Текст книги "Рубежи свободы"

Автор книги: Владислав Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Причем необязательно даже капиталистом быть, чтоб воровать! Еще случай, из материалов "инквизиции". На одном из оборонных заводов делали некие детали, штамповкой из дефицитного алюминиевого листа, один лист, две штуки (больше не умещалось). И вот, нашелся умелец, станочник высшего класса, который сумел, на предельных допусках, рассчитав геометрию и изготовив оснастку, вырубать не две, а три – а сэкономленные листы сбывать в артель, которая располагалась тут же, в соседнем цеху (даже за проходную вывозить было не надо). Ну а деньги конечно, в карман! И как такое квалифицировать?

Так какими должны быть производственные отношения при социализме? Тотальное планирование – уже пытались, провал, даже компьютеры из будущего не могли бы сосчитать потребность и производство с точностью до каждой гайки. "Государство-корпорацию" как там некий М.Калашников предлагал? Хозрасчет Косыгина? «Польскую» модель, как там было, с частными магазинчиками и кафе? Причем то, что будет оправдано сегодня – вполне может устареть лет через десять, даже пять! Как отслеживать, решать, менять, проводить в жизнь? И кто этим будет заниматься – а не заботиться лишь собственным успокоением?

Как он сам там. Оппозицию придавил, все было спокойно как в гробу. А дальше – падение, как по баллистической траектории. Доклад Хрущева на Двадцатом съезде не был случайностью – можно сгноить Никитку на Колыме, но ведь приняли же это партийные массы и народ, почему? Да по той же причине, что вся Партия не стала продолжать «дело Сталина», даже на словах, не делать из него икону, как из Ильича. По той же причине, по которой меня там отравили, что следует из заключения вскрытия моего тела, опубликованного почти полвека. Подчиненные (самые близкие, самые верные) устали жить под топором – и желали моей смерти, просто из собственного самосохранения. Можно разоблачить десять подобных заговоров и казнить виновных – но одиннадцатый завершится успехом. Что там в итоге и случилось – какая разница, было ли истинным «дело врачей»? Даже Лаврентий – на котором все же не было прямой вины (иначе бы всего через три месяца на него повесили бы не «английского шпиона», а мою смерть) – но вот то, что он там принял мой конец с радостью и облегчением, это бесспорно.

И вылезли "мэйбани". В русском языке аналога этому китайскому слову нет – западники, которые были против славянофилов, это очень отдаленное приближение. Более подходит слово "компрадоры" – те, кто живут продажей богатств Отечества за рубеж, или обслуживают сей процесс. А попросту – "пятая колонна". Как сказал не сам Франклин Рузвельт, но кто-то из его команды, "если мистер Смит, живущий в Канаде, даже считающий себя патриотом Британской Империи, покупает исключительно американские товары и в своем бизнесе завязан на американских контрагентов, чьи интересы он подлинно будет защищать как свои"? Может, когда-то китайцы изобрели порох и бумагу, но вот в начале двадцатого века в Китае не было другой столь же влиятельной, богатой и образованной прослойки, кроме мэйбаней. Именно они стали у руля буржуазной китайской революции – и ведь это вполне могло быть и у нас, если бы не большевики. Впросем, и высший класс Российской Империи, говоривший по-французски лучше чем по-русски, и отдыхавший на курортах Ниццы и Баден-Бадена, был по мировоззрению к мэйбаням весьма близок. Но глядя на историю Китая (вернее, на его падение в веке девятнадцатом, из Первой Державы Азии до полуколонии европейцев), можно увидеть, причина была той же, что при распаде СССР! Мэйбаням, "китайским европейцам" был тесен прежний феодализм, они и обрушили его к чертям, ради собственной выгоды – так же как верхушке позднего СССР был тесны застывшие псевдосоциалистические отношения.

