Текст книги "Заветы Ильича. «Сим победиши»"
Автор книги: Владлен Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
И опять трещал телефон. Опять Ленин диктовал письма и распоряжения. Помимо утренней почты, днем срочные депеши доставлял мотоциклист. Несколько раз Владимир Ильич выезжал в Москву, участвовал в заседаниях, встречался с советскими и партийными работниками. И опять проявилась бессонница, периодически накатывали головные боли. И еще приходилось оправдываться: «Никак не могу быть в Политбюро, – писал он Уншлихту 31 января. – У меня ухудшение»439439
>Ленин ВИ. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 149.
[Закрыть].
Здесь, в деревне, вдали от кремлевской суеты, он видел столичную жизнь как бы со стороны, отраженно – через этот нескончаемый поток входящих и исходящих бумаг. И, разгребая по утрам снег или глядя на столетние дубы, Владимир Ильич все более убеждался в том, что подмена живого дела бесконечными заседаниями и совещаниями, бумаготворчеством и непомерной перепиской между учреждениями, превращает любую управленческую деятельность в фикцию.
«Нас затягивает, – пишет он Цюрупе 24 января, – поганое бюрократическое болото в писание бумажек, говорение о декретах, писание декретов, и в этом бумажном море тонет живая работа… Большинство наркомов и прочих сановников “лезет в петлю” бессознательно».
Ленин видел, что этим недостатком, к сожалению, страдает немало старых партийцев. В свое время, будучи в тюрьмах, ссылке, эмиграции, они имели достаточно времени для самых различных словопрений. И теперь необходимость ведения рутинной хозяйственной деятельности, связанной с конкретными большими и малыми задачами, воспринималась ими с большим трудом.
Неумение наладить повседневную работу, ее учет, проверку исполнения и эффективности принимаемых решений имели место и в аппаратах СНК и СТО. «…У нас, – отмечает Ленин, – полная фактическая безответственность на верхах, которая губит дело». Поэтому задача зампредов СНК и СТО «во что бы то ни стало оторваться от сутолоки и суматохи комиссий, говорения и писания бумажек, оторваться, обдумать систему работы и переделать ее радикально»'.
Переписка с Цюрупой по этому поводу продолжалась и в феврале. В конечном итоге рекомендации Ленина свелись к следующему: «Центром тяжести Вашей работы должна быть именно эта переделка нашей отвратительно-бюрократической работы, борьба с бюрократизмом и волокитой, проверка исполнения… Проверка того, что выходит на деле – вот основная и главная Ваша задача».
Конкретно: «Минимум заседаний. Норма 1 раз в неделю СНК + 1 раз СТО по два часа»; «трижды процеживать» повестки дня СНК, СТО и Малого СНК «в смысле том, чтобы наркомы не смели тащить в них мелочь, а решали ее сами и сами за нее отвечали»-, проверка целесообразности и успешности принимаемых решений; неуклонное сокращение бумаготворчества и «беспощадное изгнание лишних чиновников, сокращение штатов, смещение коммунистов, не учащихся делу управления всерьез – такова должна быть линия наркомов и СНКома, его председателя и замов».
И, пожалуй, важнейшее: «Вам (и Рыкову) уделять в первую голову один или, если здоровье позволит, два часа в сутки на 436436
Ленин ВИ. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 364, 365.
[Закрыть] личную проверку работы: вызывать к себе (или ездить) не сановников, а членов коллегий и пониже… Докапываться до сути, школить, учить, пороть всерьез. Изучать людей, искать умелых работников. В этом суть теперь; все приказы и постановления – грязные бумажки без этого»436436
Ленин ВИ. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 364, 365.
[Закрыть].
Из всего многообразия русской ненормативной (обеденной) лексики Ленин иногда употреблял одно слово… Широкий читатель осведомлен об этом из многочисленных упоминаний наших «лениноедов», усмотревших в данном слове оценку российской интеллигенции как таковой.
Действительно, в сентябре 1919 года, в самый критический момент Гражданской войны, когда Деникин двигался на Москву, а Юденич изготовился к прыжку на Петроград, Владимир Ильич написал Горькому о той части питерской интеллигенции, которая прямо или косвенно поддерживала или сочувствовала Юденичу: они мнят себя «мозгом нации. На деле это не мозг, а…»440440
Ленин ВМ. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 364–370.
