Текст книги "Война Григория Васина (СИ)"

Автор книги: Владислав Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Куды ти, Сергуня, тыкаша? Андрюня, куды? – кричал десятник Тарас на близнецов, – копьем уначале отбиваха, а потом ужо тыкаша. Гриня, нукась укажи блезняхам.

Я скорчил злобную рожу и показал, как нужно работать копьем. Сначала отбиваешь копье предполагаемого противника, а потом резким тычком всаживаешь оружие в его беззащитную плоть.

– Во, добре, – похвалил мои мытарства десятник, – ну кась повторяху.

Братья встали друг напротив друга, тоже скорчили злобные рожи, и принялись, что есть силы лупить копьем о копье. Весь остальной десяток сотрясался от хохота.

– Ну ка цить я казал, цить! – снова кричал десятник на раздолбаев, – уначале отбиваха, а потом тыкаша. Цить, ироды!

Рядом с двумя близнецами, у которых еще детство в одном месте не перестало играть, молчун Никодим с легкостью гонял Серафима, Митрофана и Ивана, не разбирая, кто из них старше, а кто младше.

– Яки мидвидь, – восхитился силой соратника Петруха.

Однако Никодима похвала Петра задела за живое, видать, он устал от сравнений его с этим лесным зверем. И от всей своей израненной души он врезал Петрухе копьем прямо в щит, от чего Петр плюхнулся на свою пятую точку.

– Шуткую я, – обиделся Петруха.

– Добре, – крякнул десятник Тарас, – ище ума би тиби, Ниходим, и цены би тиби ни бываху.

– Кто слаб умом и крепок телом, приучать нужно к горному делу, – изрек я высказывание Петра первого, правда как мог Петр делать такие мудреные высказывания, когда русского не разумел, история умалчивает.

Копье Никодима просвистело в миллиметре над моей исстрадавшейся головой лишь благодаря моей хорошей боксерской реакции. Никодим же, не рассчитав своей силы, упал на бок. Наш десяток снова стал покатываться от хохота.

– А ну цить! Я казал, – охолодил пыл своего гренадера Тарас, сам же посмеиваясь в бороду.

Кстати весь рубежный гридень состоял из бородатых мужиков, только лишь у близнецов, Петрухи и других молодых ребят из соседних десятков усы и бородка только-только начинали проявляться. Между прочим, я сам уже пару лет носил небольшую аккуратную бородку и усы. Меньше бриться, да и защищает в холода – борода.

После упражнений с копьем, десятник раздал всем по короткому мечу, или длинному кинжалу, кому как больше нравится. На глаз длина лезвия составляла примерно сантиметров шестьдесят. Тарас поделил наш десяток на две группы, одна группа копьем била, как дубиной сверху вниз другую группу по щиту. Противоборствующей пятерке требовалось принять на щит удар копья и сунуть коротким прямым ударом клинок в предполагаемое тело противника.

– Уплотном строяху клинок долже быв укорото, – объяснял десятник нам тактику ведения боя клинком, – шо би ни поранив друж друже.

Но как говорится долго ли умеючи. Петруха несколько увлекся, замечтавшись о своих ратных подвигах, и полоснул по левой руке Миколы, на которой крепился небольшой круглый щит.

– Убю! – крикнул пораненный Микола, и, забыв про воинскую дисциплину, кинулся на обидчика.

Он бил клинком наотмаш Петра, однако последний довольно уверенно защищался щитом.

– Пахли хоротки, жирдяха! – намекая на заметно отвисший живот, отвечал Петруха.

– Убю, молокососи! – в свою очередь Микола стыдил обидчика его юным возрастом.

– А ну цить! Я казал! – рассудил поединщиков десятник, при этом шлепнув по хребту копьем как одного, так и второго.

– Может, товарищеский суд устроим, – решил я постебаться, – провинившегося пустим в расход, по законам военного времени.

Однако моя шутка произвела противоположный эффект, все мои соратники заметно напряглись.

– Гриня, идяха до ручья, воды несяша, – решил меня отослать от греха подальше Тарас, – усеходню кажая десятна сама еду сготовляха. Усем отдыхашу.

