Текст книги "Пленённая княжна (СИ)"

Автор книги: Властелина Богатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

6_5

– Почему ты смотришь? – спросил, поворачиваясь.

Она облизала сухие блестевшие губы и рассеянно посмотрела перед собой.

– Я…

– Ты бы могла отвернуться, – каким-то образом я оказался рядом, взял ее за подбородок, вынуждая посмотреть на меня.

– Я собиралась, – раскрылись ее губы, чуть побагровевшие от прикуса.

– Не верю. Не верю ни одному слову, – склонился ниже, ее запах проникал все глубже, что в глазах темнело, вынуждая напрячься больше, и вся кровь хлынула вниз живота, отяжеляя плоть.

Она старалась смотреть только мне в глаза, а в следующий миг ее ресницы опустились, взгляд остановился на моих губах. Я собрал в горсти ее волосы, склонился еще ближе, касаясь губами ее тонкой, как волосок венки, на виске.

– Скажи, что ты не хочешь меня, и я уйду, – прошептал глухо, потому что горло сжимало от скручивающего желания обладать ею.

Сурьяна молчала, колеблясь, но мне уже был ясен ее ответ – ее дыхание колыхнулось по моей щеки неровно, она пошевелилась, выныривая из одеяла, отдаваясь моим рукам. Ее щеки наливались краской.

– Я хочу, чтобы ты остался, – прошептала очень тихо, будто боялась собственного признания, боялась собственного желания, которое охватило ее тело, делая его горячим, податливым и мягким. Скромная и храбрая Сурьяна.

Я стянул с себя оставшуюся одежду и опустился на постель, укладываясь рядом. Притянул Сурьяну к себе спиной, упираясь локтем одной руки в грубую постель, забрался рукой под тонкую ткань рубахи, оглаживая бедро, подхватил под коленом, придвигая ее ближе спиной. Сурьяна следовала мне, доверяясь, дыхание ее давно сбилось, и доказательства ее желания я ощутил уже скоро – скользнул пальцами у нее между ног, легонько касаясь нежной плоти. Дикие толчки крови сделали мою плоть каменной, болезненно-твердой. Я медленно погрузил пальцы в обжигающий источник наслаждения, а он послушно раскрывался и обволакивал мои пальцы тягучей влагой. Сурьяна задрожала. Убрал руку и припал к ее губам, чуть поворачивая ее к себе пальцами за подбородок, одновременно проник внутрь горячего, ждущего меня лона. Осторожно, стараясь не делать резких движений, не накинуться, как голодный зверь, сполна наслаждаясь погружением, с упоением ласкал ее сочные и отзывчивые губы. Все больше раскрывая влажные лепестки, растягивая зажатый бутон ее лона, стараясь не разодрать в клочья своим давлением и агонией желания, что сжирало меня изнутри. Но сейчас будет все по– другому.

Жар ударил, скатываясь потом по спине, когда я плавно входил в сочное лоно, растягивая его мучительно медпенно, проталкиваясь внутрь и выпуская собственное томление. С каждым толчком наслаждение нарастало снежным комом, суля обрушиться оползнем. Сурьяна закинула руку мне за шею, держась крепче, когда я начал двигаться резче и быстрее, расталкивая волны дрожи по телу до тех пор, пока не начал уже жадно врываться в нее рывками, и томление расплескивалось через края. Рваное дыхание Сурьяны обрывалось глухими вскриками. Я толкался в ее тугое лоно, сжимая груди, рвано дышал ей в губы, наблюдая, как на ей красивом лице отражается наслаждение, как дрожат губы и крылья носа, чувствуя, как вонзаются в шею ее ногти, когда я размеренно вторгался еще глубже и жестче. Наконец, тихий стон прокатился по горлу Сурьяны, она судорожно сжала мою плоть внутри себя. Одновременно меня выплеснуло бурно и долго.

