Текст книги "Хранящая прах (СИ)"
Автор книги: Властелина Богатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 4
Безмятежный отдых после дороги, пошел на прок. Мирина пробудилась рано и ощутила себя лучше. Жар, что взял ее в дороге, схлынул. Вот только на душе тягостное беспокойство. В полнившемся мутным светом шатре, куда поздним вечером ее привели – пусто и тихо, наверное, все еще спали, хотя валганы вставали задолго до той поры, когда небо прояснивать берется, а мужчины так и вовсе спят исподволь.
Мирина приподнялась, да не тут-то было – утренняя тошнота, что терзала ее весь речной путь, всплеснула к горлу, и княжна застыла на месте. Опустилась обратно на подушки и уставилась в низкий потолок – пережидать, когда дурнота затихнет. Все же столько дней подряд на ладье давали о себе знать.
Теперь она вновь в лагере. И вроде бы примирилась с тем, что вернулась сюда, да непросто это было сделать – принять новую, а может быть, и прежнюю жизнь. Мирина будто повисла над зияющий пропастью, где на одном краю навсегда остался отчий дом, а на другом – чужие земли. Один вопрос неуемно бился в голове – нашла бы она мирный жизнь и долю, если б не приехал за ней Вихсар? Как ни гадай – ответ не узнать. Но родное княжество далеким сделалось, и давно уже, с того времени, как умер отец – князь Радонег. Вот и застыла над черной ямой, и ухватиться бы за что-нибудь, да не за что, покачивалась в ожидании, как одинокая былинка на ветру, скованная опасением. Как отважиться шагнуть, хоть и ясно видела, что стезя только вперед вьется и обратного пути нет? Неизвестность пугала. А мысль о том, что скоро она станет женой валгановскому вождю, в голове не укладывалась. Свыклась с тем, что всегда волю его выполняет, хоть и с борьбой. Все ждала, что вот-вот вернется его прошлая грубость и жесткость, готовилась даже кинуться в схватку, но ничего такого не происходило. Это сбивало с толку, и еще подрывало то, как смотрит на нее Вихсар: то льдисто и колко, то пламенно и буйно, что разлетались все мысли разом, сокращалось сердце в комок, и снова пускаясь в галоп. Вихсар и прежний будто, но и другой внутри. Мирина в последние дни все никак понять не могла его, разгадать порывы, и напрасны потуги пробраться в душу его, кружа в ней, как в ночи беспроглядной. Взор черных, как вязкая смоль глаз становился горстями пепла, когда она видела в них свое отражение. Этот мужчина как вихрь: то неожиданно хлынет колючим ледяным потоком, сбивая, то неистово веет жаром, лаская. Мирина вспомнила, как сама покорялась грубой и дикой воли валгана. Он беспощадно свивал, перетягивал невидимыми веревками, вынуждал задыхаться. Его желание колышет все внутри. И как не упасть, чтобы не сгинуть, не сгореть в огне чувств хана?
Мирина прерывисто выдохнула, чувствуя дыхание жаркое, губы Вихсара то на своих губах, то на грудях, как слегка прикусывает зубами нежную кожу. В животе занемело, и растекалось невольно томление горячее по телу. Прогоняя воспоминания о близости с ханом, княжна скользнула взглядом на полосу света белесого, что сочился из прорези грубой ткани.
«Вихсар…», – пробовала говорить его имя. Вкушала с воздухом, когда он целовал ее, а она принимала беспощадные ласки, ощущала сладостное, как мед, и горькое, как полынь, зарождавшееся внутри нее сплетение чувств. И невозможно справиться со всем этим противоречащим разуму буйством.
Окутанная плотной тишиной, Мирина продолжала лежать на постели и бессмысленно разглядывала узор тканевого потолка. Может ли она довериться тому, кто забрал ее без дозволения и увез далеко, взял силком, принуждая… И тому, кто едва жизнь не потерял, закрыл собой от стрел, уберег от гибели?
Мирина повернула голову, не сразу заметив шевеление, и только потом услышала шорох. За пологом показался знакомый женский силуэт. Вернулась Садагат – женщина, что варила отвар целебный. Она хозяйничала за перегородкой и входить не спешила.
