Текст книги "Тексты 97-07"

Автор книги: Владислав Сурков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Да.

– Если вы говорили о том, что бизнес надо учить и порой наказывать, почему не направить те же меры против чиновничества?

– Чиновников – если вы следите за газетами – сажают пачками.

– Вот вы говорите, что чиновников сажают. Но возникает ощущение, что их сажают исключительно к выборам.

– Ну знаете, я вас прошу. Ну к каким выборам? Какие сейчас выборы? Вчера арестовали руководителя Всероссийского фонда обязательного медицинского страхования. Серьезная государственная структура. До выборов, поверьте, очень далеко. Если вы думаете, что все, что мы делаем, связано с выборами…

– Не только с этим.

– А с чем еще? С групповыми разборками? Есть группа людей, которые пишут и говорят исключительно в таком режиме: если кого-то посадили – это, конечно же, результат аппаратной борьбы, а не результат реального возмездия. Поверьте, я все это знаю. Я даже не возражаю, чтоб вы тоже так думали. Но, поверьте, это не всегда так.

…«Идеология воровства» – это вы очень правильно сказали. Именно идеология!

Но нельзя во всем искать подтексты. Вот говорят: мы знаем, зачем вам «Газпром» – ну конечно, для личного обогащения! Но это говорят люди, которые сами себе иного помыслить не могут! Это не значит, что они доказали, что мы здесь такие. Это значит, что они сами, если бы оказались здесь, первым делом взялись бы воровать. А как же? У них другое в голове не умещается. Они не понимают, что

есть люди, которые вовсе не святые, но реально хотят, чтобы о них осталась добрая память, они реально хотят, чтобы было хорошо. Я реально хотел бы.

На самом деле, вы знаете, из простого человеческого тщеславия. Я правда хотел бы, чтоб о нас потом говорили: эти ребята – они были профессионалы.

Может быть, мы мало этого заслуживаем. Но это нами тоже движет, поверьте. Мы хотели бы, чтоб о нас отзывались хорошо. Хотя бы какая-то часть общества. Конечно же, всем мы не угодим.

Был вопрос о социальной сфере. Что касается здравоохранения, мы понимаем проблему. К сожалению, большинство наших медицинских учреждений работают так, что там умереть проще, чем вылечиться. Знаем. Сами бывали в таких учреждениях в свое время. Не соглашусь, что ничего не делается совсем.

Вообще в социальную сферу, на мой взгляд, даже с перебором выделяются средства. Эти деньги настолько щедро раздаются, что ушел вопрос о том, что вообще-то, чтобы хорошо жить, надо еще и хорошо работать. Вы заметили, что из обсуждения эта тема вообще пропала: как надо работать? Потому что все говорят: дайте, дайте, дайте-у вас же много, так дайте. Но вот вопрос: увеличим бюджет, скажем, врачам. Сейчас участковый стал получать в разы больше. Но разве стала в разы лучше работа участковых врачей? Никто не знает.

– Сколько получает врач, Владислав Юрьевич?

– В разных регионах по-разному.

– Ну сколько?

– Около пяти-шести тысяч рублей.

– В нашем регионе многие получают три.

– Видимо, у меня информация по регионам, где ситуация получше. Я знаю, что это очень мало.

– Вы только не подумайте, что мы просим денег. Мы не просим денег, мы пытаемся создавать позитивные ценности для этой страны и для этого народа.

– Для нашей страны.

– Спасибо, что поправили.

– Это просто англицизм, который недавно у нас прижился. В России так никогда не говорили.

– Так вот, мы хотим не поддержки писателей – мы хотим поддержки институтов чтения, институтов образования. Мы же знаем, что серьезное искусство никогда не отдавалось на откуп рынку…

– Все-таки я закончу про зарплату. Извините, что я преувеличил несколько вашу зарплату. Но мы действительно понимаем дикость такого неравенства.

Но я должен сказать, что есть и другая сторона. Я говорил с несколькими бизнесменами, которые высказали претензию нам – не мне лично, а государству, – что государство платит слишком много в бюджетной сфере. Я говорю об этом серьезно. Есть случаи, когда они не могут конкурировать с бюджетной сферой. Когда, скажем, врачи покидают частные фирмы и уходят в бюджетную сферу. Поверьте, это не я их спрашивал – они предъявили это как проблему.