Сурьяна дышала обрывисто, постепенно затихая, ослабляя хватку, а я покрывал ее лицо и губы поцелуями – никуда не отпущу. Моя. Только моя, и ничья больше.

– Заберу с собой, слышишь? – шипел я, все еще содрогаясь от неослабших волн блаженства, что настигали меня беспрерывно раз за разом. – Поедешь со мной. Слышишь?

– Да… да… – шептала в ответ Сурьяна, горячо отвечая на мои поцелуи, гладя шею, плечи, прижимаясь спиной и бедрами к груди и паху.

Марево постепенно рассеялось, я выскользнул из ее жаркого лона, давая ей отдохнуть. Посмотрел на полог, за которым осталась сырая ночь. К костру ныне я уже не вернусь, придется Зару сторожить одному.

Глава 7

Я проснулась рано. В палатке было прохладно – очаг давно прогорел, но мне не было холодно, потому что обнимавший меня Вротислав не давал замерзнуть: тепло его тела согревало. Вспомнила эту ночь, и жар залил лицо, что и обжечься можно, и внутри такая сумятица. Тело пробуждалось, и каждая мышца отдавалась приятной негой, она прокатывалась теплой волной и будоражила. Не верила, что все это происходит со мной, и эти проникновенные слова, что шептал мне Вротислав, осыпая поцелуями, разжигали и горячили еще больше.

Вчера мне весь день пришлось делать вид, что ничего между нами не произошло, но это плохо у меня получалось, казалось, он видит меня насквозь и осуждает. Особенно это было ощутимо, когда его жгучий взгляд полосовал меня, стоило показаться в его окружении. Он больше не заговаривал со мной, а вечером, когда вошел, чтобы взять вещи, что-то внутри меня лопнуло, до боли в груди не хотелось ничего скрывать, сказать все как есть, признаться, кто я – и будь что будет, лишь бы не испытывать этой тяжести, этого рвущегося наружу влечения, что захватило меня целиком. Его страсть и желание подхватили как бурной поток реки, и понесли осторожно, не давая пораниться об острые углы, разбиться вдребезги о камни. Еще вчера извелась вся – непозволительно раздвигать ноги перед едва знакомым мужчиной, а другая часть толкала вперед и чувствовала, что это вспыхнувшая связь неслучайна. Почему-то я думала, что он жалеет о ней, но сегодня убедилась

– нет. Его жадные губы на моей коже, грохот сердца, порывистые, едва сдержанные движения… Одного раза оказалось мало, он брал меня вновь и вновь, до изнеможения, до капель пота, стекавших по его виску, до приятных судорог в мышцах, предаваясь безумству, будто сам огонь Ярилого ока вошел в него и жег нещадно, купая в страсти и сладких, на грани нежности и грубости, боли и ласке. Наши тела сплетались, запахи смешивались, пьяня и кружа голову, и я давала волю своим желаниям, своей потребности в нем, и телу, лаская его и принимая.

– Осторожней, Сурьяна, – говорил, задыхаясь, волнуясь о моем самочувствии, но не в силах был оторваться сам, беря бурно и исступленно.

Это будет завтра, а сейчас – именно так. Больше, еще, горячее. И неважно, что будет потом. Я позволила себя принять эти ласки, купаясь в наслаждении, которого так боялась ранее. Теперь я могла пойти на этот шаг, окунуться в эти чувства, желания, в этот огонь, который будет греть своим жаром в моем не совсем светлом будущем. Хоть у княжича, кажется, имелись свои замыслы. Только вот если узнает правду, как отзовется? И как мне найти смелость признаться? Да и поверит ли?

Я выдохнула тяжело, открывая от спокойного спящего княжича взгляд. Кажется, пока мы спали, прошел мелкий дождь, и в щели струился свежий запах обильной росы, разбавляя наши запахи. Я чуть пошевелилась, и Вротислав тут же проснулся, сжимая меня еще крепче, зарывшись носом в волосы, шумно потянул в себя их запах.