[Закрыть]441441
Ленин ВМ. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 48.
[Закрыть] Вот и теперь, в деревне Костино, глядя на эти кипы бумаг, декретов, ведомственных распоряжений и постановлений, Ленин, в сердцах, написал: «Все у нас потонули в паршивом бюрократическом болоте “ведомств”… Ведомства – говно; декреты – говно. Искать людей, проверять работу – в этом все»442442
Ленин ВМ. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 369.
[Закрыть].
Даже в тех случаях, когда Владимир Ильич знал, что данное ведомство действительно занято важнейшим государственным делом, как, например, Наркомфин, готовивший денежную реформу, он требовал не упускать из виду и решения сугубо конкретных, практических задач. Владимир Ильич прямо указывал Сокольникову, что, помимо проблем финансовой политики, его наркомат обязан, используя экономические рычаги Госбанка, – закрытие кредита, передача в суд дел за просрочку платежей, за волокиту и т. п., – повседневно школить и контролировать ведомства, тресты. Иначе, писал он, – «весь твой НКФ и Госбанк ни к чему, одна болтовня и игра в бумажки». И тут же – для членов Политбюро – Ленин добавляет: «Так надо переделать работу и СНК и СТО… и Политбюро-, иначе гибель неминуема»443443
Там же. С. 430.
[Закрыть].
Последнее замечание не было случайным. Бюрократическое болото стало засасывать и партаппарат. Здесь тоже все работали не жалея ни сил, ни времени. Однако проверка исполнения принятых решений, учет распределения партийных кадров, оценка эффективности их работы были поставлены совершенно неудовлетворительно.
Борис Бажанов – в 1922 году секретарь в Оргбюро, ставший в 1923-м помощником Сталина, а в 1928-м сбежавший за границу, – вспоминал: сотрудники Оргбюро обычно приходили на работу в 8 утра, а уходили в час ночи. Никаких перерывов и никакой личной жизни.
Но при всем этом, «в бумажном море, в котором тонет Оргбюро, полная неразбериха, ничего найти нельзя… Когда секретарю ЦК нужна какая-либо справка или документ из архива, начинаются многочасовые поиски в архивном океане». И у сотрудников «в собственных глазах ореол мучеников, идейных людей, приносящих себя в жертву для партии»1.
Получив в Костино анкету переписи членов РКП(б) с 59 вопросами и десятками пунктов к каждому из них, вплоть до рода занятий дедушки, Ленин 14 февраля пишет Молотову: судя по этой анкете, учетно-распределительное дело в ЦК «поставлено никуда не годно». Видимо, «в этих “отделах” (ежели так называются сии учреждения при ЦК) на важных постах сидят дураки и педанты… Мы сами (“борясь с бюрократизмом под носом у себя…”) плодили под носом у себя позорнейший бюрократизм и глупейший».
Между тем, «власть у ЦеКа громадная, – напоминает Ленин. – Возможности – гигантские. Распределяем 200–400 тысяч партработников, а через них тысячи и тысячи беспартийных». И такое дело «вдрызг изгажено тупым бюрократизмом!»
Рекомендации он дает примерно те же, что и Цюрупе: «Вам надо себя избавить от мелочей (свалить их на помов и пом-помов) и заняться целиком делом… заведующего направлением работы по организации, учету и т. д.». Цюрупе Владимир Ильич написал, что для того, чтобы не утонуть в бюрократическом болоте, нужны «большой авторитет, ум, рука…», а Молотову посоветовал стать не просто секретарем, а «палитсек-ретарем»444444
Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Париж – Нью-Йорк, 1983. С. 36, 37.
[Закрыть]445445
Ленин ВИ. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 392, 393-
[Закрыть].
Реакция на предложение Ленина последовала довольно скоро. 20 февраля, вечером, состоялось очередное заседание Политбюро. Повестка дня, как всегда, была перегружена. Кончили поздно. Но после того, как все разошлись, остались трое – Сталин, Каменев и Зиновьев. А утром 21 – го, в конверте «Председателя Совета Народных Комиссаров» Ленин получает записку на 12 блокнотных листках от Сталина.
«т. Ленин! Сегодня ночью беседовали (я, Каменев, Зиновьев) о делах в связи с подготовкой к съезду и пришли к следующему:
1) Снять с коллегии НКПС Серебрякова, Емшанова, определить положение Борисова (фактич. руководителя) и пр.
