Текст книги "Девушка с воздушными шарами"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Пять часов пути. Анри спит, повалившись на сонную Дик, та, в свою очередь, оперлась на Макс, которая с застывшим раздражением на лице слушает музыку в наушниках. Я все чаще замечаю, как она, бывает, уходит в себя, и выудить ее оттуда не так уж легко. Я лично сижу рядом с водителем и в зеркальце заднего вида наблюдаю за подругами. Позади меня разместилась семейная пара лет сорока – оба сейчас прибывают в мире Морфея. Дальше расположились мои друзья и за ними еще одна семейная пара – мама, папа и сынок на пару лет моложе нас. Фургончик полон под отказ.

А за окнами мелькает пейзаж, который вряд ли можно увидеть где-нибудь еще. В смысле, вживую, а не на фотографиях. Фотографии, как бы они не были прекрасны, а передать-таки могут не все. Ведь бывает: поймаешь момент, уловишь настроение, изменение характера, которого не будет через секунду. Но редкому фотографу удается обличить душу «модели». Поэтому природу проще фотографировать – она вечна, фактически неизменна. Да, каждый день разная, но стоит на месте… Или нет. Что-то я запуталась.

Вдали – наподобие ворот – по обе стороны от дороги строй деревьев. Похоже, люди помогли их стройности – не может быть такой симметрии в природе. Справа посреди ровного ряда фигура или слово. Я напрягаю зрение, чтобы рассмотреть. Мы подъезжаем ближе, и я отчетливо читаю зловещее – «ДОЗА». От неожиданности даже подпрыгиваю на ровном месте. Слава богу, никто, кроме меня, ничего не заметил. Покой внутри салона не изменился.

Погода неустойчивая. То солнечно и жжет, то пасмурно и дождик накрапывает. А вдоль всей дороги, словно сопровождая проезжающих туристов, выскакивают суслики – замирают в вертикальном положении, прислушиваясь, с кем-то перекидываются одним им понятными звуками и исчезают, чтобы потом появиться вновь. Сорокалетняя пара даже пару раз замечала хорьков, хотя лично я так никого и не увидела.

Мы присели на третьей палубе, рядом с капитанской рубкой. Слева от нас – родители с двумя мальчишками. Поначалу те сильно шумели и порядком достали Макс. Наконец, они успокаиваются и тоже садятся. Но тут Макс отчетливо слышит бурление животов. Тростинка в ее руке ломается пополам. Подруга резко поворачивает голову и внимательно смотрит на родителей, которым и дела нет до сыновей, затем переводит взгляд на веселящихся мальчишек.

– Послушайте, – с нескрываемой яростью в голосе произносит она, – если вы двое решили составить ансамбль, – дети недоуменно смотрят на нее, – то хотя бы старайтесь синхронно это делать, – и выразительно показывает на их животики.

Семь минут, и мы на острове с населением то ли в полторы, толи в пять тысяч человек – я не слишком внимательно слушаю, что мне говорят – слишком увлечена умиротворенной природой. Наш водитель представляет нам гида и, пожелав приятно провести время, возвращается на паром. Гид Степан усаживает нас в серый пазик.

– И сколько таких машин на острове? – интересуется Виталий – дядя из сорокалетней пары.

– Где-то семьсот, – подумав, отвечает гид.

– И где ж они тут помещаются, на крошечном острове? – любопытствует мама из трио.

– Тут и помещаются, – не поняв подоплеки, говорит Степан, – только на моей улице семь штук.

– Ого, – в один голос протягивают Анри и Макс.

Тут следует полное выяснение личности Степана и всей его семьи. Женился три года назад. На свадьбе присутствовало около двухсот человек – семья, родственники, друзья – и фактически все – местное население – буряты. А другим национальностям запрещено. Хотя, если, например, друг – русский, то и он вполне может быть на свадьбе гостем. Сейчас у Степана подрастает двухлетний сын.