– Но это же…

– У вас есть ваша точка зрения – уважайте и чужую. Не мою, кстати, а их – я о бизнесе говорю. Они видят это со своей стороны. Не о трех тысячах они, конечно, говорят, а о других случаях. Мы уже говорили об участковых, которые стали больше получать.

– А почему, кстати, именно участковые?

– Я не специалист, видимо, там какая-то аргументация была.

– Многое трудно объяснить. Вот врач, получающий три тысячи рублей, выходит каждый день из дома, а там объявление: «Набираем водителей мусоровоза. Зарплата 15 тысяч рублей». Где тут справедливость? Может, врачам на мусоровозы пойти?

– Очень может быть. Вы знаете, мобильность – это первое условие гибкого свободного демократического общества. Потому что если мы не хотим менять место жительства, место работы ради чего-то лучшего – наше общество обречено. У нас до сих пор есть города вокруг уже не существующих предприятий. Знаете, как бывают градообразующие заводы? Их нет – а люди там живут, и я не знаю, на что. Честно! Что они там делают – неизвестно. И они никуда не хотят уезжать в поисках лучшей доли. Они ничего не хотят менять в своей жизни.

Хорошая позиция, видимо, достойная глубочайшего уважения. Но, мне кажется, с такой позицией ничего не сделаешь. Вот у нас есть нелегальная иммиграция. К нам едут люди разных национальностей. А наше население, русское, – оно почти не движется.

– В бизнесе есть некая мера ответственности. А у чиновников есть? Например, принимаются законы в сфере ЖКХ. В итоге дома, в которых ремонт не проводился 20-40 лет, навязываются в собственность людям без спроса. И теперь люди обязаны их за свой счет ремонтировать.

– Знаете, когда в 1990-е мы решили приватизировать собственность, вы должны были об этом думать.

– Но деньги разворовывались.

– Еще раз: вы приватизировали жилье. Вы являетесь его собственником. Если вы не приватизировали – у вас могут быть претензии к государству.

Мы вообще зависли в этом постсоветском состоянии. Мы что, хотим назад – в Советский Союз? Ну давайте назад…

Да, это неприятно. Но надо, сказав «а», говорить «б». В этом и проблема! Я вот с одним крупным капиталистом как-то говорил. Когда была приватизация, они забрали заводы за ничего. А потом у них возникла идея: мы собственники, а теперь государство пусть займется сокращением персонала на наших предприятиях.

– Извините, это некорректное сравнение.

– Это корректное сравнение! Если вы приватизировали квартиру – вы являетесь частным собственником и должны рассчитывать сами на себя. Знаете, если в такой логике рассуждать – можно ведь у государства просить денег на бензин для собственной машины.

– Нет, вы отремонтируйте, и я приму у вас в собственность.

– Значит так: вы приватизировали квартиру в тот момент, в какой вы ее приватизировали. Была она отремонтирована на тот момент или не была – вы должны были за этим смотреть сами. Вы должны пройти и посмотреть: что вы, собственно, приватизируете? У людей был простой выбор: вы можете приватизировать свою квартиру, а можете не приватизировать. Все!

… Быстро ничего не происходит. Я вообще считаю, что любая революция – это скорее психологическая разрядка, чем реальный акт строительства либо разрушения. Небольшой праздник своего рода, опасный для жизни. А потом опять начинается рутина, и годы, и годы, и первый пятилетний план, и второй пятилетний план, и «потерпите еще». Да, мало врачи получают – да, мало, мало, мало. Но это не делается быстро. И даже если нефть завтра будет стоить 150 долларов за баррель – и это не решит проблемы.

Конечно, напряжение между уровнями жизни у нас огромное, и я лично до сих пор считаю это потенциальной проблемой для России. Потому что, на мой взгляд,

демократия не вполне утвердилась. Она пришла в нашу страну довольно кривым путем. И очень много совершено негативного.

Но доходы населения все же растут. Все равно растут! Да, мало. Да, наверное, у одних денег больше, чем у других. Но давайте себя спросим: мы хотим, чтобы не было богатых? Давайте тогда так и провозгласим! Разве это выход? Разве бы мы не хотели, чтобы наши дети были богаты?

