Текст книги "Атомные танкисты. Ядерная война СССР против НАТО"

Автор книги: Владислав Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Обдумывать эту тему дальше мне было некогда. Оглянувшись, я увидел, что дыма вокруг нас заметно прибавилось. Впереди – и на дороге, и в кустах по сторонам, и где-то позади меня что-то горело и дымилось, одуряюще воняя горелым топливом и резиной. Надо понимать, что явно не все немецкие бомбы легли мимо целей. Ну да их истребители-бомбардировщики тоже свое дело знают дай бог. Профессионалы как-никак, тоже, поди, десятилетиями к этому готовились…

– Прекратить огонь! – неожиданно заорало в наушниках моего танкошлема. Голос почему-то был какой-то незнакомый. Во всяком случае, это точно был не начштаба Качан. Неужели что-то случилось?

Я повторил его команду, на случай если кто не услышал с первого раза. Зенитную стрельбу словно обрезало. Через пару секунд над нашими головами со свистом пронеслись две пары давешних «Старфайтеров», а еще через секунду за ними, с несколько другим звуком – четыре знакомых силуэта с треугольными крыльями. Мелькнули желто-зелено-коричневый камуфляж и красные звезды. Вроде «МиГ-21». Понятно, почему велели прекратить палить – чтобы своих не задеть. Смотри-ка, стало быть, наши соколы тоже не дремлют и клювом зазря не щелкают…

Едва «МиГи» исчезли на горизонте, незнакомый голос в наушниках снова заорал:

– Воздух! Цели малоскоростные, низколетящие!

Я, уже чисто автоматически, продублировал эту команду и приник к пулеметному прицелу. Черняев начал помаленьку двигать танк задним ходом. Дым от горящих легковушек становился меж тем все гуще.

Свиста и рева на сей раз не было слышно, но где-то впереди вдруг раздался множественный, не особо сильный взрыв. Судя по тому, что я видел в воздухе отчетливые дымные росчерки, это были НАРы или что-то вроде того. А потом, без паузы, я услышал тарахтящий свист, совсем не похожий на звук реактивных двигателей, но похожий на кое-что другое.

Ага, вертолеты, мать их!

– Внимание всем! – заорал я в рацию. – Вертолеты противника!

И точно, менее чем через минуту из-за крон деревьев растущего у самого шоссе перелеска слева от меня выскочило четыре вытянутых в цепочку хищных силуэта. Грамотное построение – вторая пара чуть в стороне и выше первой. В отличие от не раз и не два виденных на учениях «Ми-8» и «Ми-24» эти аппараты были какие-то плоские, остроносые, темно-зеленые, с длинными стеклянными кабинами и шасси в виде полозьев.

Ага, опознал их по картинкам из все того же альбома силуэтов – кажется, вертолеты огневой поддержки «Кобра» или какая-то их модификация. А здесь, в ФРГ, они могут быть только у американцев. Как говорится, вот и встретились, здравствуйте, ребята…

Первые два вертолета шваркнули НАРами, и ракеты ушли куда-то позади меня. Ведущий второй пары завис на несколько секунд и пустил нечто одиночное и более крупное, чем НАР. А вот это уже серьезно, похоже, ПТУ-Ром шмальнул, мерзавец. Правда, по кому именно он его запулил, я не рассмотрел, явно по кому-то из первых двух батальонов.

Вертолетчики, конечно, грамотно зашли на нас со стороны леска, где уже догорали обломки сбитого «Старфайтера», но деревья, на горе вертолетчиков, росли слишком близко от дороги, и из-за этого им нас было видно явно плохо, а маневр уклонения затруднен. Как следствие, выпустить еще ПТУРы им не дали. Это на учениях подобные операции выглядят очень красиво и фотогенично: подлетел – завис – шварк по какому-нибудь списанному танку и ведешь ракету до момента попадания. А здесь – увы, вам.

