше моих): «Ребята, слышь-ка, на колокольню-то попробуйте влезть, видно ух как далеко, страсть! Только, може, уже закрыто – с тех пор как церковь РПЦ передали, они запирать начали». И ушел, ничего более не сказав. Оказался прав, колокольня закрыта. Как и сам собор, наглухо. Впрочем, интересующимся церковной архитектурой здесь есть чем заняться: в городе два десятка церквей, и четверть из них по возрасту уж подбирается к трем сотням лет. А еще здесь есть санаторий с минеральными водами.
И все же Кашин – лишь еще одна остановка на пути. Будьте осторожнее: из города расходятся шесть дорог, а с указателями напряженка. Нас же тем временем дорога ведет в древнее село Кой. Если верить картам Google, дороги туда вообще нет никакой. Однако она есть, не верьте – просто нужно сделать немаленький, этак в полторы сотни километров, крюк через Бежецк и Сонково. Бежецк – место с удивительными дорогами. Клянусь, я таких никогда не видел. Асфальтовое полотно бесповоротно портится еще метров за триста до города. В самом же городе машины ползут медленнее пешеходов, осторожно ныряя в глубокие рытвины и шарахаясь от месторождений острых камней и асфальтовых «булыжников». Только наш непробиваемый «лендровер» может развить здесь бешеную скорость, километров 20 в час, не меньше. Оставив позади изумленных жителей Бежецка обсуждать «сумасшедших на белом джипе», мы несемся дальше, дальше… «На кой оно нам надо?» – ворчит Саша. Да, нам надо на Кой, но зачем он нам сдался?
В древнем селе Кой не осталось уже никого, кто помнит, когда был построен собор и когда заброшен
Здесь родился лицейский преподаватель Пушкина, Александр Петрович Куницын, к которому поэт до самой смерти сохранял неизменное уважение – дом Куницына до сих пор сохранился. А еще в селе Кой, как нам рассказывали, стоит самая большая в области церковь, да и не одна. Село известное, упоминания встречаются в летописях еще в домонгольский период, а потом сотни лет село славилось своими ярмарками, особенно конными. На торжища почти каждое воскресенье съезжались купцы из крупных городов – Твери, Рыбинска, Череповца, Устюжны, даже из Великого Новгорода. А теперь в городе ни одного частного магазина. Лишь районное сельпо, где на полках стиральный порошок соседствует с батонами белого, и в том же бетонном параллелепипеде 1970-х годов – кафе без названия, которое местные окрестили почему-то «Какаду». Рядом деревянный деревенский клуб, закрытый, судя по его внешнему виду, лет 10 назад. В створе между этими двумя зданиями видно нечто поразительное. Гигантский собор, величественный и умирающий.
Продираемся сквозь бурьян ко входу в звонницу, пристроенную к собору, – через нее же и вход в храм. Ее первый этаж – примерно на уровне обычного третьего, вверх сквозь широкую арку ведет лестница, густо поросшая сорняками, сквозь которые еще видны осколки мраморных плит. Звонница и собственно собор соединены площадкой-галереей, часть которой обрушилась от времени. Через 8-метровую пропасть кто-то заботливый перекинул пару ненадежных на вид досок. По ту сторону импровизированного моста щербато зияет вход в церковь. «Слышьте, вокругсветы, – дружелюбно суетятся рядом двое деревенских лет 20 в трениках и без маек. – Надо просто быстро пробежать по доскам, и все нормал будет!» Один из них, Юрка, сразу показывает, «как» перебегать.
Оказывается, собор заброшен еще с 20-х годов прошлого века. Или 30-х. Наши «гиды» точно не знают – могут только рассказать, что собор «миром строили, давно, 300 лет назад. Яички собирали, в раствор клали желток – вот и стоит до сих пор, не падает». И еще – что «поп лазил на звонницу в колокола бить». Они уже даже не помнят, чем поп отличается от звонаря, но в собор и звонницу лазают охотно, пусть и с риском для жизни. Их можно понять: пусть деревянный пол и сгнил почти полностью, но внутри охватывает чувство необычайного покоя и причастности к вышнему. Часть замечательных фресок, на взгляд примерно середины XVIII века, пока вполне различима.
– Как на Кесову Гору из Коя проехать, Юр?
– Дай полтинник на «три топорика» (портвейн «777»), расскажу.