Экскурсия по острову длится восемь часов с перерывом на обед. Доезжаем до самой северной точки острова – мыса Хабой. К тому же, вроде прямо здесь то ли самое широкое, то ли самое узкое место на Байкале. А самая глубокая точка – тысяча шестьсот семьдесят два метра – не знаю где. Тут уж ливень разразился в полную силу, я даже вылазить из автобуса не стала. Вернее, выскакиваю, чувствую, дождь, полминуты стою и мигом запрыгиваю назад. Забираюсь в самый конец. Девчонки усаживаются напротив. Рядом располагаются мама с сыном, их папа теперь сидит с водителем. И по бокам от меня устроилась сорокалетняя пара. Двигаемся в обратный путь. Хотя впереди все еще мыс Бурхан с шестью или больше столбиками, обильно обвязанными ленточками духам дороги.

Говорят, когда-то у подножия мыса лежал камень, очень похожий по форме на черепаху, но некоторое время назад случился обвал или что-то в этом роде, и камень исчез. Дождик тут послабее, чем на самой северной точке, но все же… Я не иду дальше за другими туристами, а остаюсь рядом со Степаном у машины.

Анри увлеченно беседует с сорокалетней семейной парой. Дик и Макс отходят к самому краю – хочется фотографий поэкстримальнее. Дик бесится – она предпочитает мирно, как и я, находиться у пазика, но раз уж пообещала Макс быть ее фотографом, то надо сдерживать обещание. Макс отошла еще ближе к краю.

– Осторожно, не свались, – бурчит Дик, не отрываясь от окошечка в камере.

– Все пучком, нос торчком, – поет в ответ подруга и… оступается.

Из груди Дик вырывается сдавленный вскрик. Всем корпусом она кидается за подругой, но мгновенно останавливается – если Макс упала, то ей уже не помочь. Всезнаечка замирает в незнании, что делать – мысли хаотично роятся в ее головке, приводя к полному бездействию.

Никто при этом и глазом в их сторону не моргнул. Пару секунд спустя перед Дик предстает невероятная картина – Макс, но в то же время и не Макс. Некая помесь лимонно-коралловой бабочки с древним птеродактилем. Все тело Макс покрыто кожей динозавра, однако цвет крыльев просто завораживает. Дик подняла взгляд выше и столкнулась с лукавой ухмылкой подруги.

– Я же говорила – все пучком, – гордо напоминает Макс, присаживаясь на крае камня.

Гид напоминает всем, что надо успеть к парому на восемь часов. Люди торопливо занимают свои места.

Побережье у острова песчаное, что, несомненно, привлекает туристов. Однако все остальное покрывает глина. Земли черноземной совсем чуть-чуть и то в огородах. На почти лысых полях пасутся лошади, которых Дик и Анри просто обожают, и худые костлявые коровы. Дорога проходит в основном по холмам. Глина размокла, легко увязнуть. Но наш водитель и гид по совместительству прекрасно ведет машину – медленно, осторожно, минуя все опасные моменты.

С первого раза мы рывком поднимаемся на холм, но что-то идет не так. Вместо того, чтобы медленно спуститься вниз, мы буквально летим в тар-тарары. Пазик крутит и вертит на кочках, в ямах, лужах – брызги во все стороны. Пассажиры хаотично хватаются за сиденья и спинки, но эта тачка явно знавала времена и получше – тогда все и держалось на месте. Сиденье передо мной, на котором сидела сорокалетняя женщина, отрывается от пола и подпрыгивает к самому потолку. Никто и вскрикнуть не успевает, как махину начинает крутить и вертеть во все стороны. Я больно ударяюсь плечом о замок на форточке, но еще и ощутить ее не успеваю, как вижу – моих подруг подбрасывает вверх. Дик успевает ухватиться за спинку и чудом падает на место. Макс мешком бухается на пол – у нее треснула рука, следом на нее опускается сорокалетний мужчина, за которого ухватилась жена. Последнее, что я вижу – ужасающийся взгляд Анри за мгновение до того, как она ударяется о крышу пазика головой, и та становится неестественно перпендикулярной к телу… Как сквозь крики и вопли я отчетливо разобрала хруст шеи подруги – сама не знаю. Но все стало понятно…

С трудом мне удалось разомкнуть глаза. Боль в каждой клеточке тела. Белые стены вокруг. Мама поднялась на шум из-за ее спины. Шепотом с кем-то переговорила, я уловила лишь обрывок.