Ну что ж, вот я и начал подъем по карьерной лестнице в этом мире. Я – уже водонос, интересно, а водоносам полагается повышение жалования? Я схватил общий котел и пошел в ближайшую лесную рощу, где журчал чистейший и вкуснейший ручей. Все-таки как мало человеку нужно для счастья, обмыть холодной водой на ладонях мозоли, вдоволь напиться и умыть зудящее от пыли лицо. Спустившись в овраг я заметил того паренька, который сопровождал нашего кхана. Мальчишка опять плакал.

– Ты чего парень? – сказал я, опустив свои ладони в ручей, – не пристало мужчине лить слезы по поводу и без.

Мальчишка отвернулся и перестал всхлипывать.

– Давай знакомится, меня зовут – Гриха, как тебя? – я опустил котел в ручей, чтобы его обмыло проточной водой. Как говорится если не помыть, так хотя бы прополоскать.

– Ладомил, – выдавил из себя паренек.

– Ты сын кхана?

– Гореслав – сотник моего отца, – ответил парень, умывшись из ручья.

– А кто у тебя отец? – спросил я, зачерпывая ладонями ледяную воду, и стал поливать себе на голову, лоб и лицо.

– Мой отец – кхан Тунгута.

И тут я сложил один плюс один, Тунгут в осаде, отец паренька кхан этого города, понятно, почему у мальчишки глаза на мокром месте. И только сейчас до меня дошло, что паренек говорит без всяких сидяху-ходяху. Но предвосхитив мой следующий вопрос, паренек спросил меня сам.

– Откуда тебе ведом арианский академический язык? И песни ты поешь на нем.

Я еще несколько секунд побулькался в ручье и ответил, – прости, не знал, что я гутарю на арианском академическом.

– На нем главным образом говорят в Тартаре и Могуле, Тартар – столица ученых и жрецов, Могул – столица кханов и правителей. В Тартаре я учился.

– Понятно, один город – столица культурная, а другой – политическая. В моей стране так же две столицы – Москва и Питер.

– Так ты – московит? – выпалили парень, сделав большие глаза, – никогда не видел московитов. Они живут далеко на заход ярила.

Ярило, я так понимаю, это солнце, заход – это запад, московиты – это жители Московии. Блин, так, где же я? В прошлом или параллельном мире? Нет, ну не было в прошлом никакого Тунгута и Могула, правда Московия – была, и Таратар был, который считался адом. Еще в прошлом были татаро-монголы, однако, эти люди сто процентов ни татары, ни монголы, обыкновенные славянские лица.

Мой подвис Ладомил истолковал по своему, – не хочешь рассказывать не надо, – паренек развернулся и пошел в лагерь.

А я достал из ручья наполненный естественным образом котел и потащил его к своему шатру.

5.

Перед отбоем снова ели амарантовую кашу. На сей раз кашеварил старший из братьев Серафим, а помогал ему младший Иван. Наконец-то я разобрался кто из них кто. Серафим – ответственный и хозяйственный, наверное, был своим младшим братьям за отца. Иван же хоть и выше ростом, но слабее физически, да и наивнее своих старших родственников. Деньги, которые нам выдал казначей, мигом перекочевали от Ивана в сумку Серафима. А вот средний, Митрофан, свои копейки зажилил. Он сейчас сидел и шептался с Миколой. До меня долетали обрывки их разговора, про курей и про коров. Тут ко мне подскочил Петруха с бандурой, то есть с гитарой по-нашему.

– Ну шо, спивати шо ли? – сказал он мечтательно закатив в небо глаза. Потом он провел пальцем по струнам сначала в одну сторону, потом в другую, – Гриня, ну хвати исть, спивай про конив.

– Уваж, Гирня, людив, – подхватил просьбу Петра десятник, – вдоль обрыва, по-над пропастью... – пропел Тарас, – добра писня.

– По просьбе трудящихся, – взял я в свои руки бандуру, – концерт по заявкам объявляю открытым.

Я поднастроил немного инструмент, так как струны из жил животных плохо держали строй. Видя мои треньканья на бандуре, к нам стали стекаться бойцы соседних десятков.

– Дава про конив, – требовали одни.

– Ни, про охоту дава, – кричали другие.

– Ну ти умолкни, ща ка двину у хлаз, усю житуху на ликарку рабить буде! – выкрикнул кто-то за моей спиной.