Надо что-то менять. Сколько ему, Иосифу Виссарионовичу Сталину, еще отпущено – пять лет, десять? Сейчас повезло, минуло 5 марта обычным днем, обманул костлявую. Курить бросил, и внутренняя мобилизация сработала – "нельзя умирать старому джигиту, пока внуков на коней не посажу". Но мобилизация, это палка о двух концах, ресурсы организма жжет с увеличенной силой. Так сколько мне еще осталось? Говорят, что царь Николай Первый всю жизнь понимал ущербность для России крепостного права, и все собирался его отменить, да так и не решился. И он, товарищ Сталин – понимает, но боится штурвал отпустить, а вдруг пойдет не так? ГКО (Государственный Комитет Обороны), реально правящий всем в войну, распустили в сорок шестом лишь. Затем примеривались четыре года, тут новый кризис пятидесятого, когда чуть до атомной войны не дошло – и здравствуй, Совет Труда и Обороны, то же самое по сути! Так и будем в режиме чрезвычайщины править? "Работает, и не трогай", так товарищ Сирый сказал, атомный наш гений – верно, но лишь пока он, товарищ Сталин, жив! А без него – сразу все обвалится.

Так хочется самому все тянуть. И уйти, когда придет его час – чтоб после него не на сорок лет, а на века осталась бы великая страна СССР! А не дурацкие памятники, которые какой-нибудь никитка решит снести. Ну а лично ему – как в фильме про Ивана Грозного, в новой редакции, песня из будущего, музыкальным фоном в конце.

Схиму перед смертью принял Царь Иван

Завершив свое служенье

Учиненный образец оставил нам

Для последнего сраженья

Подвигами наших предков я горжусь

Час пробьет для русских звездный

Во святых у Бога молится за Русь

Царь Иоанн Четвертый Грозный

И чем не эпитафия будет на его могиле – принял страну с сохой, оставил с космическими ракетами? Товарищам Королеву, Глушко, Янгелю все условия созданы, и полным ходом идут работы на будущем космодроме Байконур. Хотя первый спутник, еще на доработанной «пятерке», а не на «семерке», можно и с Капустина Яра запустить! Дожить бы только, до первого спутника, и до полета первого космонавта. Увидеть день всемирного торжества СССР.

С материальным фундаментом коммунизма вроде ясно. Люди бы только не подвели!

Есть у революции начало – нет у революции конца. Анекдотический случай, когда он это в телефонную трубку произнес, чисто машинально, как ежечасно перед медиками. А на том конце провода был товарищ из Ташкента – и перепугался до сердечного приступа, решив что таким образом сам Сталин ему неудовольство высказывает! Однако лишь теперь, от этой процедуры, даже ему "Красному Императору", как его гости из будущего называют, наконец ощутимо стало, что время его отмерено, и тикают часы. И надо всерьез озаботится, что после его ухода будет – лет через пять, десять. Кто встанет во главе?

Анна Лазарева. Молотовск (Северодвинск) 5 – 8 марта 1953.

Я – жена Адмирала из будущего. Уже десять лет.

В лето после Победы мне предложили демобилизоваться. Стать лишь женой и матерью, на что я имела полное право. Восстановиться в ЛГУ, откуда я ушла в сорок первом, отучившись два курса. Но я уже много слышала про тот мир 2012 года, из которого к нам (путем неведомого науке феномена) попал атомный подводный крейсер со всем экипажем. Я не была уже прежней, беззаботной и доброй Анечкой, мои родители погибли в Ленинграде в первую блокадную зиму, а у меня за плечами была Школа, оккупированный Минск, партизанский отряд, и полсотни лично убитых фашистов. "Если тебе плохо, плакать должна не ты, а тот, кто в этом виноват" – Лючия считает эти слова моими, но я сама услышала их от того, кого сегодня уже нет среди живых. И я готова была драться насмерть – за то, чтобы мои дети не увидели гибель моей страны, а мои внуки не мечтали стать бандитами и проститутками.

И я никогда не забуду слова моего Адмирала. Что сейчас на свете он боится лишь одного. Что мы не сможем историю изменить, и через сколько-то лет все пойдет как там – распад СССР, реставрация капитализма. И вся наша суета здесь окажется битвой с ветряными мельницами. Три твари в этом веке причинили нашей стране, нашему народу, наибольший вред – Гитлер, Горбачев, Ельцин. И если в этой реальности мы предупреждены, и последние двое не поднимутся выше рядового рабочего или колхозника – то с их идеями может вылезти и другая мразь, что марксизм о роли личности в истории говорит?

