Текст книги "Убить раба (СИ)"

Автор книги: Владлен Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

ПРИСТУП

– Все мы по сути рабы системы. Рабы государства.

Трайбер позвонил днем 21 марта, объявил, что день весеннего равноденствия есть день Земли и его надо отпраздновать. Дмитрий удивился почину «раба», но обрадовался случаю промочить горло – с памятного женского праздника дал месячный зарок трезвости, но не судьба. Вечером Герман принес армянский коньяк для господина и бутылку «Серого гуся», сказал, что ее можно даже язвенникам. Приятели расположились в комнате. В обеззвученном телевизоре трясли щеками политики, захмелевший Трайбер рассуждал о современном обществе.

– То есть предполагается, что государства. Это понятие всегда размыто, неоднозначно и обезличено. Конкретные люди принимают судьбоносные для народа решения, а при катастрофе, вон, – ткнул пальцем в телевизор, – разводят руками – виновато государство. Властители морочат голову, чтобы рабы не задавали лишних вопросов: почему они всю жизнь работают и остаются бедными? почему они не имеют долю с прибыли? кто, куда и по какой цене продает национальное достояние – нефть, газ, древесину. Рабовладельцы придумали запутанные схемы взаиморасчетов, банковскую тайну, чтобы рабы не могли контролировать прибавочную стоимость.

Дмитрий осушил третью рюмку, закусил плиткой шоколада. Откинулся на спинку дивана и благодушно внимал Трайберу:

– Средний законопослушный человек обречен работать, чтобы существовать. Ему приходится работать постоянно, месяц за месяцем, и ежемесячно покупать у государства права, объявленные в Конституции неотъемлемыми. Платят такому человеку столько, чтобы быть сытым, одетым, то есть способным продолжать трудовую деятельность, и на аренду жилья. Так вот денег хватает на месяц, поэтому раб вынужден работать всю жизнь. При этом работа никак не является эквивалентом труда. Информацией о реальной стоимости товара, который произвел раб, о реальной стоимости его труда обладает только рабовладелец. Здесь, конечно, есть разница между цивилизованными рабовладельцами и Российским нуворишами. Там, на Западе, наемному работнику оплачивают процентов 75 его реального труда. Наши рабовладельцы кидают кость процентов в 10, не больше.

– Откуда такие цифры? Сам же говоришь – рабовладельческая тайна.

– Из личного опыта. И там и здесь на современных предприятиях работают одинаково, а живут по-разному. Поэтому и рвутся из России специалисты.

Дмитрий потянулся к бутылке, в левом боку кольнуло, поморщившись, наполнил рюмку. Выпил, прочувствовав тепло в груди, подначил:

– Рабовладельцы говоришь? А труд по организации производства, реализации продукции, защите, заботы о здоровье ты не учитываешь?

– Главное для современного рабовладельца, чтобы раб жил в иллюзии абсолютной свободы под защитой государства. Рабовладельцы знают, как управлять людьми, манипулировать их сознанием и мировоззрением. Насилием сдерживать колоссальную человеческую массу слишком сложно, капиталисты сообразили, что лучший раб тот, который наслаждается звоном своих цепей.

Дедушка Маркс как говорил: «предпринимательская деятельность – это труд по организации изъятия и присвоения чужого труда». Капиталист не участвует в производстве, он участвует в перераспределении. Неужели ты думаешь, труд дяди капиталиста или топ-менеджера или депутата настолько ценен, что они могут присваивать себе львиную часть прибавочной стоимости, начислять себе зарплату равную зарплате рабочих целого завода. Честный миллиардер знаешь кто? Нобель! Изобрел динамит, запатентовал и получал дивиденды, а чтобы не прокляли, богатство на ученые премии завещал.

– Так это в европах. – усмехнулся Кабанов. – У нас такое изобретение объявили бы собственностью государства и совесть изобретателя спокойна.

– Еще честные богачи – Билл Гейтс, Стив Джобс. А нашего Алферова разве что шведы обогатили, опять с Нобелевского наследства. Это я к чему – и честно можно палаты каменные нажить, но для этого надо, как минимум, гением в области прикладной науки быть. А про наших олигархов я не уверен, что все среднюю школу закончили. Чтобы торговать гигантом мысли быть не обязательно. Их если переодеть и на ближайший рынок выбросить, никто от торговца шаурмой или охранника-шестерки не отличит.