– Гриня! – взмолился десятник Тарас, – спивай, покуды крави ни полилаху!

И я запел, меня не нужно просить дважды, за что, кстати, я всегда хорошо жил и в студенческой и в рабочей общаге. Единственное, в последнее время, когда я прекратил употреблять алкоголь, число душевных посиделок сократилось в разы.

– Если друг оказался вдруг, И не друг, и не враг, а так, Если сразу не разберешь, Плох он или хорош...

Вмиг в гридне наступила тишина. И даже я краем уха стал слышать, как потрескивают костры, как где-то ухает ночная птица.

– Если парень в горах – не ах, Если сразу раскис – и вниз, Шаг ступил на ледник – и сник, Оступился – и в крик...

На мой концерт из командного шатра вышел воин, которого я в прошлый раз принял за телохранителя Гореслава. На самом деле это был его боевой товарищ, если угодно заместитель, и звали его Милош. Это меня просветил Петруха, который, наверное, знал здесь все и про всех.

– Значит, рядом с тобой чужой, Ты его не брани – гони: Вверх таких не берут и тут, Про таких не поют...

Вместе с Милошем пришел и недавний мой знакомый паренек, Ладомил. Бойцы с десятниками пропустили Милоша и Ладомила поближе к импровизированной сцене. Почетные гости – усмехнулся я про себя.

– Если шёл за тобой, как в бой, На вершине стоял, хмельной, Значит – как на себя самого, Положись на него.

По лицу Милоша я понял, что эта строчка словно специально написана про него, поэтому я ее пропел дважды. Когда лучшая из песен Владимира Семеновича была закончена, некоторое время стояла тишина.

– Добре, – кто-то крикнул. И раздались самые настоящие аплодисменты.

И я тогда понял, что такое настоящее искусство, это то, что будет понятно в любом месте и в любом времени. Далее я исполнил уже известную многим песню про коней, а потом и про охоту на волков. И большинство бойцов мне уже довольно уверенно подпевали. Вот и запустил я в народ творчество барда Владимира в Великой Арии. Когда дозвучал последний аккорд охоты на волков, поднялся Милош и сказал.

– Усе дисятныя на командны усувет, остальныя на покои! – все десятники потянулись к командирскому шатру.

– Упоследню писню, дава! – крикнул кто-то с задних рядов.

– Упоследню може, – разрешил Милош.

И когда десятники и Молош ушли, я затянул, возможно, последнюю песню в этом мире, и вообще во всех мирах для меня. Необъяснимое чувство приближающейся опасности навалилось гранитной плитой.

– Как засмотрится мне нынче, как задышится? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Что споется мне сегодня, что услышится? Птицы вещие поют – да все из сказок...

И пока я пел, мне вспомнилась вся моя прошлая жизнь, учеба, работа, неудачная попытка построить отношения, с понравившейся мне девушкой. Вечная бедность и безденежье, и слова отца, что я отрезанный для семьи ломоть. Мои слушатели тоже думали о чем-то своем.

– В синем небе, колокольнями проколотом, Медный колокол, медный колокол, То ль возрадовался, то ли осерчал... Купола в Арии кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал...

Я намерено поменял Россию на Арию, чтобы мои соратник прочувствовал как можно ближе к сердцу переживания автора песни. Когда я закончил петь, все стали тихо расходится по своим шатрам.

– Гриня, – это окликнул меня хозяин бандуры, он взял в свои руки инструмент и несколько раз ударил по струнам, – я добре играху коней?

– Давай еще раз, – однако, как он быстро ухватил суть мелодии, парень – талант.

– Молодец, добре, правильно.

– Послидня писня проняла аш до пиченох, – сказал он и пошел в шатер.

– Благодарствую тебе, Гриня, – это ко мне подошел Ладомил, – очень хорошая песня, у нас в Могул Тартар Арии, таких не пишут. Считается, что музыка – это удел простолюдинов. Хотя не все с этим согласны. Вот бы тебе со своими песнями в Тартар, к моим учителям, они бы поменяли свое мнение. Покойной ночи, – пожелал мне Ладомил.

– И тебе спокойного сна, – ответил я любезностью на любезность и тоже побрел спать.

Однако поспать мне не дали. Пришел в шатер с военного совета десятник Тарас, который долго ворочался. А потом меня толкнул в бок Микола.