Постепенно – к сожалению, я скучные вещи говорю и непопулярные, не радикальные, – но этот путь надо пройти. Это живой процесс. Нельзя человеку вырасти за пять лет!

– Вот вы говорите, что люди должны учиться сами за себя отвечать и не все вопросы адресовать власти. Но отмена выборов губернаторов – это, по сути, назначенчество. Разве это не означает, что государство декларирует: «Я само за все отвечу? Я знаю как, давайте я сделаю!» Тогда к вам все больше будут адресовать вопросов!

– Я с вами здесь абсолютно согласен. И я говорил вначале, что считаю, что предел централизации достигнут.

– Так будет движение назад? Народу разрешат выбирать губернаторов?

– Вы считаете, что народу запретили выбирать?

– Нет, я понимаю, что в некоторых местах народ чуть бандитов не посадил во власть. Но как мы двинемся тогда к демократии? Ведь вы сами говорили, что Советский Союз был неэффективен в выращивании элит. А как нам быть, если этого инкубатора не будет?

– Они избирались. И я не вижу, как это, собственно, способствовало демократии. Они способствовали демократии?

– Ни да, ни нет.

– Вот именно. Я хочу сказать, что, мне кажется, дело не в этом.

– Но перед кем они будут отвечать, если их назначают? Они должны отвечать перед народом!

– Противоречия нет никакого: наделяющие полномочиями губернаторов региональные парламенты и президент тоже избираются народом. И вообще есть куча вопросов, которые не имеют приятного для всех разрешения.

– А что вы читаете?

– Я все больше перечитываю в последнее время Гоголя, Достоевского, Набокова. В поэзии – Пастернака, Маяковского, Хлебникова, Бродского. Люблю поэзию битников и многое в американской поэзии.

– Когда книга стихов у вас появится?

– Вы знаете, мне друзья уже когда-то подарили мой сборник. Я к своим стихам отношусь… застенчиво. Я себя не считаю поэтом. Лет в девятнадцать, наверное, мне казалось, что я им стану. Но потом я понял, что нет. Я как бы более… привязанный к местности.

– А сейчас пишете стихи?

– Иногда пишу. Но я не называю это стихами. Я называю это «версификации». Я не считаю, что они плохи, но я никому это и не навязываю. Я не поэт, понимаете. Мне это интересно, с этим связано очень многое. Я очень люблю поэзию. Мне интересно складывать, но я не считаю себя особо талантливым.

– На работе никогда этим не занимаетесь?

– Не, было пару раз.

– Вдохновение приходит прямо на работе?

– Иногда приходит. А так я много читаю о политике, биографии политиков, чтобы было на кого ориентироваться.

– В каком жанре современная российская политика – детектив, триллер, мелодрама?

– Хороший вопрос. Хотелось бы, чтобы это был эпос. Но не уверен, что он реально присутствует сейчас. Быть может, пока что-то вроде очерка.

… К нам, в том числе за рубежом, стали привыкать в новом качестве. К нам пока еще не привыкли. Нас воспринимали как какое-то болото. И вдруг оттуда какое-то заявление и возражение раздается. Это раздражает. К этому не привыкли. Не хотят нас такими видеть! Мы же когда из Союза вышли – мы сразу предъявились им как голодные и оборванные. Нас они не видели долгое время, кроме портретов генерального секретаря. А потом ворота распахнулись и все увидели толпу, которая мечтает о сосисках и баночном пиве…

Поэтому

если России нужна национальная идея, она может быть только одна: самоуважение.

И тогда все мы будем говорить: «В нашей стране…!»

СУВЕРЕННОЕ ГОСУДАРСТВО В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ДЕМОКРАТИЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ[10]10
  Стенограмма выступления на встрече с молодыми писателями 17 ноября 2006 года.


[Закрыть]

Если народ не производит сам образы и смыслы, если он не посылает сообщения другим народам, то он в политическом и культурном смысле в общем-то не существует. Понятно, почему мы относимся ко всему этому скептически после нашего сверхидеологизированного государства – СССР, которое драматично ушло (может быть, даже еще не ушло) и, наверное, всегда вызывает дурные ассоциации. Но надо понять важность разговора. Мы в европейском дискурсе, из которого мы не выпадали даже в советские времена: что бы там ни говорили, но те идеи были вполне европейскими.

