Текст книги "Девушка с воздушными шарами"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Затем шла тринадцатилетняя в темно-зеленых джинсах и сочно-травянистом свитере, на голове у нее каре. По желанию мамы в парикмахерской меня подстригали под каре с десяти лет, и я настолько привыкла к этой прическе, что другую уже и не представляла. Лицо той меня искажено яростью.

С Машей Суховой мы подружились недавно – буквально в апреле. Ее любимой фразой было трагическое: «Анри, ну подай же водки!». До летних каникул оставалась пара месяцев. Учились мы в одном классе уже два года, а подружились только накануне лета. Полтора месяца я чувствовала, что она меня подавляет психологически – специально или нет – не знаю, но тихая волна негодования нарастала во мне с каждым днем. Первого июня – детский день, а ведь мы-то уже не дети – твердили мы, тринадцать – почти сорок! А покататься на «колесе обозрения» все равно пошли – бесплатно же. Домой возвращались раскрасневшиеся и веселые. Мальчишки, учившиеся на два года старше, вдруг присоединились к нашей узкой кампании. Сперва все шло гладко, но я начала понимать – оба пытаются угодить ей, а мое незамысловатое имя ни один из них запомнить не удосужился. Это ранило очень больно.

Две недели мы гуляли по вечерним улицам вчетвером. И чем дальше, тем больше складывалось у меня неприятное ощущение, что я на этом празднике жизни лишняя. Они шептали Маше что-то на ухо, она кокетливо хихикала и победно поглядывала на меня. Довольная собой – оба кавалера в ее и только в ее власти. К началу третьей недели таких отношений я была на пределе, но отказаться гулять с ними не могла – мне слишком нравился один из мальчишек.

– Мы договорились посидеть в кафе, а потом сходить в кино, – сказала однажды Маша, – если не хочешь, можешь не ходить с нами, – в последнее время она постоянно добавляла эту фразу.

Мы шли вдоль активной проезжей части – транспорт несся во все направления с бешеной скоростью. И вдруг мысленным взором я увидела поразившую меня картину: я стою напротив витрины кафе, за которым Маша поочередно целуется с обоими парнями. «Нет. Ни за что!» – прокричал кто-то внутри меня. А затем… будто со стороны я наблюдала, как мои руки схватили плечо Суховой. Она растерялась, потому легко полетела на проезжую часть. Визг шин, мужская брань. Я молча стояла в оцепенении и наблюдала в окнах автомобиля свое отражение – но это была не я, это была тринадцатилетняя темная сущность в зеленом, с огромным черными глазами-зрачками, налитыми яростью.

Затем шла семнадцатилетняя в синем джинсовом костюмчике. Гнев – ее имя.

Начались выпускные экзамены. Школа мандражировала, тряслась в предчувствии худшего. Катя Усова училась в параллельном классе, и мы откровенно никогда не общались. Могли переглянуться в столовой – максимум. На химии со мной за партой сидел дамский угодник – Максим. Он славился дружбой со всеми девчонками в возрасте от пятнадцати до двадцати. Была ли это платоническая дружба или что иное – история умалчивает. Однако у меня не было никаких иллюзий на счет того, почему именно на химии он садился рядом со мной и любезничал – списывал, шутил. Я была в него влюблена весь год. А всего-то: он заступился за меня перед кем-то – малый подвиг, но до этого никто для меня таких подвигов не совершал.

Тридцатого мая у него был день рождения. Народу собрал – целую толпу и меня пригласил – как выручалочку по химии – отличная номинация, слов нет. Я с какого-то млела в тайной надежде, что вот сегодня, в свой праздник, он отведет меня в сторонку и признается во взаимной любви, а не в холодном расчете. Ничего такого, разумеется, не случилось. Я уже собиралась уходить, когда случайно увидела, как в свою спальню он ведет никого иного, как Катю Усову – голубоглазую рыжеволосую красотку с длинными ногами. Мое сердце болезненно сжалось и не отходило, пока месяц спустя на другом пиршестве с моей подачи один наркоша не предложил ей попробовать дурь. Катя вежливо, но твердо отказалась.

– Болван! Ничего не можешь сделать самостоятельно, – прорычала я ему в лицо и подсела к девчонке.