"Не бывает такого, чтобы один проходимец сбил с пути многомиллионную нацию" – Энгельс, "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта". Значит, массы тоже хотели – как рассказывал мне мой Адмирал, "в девяносто первом мы верили, скинем комбюрократию, демократически выберем лучших – и все как в Швейцарии заживем". И выбрали – жуликов и воров, растащивших по карманам и оффшорам народное достояние – все, что мы десятилетиями создавали, за что кровь лили, себя не жалея! Легко остановить одну большую сволочь – но что делать со сволочной идеей, охватившей массы как вирусный грипп?

Так и появилась наша служба. В мое первое дело в Киеве, то же лето Победного сорок четвертого, я числилась как помощник Члена ЦК ВКП(б) товарища Пономаренко, ответственного за пропаганду. Это удостоверение и сейчас у меня есть, как и "корочки" МГБ – согласно регламенту, сотрудники Службы Партийной Безопасности имеют право "при исполнении" на любую должность и фамилию. Мы стоим в иерархии выше, чем госбезопасность, но не подменяем ее – если их можно сравнить с хирургами, удалять пораженное уже развившейся болезнью, то мы, терапевты, должные процесс на ранней стадии перехватить, или даже гигиенисты, такие условия обеспечить, чтоб болезнетворным бациллам благоприятной среды не было с самого начала. Ну а в разговоре к нам прилепилось неофициальное слово "инквизиция". Хотя герр Рудински, (бывший группенфюрер, а сейчас бессменный пока глава Штази ГДР), с которым я свела знакомство, когда он приезжал в Москву по служебным делам (а после и я также побывала в гостях в Берлине), утверждал, что мы, это полный аналог СД, "партийная безопасность", также стоявшая в иерархии выше всех спецслужб Рейха.

Еще нас зовут "опричниками" (фильм про Ивана Грозного вышел здесь в сорок девятом, обе серии). Хотя это чаще относится к таким, как Смоленцев или Кунцевич. Которым уже после Победы доводилось и выжигать бандерье из вонючих схронов, и помогать товарищам из Народной Италии доказывать мафии, что она вовсе не бессмертна. И случалось погибать, в формально мирное время, и даже на своей территории. Ну а я после Киева, где их "атаман", генерал УПА Василь Кук меня к смерти приговорил, лишь исполнить оказались руки коротки – больше работала с людьми творческими. И с Мастерами знакомство довелось свести, как например, фантаста Ефремова в Союзе Писателей отстаивала – но нередко такой гадючник попадался, руки хотелось вымыть после! Одна лишь Лида Чуковская чего стоит[6]6
  Прим. авт. – см. Алеет восток


[Закрыть], достойная предтеча тех, кто в «перестройку» с эстрады будут кривляться, «не отдадим завоеваний социализма – а что, их кто-то хочет у нас отнять?», «будем голодать стоя, а не на коленях», «так жить нельзя». Которые как раз и расшатывали понемногу монолит советской веры. Скажете, они были зеркалом реальных ошибок политики Партии? Так тот фронт отдельный, большая стратегия – и хочется верить, что те, кто наверху, здесь такого безобразия не допустят! Ну а мы тактики, принимаем меры на своем уровне. На Севмаше я с товарищами учеными много общалась, и от них узнала, что теоретическая прочность материала (стальной балки или проволоки) в разы, если не на порядки, выше конструкционной – но лишь при условии, что образец идеальный, без микротрещин и локальных неоднородностей, чего практически не бывает. И разрушение при превышении нагрузки всегда с этих микроскопических слабых мест и начинается – чем их больше, тем скорее. Ну так позаботимся, чтобы в духовной области здоровых трудовых масс СССР было поменьше таких «концентраторов напряжений» – все не убрать, но сильно убавить их число вполне реально. И хуже от этого точно не будет!