– Идяху, похутарим.

– Ну, пошли, – вздохнул я и вышел из шатра.

Мы отошли от лагеря метров на двадцать.

– Слушай, Микола, я спать хочу, и дальше не пойду, что хотел?

– Тикать нади! Я слыхал заутра по утру бои буде! – зашептал мне взволновано соратник.

– Тем более если будет бой, нужно выспаться, пошли обратно, – сказал я зевая.

– Ти тэмэнь! Мнохи усмерти буде! Тикать нади! У Улухбека пяти соти сабиль, у наси три соти копи. Они – вои, а ми – землипашеци.

– Если все побегут, кто Родину защищать будет?

– А я шо? Укхану – раби и плати, Улухбеку – раби тоши плати. Мои хати у краю.

– А, украинец значит. Почему мне предложил бежать?

– Ти – умны, спивашь харно, у Карокарану идаху. У мини таму сродствени, у ехо харчивня. Ти спиваху, мнохо люди приходи послушаху. Мнохо динех буде!

Вот, сволочь, у него оказывается целый бизнес-план, – усмехнулся я про себя, – "дураки", значит, будут гибнуть, страну защищать, а этот гад ползучий при любой власти приспособится. А потом эти паразиты еще во власть пролезут, как наиболее успешная часть общества. А таким паразитам власть дай, всю страну с потрохами продадут, без всякой войны.

Мою усмешку Микола принял, как одобрение. Глазки его заблестели и забегали.

– Ну шо?

– Сейчас, только бандуру свистну из соседнего шатра.

– Во и добре!

– Конечно добре, – и я, что было силы, засадил мерзавцу боковым в челюсть.

И хоть роста я ниже среднего, и почти на голову ниже этого прохвоста, удар вышел что надо. Микола плюхнулся на бок и заголосил.

– Ни бий, ни бий, я пошуткал, пошуткал я!

Я для профилактики засадил ногой ему пару раз в пузо. Плюнул на него и пошел спать. Странное дело, я в этом мире, в Великой Арии, всего три дня, но уже успел почувствовать причастность к этой стране. К этим людям, которые со мной одного рода и племени. Встретили меня надо признать не ласково, но кхана понять можно, ему любой ценой армию собрать надо, чтобы город отбить. Может я и попал сюда не случайно, может в этот момент я нужнее всего именно здесь и сейчас. Если этот гад не врет, и завтра бой, то конечно мне страшно, война, это не драка толпа на толпу, на войне могут не только покалечить, но и убить. А умирать ой как не хочется. С этими мыслями я зашел в шатер и лег спать. Однако поспать мне снова не дали.

6.

– Браты, уподем, уставаху уси, – стал нас расталкивать Тарас, – бистро, бистро.

Все, ругаясь про себя, зашевелились, стали натягивать шаровары, стеганые жакеты и шапки. Поверх все надели кожаные кирасы и шлемы.

– Питро, ослабиша усе крипижи у шатру, – снова распорядился Тарас, – шоби обзники усе бистро собраху, у бою ни до тохо буде.

Мы стали выходить из шатра.

– Лихайте хлопи, лихайти, – командовал десятник.

Вот так ползком и на карачках мы стали перебираться к южной части лагеря. Другие десятки так же ползком двигались в том же направлении. Нашему десятку досталось место ближе к середине войска.

– Хде, Микола? – спросил вдруг Петруха.

– Сбежал Микола, у его родственника харчевня в Карокаране, пойдет к нему официантом работать, – ответил я под смешки остальных соратников.

– Ут змий, – сплюнул Петр, – нуже ихо ножишом в мяхо месо было утыкаху.

– А если бы он обделался? Ты что ли бы клинок стал отмывать? – спросил я у горячего паренька.

В десятке снова все захихикали.

– Ну, цить, – потребовал серьезности Тарас.

И тут я услышал топот сотни копыт. Мне даже показалась, что сама земля легонько подрагивает. А за спиной раздался протяжный звук боевого рога. Небо стало немного светлеть, и я различил вдалеке несущуюся на нас конную лаву. Обозники под руководством казначея быстро стали собирать шатры и скидывать их в повозки. Лагерь просто таял на глазах. Пушкари выкатили огромные мушкеты на лафетах и произвели первые выстрелы.