Жестокую шутку сыграла эволюция общественных формаций. Лишь при первобытнообщинном строе никого нельзя было заставить рабом.

– В рамках своего племени. – сумничал Дмитрий. Он чувствовал себя странно – вроде не пьян, а голову изнутри распирает и в животе будто ежик бегает.

– Да. Повоевав друг с другом, дикари сообразили, что пленного можно съесть не сразу, а сначала заставить его поработать. И, как говориться, понеслось. Рабство-феодализм-капитализм-глобализм. И приходим мы к свободной демократии – рабы сами приходят в рабство, сами себя кормят, поят и сами заставляют себя работать. При этом считают себя свободными и им это нравится.

– Что ж в этом плохого, если нравится?

– Если нравится, ничего. А если деваться некуда? Таксуешь весь день, на тысячу набомбил – уже рад, что можешь пельмени с пивом купить. Это тебе нравится? На заводе люди горбатятся, в поле пашут за еду и водку. Захочешь сам бизнес организовать, одному не вытянуть, нужны связи. А связи в России всегда какие угодно, но не деловые. И чиновнику и банкиру по душе, когда перед ним стелятся. Понравилось, как языком лизнул, даст кредит, шлепнет печать. А после, думаешь, тебе работать честно дадут? Знаешь, как говориться: секрет успеха напрямую связан с честностью и порядочностью – нет у тебя этих качеств – успех гарантирован. Иначе в России не получается. Лично мне это не нравится.

– Так уезжай в европы, никто не держит.

Дмитрий потянулся к бутылке, но на полпути замер, словно на шило животом наткнулся.

– Улицы подметать? Я же тебе говорю – рабство общемировое, только там с человеческим лицом. И то не для всех. – Трайбер привстал с кресла, услужливо наполнил рюмку коньяком.

– Не любишь ты людей, Герман. – скривился Кабанов. В боку снова кольнуло, но уже не как шилом, а будто сюрикен провернулся.

– Если так уж жаждешь свободы, езжай в тайгу, сруби избушку, ставь капканы, лови рыбу, шишки собирай. Будешь абсолютно свободен. А можешь в бочку залезть и бомжевать, как Диоген.

Дмитрий дотянулся до рюмки, удивляясь струящимся со лба каплям пота.

– Я бы так и сделал, если бы не мои болячки. Здоровье – вот без чего нельзя быть свободным. Нас травят консервами, пшеницей с генами скорпиона, подсаживают на кока-колу и алкоголь. Организм дает сбои, сам уже не вылечишься. И здесь тебя в рабство берет государственное здравоохранение. Государственное – это правильно. Специалиста надо выучить, предоставить томографы с рентгенами, ответственность наложить. И опять же государственное – не заинтересованное в продлении жизни нетрудоспособного раба. Поэтому и специалисты такие, и платят им, чтоб озлоблялись и взятки вымогали. А у врача зарплата должна такой быть, чтобы он и работу и людей искренне любил. И готовить их надо с детства, выбирать кого подобрей. Эй, Дмитрий, что с тобой? Ты же зеленый совсем!

Рюмка полетела на пол. Опираясь на подлокотник, Кабанов встал с дивана. Шкаф, стол, Трайбер, телевизор – контуры расплавились. Стены покачнулись, пол встал перед глазами, и наступила темнота.

Геннадий заявился в начале апреля. От него пахло весной и перегаром.

– Вот, пришел тебя проведать. – Генка махнул пакетом, в котором угадывался стандартный набор.

– Телефон отключил, в гости не заезжаешь. Подержи.

Дмитрий молча взял пакет. Противоречивые чувства испытывал он сейчас к другу. Приходу, конечно, рад. Но проблемы со здоровьем заставили иначе взглянуть на дружеское времяпровождение. Каждая встреча с лучшим другом заканчивалась попойкой. Оба понимали, что только первые сто грамм приносят радость и веселье, но все равно пили, пока не начинало двоиться в глазах. Пили, будто соревновались. Только в разных весовых категориях. Генка до сих пор огурцом, а у Димки диета и депрессия.