2) Освободить Красина (НКВТ), ввести в коллегию Стомо-някова, наркомом – Фрумкина, замом Радченко. Фрумкину принять дела в Лондоне и, может быть, вместо Красина в Лондоне оставить Квятковского.
3) В НКПроде замом Смирнова… [л. 3 с пунктом 4 отсутствует – ВЛ.
5) Госплан. Пятакова замом, Осадчий в качестве третьего. Слаб (может быть, третьим Рамзина?)
6) ВСНХ. Смилга по сути слаб для преда, кроме того партийная публика к нему будет придираться больше, чем к бесцветному Богданову. Нужно искать кандидата. Насчет Рыкова подождать до его приезда».
Указывалось и на другие кадровые передвижки: «Крестин-ского снять, Сокольникова, может быть, назначить наркомом и тогда первым замом дать Шейнмана. Меня освободить от Инспекции и иметь в виду, может быть, Владимирова (Украина) в качестве наркома РКИ… В случае назначения Смирнова Нар-компросом, Яковлеву отдать в Наркомюст (в коллегию)…»
Но промеж всех этих предложений было, безусловно, самое важное (пункт 7): «Секретариат ЦК. Сталин, Молотов, Куйбышев. Заявить об этом на съезде в отчете ЦК, чтобы авансом покрыть атаки против Секретариата (нынешнего).
Такова должна быть, по нашему мнению, программа подготовительных работ к съезду и кампании на съезде.
Ваше мнение, т. Ленин…
Сталин. Вторник (21 /II)»446446
РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 24207.
[Закрыть].
Вот так. Как говорится, поскольку вопрос кто – кого? решен окончательно и бесповоротно, остается решить вопрос кого – куда?
Против того, чтобы вместо Молотова сделать «политсекретарем» Сталина, – с точки зрения авторитета и твердой руки, – вряд ли можно было возражать. Еще в конце января, размышляя о работе Политбюро, где все это время председательствовал Каменев, Владимир Ильич записал себе для памяти: «“Двойка”: Каменев + Сталин»1. Но вот предложение сделать эти кадровые передвижки программой «подготовительных работ к съезду и кампании на съезде», да еще с обоснованием этого в отчетном докладе ЦК, который готовил Ленин, – вот это звучало явным диссонансом в сравнении с тем, о чем думал Владимир Ильич в связи с предстоящим XI партсъездом.
Видимо, после получения письма состоялся телефонный разговор, а еще вероятнее – Сталин и Каменев сразу же приехали в Костино, ибо беседа была слишком серьезной и долгой. О ее содержании мы можем лишь гадать. Известно лишь одно: во время этого разговора Ленин почувствовал себя плохо.
Поскольку, уезжая, Сталин и Каменев всячески винили себя за то, что недосмотрели и «перегрузили» Владимира Ильича, Ленин в тот же день напишет им записку: «О вашей вине или чем бы то ни было подобном, в связи с длинным разговором, смешно и говорить. В моей болезни никаких объективных признаков нет (сегодня после прекрасной ночи совсем болен), и мои силы мог предположительно оценивать только я. Причиной был я же, ибо вы меня неоднократно спрашивали, не утомился ли я».
И далее он высказывается по поводу некоторых решений, принятых Политбюро 20 февраля: о Радеке и Лапинском; по делу Г.И. Мясникова; об исполнении просьбы И.Т. Смилги о закупке оборудования для угольной и нефтяной промышленности; против вывода Сокольникова из состава делегации на пленум Исполкома Коминтерна; а также о необходимости расширить и переделать проект декрета об РКИ447447
В.И. Ленин. Биографическая хроника. Т. 12. С. 140.
[Закрыть]448448
Ом:.ЛенинВИ. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 176, 177.
[Закрыть]. И ни слова по тем пунктам, которые значились в утреннем письме Сталина.
1 марта Ленин возвращается в Москву. О его настроении лучше всего говорит записка Каменеву 3 марта: «Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное: меня “утешали” тем, что я преувеличиваю насчет аксельродовского состояния, и за умным занятием утешения и восклицания – “преувеличиваете! мнительность!” – прозевали три месяца.
По-российски, по-советски».