– Перезараяд! – кричал командир пушкарей, – шибче! Охонь!

Пушки еще раз выплюнули из своего жерла смертоносную картечь. Выстрелы орудий сбили напор надвигающейся конницы.

– Вставаху! – раздались крики десятников то тут то там.

Наш десяток и другие поднялись и ощетинились лесом копий буквально за пару секунд.

– Ладомил, буде уза мною, – крикнул Тарас сыну кхана Тунгута.

Я оглянулся и увидел его одетым, так же как и все мы, с небольшим щитом на левой руке, с коротким мечом и длинным копьем. Надо сказать, что древки наших копий были сделаны из какого-то прочного дерева, я предположил, что это лиственница, которая становится невероятно крепкой после высыхания. Во время учений, я замечал, как не раз на древко копья принимали удар клинка и копью это никак не вредило. Сейчас меня этот факт немного успокаивал.

– Охонь! – раздалась новая команда пушкарей, – кати уназад!

И пушки стали шустро закатывать за наши спины. Еще один выстрел сделать артиллеристы были просто не в силах, так как между конницей Улугбека и нашим малоопытным воинством оставалось всего пятьдесят метров. На глаз урон от пушечного огня составил десять или пятнадцать человек.

– Господи, прости и сохрани, – зашептал я чисто интуитивно простенькую молитву.

– Свароже, отче наш нибисны, простяху и сохроняху, – зашептал рядом Петруха. Остальные тоже что-то шептали. Лишь Никодим угрюмо молчал.

– Упряху копии в зимлю! Наклоняху! – заорали десятники.

– У-у-у-у! – орало дикая конница Улугбека, и скачущие передовые тяжелые кавалеристы опустили свои копья прямо в наши испуганные глаза.

Раздался раскатистый удар железа о железо, как будто рухнул старый кирпичный дом от удара экскаватора-драглайна с шаровым рыхлителем. И начался форменный ад. Первыми пострадали одетые в броню кони передовых всадников. Они, пытаясь пробить брешь в нашем строю, на всем скаку налетели на наши копья, которые мы уперли в землю. От сильнейшего удара броня не выдержала, и бедные животные вмиг испустили дух, а их наездники, сидя уже на мертвых конях пытались достать нас своими пиками. Мое копье, намертво застрявшее в животном, вмиг стало бесполезно. Я его бросил и стал защищаться щитом и тыкать в ответ своим коротким клинком. Это было абсолютно бессмысленно, так как я не мог им достать до противника. Зато стоявший за моей спиной десятник Тарас, копье которого было пока свободно, очень точно стал наносить удары по моему оппоненту. Еще один удар Тараса и горец завалился на бок и замер. Дальше я услышал выстрелы наших пушек на флангах, значит, подумал я, атака Улугбека пришлась на наши центральные десятки и с краев артиллеристы могли работать беспрепятственно. Однако краем глаза я уловил, что в метрах двадцати тяжелая конница горцев пробила наш строй, и чтобы как-то залатать брешь в нем туда выдвинулась небольшая уже наша, закованная в броню конница. Командовал ей сам кхан Гореслав, очень жаль, что в распоряжении его было всего двадцать сабель. Однако это были самые настоящие профессиональные войны. Сабли просто плясали в руках Гореслава и его бойцов. За пару минут брешь в нашем строю была заделана, а поверженные разбойники печально смотрели в небо пустыми глазами. Войско Улугбека сначала накатило на нас как волна, а теперь оно же стало и медленно откатываться.

– Отойдяху! – услышал я крик за спиной.

Тут же подкатили пушку, и она выплюнула еще один заряд картечи в спину отходящим войскам противника. И пока враги откатывались, чтобы перегруппироваться и нанести еще один удар, Никодим уже достал свое копье из тела лошади.

– Никодим, помоги мне, – попросил я его.

Он отодвинул меня в сторону и за пару секунд вытащил и мое окровавленное оружие. И я поймал себя на мысли, что смотрю на этот ад, как на игру, как на безумную бессмысленную игру.

– Щиты подняху! – сначала закричал Тарас, а потом то же самое заголосили и другие десятники.