– Замерзла? – спросил, оглаживая ласковым взглядом мое лицо, мягко касаясь пальцами щеки, обводя подбородок, шею, проведя по ключице. И только теперь было видно, как он молод, еще совсем еще мальчишка. И будто и не спал совсем, хотя так и было – короткий сон не в счет.

– Согрей, – попросила я, стыдясь собственных слов, но они сами бесстыдно срывались с губ, потому что меня сейчас границы дозволенного стерлись, размылись дождем.

Уголки губ Вротислава дрогнули в улыбке, он потянулся, поворачиваясь, и вот уже оказался сверху, прижимаясь губами к мои губам, проникая в глубоком поцелуе так упоительно, что под веками посыпались искры удовольствия. Спустился ниже, захватывая губами загрубевшую от прохлады вершинку соска, чуть втягивая и прикусывая слегка, разгоняя по телу жгучие волны дрожи. Прижался пахом, опаляя меня своим сильным возбуждением. Я задохнулась, вновь погружаясь в бурную реку моих и его чувств, соединявшихся в одно-единственное – жажду слиться и раствориться друг в друге.

Он склонился вниз. Я чувствовала каждый его вдох, когда он скользнул губами по животу и опустился ниже между бедер, коснулся губами чувствительной плоти, провел языком по складкам. Я выгнулась дугой от острой вспышки блажи, раскачиваясь в такт его движениям.

– Что ты делаешь?

Но он не останавливался, касался мягкими губами вновь и вновь, ласкал языком, пробираясь вглубь. Сбросив остатки смущения, больше не в силах сопротивляться, я доверилась ему, откидываясь на постель, пронзая его волосы пальцами. Тихо застонала от нарастающего бессилия и чего-то огромного сладко-дурманящего, настолько необъятного, что в глазах темнело. Он провел пальцами по влажным складкам и вошел, не успела я перевести дыхание. Задвигался неотрывно. А я сквозь ресницы и мутную пелену сознания наблюдала за ним, и все еще не верила, что это происходит со мной, кусала губы и сдерживала стоны от острых ощущений, чтобы те, кто был сейчас по ту сторону тонких стен, ничего не услышали, вдавливала пальцы в его лопатки, вздрагивая от каждого толчка, изгибаясь навстречу новым еще более мощным и твердым. Смотрела на него, как густеет сумрак в его радужках, оттененных прядями волос, что опали на лоб и скулы, он не выпускал из своего плена ни на миг, не давая передышки полнее глотнуть воздуха. А потом вдруг прикрыл веки, стиснув плечи, и рывками вторгался, и я ощутила, как в меня проливается горячее мужское семя. Вротислав замедлился, прижимаясь к саднившим от поцелуев губам, выплескивая всю свою страсть до последней капли, и я чувствовала, как он двигается во мне до упора, и выгибалась под ним, вбирая, впуская его глубже.

Нет. Такого не может быть. Но это была явь, живая, бившая наотмашь трепещущими волнами, где я на поверхности качалась в такт движениям Вротислава, пронзая его волосы и обхватив ногами пояс. В какой-то миг утихла, не в воле больше шевелиться, потому что силы разом покинули меня, оставляя только лихорадочную дрожь. Вротислав провел ладонью по бедру к поясу, посмотрел в глаза, а мне хотелось сгореть от стыда, от его жгучего, полного каким-то невыносимым удовольствием и, вместе с тем, острого взгляда. И хотелось прикрыть себя руками, настолько мукой это показалась. Губы пекло, и между ног горячо и слишком влажно.

– Я заберу тебя в Роудук, – вдруг сказал он, напомнив, что он о том говорил еще вчера, но это было в порыве, но теперь понимаю, что всерьез то намерился совершить. – Ты поедешь со мной, – не спрашивал – утверждал, сжимая пальцами мои голые плечи.

7_2

– Сначала нужно добраться до места, – отмахнулась я, не зная, что и сказать, потому что внутри занозой засел страх.