Больше всего Ленина беспокоит вопрос о том, сможет ли он выступить 27 марта с докладом на XI съезде РКП(б). Владимир Ильич знает, что доклад его крайне важен, и он будет его готовить, «ибо оказалось, что разговоров и заседаний хуже не выношу, чем “сказануть раз в полгода”». И тем не менее пусть готовиться и Каменев, так как надо «себя гарантировать от сюрпризов…»
Своего состояния Ленин не скрывает и в конце пишет: «Имейте в виду, что обмен коротенькими записками (я извиняюсь очень, что сам пишу сегодня длинно) нервы выносят лучше разговоров (ибо я могу обдумать, отложить на час и т. д.). Очень прошу поэтому завести стенографистку и чаще посылать мне (перед Политбюро) записки в 5-10 строк. Я подумаю час-два и отвечу»1.
Относительно того, что имел в виду Ленин, написав об «ак-сельродовском состоянии», а также о разговоре со Сталиным, состоявшемся сразу после возвращения из Костино, речь пойдет ниже. А вот после разговора с профессором Гетье решили проконсультироваться с невропатологом. Федор Александрович порекомендовал пригласить известного специалиста Даршкевича.
Утром 4 марта нарком здравоохранения Николай Александрович Семашко привез Даршкевича в Кремль и довел его до самой квартиры Ленина. Ливерий Осипович позвонил. Дверь открыл Владимир Ильич и, проводив в кабинет, где уже ожидал профессор Гетье, оставил их вдвоем. Федор Александрович рассказал коллеге о своих наблюдениях, а затем пригласили Ленина, который пришел вместе с Марией Ильиничной.
Видимо, какая-то моральная поддержка ему все-таки была нужна. Это сегодня беседы с психоаналитиками более или менее входят в быт. А тогда разговор с психотерапевтом – совершенно незнакомым человеком, которому надо «излить душу», был достаточно непривычен.
Профессор Даршкевич стал задавать обычные для такого приема вопросы, но ему, как и многим психотерапевтам, была свойственна уверенность в том, что своего пациента он видит, как говорится, насквозь. «Для меня, – писал он, – привыкшего по одному беглому взгляду на моего собеседника определять не только духовный склад его, но и его случайные душевные переживания, было ясно, что за человек находится передо мной»449449
В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 5; Известия ЦК КПСС. 1989. № 1. С. 215.
[Закрыть]450450
РГАСПИ. Ф. 16. Оп. з. Ед. хр. 6. Л. 2, 3.
[Закрыть]. Богатейший опыт Даршкевича давал для этой уверенности основания. Но возникала и опасность того, что какие-то узнаваемые признаки лягут в привычную, уже сложившуюся схему – диагноз.
После первых вопросов Ливерий Осипович опустил голову и, наблюдая краем глаза за пациентом, продолжил беседу так, как будто он перед врачами-ординаторами «разбирает больного в аудитории». Напротив, как заметил Даршкевич, Владимир Ильич своими глазами «как бы пронизывал говорившего с ним, очень умно молчал, слушал то, что ему говорилось, и тщательно следил за своим собеседником, как бы стараясь проникнуться его мышлением. Он никогда не перебивал говорившего с ним, давал ему высказаться всецело, хотя и имел в запасе ряд вопросов, которые излагал все по порядку. Все то, что говорилось ему, всегда им воспринималось без труда; по крайней мере он редко переспрашивал говорившего. А то, что доводилось говорить ему самому, обнаруживало с его стороны ясное понимание темы разговора, хотя бы тема эта была для него совершенно новой»451451
Известия ЦК КПСС. 1991. № 2. С. 131; РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 3. Ед. хр. 6. Л. 3; Там же. Ед. хр. 24. Л. 3.
[Закрыть].
На вопрос – что его беспокоит больше всего? – Владимир Ильич ответил: «“Я совсем стал не работник”… Главное, что тяготит его, – пишет Даршкевич, – это невозможность для него за последнее время читать так, как он читал раньше… Он прямо проглатывал книги. Чтобы не запустить текущей литературы и иметь возможность постоянно делать из нее все нужные выводы, ему необходимо прочитывать массу напечатанного, делать постоянно на нее ссылки, изменять свои воззрения и т. д. Вот эта-то работа и сделалась для него невозможной.