«Огурец» повесил потрепанную кожаную куртку, снял ботинки. Как обычно, завоняло потом. Дмитрий отметил общую неухоженность в одежде: рубашка мятая, засохшая грязь на джинсах.

Генка поставил на кухонный стол бутылку водки, банку с огурцами, кусок свиной грудинки, консервированного тунца.

– Хлеб нарежь, Митя.

– Сухари у меня только, Гена.

– Натворил чего? – усмехнулся дружок.

– Лучше бы натворил – не так обидно было.

– Что у тебя опять случилось?

Дмитрий рассказал про приступ, про помощь, оказанную Трайбером.

– Вызвал Герман скорую, я не постеснялся, поехал. Когда выводили, я в зеркало посмотрел – лицо зеленое, губы белые, самого трясет. Приехали в восьмую медсанчасть, как я понял, Трайбер там знает кого-то. Мне сразу обезболивающего вкололи, в палату положили, капельницу поставили. Я уж подумал, как бы не прободение какое – это же операция, месяц на кровати со шлангами из брюха. Слава Богу, обошлось. На следующий день Трайбер опять подсуетился, кровь с мочой на анализы у меня сразу взяли, после обеда, по часам в смысле, на ФГС отвезли. Проглотил я проводок в оплетке, точно ужика. Потом живот ультразвуком просмотрели. Вечером меня к врачу отвели. Как я понял, чтобы место в палате не занимать, меня решили с анализами ознакомить, лекарств навыписывать и домой на амбулаторное лечение за свой счет.

– И что у тебя нашли?

– Представь мои выпученные глаза, когда к доктору заходил. После прошлогодних переживаний то. Захожу, чего врать – молюсь про себя. Врач на меня посмотрела и так потихоньку стала диагноз выкладывать. Говорила, знаешь, так: ПОКА ничего страшного, но… и тут стала сыпать своими медицинскими словами: поджелудочная, фиброз, дуоденит, эрозия… В тот момент я ничего не запомнил толком. Потом она мне своими словами говорит, мол, все органы у вас, мужчина, поражены. Алкоголем злоупотребляли, наверно, питались неправильно.

– Пили, ели как все! Что за бред.

– Я примерно так и сказал. Она говорит, у каждого свой потенциал, стрессы на организм сильно влияют, бессонница. Диету мне прописали: кашки первые две недели, сухари, потом курицу. Ни жареного, ни копченого, ни кетчупа с майонезом. О любимых напитках придется забыть. Я тебе рассказывал, что в прошлом году пережил. Не хочу повторения. Жить так скучно, но жить хочется.

– А я выпью! – Генка опрокинул рюмку, подцепил вилкой кусок селедки

– У меня тоже дела неважные. Надька ушла. Думал, как всегда, вернется через неделю-другую, а в это раз, похоже, насовсем.

– Не через неделю, так через месяц вернется.

– Не вернется. По разговору понятно – успокоилась она.

– Опять из-за игры?

– Да. Проиграл я и свой и ее кредит.

– В «Добровольце»?

– Да, будь он не ладен. Ведь поллимона сначала с Фаридом на пару подняли, потом спустили. Я деньги из дома взял, Фарид тоже. Играли двое суток. Снова поднялись, проигрались, поднялись! Это, Митя, такая игра была! Тут даже денег не жалко.

ДЕТЕКТИВ

Трайбер объявился на пятый день. Как и раньше, Дмитрий надеялся, что «раб» одумается, избавит их обоих от дурацкой обязанности. Только в этот раз на третий день почувствовал, боясь признаться в этом, одиночество. Не то благостное чувство, когда, наконец, отстали окружающие и есть время привести мысли в порядок, подумать, пожонглировать мыслями, помечтать. Нет, Дмитрий ощутил прямо таки духовно-материальную потерю. Дело не в прекращении материальной помощи и услуг по дому. В этом плане он беспокоился меньше всего – неожиданно понял, для счастливой жизни не так много и нужно. И это немногое всегда можно заработать собственным трудом. Материальность потери Трайбера и состояла в диффузии его духовного мира в мир Дмитрия. Господин теперь ощущал полноту жизни только с присутствием раба.