Я повела плечами и села, потому что взгляд княжича потемнел разом, задавил, что дышать стало трудно. Повела плечами зябко, как только первая пелена мари спала.

– Я не знаю, откуда ты родом, – услышала позади, а следом плечо обожгло его дыхание, – не знаю, где твой дом, – коснулся губами кожи, отчего мурашки посыпались по спине и шее, – не знаю, что ты скрываешь, – он продел руки под моими локтями, взяв в ладони груди, чуть сжал, лаская пальцами, – но это для меня ничего не значит.

Я повернула голову и тут же его губы припали к моим, дыхание княжича вновь распалялось. Боги! Верно, не выйдем отсюда, если так будет продолжаться.

– Я хочу, чтобы ты стала моей, Сурьяна.

За стенами послышался шум, выдергивая меня из недр неги, не успела толком сообразить, как раздались приближавшиеся шаги, шурша травой.

– Вротислав! – позвал кто-то из гридней, кажется, Кресмир.

Я сжалась вся, страшась того, что сюда заглянет, но напрасно – терпеливо ждал. Вротислав только сжал челюсти, стиснул меня еще так крепко, будто боялся, что я упорхну. Как же это мучительно… мучительно сладко – быть в его объятиях, чувствовать его будоражившую силу, что голова кругом. Разве такое может быть? Я не понимала. Теперь ни для кого не будет тайной, что между нами. Нет признаваться нельзя. Только насмех себя поставлю. Глупость это все! Пройдет. Я на это надеюсь.

– У тебя есть время спуститься к роднику, пока мы будет собираться, – прошептал он, касаясь губами уха.

Я кивнула, он нехотя выпустил и поднялся резко. Щеки полыхнули огнем, когда княжич предстал совершенно нагой, нисколько не скрываясь, двигаясь расслабленно. А я любовалась, насколько его тело ладно сложено, как перекатывались под чуть бронзовой кожей тугие мышцы на руках и ногах, как напряжение стекалось по плоскому твердому животу в еще напряженную плоть, как легко и с каким-то изяществом зверя натягивал он штаны и рубаху. Одевшись, он задержался, завладевая моими губами на этот раз жадно и пылко, будто пытался глубже запечатлеть этот миг, ведь до следующей ночи еще далеко. От этой мысли внутри занемело и поплыло все.

– Вротислав! – раздалось уже настойчивее.

– Иду, – прорычал.

Он ушел. А я так и осталась сидеть, ощущая, как все во мне дрожит и колышется губительным ураганом, который вот-вот снесет, сотрет в пыль, и тогда будет уже поздно. Это всего лишь просто порыв, и все уляжется само, да только что-то не верилось. Я судорожно выдохнула и поднялась, поспешив надеть что-нибудь, ощущая, как горит кожа там, где всю ночь касались его губы и пальцы. В голове туман, я плохо соображала, и только приятная боль, отзывавшаяся в теле на каждое движение, давала ощущение яви. Я надела вчерашнюю свою одежду, которую развесила на жерди сушиться, заплела волосы, собирая себя по крупицам, и стало немного легче. Собрав в мешок свои вещи и постель, слыша, как все громче переговаривались гридни и фыркали неподалеку кони. Я вышла наружу, но, вопреки моим ожиданиям, никто будто и не заметил моего появления – сновали по прогалине, каждый справляясь со своими обязанностями. Не стала задерживаться и направилась в сторону чащобы, спустилась к журчавшему между поросших мхом камней роднику, где мы еще вчера набирали в меха воды. Сегодня было пасмурно, от сырой земли веяло холодом, но к обеду должно стать теплее. Я присела, зачерпнув в горсти воды, плеснула в лицо, потом еще и еще… Студеная вода обжигала и пробуждала, делая голову ясной.