Невозможно для него и другое дело – принимать участие на бесчисленных заседаниях различных съездов, – продолжает свою запись Даршкевич. – Он должен являться туда вполне подготовленный, вооруженный конспектами всех тех речей, которые ему будет предстоять говорить, обдумавши хорошо свои позиции и пр. В прежнее время все это было для него делом весьма легким, не вызывало в нем никакого душевного волнения и никогда не требовало от него такого количества времени, которого не хватало бы на все остальные дела. Теперь не то… Участвовать во всех заседаниях с привычной для него подготовкой представляется для него делом совершенно невозможным».
Подобные жалобы весьма напоминали ситуацию, когда тяжелоатлет, привыкший поднимать в сумме упражнений 350 килограмм, вдруг начинает чувствовать, что ему с трудом удается набрать лишь 300. Он, вероятно, так и написал бы: «Я уже не тот! Я ничегошеньки не могу! Я уже не работник!» Хотя для нормального человека и эти 300 килограмм остаются абсолютно недоступным весом.
«Не мало мешают ему, – продолжал Даршкевич, – еще сильные головные боли, которые возникают у него тотчас же, как только он проработает сколько-нибудь лишнее время. Тяготят также и бессонницы. Сон у него вообще плох, но за последнее время, когда ему приходится много работать, он совершенно иногда лишается сна. Ночь, обреченная на бессонницу, вещь поистине ужасная, когда по утру надо быть готовым к работе»1.
Трудно сказать, этими или другими словами говорил Владимир Ильич. Но смысл ответов Ленина Даршкевич передает, видимо, точно. В ходе беседы Владимир Ильич между прочим заметил, что считает свой хотя и частичный отход от дел вполне естественным: все-таки вот-вот стукнет 52 года. Это, мол, «вещь, повторяющаяся обычно с каждым революционным деятелем, когда он доживает до известного возраста. “Каждый революционер, – говорил В.И., – достигши 50 лет, должен быть готовым выйти за флаг: продолжать работать по-прежнему он больше уже не может; ему не только трудно вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать за себя одного…”»452452
Известия ЦК КПСС. 1991. № 2. С. 131; РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 3. Ед. хр. 6. Л. 5,6.
[Закрыть]453453
РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 3. Ед. хр. 6. Л. 4, 5.
[Закрыть]. Эту фразу Ливерий Осипович наверняка передает дословно, ибо самому ему уже исполнилось 64.
Выражение «выйти за флаг», «остаться за флагом» употреблялось обычно в конноспортивных состязаниях и означало, что жокей не успевал в установленное время пройти дистанцию, обозначенную флажком. Иносказательно, в обыденной и литературной речи (например, в «Пошехонской старине» любимого Лениным Салтыкова-Щедрина) «остаться за флагом» означало – остаться без дела, отстать от других, в положении человека, которого превзошли в чем-либо.
Фразу эту Ленин сказал очень спокойно, без всякой рисовки и фальши, которую профессор, как опытный психолог, непременно бы заметил. Ливерий Осипович возразил: ради уменьшения нагрузки надо обзавестись надежными помощниками и переложить на них текущие дела. Ленин согласился: «О, да ведь у меня есть два заместителя – товарищ Рыков и товарищ Цюрупа, я могу их облечь полномочиями». И опять никаких сомнений или сожалений по поводу того, что ему придется передавать власть в другие руки, Даршкевич не уловил. Он записал лишь грустную фразу Владимира Ильича о том, что, мол, «его песня спета» и «свое дело он должен будет кому-то передать…» Патологическим стремлением к власти как таковой, о котором постоянно толковали его противники, пациент явно не страдал.
Владимира Ильича беспокоило совсем другое: не скажется ли болезнь на его умственных способностях, на его интеллекте? Вот что выводило его из душевного равновесия, и он прямо спросил об этом у профессора. Ливерия Осиповича вопрос удивил: «Ответами своими он удовлетворил меня во всех отношениях, так как двусмысленных фраз, а тем более фраз сбивчивых слышать от него не приходилось… Все его жалобы были чисто функционального свойства… Среди его жалоб нет ни одной, которая служила бы выражением органического заболевания головного мозга; наоборот, все то, что наблюдается у него, является следствием простого переутомления мозга»1.