За бурной беседой я незаметно подсыпала ей порошок в сок. На следующий день мы договорились вместе сходить на премьеру фильма. Я вызвалась купить попкорн и напитки. Новая доза. И так всю неделю, и вдруг я резко прекращаю общение, а у нее уже началась ломка. Конечно, она не понимала, что с ней происходит, пока по электронной почте я с подставного ящика не отправила ей признаки наркозависимости… Месть не оказалась сладкой потому, что последние три месяца я сама сидела на том же, на что посадила и ее.

И вот, наконец, девятнадцатилетняя, изумительно тощая, в шифоновом обтягивающем платьице. Глаза-зрачки еще сильнее увеличены. На лице смесь всего – тут и презрение, и ярость, и гнев, и ненависть, наконец.

– Мама, сходим куда-нибудь? – несмело предложила я, входя в кухню, где она заканчивала завтракать.

– Не могу, – беспокойно поглядывая на часы, ответила мама, – ты же знаешь, у меня ученики, – добавила, вставая из-за стола.

– У меня сегодня день рождения, – с угрюмой мольбой проговорила я.

– Я помню, – равнодушно отозвалась женщина у раковины.

– Получается, – медленно произнесла я с нескрываемой обидой, – твои ученики для тебя важнее?

Губка и тарелка застыли в ее руках. Поза из озабоченной превратилась в напряженную. Она понимала – это начало очередной ссоры.

– У меня для этого нет времени, – взяв себя в руки, спокойно ответила она и продолжила убирать за собой посуду.

«Этого»… Меня прорвало. Я говорила гадости, чередуя их с матами. Я ненавидела, что мой день рождения был в период учебного года. Ненавидела, что родители живут собою, словно отдельно от меня и друг от друга, будто мы просто чужие люди, соседи по квадратным метрам. Я ненавидела все и вся. И во всем обвиняла ее – маму. Она меня родила не чтобы жить и любить, а чтобы не делать оборот, а то будут потом говорить – такая вся из себя хорошая и добрая, а дитя в зародыше убила.

Она стояла и молча с огромными глазами смотрела на меня, не веря своим ушам. Впервые я снизошла до низких матерных слов и посылов проклятий на головы родителей. Она опоздала на работу, но даже при желании не могла сдвинуться с места. Когда же ее ступор закончился, то посыпалась ответная брань на меня – лентяйка, идиотка психованная, неуравновешенная дура, «правильно мама говорила – выродила ребеночка на свою голову»… Она говорила холодно, бросая слова словно гранаты, которые взрывались внутри меня, заливая все мраком. Моими поступками и словами управляла ответная ненависть. Я пыталась «уколоть», «ужалить» в три, пять, десять раз больнее, чем она меня, но все равно казалось – ей не понять, как больно мне слышать ее слова. Я не просила многого. Просто любви, ее проявлений. Но либо я просила не правильно, либо просила не у того человека. Андрон, который подсадил меня на дурь, постоянно говорил о своей любви ко мне и когда я получала новую дозу, чувствовала – он излагал правду.

Я не работала и не училась. Обвинения мамы, что я сижу на их с отцом шеях удушливой петлей, были верны. Мне нужны были деньги, и они их давали. И, разумеется, мои обвинения по поводу отмены празднования дня рождения (последнее прошло как раз в восемь лет, но после случая с Кудрявцевой этот праздник для меня закрыли) встречались фырканьем. «Чего тебе еще надо?» – раздраженно вопрошали они, но ответ слышать не хотели.

– Ненавижу тебя! – в очередной раз прокричала я, плюнув ей в ноги, – когда вы уже с отцом помрете, а?! Вот тогда только у меня начнется настоящая жизнь!

Раскрасневшаяся мама с высоко поднимающей грудью ошалело таращилась на меня. Да, довела я ее до белого каления. По крайней мере, хоть какую-то эмоцию вызвала.

– Да чтоб ты сдохла, шлюха! – прорычала она с таким чувством, что я поняла – она реально этого хочет.

Меня словно ледяной водой окатили. Прошло наваждение. Собственно, чего я на предков наезжаю из-за недостатка любви? Денег дают, кормят, одевают – что еще в современном мире требуется от родителя? Циничные мысли, ненавистные, неправильные. Пришло отрешение. Холодное понимание – нежданный ребенок не всегда становится желанным.

– Надеюсь, твое желание скоро сбудется, – тихо, на удивление спокойно ответила я и развернулась.