– Она только вчера утром приходила в себя, врачи говорят, это хорошо, она могла и не очнуться, – тихий всхлип, – они делают, что могут, – слезы… в ее голосе слезы, – она обездвижена, не может говорить сама, но все прекрасно слышит и понимает… так говорят врачи.

– Все будет хорошо, Нина Васильевна, – успокаивает ровный девчачий голос.

Мужчина обхватил маму за плечи – кажется, это был отец. Я обессилено прикрыла глаза – никогда бы не подумала, что держать их открытыми окажется настолько тяжело. Однако я слышу, как ко мне подошел человек.

– Вот и я, – едко произнесла девушка, всего минуту назад успокаивающая мою маму – как кардинально изменились нотки, – знаешь, Бог всех наказывает, – она наклонилась ближе, мне в нос ударил аромат любимых духов Анри, – я надеюсь, ты чувствуешь боль в сто раз сильнее, чем я, – голос оборвался от избытка чувств, но, вздохнув, посетительница продолжила тираду, – я желаю тебе самой мучительной и медленной смерти… самой, – яростно прошипела она и, выпрямившись, развернулась к выходу.

С большим трудом мне удалось еще раз разомкнуть веки, чтобы посмотреть в спину настолько ненавидящего меня человека. Она прихрамывала, но гордо поднятая голова, уверенный голос не давали и повода подумать о ней как о калеке.

– Спасибо, что пришла, Маша, – искренне поблагодарила моя мама Машу Сухову.

Синий

– Ты всегда такой романтик? – спрашиваю я, не в силах сдержать счастливую улыбку.

Его зовут Петя, ему двадцать два, и летом он подрабатывает у своего отца – на подъемнике. И у него самые красивые карие глаза с длинными ресницами, которые я когда-либо видела в своей жизни.

– Только с тобой, – такие слова мечтает услышать любая девушка, и я их слышу.

Букет полевых цветов, полный термос сладкого кофе с молоком и запеченный омуль с овощами. Пикник на побережье. Сидим на двух валунах, сброшенных людьми давным-давно. Не представляю, что они могли делать с этими плитами – может, строили дома? Да нет, тут в основном все деревянное. С другой стороны, чуть поодаль, есть школа и тропинка вглубь с четырех или пятиэтажками. Романтический пикник… страшно романтический, что я никак не могу унять глупую счастливую лыбу. Но и лицо моего кавалера освящено радужной, теплой улыбкой, будто он прекрасно понимает весь букет охвативших меня эмоций.

День непривычно солнечный, ясный. Волны спокойно бьются о наши импровизированные сидения. Петя постоянно шутит или комментирует, но мы не говорим о себе, будто есть нечто такое в наших жизнях, что омрачит лучезарную действительность.

– А ты давно здесь живешь? – наконец, решаюсь я.

– Да нет, – неопределенно пожимая плечами, отвечает Питер.

– А хотел бы жить всегда? – не унимаюсь я.

– Честно? Не знаю, – поразмыслив, произносит молодой человек, – я бы хотел сперва увидеть весь мир, а уж потом… – поведя плечом, не стал заканчивать предложение.

– Купи глобус, – советую я с лукавой улыбкой.

Под шортами и футболкой у меня закрытый купальник – все же вода слишком прохладная для бикини. Я мигом сбрасываю с себя ненужную одежду и с разбегу ныряю в воду. Первые секунды парень в замешательстве, но, быстро придя в себя, ныряет следом. Байкал на удивление тепл к нам. Этот день у нас посвящен самим себе.

В шесть пятьдесят семь следующего утра мы уже находимся на вокзале Иркутска, в ожидании сидим в туристическом вагоне за столиком для четверых. Напротив шумная компания – армянские мама, папа, дочь, американский дядя с русской женой и американоговорящей четырехлетней дочерью, позади них две их русские бабушки. Надо же, насколько все-таки разителен менталитет народов – просто потрясает джентльменское поведение папы-американца и полное хамство другого папаши. От созерцания противоположного столика меня с легкостью отрывают подруги.