И Даршкевич заключает «По моему мнению, у В.И. были два тягостных для него явления. Во-первых, масса чрезвычайно тяжелых неврастенических проявлений, совершенно лишивших его возможности работать так, как он работал раньше, а, во-вторых, ряд “навязчивостей”… Он очень смутился, не вполне понимая самый русский термин. Я перевел его на французский язык. Он обрадовался знакомому для него названию. “Des obssestions! Oh! Je les komprends bien! Ведь это, конечно, не грозит сумасшедствием!!”. Я успокоил его, сказав, что навязчивости тяжелы для человека только субъективно, но что они никогда не ведут за собой расстройства психики… Болезненные явления его несомненно тяжелы, но они не опасны ни для жизни, ни для трудоспособности его в будущем… Выслушав мое мнение на этот счет, В.И. значительно успокоился»454454
РГАСПИ. Ф. 16. Оп. з. Ед. хр. 6. Л. 4,6,7.
[Закрыть]455455
Там же. Л. 7.
[Закрыть].
Его, человека физически крепкого, сразу заинтересовал вопрос о том, какого рода нагрузки для него допустимы и «может ли он заниматься физическим трудом». Ответ, записанный профессором Гетье, получился неожиданным: «Даршкевич на мгновение задумался, а потом, не поднимая головы и как бы отвечая на свои мысли, сказал совершенно спокойно: “Отчего же нет. Легкие домашние работы возможны. Конечно, нельзя колоть дрова и носить их в третий этаж, как заставили меня делать большевики. Ведь это абсурд – заставлять профессора таскать дрова”. Ленин расхохотался и подтвердил, что это полнейший абсурд»456456
5 РГАСПИ. Ф. 16. Оп. з. Ед. хр. 24. Л. 3.
[Закрыть].
Диагноз, поставленный профессором Даршкевичем, совпал с мнением профессора Гетье: переутомление, вызванное перегрузкой центральной нервной системы. Рекомендации: во-первых, переложить всю текущую работу на замов, «пусть его держат в курсе общегосударственных дел, но без бумаг, которые проходят через канцелярию». Во-вторых – не участвовать в съездах и собраниях. В-третьих – жить вне Москвы. Пусть друзья приезжают, но не по текущим делам.
Владимир Ильич не возражал. Он сказал, что должен «выступить на будущей неделе на очень важном съезде, речь на котором мною уже обдумана». Даршкевич ответил: «Как на исключение я могу согласиться на это, но прошу, чтобы это было в последний раз». А профессору Гетье Ливерий Осипович заметил, что надо разрешать пациенту «изредка выступать публично в качестве оратора. Такие выступления должны действовать благотворно на психику В.И., поддерживая в нем уверенность в работоспособности»1.
Визит Даршкевича продолжался около четырех часов. Владимир Ильич заметно повеселел, и когда Ливерий Осипович уже спускался по лестнице, его догнала Мария Ильинична и сказала: «Брат стал совсем другой»457457
РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 3. Ед. хр. 6. Л. 8; Там же. Ед. хр. 24. Л. 2, 3.
[Закрыть]458458
РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 3. Ед. хр. 6. Л. 10.
[Закрыть].
6 марта, в Доме союзов на Большой Дмитровке, Ленин выступает на утреннем заседании коммунистической фракции V Всероссийского съезда рабочих металлистов. О том, что Ленин нездоров, многие знали. И он не стал скрывать этого от рабочих. Владимир Ильич прямо сказал, что болезнь «несколько месяцев не дает мне возможности непосредственно участвовать в политических делах и вовсе не позволяет мне исполнять советскую должность, на которую я поставлен». Но прозвучала и оптимистическая нота: «Я имею основания рассчитывать, – сказал Ленин, – что через несколько недель я смогу вернуться к своей непосредственной работе»459459
Ленин ВЦ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 6.
[Закрыть].
В начале своего выступления он предупреждает делегатов, что не собирается затрагивать темы, стоящие в повестке дня съезда. Свою задачу он видит в том, чтобы «поделиться своими выводами и соображениями по вопросу о главных задачах политики». Обуславливается это тем, что и в международном и во внутреннем положении страны происходит «некоторый перелом», который должен «вполне понять» каждый сознательный рабочий. Ибо именно они, даже не являясь сотрудниками госучреждений, несут на своих плечах «громадную долю государственной работы»1.
В чем смысл этого перелома?