Владислав Фронин. Статья, которую мы сегодня обсуждаем, «Апология вестфальской системы», была опубликована в «Российской газете» 22 августа 2004 года. Мы совершенно сознательно пошли на такой «репринт». Ее автор, Валерий Дмитриевич Зорькин, в некотором смысле обогнал время: актуальность затронутых в ней проблем стала как никогда острой именно сейчас. От того, какой смысл мы будем вкладывать в понятия «суверенитет», «демократия», «национальное государство», зависит сейчас не теория партийных программ, а практика жизни России и ее будущее. Вести наш «круглый стол» будет Сергей Александрович Караганов.

Сергей Караганов. Вопросы, вынесенные сегодня на обсуждение, действительно очень остры в политическом смысле, и для нашей страны ни одна из упомянутых проблем не может считаться полностью решенной. Что такое нация – и в особенности нация государство-образующая? Какие задачи она перед собой ставит и в чем видит главные для себя угрозы? Слово – Валерию Зорькину.

Валерий Зорькин. Публикуя статью «Апология вестфальской системы», я ставил главную задачу: доказать, что Объединенные Нации – это объединенные суверенитеты. Нет объединенных суверенных государств – нет ООН. Нет ООН – нет механизма решения региональных и глобальных конфликтов, а есть путь в никуда – в деструкцию и хаос.

Сейчас, когда мир находится перед угрозой ядерной войны; когда размыты общечеловеческие ценности, о которых так много говорили в годы перестройки; когда видна неэффективность наднациональных институтов;

когда «конец Истории» приходит не в виде триумфа западной модели демократии, а в опасности обрушения человеческой цивилизации, – именно сейчас жизненно необходимо определить роль суверенитета и демократии в современном мире.

На фоне кризиса концептуальных идей перманентного насаждения западной модели демократии в исторически и культурологически не приспособленных для этого странах; на фоне экономического и технологического прорыва Китая, который использует для этого далеко не демократические методы, эти проблемы не могут не обсуждаться.

Кончилось время, когда модно было говорить: не надо никаких дискуссий, не надо никаких идеологий. Нужна одна технократия. Жизнь показала, что на одной технократии страна развиваться не может!

Вновь приходится говорить об определениях. А главное – о том, что за этими определениями стоит. Перефразируя Конфуция, надо сказать, что есть время деструкции понятий и есть время их восстановления.

Нужно ли демократии давать какой-либо эпитет? Что такое «суверенная демократия»? И что такое «демократия подлинная»? Есть понимание демократии в западной традиции – но существует интерпретация демократии и в исламской культурно-конфессиональной традиции. Мы с вами совсем недавно (каких-то 16-17 лет назад) спорили о путях развития социалистической демократии! О торжестве демократии говорят и Фидель Кастро, и руководство современного Китая. Довольно своеобразна демократия в понимании таких западно ориентированных, но все же восточных стран, как Япония и Южная Корея. И здесь критерии «подлинности» демократии весьма размыты. Ведь все зависит от превалирующей в том или ином обществе системы ценностей, от национально-культурных, конфессиональных и исторических особенностей.

Можно, конечно, взять шаблон, как это делают США, и постулировать, что подлинная демократия – это только та, что существует в США. И вслед за Збигневом Бжезинским идти еще дальше и утверждать, что США в современном мире – единственное полностью суверенное и демократическое государство.

Руководствуясь таким принципом, можно приступить к экспорту этого шаблона демократии. Что из этого происходит, мы видим на примере Ирака и Афганистана, где национально-культурная среда отторгает эти шаблоны.

Часто говорят, что главный критерий демократии – это не наличие парламента, выборов, независимых судов и СМИ, а степень свободы. Но кто определил эту степень? И до какой степени может дойти свобода? Разве свобода агрессивности, свобода обмана, свобода коррупции – это и есть свобода?! Здесь нельзя не согласиться с выдающимся мыслителем Станиславом Лемом, который говорил, что «если свободы не ограничены никакой дисциплинарной санкцией, никаким внутренним убеждением трансцендентального типа („не убий“ или же „возлюби ближнего своего как самого себя“), то ничто не удержит от соскальзывания в распущенность, в деструкцию, в самоуничтожение, в ужасную инфляцию высших ценностей».