На нас посыпался дождь из стрел. Очень часто в исторических фильмах показывают, как стрелы пробивают насквозь человека в доспехах. Не знаю, может здесь были не правильные стрелы, и они в большинстве случаев просто отскакивали от щитов и кожаных доспехов. Лишь некоторые застревали на длину наконечника в очень твердых щитах, которые тоже, скорее всего, были сделаны из лиственницы. Правда, две стрелы воткнулись в мои шаровары и торчали, как иголки из дикобраза.

***

– Шакалы проклятыя! – крикнул кхан воровской сичи Улугбек, – Тагыр! Гдэ твоы храбрыэ джыгыты? Кто мнэ обэшал, что оны сомнут этых труслывых ослов?

– Нас прэдалы кхан! – отвертелся от ответственности Тагир, – оны зналы, что мы атакуэм на восходэ.

– Сколко у нас потэр? – уже более спокойно спросил кхан.

– Почты чэтыре дэсятка

– Шакалы, оны отвэтят за это! – Улугбек стал со всей силы нахлестывать своего бедного коня, который заржал как резанный, – я с жывого сдэру кожу с этого Горэслава, шайтан. Ахмэд, дэйствуй, окаты ых градом ыз стрэл!

– Сдэлаю, кхан, – ответил Ахмед, посмеиваясь над неудачей Тагира. Слишком высоко взлетел этот безродный выскочка, считал он, – карусыл! – скомандовал Ахмед своим четырем сотням легких конных воинов.

И его конница стала нарезать круги по полю боя, выкидывая сотни стрел в ощетинившуюся копьями пехоту кхана Гореслава.

– Тагыр, возми тры дэсятка своих людэй, построй ых клыном ы удар в лэвый фланг, стал распоряжаться Улугбек, – сдэлай так, чтобы Горэслав увэл свою конныцу туда, а я удару на вправый фланг. Ахмэд, – обратился он уже к другому полководцу, – как толко я прорву правый фланг, пошлеш свои сотны туда жэ, мы обратым этых зэмлэпашцев в бэгство!

***

– Шо мыслиша, Милош? – спросил Гореслав своего боевого товарища.

– Теперяча Улухбек ударяха у флангу, – ответил Милош осматривая поле боя.

Пушкари теперь совсем осмелели и сделали еще пару выстрелов уже по легкой коннице Ахмеда. Конница воровской сичи поредела еще на один десяток разбойников.

– Вирно, – согласился Горесла, – еси щас утубъемси, наша узила. Може буде двихаши у Тунхут.

– Кхан, ухляди, на прав украи клином идяху! – выкрикнул Милош.

– Браты, ходко, за мною! – повел Гореслав своих всадников на взрывоопасное направление.

***

– Что происходит? – спросил я десятника Тараса.

– Ироды, у фланху идяху.

Я посмотрел, как выстроившись клином, словно немецкие рыцари из кинофильма про ледовое побоище, конница противника неслась на наш правый фланг. Видать не случайно наши десятки поставили в центр линии фронта, потому что правый фланг всадники Улугбека прорезали, как нож масло. Хорошо, что Гореслав вовремя воткнулся в клин неприятеля. Он сначала погасил наступательный порыв, а затем обратил конницу противника вспять.

– Шо творяху! – крикнул десятник, пока я глазел на право.

Я повернул голову влево и увидел, как другой клин вражеской тяжёлой конницы так же легко пробил нашу оборону уже слева и зашел к нам в тыл. В образовавшуюся прореху ломанулись и легкие всадники врага. Первыми пали наши пушкари, которые были практически беззащитны против конницы.

– Стояху! – кричал Тарас вмиг побежавшим бойцам соседнего десятка.

– В круг встаем! – заорал я ненормальным голосом, срывая связки, – все в круг! Порежут так всех! В круг!

– Стояху у кольцо! – понял мою идею Тарас, и его тут же послушали не только простые пехотинцы, но и десятники.

И пока конница врага резвилась, избивая и режа наших пушкарей, нам удалось выстроить круг почти из двух сотен пехотинцев. И так ощетинившись копьями, как еж, мы стали медленно отступать к лесу. Слава небесному отцу, нам удалось остановить хаотичное бегство. Между тем, разгорячённые от первой крови, лёгкие всадники Улугбека кинулись нас добивать, но получили два десятка убитыми и ранеными, они немного остыли. Вдруг рядом ко мне плечом к плечу встал с копьем и сын кахана Тунгута, Ладомил.