Советская власть вышла победителем из тяжелейшей гражданской войны. И всем известно, какая цена уплачена за эту победу: «Редко можно найти ту семью, такого красноармейца в России, – говорит Ленин, – которые этого не знали бы, и не только из газет, циркуляров или приказов, а из своей деревни, где он видел калек, видел семьи, которые эту войну выдержали, где он видит неурожай, голод мучительный и разорение, дьявольскую нужду и знает, чем они вызваны, хотя он не читает парижских изданий меньшевиков и эсеров, чтобы объяснить это злокачественными свойствами большевиков». И наиболее прочное настроение в массе – это настроение «отпора тем, кто навязал нам и поддержал против нас войну Колчака и Деникина»460460
См .-.Ленин ВИ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 1.
[Закрыть]461461
Там же. С. 7, 8.
[Закрыть].
А ведь именно с ними, с державами, участвовавшими в «крестовом походе» против Советской России, расчленявшими ее на сферы влияния, мы идем теперь на переговоры в Генуе. «Каждый крестьянин и каждый рабочий знает, – говорит Ленин, – что он воевал с этими державами и что они его не победили»462462
Там же. С. 5.
[Закрыть]. Это прочно вошло в историческую память народа.
Но сегодня важно понять, что при том голоде и разрухе, в которых мы находимся, мы идем в Геную не ради международного престижа, а как купцы, ибо для восстановления страны торговля с капиталистическими странами «безусловно необходима». И они тоже осознали, что и им «надо торговать с Россией-, они знают, что без тех или иных форм экономических взаимоотношений развал у них будет идти дальше, как он шел до сих пор…»463463
Там же. С. 2, 3.
[Закрыть]
Что же касается угроз поставить Россию в Генуе на колени, «в “положение испытуемой”, то мы еще посмотрим, кто кого. Мы уже испытывались… Пугать нас пустячками не следует, ибо от этого только потеряют престиж те, кто пугает… Всякие попытки навязать нам условия, как побежденным, есть пустой вздор, на который не стоит отвечать»464464
Там же. С. 6, 8.
[Закрыть].
Перелом происходит и во внутреннем положении России, и «нужно отметить, что у нас до сих пор замечается большая нервность, почти болезненность, при обсуждении этого вопроса…»1 Да, переходя к НЭПу, мы в определенном смысле отступили. Но от чего, куда и насколько?
«Если кто помнит, – говорит Ленин, – что было в октябре 1917 года… то он знает, какую массу компромиссных предложений делали тогда большевики по отношению к буржуазии», дабы, «выражаясь по-мужицки, без скандала это уладить». Увы, компромисс был отвергнут. Началась война. Что ж – «пеняйте на себя, друзья!» Такова логика борьбы465465
Ленин ВМ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 13.
[Закрыть]466466
Там же. С. 8, 9.
[Закрыть].
За три года гражданской войны, продолжал Ленин, мобилизуя на борьбу все человеческие и материальные ресурсы, мы зашли дальше, чем предполагали после Октября, и многие шаги в сфере народного хозяйства были не экономическими, а сугубо политическими мерами. И произошло это не в силу каких-либо доктринальных идей, якобы вычитанных у Маркса.
«…Нам пришлось проделать войну с неприятелем, превышающим наши силы в сто раз; понятно, что пришлось при этом идти далеко в области экстренных коммунистических мер, дальше, чем нужно; нас к этому заставляли… Мы завоевали громадные позиции, и если бы, начиная с1917по1921 год, мы не завоевали себе этих позиций, у нас не было бы пространства для отступления – и в смысле географии, и в смысле экономическом и политическом»467467
' Там же. С. 9.10.
[Закрыть].
Главное теперь – это «вопрос о границах отступления». Это вопрос о том – где и чем мы можем поступиться. Ответ определился вполне. Требования крестьянства в основном удовлетворены. Какие уступки сделаны буржуазии в городе и деревне – известно. На какие уступки иностранному капиталу готова пойти Советская власть – тоже известно. Теперь мы, заключает свою мысль Ленин, «можем сказать с полной твердостью, что отступление, которое мы начали, мы уже можем приостановить и приостанавливаем… Достаточно. Дальше назад мы не пойдем, а займемся тем, чтобы правильно развернуть и группировать силы»468468
Там же. С. 8, 11.
[Закрыть].