Умывшись как следует, вернулась. Мои вещи были уже нагружены на седло и мне только оставалось ждать, когда другие закончат собираться. Расправила свой походной плащ – было прохладно еще, да и по лесу идти под пологом густых крон, куда не добирается тепло так быстро как на открытом лугу. Я стояла близко к лошади за ней меня верно никто не заметил, потому что Волод и Кресмир, которые провели упряжь вдруг заговорили:

– И что он возиться с это девчонкой это, уже давно бы собрались. – бурчал Волод.

– Да пусть возится пока может. Князь не просто так его в княжество требует вернуться.

– Как же не просто? А для чего? – недоумевал Волод.

– Пустая ты голова, – хохотнул Кресмир, – Найтар еще до отъезда говорил о том, как вернется сынок, женить его сразу. Так что пусть забавляется.

Я перебирала пряди гривы своей кобылы, да только пальцы вдруг слушаться перестали, как онемевшие стали. Гридни ушли, забирать последние скрутки кошмы что лежали кучей у прогоревшего костра, я скользнула взглядом по прогалине наскакивая взглядом на Вротислова и от чего-то дурно сделалось внутри что дышать нечем оказалось и горько на языке. Пусть и не надеялось ки на что, но слышать такое пришлось не по душе, до какой-то саднящей боли в груди. Будто вся та бурная река. Которая несла меня в потоке обмелела мгновенно оставим на самом дне жадно хватать воздух.

7_3

Я поежилась зябко и отвернулась, сникнув совсем, больше не смотрела в его сторону. Когда все костры были потушены, а кони навьючены, поднялись в седла и вновь погрузились в еще сумрачный и стылый лес. Гридни, приподнятые духом, бодро переговаривались, не забывая посматривать по сторонам да держать оружие поблизости – кто знает, как напасть может притаиться за тем или иным деревом. Но кругом было тихо и неподвижно. Поднявшееся над окоемом солнце проглянуло сквозь махровые ветви. Хмарь спала не только с чащобы, но и с сердца, только в полной мере насладиться ею не могла – такая муть была внутри, бута яд выпила. А я ведь ничего от этой встречи не ожидала. Да мне и не нужно, но что-то жалило изнутри, и саднило. Я избегала его взгляда, пытаясь как-то отгородиться, отрешиться от собственных чувств и мыслей, но они настигали меня вновь и вновь, пихая грубо и больно, и я чувствовала себя все хуже и хуже. Выходит, обманывала себя, где-то в глубине надеялась… Где-то в глубине зародилось иное чувство, которое я прятала от себя, а теперь оно погибало, как росток погибает без воды и солнечного тепла. Забыться не получалось – каждый раз мое внимание обращалось к Вротиславу. Злилась страшно на себя за это. Не думала, что будет так больно, почти нестерпимо.

Небесное светило уже пекло, но внутри меня было темно и безжизненно. Вротислав приближался время от времени, ровняясь с моей лошадью, кажется, он стал понимать, что со мной что-то происходит, я не хотела этого показывать, но ничего не могла с собой поделать, мне было плохо. Ком горечи встал в горле. Правда обрушилась на меня непомерной тяжестью, и принять ее было тяжело, невозможно совсем. Я всего лишь встречная для него, и это увлеченность, огонь, что горит так ярко и обжигает так больно и так желанно всего лишь на время. Мы разойдемся, и он не вспомнит обо мне. Только зачем он говорил такие опьяняющие слова? Чувства становились все острее, а мысли все темнее и мрачнее, одна тяжелей другой, внутри меня будто осколки льда, дышать трудно. И зачем на меня сейчас смотрит так проникновенно, так горячо, выжигая всю меня изнутри?

Молодой листвы на деревьях уже столько, что глубина леса полнилась зеленоватым маревом. День постепенно клонился к вечеру, тягуче и безмятежно. Самый скверный день после той страшной стычки с татями, а может быть, еще хуже. Тогда удар был столь стремительный, что я ничего не успела понять, испытать в полной мере, а сейчас яд действовал очень медпенно, проникая в кровь, я выгорала мучительно долго, и это была пытка.