Что касается внутренних убеждений, то здесь государство, конечно же, имеет минимальную возможность влияния. Но относительно санкций за деструктивное поведение оно несет полную ответственность. Мы же в слепом копировании западных либеральных стандартов ударились в крайности, дошли до радикал-либерализма. Прежде всего это касается уголовного и уголовно-процессуального законодательства. По многим позициям оставили наших граждан беззащитными перед хулиганами, бандитами, мошенниками и даже террористами.

В результате получили в обществе огромное количество обманутых вкладчиков, обманутых дольщиков, пострадавших от рейдерства, выброшенных на улицу стариков. И одновременно толпы безнаказанных вандалов самой разной окраски – от исламистов до фашистов.

Священное слово «демократия» можно извратить до такой степени, что в народе его будут употреблять не иначе как «дерьмократия». Но народный язык, язык улицы не возникает на пустом месте.

Чтобы до такой степени произошло лингвистическое превращение, народ надо было очень сильно обидеть. Причем обидеть под флагом «демократии»! Надо было так исказить все смыслы социальной справедливости, надо было так утопить народ в коррупции и бандитизме, надо было пойти на расстрел своего, российского, парламента – символа демократии. Все это и многое другое вызвало у народа такую ненависть к этому изначально чистому понятию, и теперь потребуется много труда, чтобы вновь вернуть словосочетанию «демократия в России» его достойное место.

Нельзя не согласиться с мнением о том, что придется преодолевать последствия «политического дефолта» – невыполнения перед народом политических и социальных обязательств, провозглашенных Конституцией Демократической России!

Если вновь вернуться к эпитетам, то правильно говорят наши политологи, что есть демократия ликвидации, демократия стагнации и демократия развития. В моем понимании подлинная демократия – это демократия развития. Все механизмы государственного регулирования, гражданского общества и частной инициативы, которые работают на это развитие, отвечают демократическим ценностям.

Но одновременно можно тупо воспроизводить некоторые модели демократии других стран, говорить, что демократия процветает, а страна при этом будет стагнировать и идти к самоликвидации. Такие процессы мы и наблюдали до недавнего времени.

В современной России всех долго запугивали авторитаризмом, противопоставляя его демократии. При этом забывали, что есть авторитаризм Пол Пота и людоедов-правителей в Африке, а есть авторитаризм Петра Великого, Франклина Рузвельта и Шарля де Голля. Противопоставляли эти два понятия и не хотели видеть, что на практике «чистых» форм не бывает, что черты авторитарности присутствуют во всех выдающихся режимах и правителях, в том числе и тех, кто правит своими государствами в современном мире. Правитель не может быть амебой. Правитель в хоре голосов подсказчиков всегда сам принимает решение. Главное в том, чтобы эти решения были приняты в национальных интересах и национальных традициях.

В последние годы не раз с удивлением я читал и слышал мнения авторитетных ученых о том, что у России сейчас нет и не должно быть суверенитета. Но пусть эти ученые удосужатся открыть Конституцию. Там черным по белому написано о народном суверенитете и о суверенитете России.

Конституция с ее базовыми ценностями, с одной стороны, признает верховенство, приоритет международного права над национальными законами. И это прежде всего признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина, согласно общепризнанным принципам и нормам международного права. А с другой стороны – Конституция закрепляет государственный суверенитет Российской Федерации, то есть суверенитет России как Нации, соединенной с другими суверенными и равноправными Нациями в рамках ООН.

Для России в смысле ее легитимации нет ничего более высокого, чем такая Конституция.

Верховенство Конституции как раз высшее выражение суверенитета всего народа России. И в этом смысле – это демократический суверенитет.

В этой связи можно и нужно говорить о суверенной политике и суверенной экономике. При этом речь идет не об экономике, где за все отвечает и все регулирует государство, а об экономике, свободной от манипуляций транснациональных корпораций, экономике, которая управляется национальным правительством, а не внешними системами управления.

На этом пути у России немало задач. Это и восстановление энергетического суверенитета, который предполагает существенную корректировку соглашений с глобальными монополистами, подписанных в начале 1990-х годов. Речь, например, идет о соглашении о разделе продукции, в результате которого в выигрыше в основном иностранные инвесторы, а Россия нередко еще оказывается в должниках.