Начала молотить из кустов ближняя «Шилка» и несколько турельных НСВТ, я тоже от всей души надавил на спусковой рычаг пулемета и не пожалел патронов, поскольку на сей раз более-менее видел, куда стреляю. Все заняло ровно полминуты, но этого вполне хватило. Тот самый, зависший для пуска ПТУРов, ведущий второй пары «Кобр» с замершим, как палка, винтом обрушился в лес и мгновенно скрылся в облаке яркого керосинового пламени. О том, что стало с его экипажем, думать мне как-то не хотелось. Три оставшихся машины, одна из которых словила несколько наших пуль и снарядов (от «Кобры» полетели в стороны какие-то куски) и сильно дымила, заложили крутой вираж и скрылись над кронами деревьев, осыпаемые нашим огнем вдогонку.

Кажется, от этих отбились…

Но радоваться было рано, поскольку впереди над дорогой снова возник ревущий свист реактивных двигателей, на сей раз какой-то другой, не похожий ни на «F-104G», ни на «МиГ-21», и звук снарядных разрывов.

– Воздух! – заорал я в микрофон рации, отметив, что штаб полка на сей раз почему-то молчит.

Я довернул турель с НСВТ, понимая, что у меня в ленте осталось от силы полтора десятка патронов. Но менять коробку было уже некогда – над дорогой мелькнули большие прямокрылые силуэты, сразу осветившиеся вспышками ракетных пусков. Ракеты пронеслись надо мной, одна взорвалась, не долетев метров двадцати до моего танка. Черняев двинул танк вперед, навстречу самолетам, а я снова надавил на спуск пулемета. Уже стреляя, я увидел, что носы атакующих нас самолетов, несущихся практически на бреющем полете над дорогой, пульсировали рваным пламенем пушечной стрельбы, мелькали росчерки трассирующих снарядов, а в воздухе вокруг стоял нудный звук, похожий на приглушенную работающую электропилу; при этом было видно, что от деревьев слева от дороги раз за разом отлетают кора, ветки и листья и валятся посеченные тонкие стволы. А потом трассы «Шилки» сошлись на головном самолете – по-моему, несколько снарядов ударило ему прямо в нос и в фонарь кабины пилота. И он, превратившись в рваный ком огня, взорвался, осыпав лесок и дорогу разнокалиберными обломками. Оставшиеся три самолета через секунду проскочили над нами. Камуфляж размыто-зеленых тонов, длинные прямые крылья, двухкилевое оперение, пара двигателей на хвосте. Точно – американские штурмовики «А-10», они же «Тандерболт-II». И лупили они по нам, надо полагать, из своих 30-мм семистволок. Серьезное оружие, ничего не скажешь, так же как их ракеты – ведь они по нам наверняка «Мэйверики» пускали…

Зенитная стрельба вокруг при этом не прекращалась, но были ли в этот раз пуски ЗРК – я не расслышал. Но для второго захода потерявшие товарища штурмовики не вернулись – не дурные, надо полагать…

Минуты через три зенитная стрельба и шум самолетов стихли.

– Четыреста тринадцатый, Четыреста двадцатый, Четыреста пятидесятый, Четыреста шестидесятый, – запросил я своих ротных и начштаба, плотнее натянув на голову шлемофон и сразу погрузившись в глухой мир радиопомех. – У нас там все целы? Потери есть?

Они в ответ доложили, что еще не ясно, пока уточняют. Но, предварительно, серьезных потерь в технике и личном составе вроде бы нет.

Тогда я приказал побыстрее уточнить про потери и боевые повреждения, после чего сосредоточиться у обочины дороги, но в колонну пока не строиться и быть готовыми отражать новые удары авиации, если они вдруг последуют.

Они ответили, что поняли.

Я попробовал вызвать первый и второй батальоны и штаб полка – они молчали. Или им не до радиопереговоров, или что-то случилось. А если что-то случилось…

Впрочем, запаниковать всерьез я не успел, точнее, мне не дали.

– Всем отбой воздушной тревоги, – вдруг сказал совершенно незнакомый голос в наушниках моего шлемофона. А потом, почти без паузы, обратился уже персонально ко мне: – Четыреста десятый, слышите меня?

– Слышу. А кто это?

– Не перебивайте, ради бога. Вам срочно прибыть в штаб полка, как поняли?

– Есть! – ответил я, уже не пытаясь понять, что там у них вообще происходит.

Я вызвал начштаба Шестакова и приказал срочно прислать одну из двух наших «БМП-1».