В итоге оказывается, что дороги напрямик нет, а есть неважный проселок на Лбово, и «ваш танк вроде должон там пройти, а може, и нет». Не рискуем и едем ночевать в Тверь кружным путем, через Бежецк (еда там примерно того же качества, что и дороги) и Моркины Горы. Названия мелькающих по борту деревень, как куски шарады: Заклинье, Заручье, Застолбье, Перепечкино, Смочели, Цыцеруха. На полях вокруг ни одного разлохмаченного стога, наверченного на стожар, как когда-то в детстве, – лишь геометрически правильно, в скучном шахматном порядке, расставлены скрученные машиной круглые скирды – XXI век ломает привычный пейзаж. Ласточки носятся над самой землей – обещают дождь. Перед Тверью накрывает так, как будто небеса внезапно прохудились сразу в сотне мест. «Дискавери» возмущенно плюет в меня капельками дождя из дефлекторов, но быстро успокаивается и переходит в режим автономного плавания, вздымая мощную волну. За весь день – вообще ни одного милиционера, кроме толстого майора на «Оке».
Кратко о главном
Land Rover Discovery 3, бодрый и уверенный в себе полноприводный красавец, – третье поколение вседорожника Discovery (первый появился в 1989 году), производится с 2004 года. Дизельный двигатель объемом 2,7 литра, коробка передач – 6-ступенчатый автомат с функцией ручного переключения. Привод автомобиля – полный. Разгон до 100 км/час за 9,6 секунды, потребление топлива в смешанном цикле составило примерно 9,5 литра «на сотню». Все тяготы путешествия преодолел на «пять с плюсом»
Торжок – Торопец
Торжок – от слова «торг», конечно (в русских летописях город Новый Торг впервые упоминается в 1015 году). Но так и кажется, что скорее от «торжественно». Раннее погожее утро, город как будто нарисован яркой дорогой акварелью. Здесь зеленый – это зеленый, синий – настоящий синий, а белый – так уж белый. Вот, например, стена здешнего кремля кипенно-белая, рядом неспешно перекуривают молодые рабочие, присматривают за ведрами с белой краской и своими лестницами, недоверчиво поглядывают на нас – непонятные люди, неместные. Неподалеку – живописный холм, упирающийся подножием в важную медленную реку Тверцу, на него восходит вереница людей с этюдниками. Устремляемся за ними. Это студенты второго курса Хабаровского университета, приехали сюда на этюды чуть не за 10 000 километров. Ну еще бы, трудно придумать место удачнее. Хочется сесть с ними рядом и тоже взять грифель, но мы умеем только фотографировать.
Вот и фотографируем торжокский кремль, в котором новоторы (так и поныне называют себя многие жители города) в 1238 году две недели сдерживали Батыя. А потом гуляем по городу, над архитектурным обликом которого работали Никитин, Казаков, Львов, Росси. Помнят, правда, скорее не про них, а про то, например, что котлеты пожарские отсюда родом: в славной гостинице и трактире Пожарского останавливались, едучи из Петербурга в Москву, и ели эти котлеты Гоголь, Островский, Тургенев, Жуковский, а Пушкин стихотворно советовал другу Соболевскому: «На досуге отобедай / У Пожарского в Торжке, / Жареных котлет отведай / И отправься налегке…» Пушкинский Онегин, возможно, тоже родом из Торжка: недалеко от гостиницы Пожарского в те времена была лавка с вывеской «Евгений Онегин – булочных и портновских дел мастер». В этом городе на 50 000 населения – 248 официальных архитектурных памятников.
Вышний Волочёк проскакиваем, а вот в Выдропужске останавливаемся. Нет, местное население, увы, ничего не знает про выдр и кто их пужал. Девочка в переднике: «Это царица Екатерина здесь велела ямщика выдрать пуще!» Что тут делала Екатерина и что сделал ей ямщик? В Выдропужске, небольшом поселке, сразу три моста через Тверцу: принцип избыточности во всей красе.