Сюда же следует отнести задачу переориентации экспорта сырья и другой продукции. Суверенная экономика предполагает увеличение объема переработки экспортируемой продукции. Это касается и нефти, и газа, и металла, и леса.

В этой же обойме задач – обеспечение национальной безопасности при самой добыче и вывозе сырья. Что предусматривает ужесточение мер таможенного контроля и экологического надзора. Конечно же, обеспечение этих и других задач требует ревизии законодательной базы.

Но одновременно демократическое государство в современном мире не может быть полностью, абсолютно суверенным в первозданном понимании этого слова.

Должно ли государство Россия быть государством-крепостью?

В плане защиты государственных границ, обеспечения ядерного щита в столь нестабильном мире – безусловно да! Но быть государством-крепостью в современной экономике, финансовых потоках, международных отношениях, конечно же, нельзя.

Отгороженное от внешнего мира рвами, частоколом и новым железным занавесом государство – это путь к стагнации, загниванию. Это выброс на периферию. Это маргинализация государства.

Какой путь мы выбираем?

В этой непростой системе координат для конституционной России необходимо следующее.

Во-первых, стойко отстаивать свой суверенитет, связанные с ним национальные интересы и безопасность. Оберегать эффективно работающие государственные механизмы и правовые институты. Возрождать утерянные национальные государственные и правовые традиции. Не допускать внедрения вируса инородных правовых систем, тормозящих модернизацию экономики.

Во-вторых, гибко участвовать в процессе глобализации. Обеспечивать достаточный уровень открытости миру. Брать на вооружение эффективные зарубежные системы управления и правовые механизмы, их обеспечивающие.

Без определенной степени открытости, без определенной доли влияния наднациональных структур невозможно модернизировать экономику,

невозможно развивать информационные и биотехнологии, невозможно осуществлять международную торговлю, невозможно многое другое – а значит, невозможно развиваться.

Глобализация – это вызов, который надо уметь достойно встретить.

Сергей Караганов. В мире вообще не бывает несуверенной демократии. Либо мы правим собой, либо нами правят издалека, а все остальное – игра словами. Мне не очень нравится и определение «суверенная демократия», это оксюморон. Хотя я прекрасно понимаю тех, кто настаивает, что именно она нужна России.

В современном мире более 200 государств, и примерно половина из них не являются государствами в нормальном смысле. Они не справляются со своими глобальными проблемами. Вестфальская система во многих случаях просто не работает, когда мы имеем дело с новыми политическими явлениями современности – и в первую очередь с так называемым сетевым управлением, которое могущественные державы осуществляют над прочими странами.

Иван Мельников. Сегодня активно обсуждаются вопросы суверенитета и демократии как взаимосвязанных факторов обеспечения национальной стабильности и территориальной целостности страны. «Суверенная демократия» выводится как термин, обозначающий то, чем является сегодня наше государство.

Для начала обозначу два коротких и ясных опорных тезиса. Коммунисты – за суверенитет страны. Коммунисты – за демократию. И если в первом тезисе никто никогда и не сомневался, то относительно второго поясню: мы, как, может быть, никто другой, сделали для себя выводы из уроков прошлого и являемся сторонниками естественной политической, идеологической и экономической конкуренции. Но я бы хотел остановиться на главном: что вкладывается в содержание понятия «демократия»?

Как видно из различных публикаций, в понимании немалого количества экспертов суверенная демократия – это такая демократия, которая позволяет обеспечивать суверенность. То есть некая «особая форма» демократии, которая позволяет эту суверенность в данный исторический промежуток сохранять.

Этот вывод можно сделать исходя из набора аргументации, который мы видели в соответствующих материалах. Но мы не можем не замечать: эта аргументация в куда большей степени обосновывает и оправдывает то, что выстроено в стране, чем объясняет необходимость сделанных изменений.

Мы согласны с тем, что национальные традиции, менталитет, структура государства должны учитываться. Отдельные защитники концепции суверенной демократии напоминают нам, что есть западные стандарты демократии, а есть не западные. Согласны. Но есть признаки демократии. И если постепенно утрачиваются сами признаки демократии, то это уже нельзя назвать «российским стандартом» демократии. В связи с этим подчеркну, что мы не склонны искажать картину и называть имеющиеся в современной России авторитарные преобразования особыми российскими стандартами демократии.