– Ты что пацан! – крикнул я, – быстро ушел за спины! Быстро я сказал!

– Я паду, как герой, вместе со всеми! – выпалил он мне в лицо.

– Да с чего ты решил, что мы тут все поляжем! Сейчас отступим в лес, а там придумаем что-нибудь.

– Ловы орианскиэ свыны, – крикнул один джигит, и бросил отрубленную голову нашего пушкаря прямо в меня.

– А-а-а! – заверещал, как девчонка Ладомил.

– Уберите его! – приказал я другим пехотинцам.

Странно, но меня послушались и запихали Ладомила ближе к центру.

– Эй, орианскиэ свыны, выходы одын на одын! – крикнул другой джигит, – я тэбэ троготь нэ буду, я тэбэ нэжно зарэжу! – разбойник заражал, его поддержали остальные джигиты.

– Сейчас ведь бубенцы отрежу! – выкрикнул я ему, – чем будешь ублажать ослицу, герой!

На этот раз заражала вся наша пехота. Джигит покраснел, выхватил из-за спины лук и выстрелил в меня с десяти метров, я принял его стрелу на щит, от которой она отскочила в поле. Вдруг около моего уха просвистел кинжал, ослолюб схватился за живот и упал под ноги своей лошади. Оказывается это Тарас, показал ему кузькину мать, то есть мастерство метания ножа. Конница Улугбека еще раз попробовала разрушить наш строй, так же потеряв пару десятков особо горячих пареньков. Итак, переругиваясь и перекрикиваясь с противником, мы медленно вошли в лес. В лесу войны Улугбека нас уже не преследовали. Куда подевался кхан Гореслав со своими закованными в броню всадниками, мне разглядеть не удалось.

7.

В лесу через час ходьбы мы вышли на наш обоз. Лица обозников и казначея были смурны и печальны.

– Шо, проиграху? – спросил нас казначей.

– Тебя как звать величать? – ответил я ему вопросом на вопрос.

– Казимир.

– Запомни Казимир и запиши в амбарной книге, арианцы не сдаются!

Мой слоган быстро разнесся по угрюмым воякам, которые стали терять надежду.

– Добре, казал, – раздалась чья-то похвала.

– Знаешь что Казимир, ты сейчас бойцов наших напои, накорми и спать уложи, а завтра мы этих орлов горных в пух и прах разобьём, – распорядился я, чтобы занять обозников, казначея, да и самих воинов.

Среди уставших пехотинцев послышались смешки.

– А спати тишо с ослиций? – пошутил Петруха.

Теперь хохот стоял на всю поляну. Я и сам от смеха прослезился.

– Питро, как можно, ты еще к ней не женихался, а уже спать? – поддел я своего боевого товарища.

После чего ржали все как кони, кроме смущенного Петрухи.

– Гриня, ти харно придумив, устроив унас укольцо, – тихо мне сказал десятник Тарас, – ка ти удумал тако?

Можно конечно было рассказать Тарасу о компьютерной игре "Тотал Вар", в которую я играл на хорошем профессиональном уровне, так как, бросив пить алкоголь, нужно было чем-то занять вечера. Но я подумал, хоть он мужик и смекалистый, вряд ли поймет.

– С испугу, – соврал я Тарасу отчасти, так как испугался я все же не слабо, когда побежали наши гридни.

– А узаутра ка думашь Улухбека разбиваху? – приняв мои слова сказанные казначею всерьез, спросил десятник.

– Ты, Тарас, десятников собери, сейчас чаю попьем и что-нибудь скумекаем. Я знаю одно, разбить мы их просто обязаны! Нечего всякой погани на нашей земле делать! – сказал я уже громко для всех.

Дальше лагерь зажил своей обычной походной жизнью. Расставили шатры, выставили дозоры и стали готовить амарантовую кашу. Я подошёл к Казимиру.

– Ну, мил человек, показывай, что из вооружения есть в обозе?

– Копия ище имаху, луки исть, прауда стрил мали, усехо семи дисятов, – мы шли вдоль телег, где лежали боеприпасы, – порох исть, прауда на кой ен, видь усе пушхи потеряша. Кирасы исть кожаны симь штук.