На Севмаше праздник – спуск на воду очередной атомарины для ВМФ СССР. Серый пасмурный день, обычный здесь для начала марта, который тут совсем не весна – везде снег лежит. А на заводе торжество – пришли и те, кто был в этот час свободен от смены, но тоже хотел посмотреть на итог своего труда. С одобрения руководства – для поднятия морального духа коллектива. Не только заводские, но и ученые, инженеры и преподаватели Северного Кораблестроительного института, а также те, кто работал на Втором Арсенале, секретном объекте за южными озерами – и лишь те, кому положено, знали, что товарищ Курчатов там не минно-торпедным вооружением занимается, а совсем другими делами. Я тоже присутствовала, стояла рядом со своим Адмиралом. Не было оркестра – лишь из репродуктора гремел марш. И не произносили торжественных речей – да и погода не способствовала. И вот, открыли ворота док-камеры, где стояла огромная сигара атомарины – из-за резинового покрытия на корпусе, атомные лодки не спускают со стапелей, а строят, как линкоры, хотя и говорят "спустили". Еще будет достройка на плаву у стенки завода – но лодки сходят на воду в большей технической готовности, чем надводные корабли, а оттого, достроечный период у них короче. Марш из репродуктора сменился выпуском новостей – трудовые подвиги советского народа и всего социалистического лагеря. И про Китай, где стараниями американского империализма и военщины все еще полыхает война – хорошо хоть, уже не у наших границ! И не как в пятидесятом, когда едва до Третьей Мировой не дошло.

Народ расходиться стал – кроме тех, кому положено на лодке работу продолжить. И мой Адмирал мне сказал тихо, чтоб никто больше не слышал:

– Солнышко, я к Курчатову. Затем к Золотареву загляну. До вечера – увидимся уже в гостинице.

Ой, приятно как, когда он так меня называет! Когда мне хочется слабой быть – а не "стальной леди", давно уже нет тут мистера Эрла, кто мне это прозвище дал, так прилепилось! Юрка Смоленцев с большей частью своих "песцов" на Второй Арсенал поехал, охрану обеспечивая – со мной лишь Лючия (и никто не скажет, что хрупкая итальяночка, это отменный рукопашник и стрелок, бывшая партизанка-гарибальдийка, да и Смоленцев очень хорошо обучал свою жену, ходившую с ним самого Гитлера брать) и трое ребят. Старшим – Валя Кунцевич, тоже из команды "будущего". Проник в кабинет на втором этаже заводоуправления, который товарищи с Севмаша выделили мне для разбирательства дела, устроился в кресле у двери.

– Не помешаю. А вдруг на тебя нападет этот партиец, недовольный твоим вердиктом? – и добавил с иронией – ну и приятно моему глазу на тебя, Аня, еще посмотреть.

Ну смотри, не жалко, за погляд денег не берут. Только ты что, уже решил, кто прав? Еще к рассмотрению не приступая.

– Ань, а ты веришь, что Иван Семенович может оказаться виноватым? А закон, уже прости – в данном случае, инструмент. Если мы, "инквизиция", как раз для того и нужны, чтоб отсечь, где формальный закон расходится со справедливым понятием. Чтоб не вышло – по закону, а не по правде.

Логачева Ивана Семеновича, бывшего главстаршину с "Воронежа", я знала отлично. Те из экипажа, кто после Победы законно решили демобилизоваться, но не рвались взлететь высоко, как мой Михаил Петрович, или товарищ Сирый – в подавляющем большинстве остались здесь, на Севмаше. Место, хорошо знакомое еще с войны (единственное в СССР, приспособленное для базирования и техобслуживания атомной подлодки), их тоже тут знают и ценят, "с той самой Моржихи, все гвардейцы, орденоносцы" – и работа по специальности, с зарплатой и жилищными условиями, заметно лучшими чем в среднем по СССР. И нам удобно – ведь не отпустишь в вольную жизнь носителей высшего уровня тайны, но держать их под замком и надзором было бы черной неблагодарностью. Если, кино я смотрела про "зори тихие", и там слова есть, что за иную секунду в бою тебе положено до гроба водкой поить того, кто тебе ее обеспечил – а эти люди всему Советскому Союзу лишний год мира подарили. А тут, закрытый город, где иностранцев нет, и вообще чужие люди редкость.