Не ехать же к штабным на танке, в конце концов, хоть и недалеко…

Потом я велел Прибылову, который, похоже, был в некотором шоке от прошедших атак авиации, немедленно сменить коробку в турельном НСВТ и вместе с Черняевым ждать меня. Быть на связи и начеку. В случае появления самолетов противника столбом не стоять.

Прибылов кивнул, совершенно не по-уставному. Похоже, говорить он не мог, видно было, как у него трясутся губы и руки. Хотя это сегодня, наверное, не у него одного…

Между тем подъехали две «БМП-1» – штатная батальонная «БМП-1П» номер 439 (их у нас две, и мы на них обычно возим ремонтников и разные нужные вещи вроде запчастей и прочего) и КШМка «БМП-1К» с белым номером 413, из башенного люка которой торчала усатая физиономия капитана Шестакова.

– Юра, – крикнул я ему, – пока останешься за меня. Уточни потери и повреждения и будь готов к любым сюрпризам. Я в штаб!

С этими словами я выдернул радиогарнитуру шлемофона из гнезда, нацепил планшет и прыгнул ногами в люк командира мотострелков БМП, устраиваясь на броне позади мехвода. Управлял «бэхой» немного знакомый мне младший сержант Сухаревский, интеллигентный юноша из бывших студентов. Правда, сегодня его умная физиономия была слегка измазана копотью и имела несколько потерянное выражение, как у многих.

– Давай в штаб полка, – приказал я ему. – Знаешь, где штаб?

– Найдем, товарищ майор, – ответил он. – Штаб в хвосте колонны, но там такое…

Что именно «такое», он не договорил, а я уточнять не стал. Поскольку БМП, выбросив облако соляровой гари, рявкнула двигателем и выползла на дорогу. Мы лихо развернулись и рванули вперед, против направления движения нашей колонны. Я обратил внимание, что ровная до того момента дорога сейчас словно присыпана хрустевшим под траками мелким щебнем и на ней полно трещин, выбоин и вмятин. Чувствовалось, что снаряды авиапушек и осколки изрядно поколупали творение западногерманских дорожных строителей…

Неожиданно навстречу нам выскочил, едва не врезавшись в нас, «ГАЗ-66» с кузовом, набитым зелеными патронными ящиками и несколькими вояками в пилотках и черных комбезах. Сухаревский резко притормозил (от чего я чуть не провалился в люк) и приглушенно матюкнулся.

Я глянул, куда направилась «шишига». А подъехал грузовик к ближней «Шилке», экипаж которой уже вылез на броню и, сметая с нее на землю стреляные гильзы, откинул крышки в передней части башни. Ага, сообразил я, ребята расстреляли весь или почти весь боекомплект и торопятся перезарядить. Ну что ж, похвально…

А мы между тем тронулись дальше, давя разбросанные по дороге ветки деревьев и какой-то невообразимый хлам. Я и раньше вполне ощущал и даже, можно сказать, обонял, что где-то неподалеку что-то горит. И за поворотом понял, что именно, – далеко не все бомбы, снаряды и ракеты ушли «в молоко», и пилоты НАТО явно не зря получали свои валютные оклады.

За поворотом, у самой дороги, я сначала увидел «БМП-1П» с широко распахнутыми створками десантного отсека, дырой в верхней броне над двигателем, проломом в борту и разбитой, далеко размотавшейся по траве гусеницей. Эта машина не горела, хотя следы пожара на ней были. Как видно, потушили.

А еще я увидел на дороге возле этой «бэхи» трупы. Двое. Обычные наши мотострелки в полевой форме х/б и кирзовых сапогах, при почти полной выкладке. Один лежал лицом вниз прямо на дорожном асфальте, придавив своим телом автомат. Под ним натекла уже приличных размеров темная, сильно загустевшая лужа, а его каска валялась куполом вниз чуть поодаль. Второй боец, с лычками сержанта, скособочившись, полулежал на траве, лицом вверх, рядом с ведущим колесом БМП. На голове его была каска, в руках «АКМ», глаза открыты. Крови или видимых ран нигде не наблюдалось, но полная деревянность позы показывала, что этот сержант давно и непоправимо мертв. Дальше, за подбитой БМП, где торчала задранная чуть ли не вертикально вверх нога в кирзовом сапоге, лежало в траве еще несколько тел в нашей форме и какие-то элементы снаряжения, но их с дороги было плохо видно. В голове само собой возникло: ну что, первых убитых на этой войне немцев ты накануне уже лицезрел, а вот теперь увидел и первых наших покойников. Что скажешь – война зверь прожорливый и она никогда без потерь не бывает…