Почти четыре месяца Дмитрий соблюдал предписанную врачом диету. Поначалу, закупая продукты, тяжко вздыхал, проходя мимо алкогольной продукции. Затем проходил равнодушно, а сейчас радовался кристально чистому сознанию, быстрой реакции и цепкой памяти. Дмитрий вспомнил былую молодость, достал с балкона гриф, блины и гантели, счистил ржавчину и стал тренироваться. Жир расплавился, мускулы налились прежней силой, из зеркала теперь смотрел вполне себе кандидат на обложку журнала «Mens Health».

Развиваться духовно помогал Трайбер. Он приносил книги. Живые книги, которые приятно было держать в руках, перелистывать, ощупывая пальцами страницы, где слова приобретали объем, оживали на бумаге, а не стыли в экране ноутбука. Дмитрий открыл для себя различные философские течения, узнал множество исторических событий и связь между ними, вспомнил теорию государства и права, проецируя ее на родную действительность.

И Дмитрий и Герман теперь оба пили только чай, что не мешало посиделкам превращаться в околополитические диспуты. Не обходилось и без разговоров на темы «Что делать?» и «Кто виноват?» – вопросы, количество ответов на которые приближается к количеству землян.

Последние два месяца Трайбер приходил не каждый день, а, бывало, и пропадал на несколько. Дмитрий никогда не звонил ему во время таких отлучек. Не приходит, значит, надо так. Не раб же в самом деле – играет в свою игру, так она на то и своя. Сам дал слово, сам забрал. А сейчас Дмитрий уже подумывал позвонить, узнать, не случилось ли чего, может, помощь какая нужна, в конце концов. Решил позвонить ровно через неделю.

Трайбер позвонил в седьмом часу вечера, спросил, какие пожелания есть у Господина.

– У господина есть пожелание, чтобы ты позвонил, сказал, что все в порядке и в господине больше не нуждаешься. – выдохнул Дмитрий и добавил:

– Тащи сюда свою задницу, посмотреть на тебя хочу.

Трайбер, похоже, уловил радостные нотки.

– Чего на задницу смотреть? Мы с тобой не поэтому делу!

Выглядел Раб совсем неважно: лицо серое, щеки еще больше ввалились, черные круги под глазами, но гадко выбрит, дорого пахнет.

– Не нравишься ты мне, Герман. – Дмитрий час назад позанимался со штангой, мускулы находились в таком тонусе, хоть шпалы гни. Совесть ежом перекатывалась по здоровому организму.

– Может, на обследование куда ляжешь? А давай я тебе как господин прикажу? Зачем мне больной раб?

Трайбер выгружал продукты на стол, после минутной паузы, сказал:

– Посмотрим, может, скоро и лягу. А пока, господин, есть у меня предложение тебе самому поработать.

– Вот как заговорил! – Дмитрий руки в боки – встал самоваром, насупился, взгляд исподлобья.

– Поменяться ролями решил? А договор?

Тут же засмеялся:

– Испугался? Давай, говори, в чем дело?

– У моей знакомой брат пропал. Она в Москве живет, сюда раз в год приезжает. Вот тебе работа по профилю. Деньги у нее есть, заплатит хорошо, если найдешь. Не найдешь, повременно заплатит. Брат – алкоголик, жил один, других родственников нет.

– В полиции приняли заявление, уголовное дело прокурорские не возбудили, розыскники пообещали найти. – продолжил Дмитрий.

– Да. Тем более он записку оставил, мол, не ищите, ухожу в новую жизнь.

– Герман, не проще твоей знакомой полицейскому оперу денег дать и попросить активизировать поиски? У них возможностей намного больше с ксивой и базами данных.

– Возможностей больше, желания меньше. Они сейчас и так хорошо получают, чтобы напрягаться в частном случае.

– Как зовут знакомую? Давай телефон.

– Шаронова Инна. Пиши номер.