Прежде всего это касалось самой правящей партии – РКП(б). С тех пор как она стала у власти, к ней неизбежно стали примазываться различного рода проходимцы, карьеристы и просто жулики. В декабре 1921 года закончилась чистка, из РКП(б) исключили и выбыло более 24 % ее состава. «После того как мы начали чистку партии, – напомнил Ленин, – и сказали себе: “Шкурников, примазавшихся к партии, воров – долой”, стало у нас лучше. Сотню тысяч, примерно, мы выкинули, и это прекрасно, но это только начало»1.
Владимир Ильич затрагивает, может быть, самый болезненный вопрос – о руководящих кадрах. Дело в том, что с окончанием войны изменился сам характер политической и государственной работы. Там, где раньше был нужен преданный революции «железный комиссар», теперь необходим был опытный хозяйственник и грамотный специалист. Между тем, «мы на практическую работу для исполнения насадили коммунистов со всеми их прекрасными качествами, но для этой работы совершенно непригодных»469469
ЛенинВИ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 15.
[Закрыть]470470
Там же. С. 14.
[Закрыть].
«У нас сплошь и рядом, – поясняет Ленин, – во главе учреждения ставится коммунист – человек заведомо добросовестный, испытанный в борьбе за коммунизм, человек, прошедший тюрьму, но такой, который торговать не умеет… Напрасно самых достойных, великолепнейших коммунистов, в преданности которых ни один человек, кроме сумасшедшего, не усомнится, посадили туда, куда надо ставить расторопного, добросовестно относящегося к делу приказчика, который гораздо лучше справится со своей работой, чем самый преданный коммунист»471471
Там же. С. 14.
[Закрыть].
Вот эта некомпетентность, неумение практически наладить новое дело и порождает бесконечные и бесполезные заседания, совещания, комиссии и подкомиссии, о которых хорошо написал накануне в «Известиях» в стихотворении «Прозаседавшиеся» Маяковский. На этих заседаниях «сочиняют что-нибудь особенное и мудреное… А то дело, которое им поручено, не делается. Не заботятся о том, чтобы сберечь копейку, которая им дана, и не стараются превратить ее в 2 копейки, а составляют планы на миллиарды и даже триллионы советские»472472
Там же. С. 16.
[Закрыть]. Все это порождает отсутствие исполнительной дисциплины, безалаберность, бестолковщину, настоящую российскую обломовщину.
Делегатам съезда рабочих металлистов Ленин поясняет: «Был такой тип русской жизни – Обломов. Он все лежал на кровать и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист… Старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел»'.
Так вот, заканчивает Ленин, – там нужна проверка пригодности людей, проверка фактического исполнения. Следующая чистка пойдет на коммунистов, мнящих себя администраторами… В этом, еще раз в этом, только в этом теперь гвоздь всей работы, всей политики»473473
Ленин ВЯ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 13.
[Закрыть]474474
Там же. С. 16.
[Закрыть].
После выступления на съезде металлистов, во второй половине дня 6 марта 1922 года, Ленин выезжает в деревню Кор-зинкино близ села Троицкое-Лыково Московского уезда. «ГПУ считало, – пишет Крупская, – что жить в Горках в то время было опасно, они напали на белогвардейские следы, и потому его устроили в Корзинкине – старом помещичьем доме. Дом был нелепый. Внутри большой темный зал, вышиной в два этажа. Во втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой шли двери в комнаты. В комнатах на стенах висели портреты Л. Толстого и была уймища каких-то сонных мух, которых надо было вытравлять. Я тоже на недельку приехала к Ильичу»475475
Крупская НК О Ленине. Сб. статей и выступлений. М., 1979. С. 69.
[Закрыть].
Надежде Константиновне предстояло выступать на учительских конференциях, и она привезла с собой целую гору русской и иностранной литературы, так или иначе связанной с антирелигиозной тематикой. Это переплелось с тем, что Ленин пообещал новому журналу «Под знаменем марксизма» статью в ближайший номер, и «на прогулках, – пишет Крупская, – мы много разговаривали с Ильичем на антирелигиозные темы. Приближалась весна, набухали почки, мы с Ильичем ходили далеко в лес по насту. Снег размяк, но сверху покрылся ледяной коркой, можно было идти, не проваливаясь. Ильич говорил тогда о Древсе, о Синклере, о том, как вредна поверхностная, наскокистая антирелигиозная пропаганда, всякая вульгаризация…»476476
Тамже. С. 71.
[Закрыть]