Метрах в тридцати от подбитой машины, в стороне от дороги торчала еще одна БМП, точнее то, что от нее осталось, – покривленное днище с остатками двигателя и перекосившиеся борта с гусеницами. Судя по нескольким темневшим поблизости крупным, явно бомбовым воронкам, в эту БМП было прямое попадание, и все остальное расшибло взрывом в мелкие брызги, включая экипаж и десант. Трупов вокруг не было видно, хотя… Возле обочины валялась каска. Я присмотрелся и тут же отвел глаза, невольно зажмурившись, поскольку каска, как оказалось, была в комплекте с головой владельца…

Так. Похоже, сегодня мотострелкам досталось. Чего же тут удивительного? БМП с воздуха такая же мишень, как танк или любая другая бронемашина, вот только броня у нее противопульная, и уж ее-то снаряд авиационной пушки, в отличие от танка, продырявит насквозь и даже глубже. Не говоря уж о какой-нибудь противотанковой ракете, класса «воздух-поверхность». Да, блин, как тут не вспомнить очень недавние времена. У нас, танкистов, в голове тоже всяких тараканов хватает. Но, бывало, едем мы мимо полигона и смотрим, как на нем мотострелки глотают пыль и упражняются в «боевом слаживании». Кто не знает – это такое впечатляющее действо, когда мотострелковое отделение с командиром во главе, но без БМП, бегает по полю, имитируя движение машины и отрабатывая некоторые доступные элементы боя (в частности, высадку с машины и развертывание в цепь), но опять-таки без БМП, «пеше-по-машинному». Как говорится, в целях сбережения ресурса и экономии горючего. И мы, танкисты, глядя на них, ржем и произносим разные обидные словечки типа «Не пыли, царица полей!». А оно вон как выходит – на них, получается, почти все шишки сразу же и посыпались…

Дальше я увидел еще две БМП, на сей раз ярко горящие, а точнее – догорающие. Недалеко от них суетились несколько мотострелков. Мой взгляд мимоходом выделил из общего пейзажа солдатика с санитарной сумкой, бинтовавшего голову сидящему на грязной траве парняге в черном комбезе, двух вояк с носилками, тащивших куда-то тяжелораненого со свисающей почти до земли рукой, и нескольких бойцов с молодым лейтенантом во главе, волокущих на себе длинные зеленые трубы (я не сразу понял, что это ПЗРК «Стрела-2М») и какие-то ящики. Тоже, похоже, готовились к возможному продолжению авианалетов. Хотя сегодня нас атаковали в основном с предельно малой высоты, а в этом случае толку от ПЗРК, по-моему, не много. Опять же, вопрос психологии – ПЗРК штатно есть в укладке каждой БМП, но это штука дорогая и стрелять ею умеют далеко не все, поскольку практики маловато. Но ничего, надеюсь, научатся…

Дальше я увидел несколько неповрежденных БМП, укрытых в кустах. Позади них опять что-то горело. И здесь у обочины дороги начали довольно густо попадаться разбитые и горящие гражданские машины и многочисленные трупы штатских бундесдойчей. В одном месте растрепанная баба в порванной от ворота до пупа майке (видно было, что лифчик немка не носит, во всяком случае – сегодня уж точно) и джинсах в облипку тормошила лежащего навзничь в траве явно убитого (его лицо густо залила кровь) мужика в темной одежде. В другом месте два неряшливо одетых мужика оттаскивали от дырявого, словно дуршлаг (дырок было немного, но зато диаметром с кулак – как видно, американские 30-мм попали-таки), «Фольксваген-Гольфа» тело третьего, залитого кровью до степени похожести на какую-то непонятную коричневую куклу. И, кажется, у этого третьего не было правой руки. Дальше среди разбросанных коробок, баулов с барахлом и консервных банок торчал разломанный практически напополам микроавтобус (по-моему, тоже «Фольксваген», на таких в старых импортных фильмах обычно разные хиппи ездили) и лежала лицом вверх, прямо на дороге, широко раскинувшая руки рыжеволосая женщина в синих остроносых туфлях, задравшейся выше колен цветастой юбке и голубой блузке с несколькими красными пятнами на груди и животе.