Княжна огляделась, разыскивая платья – сама она оставалась в рубахе просторной, да ничего не отыскала. И Немея – воличанка из веси Ровицы, которой Вихсар позволил остаться с ней, куда-то запропастилась.
«Если у Хайны, то тяжко той придется», – взяла тревога.
Полог запрокинулся, когда Мирина потянулась за гребнем, лежавшем на сундуке, обитом железными, узорчатыми пластинами. Садагат улыбнулась чуточку – поздоровалась, внеся в дланях чашу. На перстах ровных кольца разновидные из серебра и кости, одета валганка в халат, вокруг головы замысловато свит платок, что скрыл посеребренные от минувших лет волосы, только концы кос спадали из-под тяжелого длинного покрова.
– Не торопись, княжна, – остановила ее валганка, подступив, – рано еще, можно полежать спокойно. Путь длинный был, роздых тебе нужен, – речь женщины была размеренной, голос мягкий, льющийся, ко всему от нее истекало какое-то домашнее, обволакивающее тепло.
Кто служит богам и духам, того не заботят мирские хлопоты – об этом говорил отец. Они умеют распоряжаться этой силой. Они ведают пути и судьбы других. Провидцы и целители не принимают ничью сторону, но могут благоволить тому, кому посчитают потребным, в ком зрят то, что недозволенно познать иным, помогают обрести то, что пылко жаждет только сердце, а не ум, распутывают клубок жизни.
Мирина тепло приняла из рук Садагат чашу довольно тяжелую, наполненную густо пахнувшим отваром. Валганка присела подле. Мирина сделала глоток, вкушая вязкий, но чуть сладкий взвар.
– И часто с тобой такое случается? – спросила вдруг валганка.
Княжна вспомнила, как недуг пролился жаром и головокружением в постоялом дворе в городище Явлич. Тогда она заподозрила, что это возвратилась детская хворь.
– Нет, – ответила княжна, сделав еще один маленький глоток. – Переутомилась просто.
– Вот и я о том говорю, – улыбнулась женщина, – отдохнуть тебе нужно, сил набраться. Ты, должно быть, еще не знаешь – через несколько дней станешь женой хана.
Мирина едва не поперхнулась. Так скоро? Да только волнения своего постаралась не показать. Опустила взгляд в чашу, вглядываясь в отражение мутное. Все же такого скорого решения не ждала.
– Теперь ты будешь жить тут. Правда, не все еще подготовлено, вчера не успели, но сегодня уже устроится.
Садагат поднялась, прошла к стене, раскрыла один из стоявших в ряд сундуков, выудила малахитового цвета полотно, на котором мелкими стежками вышиты золоченой нитью кружевные сложные узоры. Когда валганка расправила его, Мирина невольно восхитилась необыкновенной красоте ткани. В княжестве не было таких нарядных полотен, да и не сыщешь на торгах разных самых обширных.
– Вот этим ты должна покрыть голову и носить до обряда. Чуть позже я приготовлю украшения замужней, в которых ты тоже должна выходить к людям. И одежду. Все вот здесь, – указала она на раскрытый сундук. Тебе расскажут, что должна одеть сегодня.
Мирина отпила еще отвара. О вековых обычаях валганов она мало что знала, а в нарядах их сложных и вовсе не смыслила, хоть и приходилось выстирывать когда-то. Садагат закрыла сундук и сверху положила ткань, приблизилась к княжне, забирая опустевшую чашу.
– Сегодня выберешь для себя помощниц, я тебе пришлю некоторых из них, кому сама доверяю и тебе посоветую, девушки они ладные, нестроптивые.
И тон голоса, и такие хлопоты ввергали Мирину в волнение, и в то же время и в успокоение. Княжна вдруг вспомнила о Малке, и сердце будто светом налилось, что увидит ее вновь. Даже уже находиться здесь в стенах, не хотелось, скорее выйти, отыскать ее. Только, верно, без позволения Вихсара никто не позволит взять к себе. Все же как ни прискорбно, но здесь Малка считалась пленницей.
– Я все поняла, – подняла взор Мирина на стоявшую перед ней целительницу.