– Да, не густо, согласился я. Пойду с народом побаю, может, что и придумаем.

– Попытаху, ни пытаху, – сказал язвительно мне вслед казначей.

– Ничего-ничего, голь на выдумку хитра.

Особенно, когда гол, как сокол, очень быстро голова начинает соображать, – добавил я уже про себя.

Перед командным шатром собралось пятнадцать человек, тринадцать из них десятники, которые остались живы, сын кхана Тунгута Ладомил и я, залетный казачек из другого мира.

– Браты, шо буде дела? Яки буде воевати? – вот так просто и не затейливо начал военный совет мой десятник Тарас, как самый уважаемый воин в гридне.

– Шо делати? – удивился десятник Мирослав, который в авторитете так же не уступал Тарасу, – ми ща порешаха. А ут ти хлопе, хто таки? – указал он на меня, – спивати шо буде?

Ну, началось в колхозе утро, – усмехнулся я про себя, – а ты кто такой?

– Цэ Мирослау, хлопе, шо упасу наши житии, – ответил ему угрожающе Тарас, – поки ти удрапал, та, щи пятки суиркали.

Миросла замолк, но внезапно его поддержали еще два десятника, которым мое появление на военном совете тоже не понравилось.

– Ми усами упасли, суои житии!

– Он, московит! – выпалил Ладомир, – академию заканчивал! Нам полезны будут его советы.

Горячий мальчонка, – подумал я, – и с чего он взял, что я академию заканчивал? А! Я же говорю на академическом аринском языке! Однако если считать мой альма-матер, Политех – академией, то я действительно ее заканчивал. И судя по всему, кроме меня, здесь никто академий не кончал. Поэтому молчание недовольных десятников я воспринял, как признание за мной право голоса. Однако Мирослава моя ученая степень не смутила, и он задал логичный вопрос.

– Шо московиту ту делати? Откель он узялси?

– Шел по лесу, упал, потерял сознание, очнулся – гипс! Такая версия годится? – спросил я в лоб десятника Мирослава, – мы уже пятнадцать минут тут выясняем, кто я такой! Вместо того чтобы эти пятнадцать минут выяснять, как победить Улугбека и освободить город Тунгут. Лично у тебя есть предложения?

– Нима, – потупился Мирослав.

И почему всегда, у кого в башке "нима", самые говорливые? – спросил я сам себя.

– Значит так, – сказал я уже вслух, – выход у нас есть. Я осмотрел обоз, в обозе есть порох. Эта смесь уже сама по себе хорошее оружие.

– Пушик нима, – опять встрял Мирослав.

– Можно сделать гранаты, – не обращая внимание, на кислую мину Мирослава, предложил я.

– Шо цэ таке? – заинтересовался Тарас.

– В кожаный мешочек насыпаем порох, добавляем в смесь металлические осколки, можно наконечники стрел. Они тоже есть в обозе. Далее связываем мешочек и вставляем фитиль. Фитиль поджигаем, бросаем гранату в противника, она взрывается, металлические осколки поражают все живое в радиусе пятнадцати метров. Как то так.

– Шо цэ тако фитиль? – снова спросил мой десятник.

– Шнур, который хорошо горит. Делается так. С водой смешиваем порох, кладем в раствор веревку, она пропитывается эти раствором. Далее веревку сушим и получаем фитиль. Режим веревку на небольшие кусочки. Засекаем, за сколько этот кусочек прогорит. Нам нужно рассчитать так, чтобы граната не взорвалась в руках гранатометчика и в воздухе.

– А еси ми сами сибя узоруем? – задал первый дельный вопрос за сегодня Мирослав.

– Метать нужно далеко, тогда не взорвем, – ответил я, – метров на пятьдесят, примерно вон до того дерева.

– Добре, Никодим може так кидаху, – обрадовался Тарас, – хто ище?

Посыпались предложения других десятников, набралось примерно человек пять, сопоставимых по силе Никодиму.

– Что бы нам превратить конницу Улугбека в фарш, метать на такую длину должны как минимум человек тридцать, – возразил я.

– Шо цэ таки – фарш? – спросил кто-то из десятников.

– Это мясо, которое мелко порезано ножиком, фарш.