Я, конечно, в своей недлинной жизни уже всякое видел. Один раз в Эфиопии даже проезжал через палаточный лагерь беженцев из Огадена, на который перед этим скинул пару напалмовых баков сомалийский «МиГ-21». Причем пилот явно специально по лагерю целил, «человеколюбец» хренов. Так вот там люди были не просто убитые, а сгоревшие и, если можно так выразиться, «пережаренные» и просто «жареные»…

Но сегодня при виде всего этого в моей голове почему-то вертелось только ехидно-злорадное «ну что, получили?». Ведь мы же сегодня никого пальцем не тронули, а убивала их без всякого разбора своя же авиация – немецкая и американская. Та, что, по идее, должна была их прикрывать и защищать, летчиков которой содержали на их налоги. Вот она и прикрыла – теперь небось самим страшно стало…

А с другой стороны, у тех же американцев еще со Второй мировой девиз: «Чтобы разбомбить что-то, нужно разбомбить все», и гражданское население они тогда тоже не жалели. С пилотов какой спрос? Они что – всерьез будут высматривать, где военные, а где гражданские? Под зенитным обстрелом? Им приказали атаковать танковую колонну в таком-то квадрате – они и атаковали, не разбирая, где советский танк, а где легковушка с почтенными западногерманскими бюргерами…

Тем временем наша БМП свернула влево, и здесь передо мной в очередной раз предстала картинка, опять-таки достойная 2-й мировой. В какой-нибудь толстой энциклопедии подобные фото обычно подписывают фразами типа «Дороги войны» или «Фашист пролетел».

Все вокруг было в саже и копоти – полотно дороги, трава, расщепленные деревья. Основательно повеяло горелым – и бензином, и железом, и резиной, и, очень похоже, мясом. Сначала нам навстречу попался просевший на ободах сгоревший бортовой «Урал», в зад которому уткнулся второй такой же (обгоревший докрасна брат-близнец), только с КУНГами, потом – разбитый «Зил-131» на пробитых шинах, с оторванным капотом и выбитым ветровым стеклом, а чуть дальше, за поворотом, началось вообще что-то вроде автомобильной свалки. Там лежал на боку сильно дырявый «Урал» с КУНГом, густо чернели воронки, еще дымился выгоревший дочерна «БТР-50ПУ», а вокруг вдоль дороги валялись рамы, кабины, колеса и прочие бренные останки еще десятка сгоревших грузовиков, КУНГов, прицепов и нескольких, измочаленных буквально в хлам «уазиков-469».

– Стой! – скомандовал я Сухаревскому, наконец увидев за автомобильным ломом людей в форме. БМП остановилась. Я спрыгнул с брони на землю.

Вокруг, хрустя щедро разбросанным взрывной волной под подошвы сапог щебнем и битым стеклом, бродил народ. В основном солдаты и сержанты, занятые примерно одним и тем же – отделением еще живых от мертвых и эвакуацией этих самых еще живых. Раненых поднимали и перетаскивали к двум санитарным «буханкам» с красными крестами и бортовому тентованому «Уралу». Там вразнобой, но громко орали явно от нестерпимой боли несколько голосов. Здесь же обнаружилась полузнакомая медсестра Матюхина из нашего Альтенграбовского госпиталя, молодая супруга тамошнего криворукого стоматолога. В прежние времена эта неприступная фифа в основном занималась прививками и добавлением брома в солдатский компот или кисель. Соответственно, сейчас данная, обычно щеголявшая в облитом по фигуре белом халате и модельных туфлях, красавица с идеальной прической смотрелась словно лохушка, в великоватых хромовых сапогах, сдвинутой на затылок беретке и форменном платье х/б с закатанными рукавами и погонами прапора (никогда бы не подумал, что эта Матюхина прапорщик, а значит, не просто медсестра, а военфельдшер). Меня она не заметила, поскольку была занята тем, что не очень умело бинтовала голову какому-то лейтехе с забрызганным кровью воротом полевого кителя, который стонал и всхлипывал. Через открытую дверь ближней «буханки» было видно несколько сидящих там, белеющих свежими бинтами на разных частях тел, фигур. Тут же один щуплый рыжий солдатик заматывал бинтом окровавленную кисть правой руки другому, бритому налысо, приговаривая:

– Терпи, Сеня, сейчас мы тебя в госпиталь…

Бритый Сеня терпел и молча скрипел зубами.