Встречу москвичка назначила в час дня на следующий день. От Трайбера Дмитрий узнал, что сорокалетняя дама имеет привлекательную наружность и деловую хватку, передвигается на белом Лексусе, к бедным мужчинам равнодушна. Голос у дамы был с хрипотцой, тон выше среднего, интонации несколько надменные. Разговаривая по телефону, Дмитрий представил курящую стерву с точеной от диет и фитнеса фигурой, коричневым от солярия лицом и длинными наманикюренными пальцами в золотых кольцах. Такой Инна и оказалось, разве что без каких-либо украшений и ростом полтора метра в шляпе (шляпу в данном контексте успешно и сексуально заменяли каблуки). Лексус с московскими номерами – аккуратный седан, а не сарай на колесах. Инна при выходе из машины сверкнула загорелыми ногами, ослепила улыбкой и протянула руку. Дмитрий приехал на встречу в самом демократическом наряде – потертых джинсах и рубашке, чтобы, как он надеялся, подчеркнуть независимость. Теперь, пожимая ладошку симпатичной бизнес-леди в белом костюме, думал о скудности своего гардероба и чудесах косметологии. Не своей, конечно. Сам то, кроме пены для бритья, ничем не пользовался. А Инна выглядела лет на 30 и лицом и телом.

Для встречи Инна выбрала кафе «Фрау Мюллер». Свободных мест в дневное время много, сели за столик в отделанной деревом нише. Столичная штучка заказала бокал минералки, кандидат в наемники – кофе. Соглашаясь на встречу по телефону, Дмитрий еще не принял решение играть в частного детектива. Сейчас, рассматривая медовую оболочку глаз сестры без вести пропавшего алкоголика, признал кандидатский статус недостойным для героя. Найти брата, помочь бедной женщине на Лексусе – частный детектив Кабанов готов не спать ночами, носом рыть землю за самую скромную плату.

– Моего брата зовут Горохов Андрей Сергеевич, 37 лет, – начала Инна. – Он жил по адресу: улица Солнечная 47-21. Это здесь недалеко через два дома вверх по улице.

– Я представляю, где это. – Теперь понятен выбор места встречи.

– Квартира двухкомнатная, приватизированная. У Андрея сначала умерла жена, потом мать. С тех пор уже два года он пил не просыхая. С работы, конечно, выгнали.

– На что же пил?

– На что все алкаши пьют? Бутылки собирал, из дома все продал, да откуда мне знать – я раз в год приезжала, у меня своих забот много. Я предложила Андрею оформить квартиру на меня, а за это раз в месяц готова была присылать некоторую сумму. Он не согласился. Я подумала, есть нечего будет, сам меня найдет.

– Не боялись, что его с квартирой могли другие так облагодетельствовать?

– Были, конечно, такие мысли, но не переезжать же было к нему.

– Соседей не просили приглядывать? Чтобы звякнули, если что.

– Нет, не догадалась тогда.

Странно, подумал Дмитрий. Бизнес-леди и простого шага не предусмотрела.

– Меня квартира в последнюю очередь интересует. – Глаза Инны заблестели янтарем.

– Брат все-таки.

Женщина достала сигареты из сумочки, закурила.

– Морг, больницы? Он с документами ушел? – Дмитрий уже стал прорабатывать варианты.

– Документов в квартире нет. В морге я была, Горохов не поступал, потом смотрела жуткие фотографии – среди неопознанных трупов его нет. В больницах тоже ничего. Две недели назад я написала заявление в полицию о розыске. Обещали найти, но сказали, что Андрей просто не хочет поддерживать связи с родственниками. Не надо было записку показывать.

– Что в записке?

– Сейчас, – Инна достала из сумочки сложенный вдвое тетрадный лист и фотографию 6 на 4. – Вот фотография Андрея – год назад помогала паспорт восстанавливать, и записка.

Андрей на фото выглядел как пациент реанимации, которому досталось электрошока больше, чем нужно. Лошадиное лицо, глаза навыкате, нос огурцом, искривленный рот, шевелюра клочками. На сестру совсем не похож.

– У нас отцы разные. – Инна пустила дым в сторону и вверх, ногтем сбила пепел в пепельницу.

Разные, так разные. Что там в записке? Дмитрий развернул листок. «Не ищите меня, я начинаю новую жизнь, вернусь другим человеком. Андрей Горохов. 17 мая».

– Есть предположения, куда он мог уйти?

– Никаких. Андрей ничего о себе не рассказывал.