Так и ушел на гражданку гвардии мичман Логачев, кавалер трех орденов (Отечественная война, обе степени, и Красная звезда) и пяти медалей (Заполярье, Нахимов, Ушаков, "боевые заслуги" и за Рим). Желая, как кто-то великий сказал, "посадить дерево, построить дом, вырастить детей". Работал мастером в цеху на Севмаше, женился на Танечке Авдеевой, из моей команды "стерв", слышала уже, что дочка у них родилась. И еще Иван Семенович был фанатом русбоя (карате и айкидо, из того мира) – по мастерству уступая Смоленцеву, но по таланту тренерскому даже его превосходя. Но на предложение пойти в кадры МГБ натаскивать рукопашников ответил отказом – как мой отец когда-то, мастер Балтийского завода в Питере, не захотел идти в НКВД, куда его звал дядя Саша, старый друг нашей семьи (сегодня, комиссар госбезопасности Кириллов Александр Михайлович) – зато и сейчас три раза в неделю по вечерам тренирует группы на стадионе "Север". Как и во время войны заводских учил – это ведь он прием ставил, который мне жизнь спас, когда меня Федька Троль хотел зарезать. И вот, как записано в уголовном деле, гражданин Логачев И.С. (никогда прежде в хулиганстве не замечен, характеризуется исключительно положительно) прилюдно избил товарища Нелина О.А., секретаря парторганизации завода! Качественно избил – с переломом носа и сотрясением мозга!

Что, по закону, дело не просто уголовное. И не надо смеяться, "битая морда партийного секретаря, политическое преступление". Отец мне рассказывал, как в двадцатые (особенно на селе) контрреволюционная мразота, нэпманы и кулаки, подговаривали шпану, "вы хорошенько избейте этого активиста, вот вам червонец на водку и червонец на штраф". До 1926 года это считалось "мелким хулиганством", проходившим по разряду "административные", не уголовка – чем недобитая контра пользовалась вовсю. Затем вышел даже не Закон а Постановление – и битая физиономия соседа дяди Вани, и она же, партийного или комсомольского секретаря, стало очень большой разницей касаемо последствий для обвиняемых! Ну а глава парторганизации Севмаша – это пост, равный армейскому полковому, или даже дивизионному комиссару! В то время как Иван Семенович, по военной аналогии, не выше ротного (пусть и заслуженного). И случись такое в рядах Вооруженных Сил, да еще в военное время – тут минимум штрафбат, максимум расстрел. Да на гражданке, простому мастеру или рабочему вышло бы, от десяти и выше. Вот только Иван Семенович (как все гости "из будущего") в Особом Списке состоит – это даже не один документ, а целый реестр, по категориям, "А" это собственно люди из 2012 года, "Б" это те из этого времени (граждане СССР), чью деятельность надо всячески поддержать, "В" напротив, пресечь, "Д" и "Е" аналогично, но иностранцы, есть еще внутри градация, например "А1" это те кто особо важен, как мой Адмирал или товарищ Сирый, у прочих номер после литеры означает не приоритет, а род занятий. И существует секретная инструкция, что к лицам из категорий "А" и "Б" любые действия вроде ареста могут предприниматься лишь с ведома и разрешения нас, "инквизиции", и никак иначе! Были уже прецеденты, с большими неприятностями для виновных, кто на отметку в личном деле внимания не обратил – так что местные товарищи порядок хорошо усвоили. Вот и прислал Пономаренко меня, разобраться. Ну а я конечно рада – что попутно, с мужем в командировку, и девчат из бывшей своей команды увижу (Ленка, бывшая моя заместительница, сейчас носит фамилию Золотарева), да и на заводе и у Курчатова помнят меня очень хорошо!