Выбежала из квартиры, в чем была – праздничный прикид. Начало апреля. Обычно в это время года погода на улице стоит хорошая. Однако в этом году весна что-то не торопилась. Я выскочила на улицу в праздничном красном шифоновом платьице и моментально начала мерзнуть. Нехилая погодка. Хорошо, что на ногах сапоги, правда, на высокой шпильке. Я топталась на крыльце, не зная куда идти и что делать – как жить дальше? Впопыхах мобильник оставила дома – Андрону не позвонить. Ну, что ж, пойду пешком. Идти пришлось очень быстро, зуб на зуб не попадал. Я проходила мимо школы и подумала, что, может, там мне могут что-нибудь дать – наивно, но с надеждой. Двери были закрыты, я постучала, но безрезультатно. Выругавшись, направилась вниз по крутой лестнице с плохо счищенным льдом. За спиной раздался звук открывающейся двери. Я слишком быстро всем корпусом развернулась назад. Шпилька соскользнула, и я с ужасом полетела вниз спиной… «Скорую» вызвала вахтерша.

– Стеф, ты готова? – вернула меня к действительности решительная Макс.

– Да, – выдохнула я.

По команде Макс появились четыре иглы, насквозь пронзившие мои темные стороны, сущности, от которых здесь я мечтала сбежать, скрыться. От прокола они сдуваются, как воздушные шарики. Они молчат, держат достоинство и маски-имена – Презрение, Ярость, Гнев, Ненависть, пытаясь доказать, что их не убить – они всегда будут где-то рядом, где-то... в этом, сотворенном мною, мире. Но моим темным сущностям не понять – я неспроста создала этот мир и трех подруг-стражниц, я хочу измениться, быть другой, пусть даже это изменение будет здесь, а не там… потому что там мне уже никогда не стать другой. И вот они загораются и мгновенно превращаются в пыль. Анри помогает Дик смести пепел в вырытую ямку. Макс подхватывает взявшихся за руки подруг одной рукой, другой – меня и взмывает в воздух. Мы на берегу. Русалки и белокурый красавец опускают удила, и вода шквалом обрушивается на дно.

– Они больше не вернутся, – уверят Анри, погладив меня по плечу.

– Я знаю, – с ответной улыбкой говорю я, – но у меня есть еще одно дело, – с этими словами я разворачиваюсь и быстро бегу к двери.

Как обычно, веки поднялись очень тяжело. Мама спала, опустив голову на руки, при этом слегка придерживая мою левую руку. Я не знала, как ее разбудить, кроме как… титаническими усилиями я пожала ее пальцы – всего раз, но какой эффект. Она тут же проснулась, ее лицо просияло огромным облегчением. Диагноз – некомпрессорный перелом позвоночника, полный пожизненный паралич. А тут вдруг я взяла да пожала ей руку. Но одновременно с первым чувством к ней пришел ужас. Мой взгляд – красноречивый взгляд. Я ощутила нечто мокрое, скользнувшее из глаз. «Прости меня, мама, – хотелось сказать мне, – ты ни в чем не виновата. Это моя вина, только моя. Я люблю тебя, прости».

Под звонкий пищащий звук палата растворилась в небе. В моей левой руке мамина кисть, которую я сжимала со всей силой, на которую была способна. Я решаю оставить ее здесь, как памятник на могиле двери, которая уже никогда не откроется.

На небосклоне ни единого облачка – удивительно для Байкала. Солнце играючи припекает, ветерок смягчает солнечные удары по коже. Листвянка просыпается, точнее, просыпаются вечно спешащие везде успеть туристы. Все вновь оживает от спячки… И словно в помине не было ночной бури, сражения и казни.

Возможно, кто-то скажет, что я ошибаюсь. Однако, мне кажется, когда умирает тело, сознание (душа – названий множество) остается и продолжает жить своей жизнью, в своем мире. Например, этот. Я создала его, почти как Бог. Мой мир существует параллельно тому миру, где остались мои родители. Наверное, они и здесь где-то есть… если их создать. И таких миров миллионы, у каждого свой. Кто-то создает его при жизни, как я. Кто-то после, когда не понимает, что случилось, и по инерции живет дальше, как до… но это слишком банально, ведь возможности неисчерпаемы.

– Стеф, ты идешь? – зовет меня Макс, стоя у подножия горы, на вершине которой я сижу, поджав колени к подбородку.

– Да, – говорю я и тут же поднимаюсь на ноги.

Сквозь невысокие кусты, где затаилась тропинка, я спешу к своим верным подругам, которые, знаю точно, никогда меня не бросят… несмотря ни на что.