– Вот и славно, – ответила валганка, одарив приветливым взглядом. – Велю тебе еду справить. Вчера ни крошки, видно, не ела, с дороги-то.
И в самом деле. Так плохо было, что о еде и думать забыла, да и сейчас не хотелось, но упрямиться не стала, все равно целительница по-своему сделает. Садагат развернулась и пошла к выходу, только слышны были тихие позвякивания украшений.
Дождавшись, когда женщина скрылась за пологом, Мирина, втянув в себя воздух, откинула шерстяное одеяло, выбираясь из постели. Недомогание после выпитого отвара отступило быстро. Прошла к сундуку, поднимая край богатого покрывала, погладив в пальцах ткань. Потом подобрала его с крышки, развернула. На вес грузная, но на ощупь воздушная. Заворожил узор, будто иней от крепкого мороза, переливался в свете утреннем. И не пугало оно ее, и внутри не плескался гнев и неприятие. Мирина, взмахнув им, покрыла голову, опустив безвольно руки вдоль стана, подошла неспешно к полотну стали, натертого до лоска, что стояло тут же рядом прямо на коробе. Заглянула в него, встав напротив. И так странно было себя видеть такую, даже не узнавала. И глаза голубые будто потемнели – искрился в них малахит, сделались, как озера лесные – глубокие, и черты лица как-то резче стали. Мирина все вглядывалась в себя и понять не могла – что с ней, что так сильно изменилось в ней? Хотя вроде и прежняя, разве только за время долгого пути и переживаний бесконечных тоньше стала, и то ненамного.
Грудь ее высоко поднялась во вдохе и опала.
«Сугар… Что означает это имя?».
Хоть раньше никогда не было ей интересно это. Мирина оторвалась от отражения, одним взглядом окинула свое пристанище уже внимательней. Садагат сказала, что здесь теперь она останется. Как обмолвилась целительница – неустроенно еще тут многое, но даже сейчас обстановка была уютная, тепло внутри и утварь богатая, ковры на земле, шкуры, повсюду занавесы из красивой ткани. Было тут еще две двери, помимо уличной. Куда они вели – Мирина еще не знала, но явно одна – к главному очагу. Такие огромные шатры могли быть в двадцать шагов окружности и разделялись на несколько частей. Мирина вдруг застыла, когда шорох услышала по другую сторону тканевой стенки. Быстро сдернула с себя покров, положила аккуратно на сундук. Теперь уже с другой стороны откинулся полог, и внутрь вошла Немея с подносом в руках. Поняла, что вход боковой для служанок предназначен.
– Доброе утро, княжна, – поклонилась она в пояс.
Мирина кивнула, давая знак пройти Немеи, внутренне радуясь, что не забрали у нее воличанку. Выглядела она бодро и свежо: волосы в косу сплетены, в платье домотканом опрятном, глаза девушки зеленые, круглые, добродушные кротость таили. Немея поставила поднос на прикроватный столик небольшой. Принялась наливать молоко парное в миску. Мирина попросила остаться ее, и девушка послушно исполнила то. Видно, что еще напугана, пребывая в местах далеких, чужих, среди народа незнакомого, но держала себя стойко, чем и вызывала уважение. О том, как произошло то, что провела она ночь с молодым мужчиной из валгановского племени, Мирина не требовала ответа, припоминая тот день, как все девки дворовые высматривали бойцов дюжих.
Съела не все, что принесла Немея – от снадобья выпитого и волнения еще мутило. Составив всю посуда и остатки еды на поднос, Немея снарядилась покинуть шатер.
– Возвращайся сразу, – попросила Мирина.
Та, кивнув коротко, убежала поспешно.
И вновь одна осталась. Теперь слышны были звуки просыпавшегося стана, все четче голоса различались, льющиеся внутрь шатра, а здесь, в стенах, все светлее делалось. День разгорался, обещал быть погожим. И проснулась вроде, а подниматься с постели не хотелось. Полежав еще немного, так и не дождавшись Немею, Мирина все же соскользнула с постели, норовя как-то расшатать себя – не спать же весь день.