– Жуть, одиннадцать часов тупо трястись в вагоне, я так не могу, – ужасается деятельная Макс.

– Ничего, потерпишь, – свысока отвечает ей Дик.

– К тому же, у нас будут остановки, – подхватывает миролюбивая Анри, – так что спи спокойно, Макс.

Последнее прямо в яблочко! Спать пришлось два часа, затем первая остановка. Слюдянка. Беломраморный вокзал.

– Хм, – хмурится Макс, – может, и мраморный, но не белый, – дает приговор и уходит обратно в вагон с видом обманутых ожиданий.

Еще через два часа поезд делает небольшую остановку у Итальянского моста, спроектированного и построенного несчастными итальянцами. На Кругобайкальской железной дороге очень много тоннелей – то ли около ста, то ли около двухсот – все они разной протяженности, а самый длинный – семьдесят восемь метров, если Анри правильно расслышала гида. Сначала мы бродим вдоль самой длинной каменной галереи на всем пути. Садимся в поезд, проезжаем пятнадцать метров и выходим на станции Половинный. Стоянка два часа.

– Ну и шуточки! – недовольно ворчит Макс.

– Прекрати нервничать, – рявкает на нее обычно спокойная Анри.

Мы удивленно переглядываемся.

– Впервые в жизни выбрались в настоящее путешествие, а ты все ворчишь да ворчишь! – продолжает блондиночка, не обращая внимания на неприкрытый шок подруг.

Внизу у воды двое парней на плоскодонках за сто рублей предлагают отвезти желающих за мыс и обратно. Мы не рискуем. Большая часть туристов радостно пользуется услугами некого парня с мангалом, продающего втридорога напитки, горячие шашлыки и рыбу.

Мне часто необоснованно кажется, что за мною следят. Не могу сказать точно – мания это или просто желание привлечь к своей персоне внимание окружающих. Факт остается фактом. Бывает, я резко оборачиваюсь, а ветки за спиной слегка колышутся – но я тут не при чем. Или как сейчас, пока мы бродим по тоннелю – между прочим, самому длинному на всем пути железной дороги, я слышу шепотки… пугающие, интригующие, волнующие и одновременно с этим совершенно непонятные – кому? Что? Кто говорит? Не ясно.

Внезапно мы с подругами понимаем сразу несколько вещей: первое – в тоннеле нет входа и выхода – все эти белые пятна света куда-то исчезли; и второе – я действительно слышу чьи-то голоса, а подружки мои – нет, и это не менее странно. Я никогда раньше не страдала галлюцинациями и начинать не собираюсь.

– Что нам делать? Я ничего не вижу, – первой нарушает тишину встревоженная Анри.

Мы одновременно чувствуем подступающий холод. Кажется, даже видно – мы выдыхаем белые облачка пара. Под ногами похрустывает заиндевевшая галька. Я прячу руки в карманы и чувствую, остальные следуют моему примеру. Тем не менее, мы продолжаем идти вперед. Тишину нарушает лишь взволнованное дыхание трех и особо нервное четвертой. Дик нервничает, и лишь мгновение спустя мы понимаем, почему.

Тоннель осветился золотисто-желтым сиянием, исходящим от нашей всезнаечки. Она одновременно и смущена, и полна некой гордости за себя и даже торжественности за момент. Дик становится нашей путеводной звездой. Как мотыльки, Макс, Анри и я движемся за теплым светом.

По тому, что Дик остановилась, девчонки догадываются – подошли к концу, тупик. Однако, Дик осторожно, не до конца уверенная в своих силах, протягивает вперед правую руку и прикасается к преграде. От прикосновения ее ладони и пальцев на стене медленно проявляются мелкие трещинки, которые становятся все больше и все шире, по мере их распространения стена потихоньку начинает ходить ходуном. Итак, блок рассыпался на части. И все благодаря свету Дик. Парадокс – подруга с раннего детства стремится к свету, но все это время он был в ней самой.