А тебе до него никакого дела не было, ждала, пока окочурится. Дмитрий все больше убеждался в квартирной подоплеке объявления в розыск брата-алкоголика.

– Квартира на него да сих пор оформлена?

– В паспортном столе сказали, что на выписку не подавал, а в регистрационной палате в сведениях отказали, отвечают только на полицейские запросы. В полиции мне сказали, пока ответа нет.

Тонкие пальцы снова нырнули в сумочку, Инна достала конверт.

– Дмитрий, постарайтесь его найти. – Она двинула конверт по столу.

– Здесь двадцать тысяч – по две оплата за каждый день работы и на расходы – как пойдет. Я думаю, за несколько дней Вы определитесь с перспективой.

Не густо, но Дмитрия уже разобрал зуд, который охватывает опера при возможности реально поработать.

– Инна, Вам его друзья, знакомые известны? Другие связи? Куда ходил?

– Не знаю. Мне кажется, не общался ни с кем, пил один дома. А кроме рюмочных, куда ему ходить-то еще?

– Мне надо к нему домой заглянуть, может, найду чего.

– Да, пожалуйста, – Инна достала ключ, положила на стол рядом с кофейной чашкой.

– Только нет там ничего.

Кабанов проводил взглядом Лексус, постукивая по ладони ключом от злосчастной квартиры. Инна выехала с парковки, не останавливаясь у края проезжей части. Послышался короткий визг резины, водитель подрезанной десятки не смело посигналил, движение возобновилось.

Северный ветер играл листьями тополя, здесь, в тени дерева было даже прохладно. Первым делом Дмитрий решил наведаться в квартиру пропавшего гражданина Горохова, посмотреть, чем жил брат московской леди. День в самом разгаре, нарваться на соседей меньше всего шансов. То, что исчезновение алкоголика связано с квартирой, Дмитрий не сомневался. Кроме черных риэлторов, одинокие владельцы жилья никого не интересуют. Дом, в котором жил Горохов, еще больше укрепил в правильности версии. Десять этажей из красного кирпича, стеклопакеты в окнах, парковочные площадки у двух подъездов – сразу видно дом строили по новым проектам.

Кабанов вошел в нужный подъезд с пареньком в очках, судя по сумке-рюкзаку, старшеклассником. Школьник покосился на мускулистого дядьку, молча поднес магнитный ключ к домофону. На четвертый этаж Дмитрий добрался по лестнице, удивляясь чистоте стен и площадок. Дверь в квартиру № 21 была железной, фирменной. Горохов, похоже, знавал лучшие времена, прежде чем вступил в схватку с зеленым змием. Где-то вверху лифт сомкнул двери за школьником, снизу никаких звуков не раздавалось, Дмитрий уверенно провернул ключ, вошел в квартиру. С порога стало ясно, в квартире долгое время никто не проживал. Запах слежалого белья смешивался с запахом канализации из приоткрытой двери в ванную комнату. Дмитрий повернул кран, вода заполнила слив, дышать стало легче. Вполне вероятно, хозяин квартиры уже мертв, причем умер насильственной смертью, поэтому совсем ни к чему оставлять следы своего присутствия. Дмитрий нашел под ванной резиновые перчатки. Резина толстая, но для ознакомления с бытом несчастного Горохова вполне подходящая. В любом случае, лучше, чем тряпкой залапанные поверхности протирать. За обувь Кабанов не волновался – если дойдет до возбуждения уголовного дела, до приезда экспертов в квартире столько полицейских деятелей побывает, слона затопчут.