Княжна прошла к сундуку, распахнула. Он полнился одеждой разной, нарядной и простой. Вынула лежащую сверху рубаху кроя бесхитростного: конопляная холстина, сложенная пополам вырезанная горловина, вшиты в боковины вставки и клинья – они как бы расширяли рубаху книзу, узкие прямые рукава, для свободы движения в них вшиты квадратные ластовицы. Нити применялись рдяные и черные, как и у воличан. Символы и узоры Мирина не смогла понять, да все же некоторые похожи на родные. Княжна присмотрелась: на груди разборчиво прорисовывалась голова, и руки воздеты как бы к небу, туловище клином, в середине которого росток – знак роженицы в нем угадывался. Ими вышиты были все рубашки замужних девиц. Самый древний оберег, имевший пользование у всех женщин племени воличей, да, видно, не только у них.
«Странно, как не замечала раньше сходства такого», – да и не особо это нужно было – присматриваться.
Мирина отложила рубаху, устало прикрыла сундук, задумчиво посмотрела на плат изумрудный, развернулась и вновь к ложу возвратилась, легла. От еды все же тяжело стало, да и выходить из шатра сегодня все равно не хотела, натыкаться на пристальные взгляды.
Едва веки прикрыла, как снова дремота утянула в кисельную вглубь. Поначалу снились боры сосновые, ветер, что ворошил тяжелые еловые лапы, шуршали они нашептываю слова непонятные слуху, а только сердцу ведомые. Затянулась где-то жалейка, протяжно, тонко, проливая звуки долгие, надрывные. Гуляла Мирина средь стволов вековых, ступая по усыпанной иглами мягкой тропке, слушая звучание волнующие. Все шла вперед, вдыхая густой запах живицы, пока не окликнул ее знакомый до щемящей боли в груди голос. Обернулась и вздрогнула невольно, увидев в косых лучах закатного солнца Арьяна. Оцепенение сковало – откуда княжич здесь взялся? Мирина и слов сыскать не могла, и он ничего не говорил, а только смотрел все, не приближаясь. Она раскрыла губы, чтобы позвать его, как звуки посторонние вытянули из сна глубокого, мгновение трепетное унесло быстро, будто дуновением ветерка легко, уж как бы она ни хотела покидать место тихое, а растворилось все.
Мирина открыла глаза и вмиг позабыла увиденный сон. Оказывается, в шатре княжна была уже не одна давно. В ярком знойном свете, что лился прямо из приоткрытого полога, суетились девушки. Мирина пошевелилась, облизав губы пересохшие. Душно так было, что липла рубаха к телу, а на лбу и шее мокро от пота, видно, полдень в самом разгаре.
Девушки не замечали пробудившейся княжны, и Мирина свободно смогла рассмотреть двоих валганок, что перекладывали одежду, о чем-то еле слышно переговаривались и бросали тихие почти беззвучные смешки. Речи их Мирина не разобрала. Даже губу прикусила досадливо, жалея, что не знает речи чужой. Айму узнала сразу – наложница хана. Запомнила ее хорошо. Она все время с Лавьей рядом ходила, тенью ее была. Но Лавья сейчас у воличанских князей. У Арьяна…
Мирина невольно занемела, припомнив свой сон, и горячее волнение с новой силой всплеснулось в груди. В памяти отчетливо всколыхнулось воспоминание позабытое, как рассталась она с княжичем в Ряжеском бору на стежке лесной. И взгляд его ореховых, таких теплых и ласковых глаз так явственно предстали перед ней, что Мирина помрачнела разом. Да о чем жалеть теперь? Видно, суждено велением Макоши расстаться.
Девушки вновь захихикали, прерывая раздумья. Мирина повернула голову – таиться уж не было смысла. Айма коротко взглянула на княжну, локтем свою сподручницу пихнула легонько, чтоб примолкла. Та резко повернулась, столкнувшись с взглядом Мирины, вмиг побледнела, глаза испуганные спрятала, продолжая свое занятие. Мирина, сжав губы пересохшие, приподнялась, обернулась на звуки, что исходили из другой половины шатра. Дверь, что вела к главному очагу, тоже была открыта. За ней сновали женщины и девки молодые – верно, как и говорила Садагат, обустраивали все, наводили порядок и уют. Вот только Немею Мирина не высмотрела. Куда та подевалась? Ведь наказывала вернуться.