Как ни странно, никого из штабных вокруг видно не было. Зато погрузкой лежачих раненых в кузов «Урала» командовал смутно знакомый мне военврач в фуражке и полевой форме с погонами капитана. По-моему, я его в нашем гарнизонном медпункте встречал, ну и на разных банкетах по торжественным датам мы пару раз сидели поблизости за праздничным столом.

– Товарищ, где штаб полка? – спросил я его. Вспомнил, фамилия этого капитана была Зеленов, а звали его, по-моему, Паша. В госпитале он вроде работал в хирургическом отделении, а за столом мы сидели рядом, поскольку он, как и я, был то ли не женат, то ли разведен. Прочих-то офицеров на банкетах сажали парами, вместе с законными супругами.

– А вот, – обвел он рукой вокруг себя. – Ты стоишь прямо посреди штаба полка…

А потом, присмотревшись, вдруг спросил:

– Трофимов, Андрей, едрит твою мать, ты, что ли?!

– Здорово, Зеленов, – ответил я. – Паш, чего тут было-то?

– И не спрашивай, – ответил он и добавил: – Одно их звено в самом начале вышло прямо на штаб полка и сыпануло чем-то кассетным…

И он, слегка переменившись в лице, кивнул куда-то в сторону. Я посмотрел в направлении кивка. Увидел лежащие на траве в линеечку трупы. Сплошь знакомые штабные физиономии в офицерских погонах. У некоторых головы накрыты окровавленными тряпками, один обгорел дочерна. И по иронии судьбы крайним, то есть ближним ко мне, лежал не кто-нибудь, а замполит Клочков. На породистом лице подполковника застыли не боль и ужас, а скорее огромное, прямо-таки смертельное удивление. Его глаза были открыты, и в уголке рта темнел уже засохший потек. От колен до груди он был накрыт куском чего-то типа брезента или плащ-палатки, на ткани темнели влажные пятна. О покойниках плохо не говорят, и какой бы гнидой ни был по службе наш Клочков, теперь стала вдовой его жена, а две дочери-школьницы – сиротами. Сказал бы мне кто об этом дня три-четыре назад – я бы такого шутника послал подальше…

Я нагнулся и присмотрелся к лицам покойников внимательнее. Блин, тут, судя по всему, лежал весь особый отдел, политработники и большинство штаба полка. Вот только главного нашего начальства среди жмуров не было видно. И слава богу, кстати…

Между тем борт «Урала» закрылся и грузовик с ранеными тронулся.

– Паш, – спросил я Зеленова, – вы их сейчас куда?

– Знамо дело куда – на восток, до ближайшей медицины. Туда, где есть койки и нормальные операционные. Там их уж рассортируют. Кстати, Андрей, а где мы?

– Стратегически, наверное, в жопе. Правда, если пока никто так и не бросил валенок на пульт в ракетной шахте, жопа эта весьма относительная…

– Спасибо, это я и так понял. А тактически?

– А тактически – в недружественной Эф Эр Гэ. Я так полагаю, помаленьку наступаем на Кельн или Бонн…

Зеленов хотел сказать что-то еще, но его заглушил шум нескольких мощных моторов и он поспешил отойти к «буханкам». На забитый обломками штабного автотранспорта и трупами поворот выехали новенький «БТР-60ПУ» в варианте радиомашины «Р-145» с номером 991, явно не из нашего полка, и КШМка «БМП-1П» со знакомым номером 103. Из БТРа неловко вылез незнакомый офицер в маскхалате и танковом шлеме, а из башни бээмпэшки спрыгнула на траву знакомая фигура нашего начштаба майора Качана. Ну, хоть этот, слава богу, жив…

– А-а, Трофимов, – сказал Качан, подходя ко мне. – Прибыл? Жив, значит?