Дмитрий осмотрел кухню – предметов, как раньше писал в протоколах, представляющих интерес по делу, не обнаружил. В шкафах только пачка соли и упаковка лапши. Пустой холодильник отключен от сети. В углу справа от окна на подставке ровный слой пыли покрывал дощечку. Дмитрий осторожно поднял ее. Так и есть – образок. Положил на место – лежит, значит, надо так. Проследовал в комнаты. Одна, поменьше, была совершенно пуста. Покореженный линолеум хранил отметины мебельных оснований, пятнами выцвели обои. Интерьер комнаты с легкостью можно представить, но что это даст? В большой комнате мебель имелась. Диван, два кресла, стол, стенной гарнитур. Все предметы настолько бывшие в употреблении, что место им самое лучшее в дачном домике какого-нибудь пенсионера. В серванте вместо посуды стояли ряды книг. Дмитрий открывал провисшие дверцы, выдвигал ящики в поисках документов, записей, фотографий. Ничего, кроме застиранной одежды, старых газет и журналов. Просмотрел книжный ряд. Чем увлекался Андрей Горохов, 37 лет? Детективы советских времен выпуска, фантастика, приключения мушкетеров и жульверновских ученых – уровень старшего школьника. Да, еще несколько книг по эзотерике. Эти уже выглядели новее, но и там никаких записок и отметин. Надо признать, Инна оказалась права – ничего интересного в квартире брата не нашлось. Зато Дмитрий отметил следующее: слой пыли в комнатах и на кухне одинаков, значит, квартиру длительное время никто не посещал. Квартира в целом прибрана, ни бутылок, ни пивных баклажек, ни следов засохшей закуски – не вяжется картина с хозяином-алкоголиком.

Предположим, рассуждал Кабанов, хозяин ушел сам. Куда и за какой-такой лучшей жизнью? Ладно, продукты забрал с собой или выбросил, чтобы не тухли. Но зачем забирать, например, счета за квартиру, фотографии? Вероятнее всего, личные бумаги забрали черные риэлторы, они же и прибрались в квартире. Горохова или убили или спаивают в каком-нибудь гадюшнике. Убить вполне могли, после найти похожего мужика и оформлять сделку по гороховскому паспорту. Если убивали, вряд ли в этой квартире – и соседей мог криками всполошить, и следы крови не всегда замоешь, и от тела не так просто избавиться. Кстати, неплохо бы по соседям пройти, поспрашивать, кто к Андрею Горохову приходил, с кем дружил, где выпивал, кто наливал. А представляться будешь частным детективом Иваном Подушкиным? Да, вздохнул Дмитрий, без ксивы работать не умеешь. Можно, конечно, надеть оставшуюся с былых времен форму и представляться новым участковым – мол, пропал гражданин, сосед ваш, можете сказать что-нибудь по этому поводу. Да кому в таком доме дело до соседей? Надо друзей, собутыльников, в крайнем случае, искать! Человеку без общения никак, а уж под градусом языком потрепать про себя любимого первое дело. В рюмочную надо идти! Только придется наряд сменить на еще более демократический, заметил Дмитрий. Точнее, охлократический.

– Как прошло свидание, мой господин? – улыбаясь, спросил Трайбер.

Этим вечером он выглядел посвежее: чернота с глаз почти сошла, лицо порозовело.

– Не свидание, а встреча с клиентом. – сказал Дмитрий со значением.

– Проходи. Ужинать будешь? Тогда пойдем на кухню.

Дмитрий закрыл дверь, проследовал за рабом-приятелем.

– Только ты сам со своей диетой себя обслуживай. – Дмитрий в последнее время перешел к обычной пище, разве что от жареного отказался и от консервов.

– Конечно, сам, господин. Чай без сахара и сухарики, что еще остается язвеннику.

– Эх, не сладко тебе приходится. Спасибо, что вовремя тогда меня к врачам свозил.

За ужином Кабанов рассказал подробности встречи, поведал о своих размышлениях.

– Наверное, ты прав, – согласился с версией Трайбер. – Кто-то квартиру отжать пытается. Что делать собираешься?

– Связи искать, такого не бывает, чтобы пьяница своих корешей в возможность переселения не посвятил. Там, глядишь, имя, прозвище, название конторы и всплывет.

Дмитрий отхлебнул чаю, вздохнул.

– Только придется поработать. Я, когда из дома вышел, пошел круги наматывать, смотреть ближайшие питейные заведения – не поедет же алкаш в другой район города похмеляться.

Так вот, этих самых заведений в радиусе 300 метров аж четыре штуки плюс аптека, где самое ходовое лекарство – перцовая настойка. Там у дверей сброда не меньше, чем в рюмочных. Кто на лавке сидит, кто под лавкой храпит, деревья листьями шелестят над ними. Благодать. Оттуда на карачках по домам расползаются, как тараканы.