Айма вдруг встала с лавки, откладывая сверток, выпрямившись и приподняв острый подбородок, к коробу прошла, где стояли кувшины разной формы и величины, подхватила один, влила в чашу воды, приблизилась с ней к княжне.
– Душно тут, испей Сугар-бийке, – проговорила голосом тонким, чистым.
Мирина даже поежилась от того, как ее назвала наложница хана. Помедлив немного, приняла чашу – жажда сушила нещадно.
– Нас прислала Турай-хатан, – Айма повернулась к своей сподручнице. – Ее зовут Ведия, а я…
– Я знаю, – вырвалось само собой. – Кто такая Турай? – спросила быстро, сделала глоток. Целительница обещала прийти к ней, но женщины, по всему, не было в шатре.
– Турай – жена предводителя Угдэя-бия.
Мирина сделала еще пару глотков прохладной ключевой воды, утоляя жажду. О Турай Мирина и не слышала и даже не знала, что у Угдэя есть жена и, наверное, дети.
Айма вдруг подобрала подол платья и присела на самый край прикроватной скамьи. Посмотрела на княжну неотрывно черными блестящими, как угли, глазами. Айма была немного моложе Лавьи – наложницы, которую Вихсар отдал в дар воличанам. Овальное смуглое лицо, черные вразлет брови, косы смоляные лоснящиеся тяжело падали по плечам узким, очертание губ яркое – она была вполне привлекательной девушкой, не случайно наложница. После Лавьи, наверное, вторая из любовниц хана. Мирина перевела взгляд на Ведию. Та тоже хороша по-своему: тонкая как тростинка, узкое лицо, такие же черные косы, маленький носик придавал ей толику какой-то детскости, как и губы пухлые, нежные. Но украшений на ней было меньше, чем у наложницы хана, всего лишь на запястье обруч кованный – видно, заслужила дорогой подарок от Вихсара или его батыров.
– Наш хан выбрал тебя первой женой, – заявила Айма.
Мирина посмотрела на валганку, сдавливая чашу крепче. Айма чуть придвинулась. Мирину окутал запах цветочный, резкий. Вновь затошнило.
Наложница продолжила:
– Ты, должно быть, понимаешь, какая это честь. Каждая из нас… – посмотрела на Ведию, у той щеки так и полыхнули от робости. – …Каждая желает стать его женой, его хатан. Он выбрал тебя, но остаться первой очень непросто, – произнесла она, погладив любовно свою косу. – Тебя ведь в твоем княжестве учили, как доставлять удовольствие своему хозяину?
От откровенных речей валганки к лицу Мирины прихлынул жар, но княжна быстро взяла себя в руки. Опустила чашу, отставив на прикроватный столик, тоже склонилась близко, так что зрачки черные валганки сузились хищно, произнесла:
– Меня учили, как любить.
Наложница застыла. Мирина пронаблюдала, как в колодцах глаз ее залегли льдины.
– Вот, – вскинула запястье Айма, открывая взгляду обручье массивное, усыпанное камнями драгоценными, – его мне вчера подарил хан, – в глазах кошачьих замерцали багряные блики, исходящие от украшения.
Мирина и дышать забыла, не нашлась, чем ответить на подоплеку наложницы.
– Что вы тут расшумелись? – незнакомый женский голос раздался с правой стороны.
Айма быстро одернула руку, уставившись в дверной проем. Мирина обернулась и напоролась на строгий взгляд женщины, устремленный в наложницу. Валганка средних лет, ростом невысокая, но красивый головной убор, расшитый бисером да серебряными круглыми пластинками, прибавлял величественности. Мирина знала, что только замужние валганки носили такое богатое убранство. Одежда тоже непростая: кафтан из тонкой парчи, также расшитый пестрыми нитями, на груди подвеска массивная, подрагивали на ней бусины. Больше всего изумили глаза женщины – не проницательно-черные, как у всех валганов, а солнечные, мягкого оливкового оттенка.
– Разбудила княжну, Айма! – набросилась на девушку, да та и ухом не повела.
– Я уже сама проснулась, – вмешалась Мирина. Недоставало еще выслушивать, как вошедшая гостья отчитывать ее возьмется.