У нас мало времени, но много желания увидеть все по максимуму. На Аршан мы отправляемся без передыхов. Аршан – долина водопадов в Бурятии. Огромные Саяны, чьи макушки укутаны в ласковые объятия облаков и туманностей. Захватывающий вид. Все восемь человек в автобусе одновременно издают вздох изумления. Кроме водителя-гида – он уже пресыщен живописными пейзажами и реагирует на них вполне равнодушно.

– Да, красиво, – спокойно комментирует он поведение туристов, и только.

Сначала мы едем в буддистскую церковь – дзен, куда нельзя входить в коротких шортах, мини-юбках или, упаси боже, в купальниках. Анри на скорую руку сооружает из своего свитера юбку до колен, прикрывая миниатюрные шортики. Минуя долину камней, к которой мы еще вернемся на обратном пути, мини-автобус едет в кедровую чащу, где у подножия гор разместилось тихое, умиротворенное местечко – дзен. Хотя, что именно здесь называется «дзен», Макс так и не смогла понять. Те две башни с фигурками Будды, которые нужно три раза обойти медленным шагом и повторять про себя свое самое сильное, самое заветное желание, после чего оно, по идее, сбудется? Или то здание в стиле классического китайского дома?

Мы дружно, без должной серьезности, кроме разве что Дик, обошли три раза тяжеленный барабан, который при этом надо еще и крутить и бросили в конце ритуала монетку. У Дик особенно настороженный вид – она предчувствует беду, но не представляет, к кому именно относится угроза.

Анри не сводит восхищенных глаз с тройки лошадей, что держат для туристов за ограждением дзена. Подруга с детства обожает этих прекрасных животных, хотя и не умеет на них ездить. Она знает о них все-все-все. Но когда-то, в прошлом тысячелетии, ее маму сбросила лошадь, и с тех пор она сама никогда к ним не подходила и Анри запрещала приближаться к конной школе, ипподрому, да даже просто к милиционерам на лошадях. Час поездки стоит сто рублей, но целый час Анри не может себе позволить, потому довольствуется тем, что просто стоит рядом и осторожно гладит мохнатую морду.

«Долина камней» – две полянки, усеянные каменными столбиками ручной работы, как грибы после приличного дождя.

– Зачем люди делают эти столбики? – не может не спросить Дик.

– Считается, что каждый камень это желание, – поясняет гид, – главное, чем крепче ваша кладка, тем больше шансов, что желание сбудется.

– А если пирамидка рухнет? – подключается женщина справа от меня, она тут вместе с дочерью.

– Желание не сбудется, – непреклонно отвечает Михаил – наш сегодняшний гид-водитель.

– А как человек может быть уверен, что его желание сбудется или нет, если он никогда больше сюда не вернется, а кто-нибудь случайно разрушит его пирамидку? – как-то отрешенно вопрошает Анри, глядя на разрушенные пирамидки вдоль дороги.

Мужчина на мгновение задумывается, потом пожимает плечами – ответ ему не известен.

– Просто те, кто строит пирамидки, не думают об этом, – наконец, говорит он единственное, что считает верным.

Едем дальше. Наконец-то сами водопады, вернее, только один, потому что на созерцание большего количества этих чудес природы у нас не остается времени. Сперва почти часовой подъем пешком вверх. Все бы ничего, да дорога, когда заканчивается парк, состоит из корней деревьев вперемешку с камнями. Плюс ко всему – дожди и тут бывают – почва под ногами влажная. Идти приходится очень осторожно.

Я слегка отстаю от подруг. Но на подходе к деревянным ступеням, резко ведущим вниз, ощущаю – меня преследуют. С другой стороны, следом за мной идет полно народу – не обязательно кому-то преследовать именно меня. Тем не менее, в толпе пару-тройку раз мелькает смутно знакомое лицо… глаза…

– Боже, ну, и лестница! – восклицает молодая девушка с пятилетним сынишкой, спускающиеся передо мной, – Даня, спускайся осторожно, держись за поручни.

Ситуация многократно осложняется тем, что ступени так же влажные. Все крепко держатся за поручни, кто-то поскальзывается, но эта роскошь доступна и простительна только маленьким деткам и пенсионерам.

– Давай, Стеф, тебя одной не хватает! – зовет Макс.