В городе Валдае много людей на пляже, вода теплая, но почему-то никто не купается. Иверский монастырь хитро поблескивает куполами с острова посреди озера, прищурьте глаза – и вы в сказке. Колокольцев своих, правда, в Валдае больше нет. Когда-то отлитые в других городах колокольчики продавали дороже, выдавая за «настоящие валдайские». Не то теперь. По легенде, первые местные колокольцы были сделаны из разбившегося тут новгородского вечевого колокола. Новгород в конце концов отомстил. Как? Торговец скудным набором сувенирных колокольцев: «Ну да, все из Новгорода привез, здесь у нас-то больше не льют, там льют. Что у нас есть своего? Ну, из бересты что-то плетем… Да ничего у нас нет!» Ну как ничего? Вот магазин «Юный техник», в нем продаются цемент и тачки. Вот «Уценка»: в нем джинсы от 50 рублей. В «Зоотоварах» много пустых клеток и всего один хомячок – видимо, сейчас как раз сезон спроса на хомячков, всех раскупили. Около «Зоотоваров» «валдаш» кормит с рук двух голубей, а еще полсотни птиц на тротуаре у его ног остро завидуют: «Да я их давно знаю-то, этих двоих! Вот энтого Эдик зовут, а етого… а етого забыл как, извини». На выезде из Валдая встретили еще один снежно-белый «дискавери» – это примерно, как попасть под дождь в Сахаре. Отправляемся через Демянск в Старую Руссу.
Студенты Хабаровского университета каждый год приезжают в Торжок на этюды
Через 100 километров после Демянска дорога внезапно кончается: сначала асфальт деградирует до щебеночной подушки, потом исчезает и она. Наш «танк» этого словно не замечает – вот как важно правильно выбрать транспорт для путешествия по России. Размышляем, не рискнуть ли нам отправиться в «вокругильменскую кругосветку». Мужик в деревне Сучки, будучи опрошен на этот предмет, в изумлении аж стаскивает кепку с головы: «Не! Потопнете! С правой стороны озера дорог нет! – И лукаво добавляет: – Эй, городские. Вы это… Озеро Ильмень на «и» ударяйте, это вам не пельмень какой-то». Запомним.
В Старой Руссе еще в 1828 году был основан, вероятно, старейший российский санаторий с одноименным названием – он до сих пор действует и процветает. В глубине тенистого парка павильон, в котором любой желающий может бесплатно оздоровиться любым количеством местных минеральных вод. Неподалеку, на берегу Полисти – Дом-музей Достоевского, он приезжал сюда на лето в течение восьми лет. Улица Красных Командиров как ни в чем не бывало соседствует с улицей Сварога (есть ли улица Даждьбога, например, не было времени выяснить) и упирается в площадь с высокой, явно водонапорной, башней красного кирпича, ей на вид лет 150, если не больше. Тусующаяся на площади молодежь не знает толком, что это такое было, и выдумывает всякую ерунду: «Да там телепузики наверху живут! А внизу киоск с газетами! А вы из журнала?»
Поехав влево от Старой Руссы вдоль Ильменя, остановились у села Коростынь. Спустились с красивого крутого берега, сложенного выходящими на поверхность девонскими известняками и удивительными разноцветными глинами, искупались. Июль, чудесная теплая вода, роскошный пляж, но в обе стороны от нас, сколько можно окинуть взглядом, на многие километры окрест ни одной живой души. Здесь нет санаториев, домов отдыха и пансионатов. Есть только древний Ильмень, шорох воды, сухой плавник на берегу да рыба местного копчения в местном сельпо – уже неплохо.
Не езжайте от Шимска вверх к Новгороду по А-116 – сверните с нее в Борках направо к озеру и медленно катитесь узкими дорожками мимо деревушек, застывших в вечном раздумье на берегу, окаймленному плавнями. Это место почему-то напоминает мне Нормандию: узкая дорога, практически без обочины, высокие кусты по краям, сильно пахнет близкой большой водой. В Заболотье поверните налево и, если у вас есть лодка, доберетесь до секретной деревни Островок, которой нет на картах: она действительно на острове посреди маленького озерка. Вдруг справа, в небе, что это? Люди на берегу Ильменя, близ сельца Курицко, явно катаются на кайтах. Уже совсем вечер, и пока «дискарь», бодро урча, одолел километр до берега через мелкие болотца и камыши, кайтингисты на полудюжине машин уже сворачиваются. Какое-то смешение жанров, смещение картинки – кайты в этих местах почему-то ожидаешь увидеть в той же степени, как Садко на ладье. Окончательно почувствовав себя в отпуске на Родосе, спрашиваем, можно ли их пофотографировать завтра с утра. Они смеются – завтра ведь среда, ребята, нам на работу!