Княжна сбросила с себя тонкое покрывало – жарко. Хорошо, что хоть полог открыли, сквозняк легкий изредка да пролетал.
Айма быстро подобралась с прикроватной лавки, кинув на Мирину немой взгляд, вернулась к прежнему делу. И что хотела наложница хана – сдружиться ли, уязвить ли острее? Хотя последнее все же удалось ей больше. О том, что у хана имеется цветник девиц, Мирина успела позабыть, хотя не раз доводилось наблюдать, как ублажали они его, но тогда княжне безразлично то было, даже на руку, потому как хан оставлял в покое, пусть ненадолго. Припомнилась вдруг последняя стычка с Лавьей, когда Мирина очередной раз возвращалась от Вихсара, ее палящий ревностный взгляд. Поджидала она за углом так порой часто, весь свой яд изливала. Мирина повела плечом от нечаянных смутных воспоминаний. Как бы там ни было, а скверно сделалось на душе от того, что Айма эту ночь с ханом провела. Княжна прочь отринула тягостные мысли, но горькая досада, признаться, осела в груди. Хотя с чего бы? Мирина нахмурилась, головой тряхнула, отгоняя горечь.
– Как ты себя чувствуешь, Сугар? – вдруг спросила участливо валганка, напоминая о себе.
Она приблизилась и внезапно подбородка коснулась, вынуждая посмотреть вверх. Мирина оторопела под окутывающим взглядом женщины, ощущая тепло пальцев, улавливая запах тонкий, кажется, яблони дикой.
Краем зрения Мирина приметила, как в остальной половине шатра другие девушки начали заглядывать – всем, верно, любопытно было посмотреть на воличанку, которую хан выбрал в жены, но только никто не осмелился войти, кроме этой женщины, по-видимому, той самой Турай, о которой успела упомянуть Айма.
– Уже лучше, – ответила.
Валганка убрала руку, обернулась на притихших наложниц, резким кивком на уличную дверь указала. Ведия вмиг поднялась, не прекословя старшей, покинула стан. А вот Айма недовольно поморщилась в ответ, но все же нехотя да поднялась. Откинув за спину косы гладкие, прошествовала плавной походкой – только заглядывайся. Ревность кольнула ненароком, зля еще больше. Закипело внутри негодование на саму себя, да ничего княжна поделать с собой не могла.
После того как ушли наложницы, сразу просторно стало и легко, даже выдох облегчения невольно вырвался из груди.
– Садагат сказала, что ты отдыхаешь, мы старались не сильно шуметь. Ох, я совсем забыла представиться, меня зовут Турай.
Признаться, Мирина и не ожидала что жена Угдэя, вполне приятной молодой женщиной окажется.
– Мне уже сказали, – отозвалась Мирина, скованно. Взгляд теплых оливковых глаз немного стеснял. Все равно она – княжна из Ровицы и пленница бывшая – здесь чужая, как ни пытайся, а помнить будешь.
– Пока есть время, я расскажу тебе о наших обычаях, – улыбнулась еще шире Турай, словно это правда не имело никакого значения. Грохот, донесшийся из другой стороны шатра, прервал валганку. Она, недолго думая, развернулась, прошла к двери, быстро опустила полог, отгораживаясь от лишнего внимания.
– Завтра времени на то, чтобы поговорить спокойно, совсем не будет, – вернулась она к разговору. – Все заняты будут подготовкой, суета поднимется такая, что не успеешь оглянуться, как вечер настанет. Хан решил настоящий пир затеять, – с торжеством в голосе, оповестила она…
Мирина вновь отвела взгляд, не зная, что ответить.
– …Не волнуйся только, – поспешила утешить Турай. – Я буду всегда рядом, – женщина прошла к очагу, принялась расхаживать по кругу, совершая маленькие шажочки, так и мелькали из-под края платья носы красных сапожек, едва слышно позвякивали украшенные концы пояса – подвески кованные. – Я полагаю, что наш родовой свадебный обряд не сильно разнится от ваших обычаев. С раннего утра к нареченной приходят все ближние женщины, они наряжают невесту, распевают песни, позже выводят к алтарю, где будет ждать жених. Старшие мужи подносят богам дары, высшие силы соединяют новобрачных узами. После справляют пир до заката. Но и там расслабляться не стоит – наступает самый жар торжества и подходит важное время для… Мужчины и женщины, – на последних словах Турай сделала передышку. – Жену провожают в уединенное место, а следом муж уходит к ней.