Место для стойбища подыскали среди молодых зеленых елок. Но когда-то здесь была тень раскидистого кудрявого дуба, от которого остался только трухпявый ствол, сломленный ветром, открывая землю теплу и свету, поэтому здесь уже тянулись молодые деревца. Как и всегда, разворачивались слаженно, ставили широкие палатки, разводили костры, таскали воду с родника. И скоро по напитанной росой траве заструился дым, придавленный к земле вечерней сырой мглой, змеями уползая в густые сумрачные чащобы. Запахло пряно и вкусно овсяной кашей да жареными карасями: Волод выловил в небольшой запруде, через который проезжали мимо совсем недавно. Их там было столько, что впору руками ловить, а сетью молодой парень справился быстро. Почти все гридни собрались за общим костром.

И чем ближе ночь, тем сильнее заходилось волнекие в груди, шумное, оглушительное, до онемения в животе, такое, что даже шатало. Я безвольно приготавливала внутри палатки все ко сну. Запалила небольшой костерок, что Волод обложил камнями, чуть присыпав с боков землей, раскрутила вьюки с медвежьим шкурами: завернешься в такую – что в печку влез. Постелила постель, хотя желала бежать прочь подальше. Спрятаться, запереться и не выходить никуда. Дыхание прервалось, когда раздался шорох, и откинулся тяжелый полог. Вротислав со снедью в руках нырнул внутрь палатки.

– Ты уже второй вечер ничего не ешь, – поставил принесенное рядом у костра. – Буду тебя кормить.

– Я не хочу, – ответила, встряхнув платок, сложила и повесила на жердь, да тут же вздрогнула, когда сильные руки княжича обхватили поперек пояса и к себе прижали, так, что в груди занемело, и все тело ослабло вдруг разом, безвольным стало и мягким, поддаваясь горячим объятиям.

– Что с тобой случилось? Ответь мне, – горячее дыхание обожгло шею, разгоняя по телу щекочущие мурашки.

– Ничего, – попыталась отстраниться, злясь на себя, что не могу толком ответить нужное, путано разом стало в голове от его близости, от запаха, что проникал в самые поры.

– Я же вижу, Сурьяна. Что тебя беспокоит?

Вротислав вдруг напрягся – я ощущала, а потом вдруг выпустил, взял руку и поднес к лицу. Я ощутила дрожащее дыхание на своих пальцах, легкое касание горячих сухих губ. Толком не успела ничего понять, как мое запястье на миг обожгло что-то холодное и повисло тяжестью. Повернула голову: широкое обручье поблескивало на моей руке. Повернулась, намереваясь снять скорее, будто на мне не украшение, а змея, да только Вротислав не позволил. Завладев мои губами, сплетя мои пальцы со своими, сжав крепко, не разомкнуть.

7_4

– Упрямая, Сурьяна. Если услышала, что от гридней – не верь ничему.

С языка едва не сорвалась подступившая колкость, но она испарилась, когда княжич вновь впился в мои губы с какой-то немыслимой жадностью.

– Я так скучал весь день, безумно, – обжигал он словами самую душу.

В какой-то миг поняла, что не могу оттолкнуть, запретить, да и не хочу. To, что рвалось изнутри, томилось весь день, захлестнуло с головой.