Читаю следственные бумаги – интересно, а трудовой коллектив выступил в защиту Логачева! А вот Нелин мне незнаком, на Севмаше он недавно, года еще не прошло. Но не тыловая крыса, как я подумала сначала! Из крестьян, воевал, "политрук сорок третьего года" – когда по уставу, стали на самую низшую должность ротного политрука, идейно выдержанных сержантов ставить, две недели обучения, и офицерские кубари в петлицы. С одной стороны, это низовой политсостав резко оздоровило, а кому везло, то и выше поднимались. С другой же, и потери среди таких политруков были выше, чем у строевых офицеров – в атаку первым бежать, бойцов поднимая, и для немецких снайперов цель, и конечно, в плен их фрицы не брали. Но если человек честно отвоевал, две "славы" (была у политруков привилегия, право на этот солдатский орден) и две медали (не юбилейные), так какого черта на своих наезжает? И странно – демобилизовался он в сорок шестом, и дальше, за семь лет, девять мест работы, это отчего такой кадр все старались от себя спихнуть поскорее? Без позора, но и без наград – то есть, и обвинить не в чем, но лучше иди ты от нас подальше?

– Ну, здравствуй, Иван Семенович! Ты садись, чаю выпей, и бутерброды бери, не стесняйся. Что случилось, расскажи? Как вышло такое – ведь ты же не восемнадцатилетний балбес, у которого молодецкая удаль из ушей прет, кулаки почесать и перед дружками покрасоваться.

Осунулся, постарел. Хотя даже несколько дней в камере на пользу не идут. Но мер физического воздействия к тебе не применяли (той же инструкцией категорически запрещено). Так расскажи, как это вышло – я внимательно слушаю!

– Это еще в прошлом году началось, сразу как этот Нелин пришел. Ладно, двадцать процентов зарплаты облигациями выдают, привыкли мы уже, тем более что и оставшегося на жизнь хватает. Так этот, как пообвыкся, сразу с почином выступил на собрании, мобилизуем внутренние резервы – пусть каждый себе по минимуму оставляет, а все остальное, стране на восстановление. И чтоб мы все подписали. А я встал и сказал, шиш! Двадцать процентов ладно, мы все понимаем – но остальное, честно заработанное. И мужики меня поддержали, и не только наши, с "моржихи". А Нелин запомнил. Татьяне моей пенсия была положена, за отца, офицера, погибшего на фронте. Так Нелин к ней – время сейчас нелегкое для страны, и подумай, не нужны ли эти деньги кому-то больше, чем тебе, откажись, будь сознательной. По-честному, прожили бы мы и без них – но в хозяйстве, как понимаете, Анна Петровна, и копейка лишней не бывает? А Нелин к Татьяне с угрозами – за несознательность, как бы тебе из комсомола не вылететь? Ну я после к нему, и в крик – но тогда без драки обошлось. Так последнее самое, мы в очереди на отдельную квартиру стояли, комната в коммуналке у нас большая, уютная, и соседи хорошие – но как Анечка родилась, лучше было бы, чтоб полностью свое, на кухне у плиты не толкаться. В этом году должны были заселиться – и тут выяснилось, что нашу квартиру другим отдали, Нелин сам якобы от меня заявление написал, подписался моей фамилией, и куда надо отнес. Что будто бы уступаю я свою очередь кому-то – у тех трое детей, а у нас с Таней пока одна лишь Анюта. Я к нему, а он лишь смеется и говорит – а вы бы сами товарищ Логачев, разве такое заявление бы не написали? Как настоящий советский человек. Вот я вас от такого, само собой подразумевающегося, и избавил. А вы подождите еще годик или два – получите тогда свою квартиру, если у вас сознательность будет. Ну я ему и влепил от души, не сдержался, виноват. Да вы мужиков поспрашивайте – Нелин и их достать успел, своими идиотскими инициативами! И не он один – тут партийные в большинстве нормальные, но есть еще парочка таких же болванов.

Что ж, Иван Семенович, я тебя услышала! И постараюсь сделать все, что смогу. Езжай домой – под подписку. Валя, ты бюрократию оформи!