– Только не волнуйтесь, я им говорю, в следующей атаке обязательно сгорю, – процитировал я ему вместо приветствия фразочку из древней фронтовой частушки и добавил: – И вам не хворать, товарищ майор!

Качан неодобрительно посмотрел на меня. Все его лицо было в пыли и копоти, на которой проделали светлые дорожки струйки пота, стекавшие на его лицо из-под фуражки. Не скажу, что он меня сильно любил. Хоть мы и были сейчас в одном звании, мое недавнее майорство было капризом судьбы, волей случая и последствием влияния мочевой кислоты на мозги вышестоящего высокого начальства, а он-то свою звездочку выслуживал долго и трудно, в том числе – лизанием до самых гланд и разрыванием своего и чужого ануса на фашистский крест…

– И в чем наши проблемы, товарищ майор? – поспешил поинтересоваться я, не ожидая, пока Качан выдаст в мой адрес какую ни то укоризненную гадость.

– А то ты, Трофимов, сам не видишь… Все управление полка, вместе с особистами и замполитом, накрыло одним ударом…

– Знали, гады, куда бьют, – неожиданно добавил офицер в маскхалате. Маскхалат и великоватый шлемофон на нем были новые и практически необмятые. И сам он был совсем молодой и голубоглазый, с открытой, как сказали бы следователи из уголовки, «располагающей к себе» румяной физиономией. Этакий хорошо воспитанный мальчик из хорошей семьи, слишком часто смотревший в детстве польский многосерийный фильм «Четыре танкиста и собака» и сейчас упорно подражающий кому-то из героев этого кино. Я только не понял – кого именно. Такие мальчишки девушкам обычно очень нравятся.

– Ты, вообще, кто? – поинтересовался я у него на всякий случай.

– Это авианаводчик, – ответил за него Качан. – Придан нам. Для улучшения взаимодействия.

– Лейтенант Тетявкин, – бросил руку к шлемофону голубоглазый красавчик и зачем-то добавил: – Можно просто Вова.

– Майор Трофимов, – представился я в ответ и в тон ему добавил: – Можно просто Андрюша. И очень это все своевременно, дорогие товарищи. Я имею в виду это самое взаимодействие…

Вообще, если честно, зря я покатил бочку на родные ВВС – в конце концов, сам же видел «МиГи», отражавшие налет. Ну да ничего, пусть не думает, что офицерская служба – мед.

Авианаводчик при этих моих словах сразу как-то стушевался, что было вполне ожидаемо. А Качан укоризненно смотрел теперь уже на нас обоих. А выражение лица у него было какое-то странное. И глаза нехорошие. Мне пришла в голову мысль, что его, похоже, слегка контузило. Или не слегка?

– И что теперь, товарищ майор? – поинтересовался я у Качана. – Как мы дальше-то думаем?

– Нам сейчас не думать надо, а действовать, – изрек Качан с крайне назидательной интонацией. – На то и есть мы офицеры, майор… Короче говоря, наш комполка легко ранен в руку, но тем не менее сейчас принимает дивизию.

– Как? – не понял я.

– А вот так. Их там тоже накрыло. И не слабо. Так что сейчас, пока они там уточняют список погибших и раненых, полком временно командую я. А ты, как старший по званию, – мой заместитель. Если меня выдернут в дивизию, что вполне вероятно, или я еще по какой причине выйду из строя – примешь полк. Это понятно?

– Понятно, – ответил я. И невольно подумал: а что было бы, если бы западные немцы с американцами начали первыми? Если они даже на марше смогли довольно точно накрыть наши штабы (это, кстати, не так уж сложно – штаб на войне вещь громоздкая и уязвимая), то в местах нашей постоянной дислокации они бы добились еще более замечательных результатов. А это бы уже точно попахивало повторением 1941 года. Особенно если бы они одновременно разбомбили еще и технику в парках со складами боеприпасов и горючки. Хотя, как говорится, еще не вечер…

– И каковы наши дальнейшие действия, товарищ майор? – спросил я у Качана.