Анри и Дик, вцепившиеся друг в дружку с натянутыми улыбками и посылая сквозь сомкнутые зубы проклятья чьим-то матерям, позировали Макс, стоя на валуне, а за их спинами бушевала вода. Я не спеша пробираюсь к ним и встаю рядом. Черные, больше обычного размера, глаза вспыхнули гневом совсем рядом, как вспышка молнии на ночном небе.

Смех и восторги окружающих приглушили гудящую, зудящую боль – уверенность, предчувствие неладного. Все произошло, когда мы спускались обратно.

– Оказывается, спускаться тяжелее, чем подниматься, – замечает Анри с рассеянной улыбкой.

– Я помогу тебе, – бодро произносит парень, появившийся, казалось бы, из ниоткуда.

Это тот самый голубоглазый блондин. Он приветливо улыбается блондинке и всячески пытается склонить ее к разговору, но подруга лишь разыгрывает из себя обиженную, оскорбленную невинность, однако от его руки-поддержки не отказывается. «Мы все обсудим позже. Наедине», – говорит ее взгляд, обращенный на красавца. «Я твой раб», – отвечают его глаза.

Я, как и весь день, оказываюсь последней. Впереди всех спешит Дик, ровным, размашистым шагом. За ней слегка припрыгивая – вот уж не уместно-то как – Анри, на ходу продолжая фотографировать и игнорировать голубоглазого красавца. Макс старается не выпускать меня из поля своего зрения и постоянно оборачивается по дороге.

Слева из-за деревьев появляется девушка в светло-синем джинсовом наборе – куртка и штаны. Я замечаю ее боковым зрением. Но не успеваю полностью обернуться и рассмотреть, как эта самая девушка хватает меня за локоть и оттаскивает с основной тропы в чащу, что поднимается вверх. Я и пискнуть не успеваю, как сталкиваюсь с черными, полными гнева, глазами.

– Возврата нет, – хрипло сообщает создание в джинсовом костюме и резко впивается в вену в локтевом изгибе моей левой руки.

Сдержать вопли я не в силах. Невыносимая боль пронзает все тело. Слезы льются из глаз, но я не замечаю. Я брыкаюсь, я пытаюсь освободиться, но она грызет меня – буквально грызет. Макс появляется в тот момент, когда существо переходит на правую руку. В мгновение ока Макс отрывает девушку от меня и отшвыривает в сторону. Анри и Дик тут как тут оказываются рядом. Перехватывают бросок подруги и продлевают полет девушки в джинсовом костюме – откидывают ее прямо в мирный поток водопада, переходящего в речушку далеко внизу.

– Все будет хорошо, Стеф, – успокаивает Макс, крепко обнимая меня за плечи, я вся трясусь от шока, растерянности и боли, – все будет хорошо… – совсем тихо доносится до моего слуха….

Глаза удалось приоткрыть совсем на чуть-чуть. Медсестра только что воткнула мне в вену на левой вену руке толстенную иглу. Мама сидит по другую сторону от кровати с безжизненным, даже каким-то отсутствующим выражением на лице. Она сейчас где-то в себе, где-то очень-очень далеко. Всегда все переживала внутри себя, сколько ее помню.

Бедняжка, тяжело ей, наверное, каждый день торчать здесь. А как же ее ученики? Мама так обожает свое дело – она учитель по классу саксофона в музыкальной школе. Это ее мир, в котором ей уютно и комфортно и ничего, пожалуй, больше для счастья и не надо этой милой женщине. Кажется, впервые за многие годы я вижу ее не накрашенной. Да и волосы она не подкрасила – корни видны на сантиметр. Странно, что помешало моей маме нанести будничный макияж и подкрасить волосы?

Она и не видит, что я ее рассматриваю. Про себя, на внутренней фотопленке, я отметила все изменения, помимо названных – осунувшееся лицо, впалые щеки, синие мешки под глазами, мертвенно-бледные губы. Что она здесь делает? Ей что, больше заняться нечем?