– Я смотрю, аптека тебя особенно заинтересовала как энтомолога-любителя?

– К другим объектам я тоже присматривался. Две рюмочные и две пивнушки. Думаю, господин Горохов все же предпочитал крепкие напитки, поэтому пивными займусь позже. Рюмочные тоже разные. В одной больше молодых уркаганистого вида, другая совсем зачуханная, грязная и тесная, ассортимент – водка трех видов, колбасные бутерброды. Зато в ней граждане постепеннее, даже матом просто так никто не разговаривает. Скорее всего, в этот клуб наш книгофил и ходил за порцией общения.

– И как ты собрался внедряться туда со своей холеной физиономией и борцовской фигурой? У тебя же на лбу «02» написано.

Рюмочная функционировала с 10 утра до 10 вечера. В 11-00 в полуподвальное помещение, расположенное по соседству с продуктовым магазином, спотыкаясь на ступеньках, вошел угрюмый малый в черном халате. Щетина на темном лице, всклоченные волосы, ядреный аромат лука, перчатка с резиновыми пупырышками, торчащая из кармана – любой из присутствующих мог бы сделать вывод, что грузчик ночевал на рабочем месте. Присутствующие, впрочем, дедуктированием не занимались, сидели за столиками в приятной истоме от первых доз алкоголя. Детина обозрел мутным взглядом столики, четырех мужиков – трое сидели вместе, бородатый отдельно – предпенсионного возраста и уставился на стойку. Там, за искрящимися в желтом свете гранями стаканов, в королевской позе на вошедшего взирала барменша. Опираясь на спинки стульев, грузчик проковылял к стойке.

– Сколько?

Грузчик медленно поднимал взгляд от стакана, задержал его на монументальной груди, распирающей халат, на бейджике «Бармен Алена», наконец, остановил на переносице барменши.

– Двести.

– Сто рублей.

Грузчик взял два стакана и осторожно развернулся. Видимо, один пить не привык, направился к столику, за которым сидел некомпанейский бородач.

– Я присяду, папаша?

Стаканы стукнули по столу, папаша вернулся в реальность.

– Садись, сынок, не занято. Чего-то раньше не видел я тебя.

– Грузчиком я в «Продуктовом» недавно устроился. Меня Дмитрий зовут. Погоди, дядя, дай похмелюсь, потом поговорим. Давай со мной. – Грузчик двинул стакан с водкой бородатому.

– А меня Борис Львовичем зовут. – Бородач насупился на стакан. – Угощаешь? Только я тебе в ответ проставить не смогу.

– Пей, дядя Боря, не жалко. – Выдохнул Дмитрий. – Чего ее жалеть, а от меня не убудет – деньги есть еще.

– Тогда ладно.

Борис Львович аккуратно поднял стакан, разве что мизинец не оттопырил, выдохнул и со вкусом сделал два глотка.

– От хорошо-то как! Еще бы закусить и рая не надо.

– Какие проблемы? А давай, дядь Борь, я пузырь возьму, колбасы и пойдем на воздухе посидим? – Дмитрий сделал глупое лицо, как будто в лотерею выиграл.

– Что похорошело?

– Ага!

– На работе не хватятся?

– Да какой из меня работник сейчас?

– Тогда давай! С тебя пища материальная, с меня – духовная.

Новые приятели расположились в скверике неподалеку. Борис Львович со значением показал коронное место в тени деревьев.

– И урна рядом и от дорожки в стороне – детишек с родителями не засмущаем.

Дмитрий выставил на лавку 0,7 «Пшеничной», бутерброды, нарезанные грудастой Аленой, томатный сок, пластиковые стаканы. Борис Львович пригладил бороду, в глазах загорелись искорки. Дмитрий разлил по стаканам. Сели.

– Давай, Дмитрий, за знакомство!

Бородач запрокинул голову, кадык дернулся под сморщенной кожей, водка провалилась в желудок. Грузчик незаметно вывернул кисть, вылил свою порцию, к губам поднес пустой стакан . Стали закусывать. Через пару минут Дмитрий понял, почему его новый знакомый сидел в рюмочной в одиночестве. Борис Львович так приседал на уши, что диалог просто был невозможен. А здесь к тому же уши свежие, незаезженные.