С каждым произнесенным словом сдавливалось все внутри, щеки вновь загорелись – жгло смущение. Мирина опустила ресницы, отклоняя взор от Турай. Сердце сбивчиво заколотилось в волнующем предчувствии.
«Ведь скоро это случиться. Желает ли того?».
Да ведь ее тут никто не спрашивает. А если бы спросили, смогла бы ответить? Все это в голове не укладывалось, в сердце не вмещалось. Все спуталось.
Прохладные пальцы Турай вдруг накрыли ее руку, сжали чуть, прогоняя метания.
– Я все о тебе знаю, Мирина. Понимаю, как волнуешься, но тебе нужно быть стойкой. Он избрал тебя, ты должна это… – валганка споткнулась на слове, но тут же нашлась: —…должна это оценить.
Мирина не пошевелилась. Не хотела, чтобы Турай видела сейчас ее глаза, не хотела казаться для других слишком уязвимой. Не привыкшая она плакаться. И доверяться, наверное, тоже. И снова воспоминания об Арьяне хлынули невольно. Где-то в глубине души все же таила надежду свидеться еще с ним. Ведь во сне явился неслучайно, верно, тоже мыслит о ней, иначе как объяснить эту незримую связь.
Турай стояла, затихнув давно, наблюдала за княжной. Показалось, что в этот миг валганка видит насквозь ее, видит все помыслы о другом мужчине.
Очнувшись, Турай выпустила пальцы княжны и отошла.
– Я буду здесь, в той части шатра, где главный очаг, если что понадобится – зови, – Турай улыбнулась ласково и тоже поспешила уйти, думая о чем-то своем.
Оставшись одна, Мирина погрузилась в тьишину, плотную, глухую. Поднялась с коровати, прошла к уличной двери, выглянула. Саолнце жгло траву и лысую, местами ввытоптанную людьми землю. Все еще тянуло сыростью после двухдневного дождя, оседал на язык прогоркший вкус влажной выделанной кожи. По двору, огороженного вокруг деревянного шатра высоким плетнем, трудились женщины и девушки: одни подметали, другие стаскивали в шатер ковры и полотнища. Турай говорила правду – и в самом деле готовили лагерь к торжеству: прямо за оградой мужчины воздвигали столбы, сооружая, видно, будущее ворота, через которые она выйдет к алтарю совсем скоро. Шумели где-то дети, протяжно ревели волы на лугах. Мирина подняла голову, щуря глаза от ослепительного яркого неба, бездонного и прохладного, омывающего свежестью с головы до ног. Ни единого облачка на нем.
«А ведь вчера воличани праздновали день плодородия», – вспомнила.
Некоторые из валганок заметили стоявшую в тени княжну, теперь посматривали в ее сторону. Мирина отступила. Нет, сегодня наружу не покажется. Вернувшись внутрь, поняла, что заняться ныне и нечем было, тогда как другие заняты делом. Она все слушала, как за пологом разговаривают женщины, различила и голос Турай. Айма и Ведия больше не появлялись. И хорошо. Мирина плечами повела, вспоминая бесстыдные глаза наложницы. И мысль о том, что та вылезла из постели хана, тяготили все же.
К вечеру вернулась Немея, и снова с полным подносом еды. На этот раз выпеченную на углях птицу и свежий хлеб, пахнущей так сладко, что в животе невольно свело. И сама от себя не ожидала, как съела все до крошки, запив пряным, горьковатым, похожим по вкусу на квас питьем. Делала глотки прямо из горла глиняного кувшина, обхватив его пузатые края руками. Немея с улыбкой на устах забрала кувшин, когда Мирина вдоволь напилась и наелась.