В принципе, имея такого мужа, как мой отец, моя мама могла бы и не работать. Ей просто доставляет удовольствие заниматься своим призванием. А папа у нас крупный бизнесмен, почти миллионер. А вот и он – осторожно вошел в палату. Я вижу, как они обменялись с мамой долгим, измученным взглядом. Не произнеся ни слова, он вышел, но вскоре вернулся вновь со стаканчиком кофе и протянул его маме.

– Катя Усова опять сбежала из наркодиспансера, – как бы между прочим, полушепотом сообщил он маме, – бедные Денис с Настей, – жалеет он родителей Усовой.

От его слов мама вздрогнула и будто против собственного желания бросила взгляд в мою сторону. Я увидела, как тихая покорность в ее глазах стала стремительно таять, уступая место смятению: она наконец-то поняла, что я наблюдаю за ней… «Но как давно?» – стал терзать маму вопрос.

Красный

Дик смело хватает в руки огромный желтый воздушный шар, Анри – зеленый, Макс – синий и я беру красный. Мы встаем у самого края обрыва и одновременно отталкиваемся и отрываемся от земли. Поначалу мы просто несемся вниз, но затем включается механизм, и шары поднимают нас вверх.

Мы летим с подругами над полями с островками цветущего кипрея вперемешку с нежной зеленью травы и более темной и сочной зеленью кедров и сосен. Я вижу, как на полянку выскочил заяц, замер, увидел нас и одним прыжком исчез в кустах.

– У-у-у-у, я люблю тебя, Байкал! У-у-у-у! – кричит во всю глотку Макс и мы все заливаемся смехом.

Ветер теребит нашу одежду и волосы – у кого они распущены. Мне с каре можно не волноваться, а вот Дик уже пожалела, что оставила свои длиннющие лохмы «в свободном полете», а не как Анри – сплела в косицу или как Макс – связала их в хвост. Анри замечает рыжую лесную плутовку, подкарауливающую жертву. Подруга тихо усмехается про себя. Все нам вновь.

На небе, выше нас, курчавые облака бредут по своим просторам, даже не замечая нас. Но вскоре я обнаружила прямо над собой группу потемневших облачков, что угрожающе сколачивались в небольшую увесистую тучку. И тут я как раз понимаю: моих подруг значительно отнесло в сторону от меня, я отрезана от них, причем, на приличное расстояние. Паника медленно распускает щупальца, захватывая меня в плен.

Я барахтаюсь в воздухе, оборачиваюсь, пытаюсь крикнуть.

– Ну, привет, – слышу голос, наполненный яда и ненависти.

Резко поворачиваю голову и сталкиваюсь лицом к лицу с… самой собой в красном шифоновом платье. Перья рукавов смотрятся как крылья. Глаза огромные, черные, горят – внутри огонь, огонь лютой ненависти.

– Думаешь, от нас можно сбежать? – вопрошает темная сущность в красном, – зря надеешься – не удастся, – шипит она, – никогда! – звонко восклицает и ногтями протыкает мой шар.

С бешеной силой, как самолет, попавший в опасную зону турбулентности, я камнем лечу вниз. Но при этом мне еще и бороться приходиться с девушкой в красном шифоновом платье. На помощь опять приходит Макс. Точнее, прилетает. В своем истинном обличье – ей и шар не нужен. Она отшвыривает девушку в красном за край горизонта и подхватывает меня. Вовремя – до земли остаются считанные метры.

– Так больше не может продолжаться, – веско выдает Макс, после того как помогла Дик и Анри оказаться рядом со мной на твердой почве.

– Абсолютно согласна, – говорит Дик.

– Впервые в жизни, – не сдерживается от комментария Макс.

– Нам понадобится помощь, – не обращает на нее внимания всезнаечка, – нужно призвать всю помощь, что может поступить, – каламбурно заявляет она.

Анри издает глубокий, страдальческий вздох и покорно сообщает:

– Я знаю место, где их можно похоронить и как это устроить, – и робко смотрит на нас.

Дружно переглянувшись, подруги приходят к единственно верному решению.

Белокурый красавец с тремястами тридцатью тремя русалками, среди которых оказалась и Анри, словно за уздечки лошадей держат воду – стену волн с застывшими обитателями озера. Мы в самом глубоком месте Байкала – тысяча шестьсот семьдесят два метра.