Все случилось быстро и стремительно. Вротислав сдернул с себя одежду, забрался руками под мою рубаху, развязав тесьму на штанах, стянул до колен, оголяя бедра. Еще прохладный воздух мазнул по коже, забираясь под рубаху, но вскоре жар, исходивший от Вротислава, окутал густо. Одним рывком он развязал свои штаны, расположившись сзади, толкнулся напряженно, порывисто, не в силах сдержаться больше. Я охнула, когда ощутила его внутри себя полностью, прогнула спину, позволяя войти глубже, опершись о шкуры локтями. Возбуждение слишком острое, чтобы удержаться, полоснуло по животу. Вротислав обхватил округлости, сминая сильными пальцами, одним толчком врезался вновь, я прошипела от резкого проникновения, вызывающего невольное возмущение и стон, что сорвался с моих губ. Волна жара накрыла, лоно начинало сокращаться от его движений внутри меня, а низ живота болезненно тяжелеть. Вротислав вколачивался в меня, крепко удерживая в руках. Быстрые, мощные толчки пронизывали тело насквозь острым жалящим удовольствием. Яркого и сильного настолько, что воля расплавилась, как воск, под его напором. Он брал меня безумно, яро, совершая упругие твердые толчки, раз за разом беспрерывной чередой, еще и еще, сжимая в руках, насаживая на себя, дергая резко, вбиваясь в мои бедра, пока меня с головой не залил жар, что вытеснил куда-то вверх. Блаженство клокочущей жаркой дрожью покатилось по всему телу, когда внутрь меня ударилось что-то горячее, тугое, заполняя изнутри, растекаясь. Влажно вдруг сделалось между ног, так, что теперь были слышны шлепки. Вплеснувшись до опустошения, Вротислав навис, накрывая мои кисти, теперь двигался медленно и размеренно, утихая понемногу. Его губы воздушно прошлись по моей шее сзади, оставляя влажный след, что холодил кожу, покрывшейся испариной. Прикрыла веки, все еще сотрясая от столь страстной близости, такой мощной, как степная буря. Но по малу марево таяло, а блажь стекала с тела приятным теплом. Я открыла глаза, потянув в себя туго воздух, уставившись еще туманным взглядом в обручье, что так и осталось на моем запястье. Сухо сглотнула. Вротислава все еще колотило сильной дрожью. Он не спешил отпускать, до сих пор находясь во мне.

Я собрала силы и отстранилась от него сама. Сгрести себя по частям не получилось быстро, как хотелось бы. Я медпила, но все же привела себя в порядок и поправила рубашку и волосы, стараясь не смотреть на обнаженного княжича. Но так просто мне не удалось сбежать. Вротислав завладел губами, лаская их упоительно долго, он до конца стянул с меня штаны, не обращая внимания на все мои возмущения – справиться с ним мне не под силу, поэтому я просто замерла, наблюдая, как он огладил мои ноги, колени, бедра. В кольце его рук сделалось неожиданно тепло и спокойно, сердце заколотилось размеренно. Умиротворение накатывало на меня и становилась даже душно и сонливо. Я молча вдыхала запах Вротислава, смешанный с горьковатым дымом, стараясь не думать о том, как мне нравилось дышать им.

Его лицо было спокойным и, вместе с тем, задумчивым, тень залегла в серо– льдистых глазах. А мне хотелось выть от распирающих невыносимо болезненных чувств, теперь, когда, оправившись, я вдруг ощутила себя в глубокой яме. Все внутри тянулось к нему, но умом я понимал, что не следует пускать его внутрь себя, нещадно рубила все ветви, чтобы не было ничего, что могло еще цепляться за него. Внутри пекло, так, что проступали непрошенные слезы, и я одергивала себя, ругая. Вротислав сел рядом, развернув, рывком подтянул меня к себе, закинув мои ноги себе на колени, потянулся за снедью, придвигая ближе. Отщипнул белую мякоть и поднос к моим губам, вынуждая принять пищу, хотя нутро все сжималось, вытесняя все наружу, что я жевать толком не могла. Он наблюдал за мной молча, продолжая кормить с рук. Пусть. Пусть пока будет так, пусть обнимает, целует жарко, кормит, а как только минуем Ворожский лес, покину отряд сама.

Я смотрела ему в глаза, беря губами очередной кусочек, и обдумывала все, что мне нужно будет сделать. Так будет лучше. Так правильно. Он не должен знать, кто я. У него своя жизкь, у меня своя, эта встреча всего лишь случай – не более. Я умела запираться за замок – однажды это сделала, и в этот раз смогу.