После того, как Немея покинула шатер унося посуду, вечерняя стынь поползла по полу холодный сквозняком. Мирина ноги подобрала на постель и, прислонившись спиной к стенке, погладила перекинутые через плечо правое волосы – сегодня даже не заплетала их, и в рубахе простой весь день. Даже под вечер женщины расходиться не думали, все шумели за стенкой тонкой, хлопоча над чем-то, верно, и ночевать будут здесь. Мирина прикрыла ресницы, слушая их. Хан так и не пришел к ней за целый день, уж кого она ныне не встречала из гостей, хотя чувствовала его присутствие рядом. Да и не знала, желает ли его видеть, все вспоминала взгляд его черных глаз. Все больше молчал он в пути, не заговаривал с ней, а как ладья примкнула носом к берегу да как пришел в палатку справиться о здоровье – и вовсе больше не видела его среди воинов.
Холодная ночь стала наползать на лагерь, погружая Мирину в полумрак. Пришла Ведия с охапкой сухих дров, разожгла быстро очаг, с княжной не заговаривала, робела, все взгляд опускала. По шатру сразу полился душок теплый, и запах смоляной густой наполнил укрытие, окутал, утешил, и так уютно стало и хорошо, что Мирину с головой накрыло ощущение, будто в княжеских родных хоромах она.
Стемнело быстро. Заплясали буйно от разгоравшегося костра отсветы золотистые, окаймляя все занавесы и стены. Вернулась Турай. Она попросила с ней пройти к главному очагу. Мирину хоть и взяло волнение, но поднялась, за ней последовав.
Войдя в другую половину стана, даже дыхание задержала от открывшейся глазам красоты, и удивляясь тому, какое богатство и убранство царило кругом. Недаром валганки здесь весь день трудились. Пол здесь был деревянный, устланный коврами расписными, яркими, посередине из камней выложен очаг круглый, он тоже горел, наполняя помещение теплом и светом мягким и обволакивающим. Под занавесами тканными – тонкими кисейными и тяжелыми бархатными – подвязанные за столбы золотистыми кручеными веревками стояли столики с красивой посудой, и кругом подушки, шкуры, у самых стен – скамьи и сундуки. Несколько женщин все еще суетились в дальнем углу, расставляя утварь. Турай повела Мирину дальше, в другу часть шатра, отгороженную плотными занавесом. За ней тоже сочился свет.
Мирина оказалась в густо освещенном отведенном, как оказалась, для купания месте. О том явно говорила высокая деревянная бадья, стоявшая посередине.
Валганка, подобрав со скамьи рушник, закинув себе за плечо, к Мирине приблизилась. Помогла стянуть с нее свободную рубаху. Турай поддержала, когда княжна вглубь опустилась плавно. Горячая вода обняла до самой груди. Мирина села на дно, вытянув ноги – настолько большая оказалась бадья. Турай же быстро смочила волосы девушки, влив на них что-то густое, пахнувшее сладко цветами.
– У тебя такие красивые волосы, Сугар, – умиротворенно проговорила валганка, вылив на голову ковш подогретой воды, мягко увлажняя пряди, втирая в кожу волос благовония. Полог вдруг приоткрылся, и внутрь скользнула Ведия, принося широкий лоскут полотна. Положив его на скамью, она тут же ушла. Мирина, проводив ее задумчивым взглядом, поинтересовалась у женщины:
– Что означает имя «Сугар»?
Почувствовала, как Турай улыбается – валганка медлила с ответом. И такая тишина пролилась, что Мирина некоторое время слушала собственное дыхание, ощущая, как пальцы заботливые ворошили волосы, вымывая остатки мыльной воды. Мирина затаила дыхание, когда ощутила веяние сквозняка и на миг дрогнули занавесы, а потом не услышала, а испытала тяжелые шаги. Прикрыла руками грудь, уставившись на дверь.
Нагнувшись под пологом, вошел Вихсар. Вся кровь к лицу так и прихлынула, когда глаза хана застыли на девушке, вводя в еще большее оцепенение. Турай отложила щетку и, скинув с плеча рушник, приклонив голову, вышла прочь. И остановить бы, но Мирина и слов не могла из себя выронить, сжало их в горле, как и все тело сковало. И так тесно сделалось, что Мирина готова была сквозь землю провалиться, только бы отгородится от этого напряженного, как глыба, мужчины, плавясь под его горячим, будто само степное солнце, взглядом.