– И головой впредь думай! – добавил Валька – зачем в морду, да еще при свидетелях? Наедине, по почкам, поддых, чтоб внешних следов не оставалось – а после его слово против твоего, не бил, не видел, не ведаю, и еще вопрос, кому бы поверили, он секретарь, но и ты ведь не из последних на заводе? А нам теперь – тебя вытаскивать. Иди!

Вызвала еще свидетелей. Из логачевской бригады – и тех, кто при инциденте присутствовал. И расспрашивала, как бы невзначай, про "иные случаи". Все подтвердилось – и даже сверх того. Что за вредительская практика, "отдых, это мера поощрения"? Когда любого могут в законный выходной, или вечер после смены, выдернуть на завод "по производственной необходимости" – а на деле, чтоб не расслаблялся. И не только из дома!

– Я в ДК на представлении сидел, с девушкой, тут прямо со сцены мою фамилию объявляют и требуют, срочно прибыть в цех. А после оказалось, что дело-то и не срочное, до завтра могло бы и потерпеть – а у меня к Даше серьезные намерения были, и наконец вышли вместе, культурно отдохнуть! А Нелин говорит – считай это проверкой твоей мобилизационной готовности, ну а девушка понять должна, если не мещанка.

– А мы всей семьей еще в тем летом, в августе, в отпуск хотели, к Черному морю. Путевки, билеты, в вагон уже сели, как посыльный прибегает. Делать нечего, вернулись – а оказалось, что вполне без меня могли обойтись! Начальник цеха сам удивлен был – оказалось, это Нелин настоял.

– В нашем цеху, так вообще, наш парторг, приятель Нелина, вылез с предложением. Чтоб зарплату на руки не выдавать, а в общем ящике держать, сразу за квартиру и столовую оплачивать, а остальное, "на нужды восстановления народного хозяйства СССР". И что каждый кому надо себе лично что-то купить, может взять из своей части – но только после того как заявление напишет, где свою потребность обоснует. Его конечно, послали – но мужики в задумке, а вдруг продавит, он ведь не успокоится!

Кунцевич, в углу сидя, лишь головой качает. А после мне сказал, без свидетелей.

– Аня, вот если честно, там, откуда я… У нас в таком режиме лишь беспаспортные таджики работать соглашались. А наши, русские, называли это бессовестной эксплуатацией и вспоминали семнадцатый год.

И добавил:

– Кстати, там этот Нелин в приемной уже кипятком ссыт. Что его – последним. Не по чину!

Перебьется. Что, никого больше не осталось? Вот теперь зови – даже интересно, что за человек?

Входит – в военной форме, со всеми регалиями, три кубаря в петлицах. То есть по армейскому званию, даже до "шпалы" (старший политрук, равен армейскому капитану) не дослужился. Еще страннее, если в этом качестве с июня сорок третьего, с Днепра воевал. Голова обвязана, пластырь на носу. И под окопника играешь – в этой реальности, старые знаки в петлицах для полевой формы оставили (не видны погоны под бронежилетом и разгрузкой), но у фронтовиков это стало вроде отличия от тыловых, цепляли их и на форму повседневную (особенно в провинции). И ордена надеть не забыл, а иконостас у тебя, однако – кроме уже названных "слав", еще Красная Звезда, и три медали, "за боевые заслуги", и еще Будапешт и Вена. Меня за столом увидел, рожу чуть заметно скривил – ну да, я на "товарища брекс" (персонаж моих киевских приключений) совершенно не похожа, форму даже "при исполнении" очень редко надеваю, и сейчас на спуске лодки была в шубке и шляпке с вуалью. Нагло пользуюсь привилегией "инквизиторов", называться любым (не своим) именем, иметь на него документы, а также носить мундир любого ведомства или не носить такового вообще. В платье чувствую себя свободнее, увереннее – а вот оппонент склонен меня недооценивать, "вырядилась как фифа", "что баба понимает". Ну а я привыкла уже, что если кому-то не нравится мой вид – это их проблемы.