– Пока приказ у нас тот же – двигаться на запад. Но уже не колонной. Развернуться в боевой порядок и двигаться вдоль дороги на юго-запад, в направлении Зигена, выдвинув вперед разведку. Видимо, авианалеты будут продолжаться и дальше, а кроме того, наша авиаразведка докладывает, что со стороны Бонна и севернее, со стороны Золингена, отмечено выдвижение большого количества бронетанковой техники и особенно танков. В основном американских. Так что или сегодня к вечеру, или завтра можем схватиться с ними по-серьезному. Мелкие подразделения и опорные пункты, если они окажутся на пути, обходить. При вступлении в соприкосновение с крупными силами противника занять оборону и ждать дальнейших распоряжений. Радиосвязь в прежнем режиме. Позывные прежние. Это все.

– Понял, товарищ майор, разрешите отбыть в батальон?

– Давай, Трофимов. Потери у тебя есть?

– Еще не уточнили.

– Уточнить и доложить. И этого авианаводчика возьми с собой. У него прямая связь с ВВС. Он тебе, если что, авиаподдержку напрямую вызовет.

– А вы?

– В дивизии свои авианаводчики есть. Тебе нужнее.

– Как скажете, – не стал я спорить с начальством и сказал авианаводчику: – Тогда пошли… Вова…

Тот густо покраснел и следом за мной потопал к своей радиомашине.

В общем, потери нашего полка от прошедших авиаударов были следующими. Во-первых – три танка. В первом батальоне один «Т-64А» разбило прямым попаданием авиабомбы, экипаж погиб. Еще одному «Т-64А» близкими разрывами пары бомб разбило правую гусеницу, вырвало ведущее колесо, перерубило пополам ствол пушки «2А46-1» и заклинило двигатель. Экипаж был контужен, но остался жив. По идее, это можно было бы починить, но только на ремзаводе, а туда танк еще требовалось доставить. Во втором батальоне один «Т-64Б» загорелся от попадания ПТУРа в моторное отделение, то ли с вертолета, то ли это была работа штурмовиков «А-10». Экипаж успел покинуть машину, а пожар удалось потушить, но движок «5ТДФ» и трансмиссию на этом танке теперь требовалось полностью менять. И тоже в заводских условиях. Мелкие повреждения, вроде мелких пробоин, вмятин или перебитых гусениц, я не считаю – их устранили самостоятельно, по ходу дела. У меня в батальоне потерянных машин или серьезных повреждений не было. На двух «Т-72А» перебило гусеницы и изуродовало бортовые экраны, на двух разбило или оторвало инфракрасные фары «Луна», еще на нескольких повредило внешние топливные баки на надгусеничных полках и прочее навесное оборудование. Один «Т-72» получил небольшую сквозную пробоину в задней части башни (возможно, работа 30-мм снаряда с «А-10»), не сказавшуюся на боеспособности танка. А еще у меня в батальоне был один убитый – младший сержант Валерий Мокеев, наводчик машины № 449, как я понял, поймавший случайный осколок авиабомбы. Кроме него, двое были легко ранены, а трое – слегка контужены, но все они родной батальон покидать категорически отказались. А еще, кроме трех «Т-64», полк безвозвратно потерял девять «БМП-1П», два «БТР-50ПУ», одну «БРДМ-2», одну «Стрелу-1М» на шасси той же «БРДМ-2», «МТ-ЛБ» и три десятка автомашин. Убито было пятьдесят девять человек (в основном мотопехота и штабные), а ранено – восемьдесят четыре. Для первого раза это были не такие уж маленькие потери, но, принимая во внимание масштаб начавшихся боевых действий, их можно было признать и незначительными. В конце концов, серьезной потери управления и боеспособности в полку пока не произошло.

И ничего интересного для нас в этот, первый день войны более не произошло. Столь мощных авианалетов уже не случилось. Раза три наши боевые порядки пытались атаковать пары уже знакомых нам «Старфайтеров» и каких-то небольших самолетов (по-моему, это были легкие бундеслюфтваффовские штурмовики «Альфа Джет»), но бомбили они как-то не прицельно, больше для острастки, поскольку наши зенитчики каждый раз открывали огонь и после полудня даже подбили один «Альфа Джет».