На дороге между Пустошкой и Плоскошью мы увидели вот такой призыв. На фабрике, впрочем, не было ни единого человека
Ночуем в Новгороде Великом и с утра заезжаем в Перынский скит, совсем рядом со знаменитым музеем деревянного зодчества Витославицы и Юрьевым монастырем. Находящаяся в скиту церковь Рождества Пресвятой Богородицы относится к концу XII – началу XIII века и считается одним из самых маленьких домонгольских храмов на Руси. На хозяйстве тут отец Дмитрий со послушники. В проволочном загончике добрая на вид собака сидит под табличкой: «Собаку не кормите и не говорите с ней. Это не ваша собака!» Место располагает к неторопливости, и мы пару часов сидим, слушая рассказы «начальника скита» о его жизни, пока он неторопливо перебирает и смазывает бензопилу, готовясь пилить дрова (послушники тем временем раскатывают бревна на заднем дворе). «Я ведь тоже фотограф, знаете ли. Вон видите крест с полумесяцем на часовне? Туда дятел иногда прилетает, полумесяцем шишку защепит и долбит ее, любезный. Так я захотел его снять, мда… Так, чтобы солнышко было, и тучки, и небо, и чтобы он непременно в профиль, знаете ли. Так вот – вымерил точку откуда снимать, вон на той сосне метрах в шести от земли. А дятлы, представьте, в солнечную погоду не очень летают. Пришлось немного подождать, вот таким образом. Ну, наконец, спустя два года сделал я этот снимок. И знаете что? Ну вот что-то не то, не понравилось!» На доходы с открыток, сделанных по фотографиям инока и рисункам послушников (отличным, кстати!), скит отчасти и живет.
Прохладный новгородский лес еще машет нам ветвями, а мы уже на юг, на юг, нас ждет последнее испытание: перебраться из Новгородской области в Тверскую. Поскольку едем мы в Торопец (а тут, запомните, ударение строго на второй слог), то проще было не делать гигантский крюк по федеральной трассе, а проехать по местной дороге. Но в России, за редчайшими исключениями, области не соединяются между собой нормальными асфальтированными дорогами. Так и здесь: бодрая, хоть и помятая жизнью дорога после Холма километров на 40 превращается в совсем утомленную грунтовку. И начинается такой ливень, что видимость схлопывается метров до 20. Счастье, ни одной машины, по бокам мелькают нахохлившиеся серые деревни и лес, лес. «Лендровер» несется на сотне под ливнем по осклизлой грунтовке, и его слегка заносит всего в паре мест. Вдруг дождь заканчивается, и в радужной паутине пробившихся сквозь ветви лучей по дороге перед нами легко трусит каурый жеребец – не под седлом, даже без недоуздка. Оглядывается, косит взглядом, переходя на шаг, прижимается к обочине, уступая дорогу. Я все равно медлю. Он фыркает и вдруг несколько раз почти на месте быстро-быстро перебирает ногами, показывая мне, что я должен сделать: обгоняй, мол, уже! Мне кажется, он улыбается моей медлительности. Ближайшая деревня – километрах в пяти-семи.
Вот и Торопец, ура! Отмыт дождем до скрипучего блеска. Этот город еще 40 лет назад был признан специальным постановлением Правительства РФ историческим городом-памятником. Поразительные каменные дома в центре города, по сути «каменные избы» с деревенской планировкой внутри и резными каменными наличниками. Сразу несколько гостиниц на 14 000 человек населения, почти два десятка церквей, два древних городища (первое – самое высокое в Европе насыпное городище, почти 20 метров, именно тут венчался Александр Невский), единственный в России памятник учителю (поставлен возле старейшей школы в городе, не кому-то конкретно, а просто Учителю с большой буквы). Наконец, прекрасный ужин в кафе при отеле «Кривитеск».
На полуострове, выдающемся в большое озеро Соломенное, спешно восстанавливается Покровский храм, а напротив через дорогу вновь поднимается его колокольня, взорванная в 1930-х годах. Рядом на высокой лавке, наблюдая за строительством и по-детски болтая ногами, сидит отец Владимир, когда-то заведовавший здесь ликеро-водочным заводом. Теперь он ведет службы в уже отремонтированном приделе и мечтает о скором завершении строительства: «Вон видите на крыше кровельщика Ваху? Думаете, легко найти хорошего кровельщика? Не-воз-мож-но. А он сам пришел, из КиевоПечерской лавры, там работал. Что-то его толкнуло, получил благословение у епископа и приехал». Кровельщик Ваха спускается, смущенно и бережно, чтобы не отдавить ненароком, жмет наши городские руки, приглашает пить кофе.