Интересно, будет ли он права качать – что не его первым приняли? Если, как Валя подсказал, он тут давно, и видел, как Иван Семенович из кабинета выходил. Не стал – значит не совсем дурак, и субординацию соблюдает. Молчит с крайне недовольным видом. Что вы можете сообщить по сути происшедшего?

– А все уже в моем заявлении изложено. И в материалах уголовного дела. Я могу простить гражданину Логачеву оскорбление действием в отношении меня лично. Но не прощу – в отношении линии Партии, в моем лице. И требую наказать виновного по всей строгости закона.

Минуту, товарищ Нелин. Разве причиной ссоры было не то, что вы по сути украли квартиру у семьи Логачевых, подделав заявление? Что, между прочим, является нарушением закона!

– Формально, да. Но как я понимаю, в нашем советском, коммунистическом государстве, закон должен служить коммунистической идее, а не наоборот! А я эту квартиру не себе присвоил, а отдал более нуждающимся. Помог Логачеву сделать правильный гражданский выбор! Надеясь, что он все же истинный советский человек. А не мещанское мурло, каким оказался. За это пусть и ответит. Не за мелочную ссору – а за то, что оказался "не наш".

А незаконные поборы с советских людей, неизвестно в чей карман, это "по нашему"? Это вы предлагали, чтобы человеку в отпуск уйти, ему надо всю зарплату положить в общий ящик, непонятно на что? Этим создав на заводе дезорганизующую обстановку, мешающую нормальной работе – в результате чего возникала угроза срыва сроков сдачи заказа, и нанесения ущерба обороноспособности СССР? Да еще и ваши разговоры, идущие вразрез с линией Партии, что честный заработок и повышение уровня жизни советских людей не просто допустимы, но и являются одними из целей социалистического строительства в СССР!

– А вот этого – не надо!! К моим рукам – ни копейки не прилипло! Я еще на фронте, все свое денежное довольствие в Фонд Обороны сдавал! И сейчас – армейское свое донашиваю, других вещей у меня нет! Покажите мне, кто такое заявляет – и я вам отвечу, это вражье мурло!

Вы не кричите так, я вас отлично слышу. Так вы признаете, что искажение вами утвержденной линии Партии имело место?

– Ну раз так – вот вам еще один документ, прочтите. И проверьте, не являются ли те, кто тут назван – теми, кто клевещет, в вашей писульке. Те, кому не нравится Советская Власть! И можете считать это моим заявлением, куда положено – чтобы этих, тоже к ответу привлекли.

Читаю. Список – фамилия, должность, проступок. Не вижу ни одного акта вредительства и саботажа как такового! А лишь "что-то сказал", "выразил невосторженность", "опять на демонстрацию переться". А это что – оскорбительно пели "марш коммунистических бригад"? Или это какая-то другая песня?

– Та самая, "сегодня мы не на параде – а к коммунизму на пути". Но слышали бы вы, каким тоном они это пели! Что выражало их истинное отношение к коммунистической идее.

Товарищ Нелин, вы что, смеетесь? Мы не в театре, а вы не массовик-затейник. Я вас серьезно спрашиваю – что вы можете сказать о сознательном искажении вами линии Партии? Чему есть многочисленные и официальные заявления от рядовых коммунистов завода. Так, как вы себе позволяете – еще можно относиться к каким-нибудь "лишенцам", власовцам, врагам Советской Власти. Но никак не к людям, делом доказавшими этой власти преданность, и заслужившими от нее награду!

Нелин помолчал чуть. А затем рубанул, как с парашютом из люка бросаясь.

– Я считаю, что линия Партии, проводимая сейчас, не отвечает цели, скорейшему построению коммунизма. В семнадцатом году мы должны были обещать массам повышение заработка, и 8-часовой рабочей день – имея человеческий материал того, старого мира, который можно было поднять на бой лишь их шкурным интересом. Также, приняв сперва верные принципы, мы принуждены были временно отступить от них, введя нэп, и прочие там, материальные заинтересованности. Но сейчас, после великой Победы, снова созрели условия, когда мы можем идти вперед, не оглядываясь. Отдавать максимум, себе брать минимум – это правило должно стать всеобщим. А кто не согласен, тот враг.