Они все стоят здесь, в порядке слева направо. Самой младшей восемь лет, она в желтенькой юбочной «тройке», волосы заплетены в две косички. Мама подарила его мне на день рождения, а через неделю тот же праздник был у Алины Кудрявцевой, чьей любимой книжкой был «Моби Дик», как ни странно. Ее матушка не работала и все время уделяла единственной дочурке. Оба родителя в ней души не чаяли. Празднование началось в парке аттракционов. Детей море, подарков – бескрайний океан. Я ей не завидовала в типичном понимании, иногда мне хотелось того же – огромное количество подарков просто за то, что я есть. Кульминацией церемонии вручения презентов стал желто-зеленый волнистый попугайчик. Ах, что это был за птенчик – загляденье! Мне такого никогда не разрешали – «много шума от этих животных», – ворчал папа, а мама… даже говорить не о чем. В своей музыке, в своем любимом деле она предпочитала быть одна.

– Я назову его… – громко известила именинница, переводя взгляд с одного лица на другое, – Степашкой! – выдала она, глядя на меня.

Я залилась краской – сначала смущения, потом ярости, а остальные дети злорадно засмеялись. Как только я пошла в школу в первый класс, одному умнику пришло в голову дать мне кликуху по фамилии – Степанова, называть меня по имени никому не приходило в голову. С Алиной мы вместе не учились, даже не общались никогда, просто ее отец работал в кампании моего отца. Сама Алина с пяти лет занималась в специальной школе для особо одаренных детей. Ее родители могли себе это позволить – в принципе, мои тем более, просто мои не любят выпендриваться в отличие от некоторых – платить сорок тысяч рублей в месяц, когда эту особую одаренность надо еще распознать?.. Как она могла узнать, что меня именно так называли в школе?

Когда все рассыпались по территории парка, я осталась стоять в одиночестве у стола с подарками. Вдруг сзади послышалось шипение. Я боязливо обернулась. Это был попугай, названый в мою честь – не велика заслуга. Он шипел, глядя прямо мне в глаза. Мордашка его исказилась презрением. Он фыркал и плевался, пытаясь что-то сказать. Глаза птицы увеличились в несколько раз – позже я видела такое – одни сплошные зрачки, ярко-выразительный взгляд – так изменялись мои темные сущности, переплетаясь между собой, соединяясь в единую меня. Угрожающе нагнув голову, попугай начал кряхтеть, и раскачиваться, переступая с лапы на лапу, тем самым раскачивая клетку. Наконец, клетка опрокинулась, и попугай оказался на свободе. Он мгновенно взлетел и завис прямо напротив моего лица, его морда исказилась с новой силой. Внутри у меня все похолодело, я не могла произнести ни слова, даже сделать вздох. Так и стояла с раскрытым ртом и огромными от страха глазами. Попугай сделал первый выпад и клюнул меня в лицо, затем второй и третий. Оцепенение словно прошло, и я принялась отчаянно отбиваться. Тогда он стал клевать мои ладони. В какой-то момент мне удалось схватить его и закрыть его голову пальцами – лишь бы не видеть ужасающее выражение диких птичьих глаз. Попугай забился в моих тисках, но вскоре сник. Я осторожно разжала руки. Птица была мертва и уже не казалась мне такой страшной. Я вздрогнула от чьего-то душераздирающего вопля и выронила безжизненное тельце – Алина видела мою битву с ее новым питомцем. Еще не окаменевший трупик шмякнулся об асфальт, и тут я заметила, что морда его абсолютно нормальна, как если бы ничего и не было.

На крики сбежались взрослые. Со всех сторон на меня обрушился необъяснимый гвалт. Крепкие руки схватили меня за плечи и потащили прочь. Как мама оказалась на празднике, для меня осталось секретом. С тех пор я никогда не видела Алину Кудрявцеву. И вот, восьмилетняя я в желтеньком костюмчике стояла напротив с той самой гримасой. «Ты знаешь, что сделала это специально – убила его от зависти, – посылала она мне взглядом, – тебе просто не хватает смелости признать это, трусиха».