Думаю, вектор, по которому нужно исправлять и прошлые ошибки и сегодняшние, – это создание условий не для самовоспроизводства власти, а для стимулирования естественной конкурентной среды.

Именно в ситуации конкуренции с одинаковыми для всех условиями и правилами рождается сильная и умная власть. И здесь в первую очередь действующая власть должна менять психологию подхода к конкурентам. Видеть в них оппонентов и создать как оппозиции, так и себе самим возможность взаимного оппонирования – именно не комментирования друг друга, а реального влиятельного оппонирования. Убежден, это скрепляет и усиливает политическую систему государства, а не разделяет и раздирает ее.

Система устойчива и сильна тогда, когда сильная власть ограничена сильной оппозицией. Оппозицией, которая имеет шанс прийти к власти, – и потому страна не шатается от недовольства невозможностью перемен, а власть не позволяет себе допускать многочисленных ошибок. Если же система устроена с перекосом в монопольное управление с декоративной оппозицией, то именно в те пробоины, которые образуются между властью и обществом, и попадают ресурсы, силы, идеи, направленные на подрыв суверенности.

Не только вертикаль управления страной, но и естественность национального политического поля – механизм защиты и фактор целостности государства.

В случае если нынешняя российская власть захочет принять такой подход, понять, что в целом именно в этом уникальность миссии – «начать с себя», попробовать решать тот вопрос, который исторически является в нашей стране тяжелым. Это было бы прорывом на пути к демократии и сильным шагом по укреплению внешнего суверенитета.

Теперь о понимании суверенности. Мы, безусловно, против того, чтобы страна управлялась извне. Ведь для России это означает отсутствие страны. Глобализация – естественный процесс. В конце концов, мир всегда двигался по такому пути, чтобы связать себя в более общее динамичное целое, обогащаться опытом, перенимать технологии. Но

было бы странным предполагать, что процессы глобализации имеют только тот вариант решения, который сегодня реализуют Соединенные Штаты.

Ни у кого нет монополии на то, чтобы решать, как именно развиваться международным отношениям. И особенно опасно, что новые западные доктрины отторгают сложившуюся систему многосторонних согласований. Мы считаем, что в этих условиях поиск конкретной выгоды для нашей страны из тех или иных отношений – это путь понимания и защиты наших национальных интересов, и поддерживаем его. Но говорить только об этом и практически не поднимать вопросы геополитического развития – странно. Как будто бы на повестке всего один вопрос: где компромисс между беззащитной открытостью и продуманным фильтром общения с внешним миром, в том числе и с мировой экономикой? Компромисс нужен. Давайте искать. Мы согласны с этим.

Но почему вообще не идет речь о новых, прагматичных конфигурациях геополитических взаимодействий? Есть ли у нас такой план, такая политика, такие приоритеты? Пока мы этого не видим.

Не надо ни с кем ссориться. Но сегодня существует совершенно четкий спектр государств, готовых к созданию вместе с нами такого полюса влияния, который станет альтернативой «глобализации поамерикански», обезопасит от угрозы вмешательства в наши правовые компетенции.

Можно эти страны перечислить, можно не перечислять – это Китай, Индия, Белоруссия, Казахстан, страны Латинской Америки, сейчас не обязательно называть всю палитру. В любом случае выстраивание подобной не только экономической, но и политико-культурной, политико-философской интеграции – это первый шаг, первый ответ тем вызовам, которые сегодня ставит обсуждаемая повестка дня.

Процесс глобализации – объективный. Но использование глобализации с целью разрушения основ международных отношений в интересах одной или нескольких стран – это процесс, на который нужно влиять. Иначе под философским соусом нас лишат и весомого внешнеполитического голоса, который закреплен в правовом инструментарии ООН, и усилят целенаправленную работу по подрыву непослушных суверенитетов.

Среди предполагаемых действий мы также не видим основной темы – темы традиционного укрепления экономики. Вопрос суверенности – это и вопрос ее основы – суверенной экономики. В том понимании, что она должна быть независимой от угроз внешнего давления и влияния. Но, как и в случае с понятием демократии, здесь тоже видно двойное дно. Некоторые аналитики, не стесняясь, заявляют, что проект суверенной демократии – это долгожданный проект национальной буржуазии.