Текст книги "Днепровский вал"

Автор книги: Владислав Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

– Принято, – после некоторого раздумья согласился аристократ. – Ну а турки?

– А что турки? – удивился «ковбой». – Или мы собрались за них воевать с Россией? Я понял, что вопрос стоит так: какие уступки мы можем стребовать с русских за свое одобрение этого их шага. Точно так же и поляки. Или кого-то здесь заботит интерес малых стран?

– Что поделать: кому-то не повезло оказаться у берлоги русского медведя, – заметил «аристократ». – Но все же, какая муха укусила Сталина, что он так ополчился на бедных турок? Может, они и нарушали нейтралитет, но точно не представляли для русских угрозы!

– Могу предположить, что виновата война «ястребов» и «голубей» в окружении русского Вождя, – сказал военный. – Отчего Сталин не поддерживает ни одну из партий? Потому что он сам, как и «голуби», государственник, ратующий за укрепление и обустройство собственных владений, в том числе, конечно, посредством разумного округления их границ – но в то же время достаточно умен, чтобы видеть – «ястребы» правы: если Еврорейх не добить сейчас, сделать это после будет трудно, если вообще возможно. Но после, когда военные на волне побед станут слишком сильны, это будет для Сталина большой проблемой. Его беспокойство показывают недавние реформы русской армии – не тактика и оружие, это в войну обычное дело, но и возврат к былому имперскому началу, такие черты, как погоны, новые звания, славное военное прошлое, даже дозволенность прежних царских наград – все, что еще недавно искоренялось, как противоречащее идее мировой революции. Вряд ли военные в восторге – но и «голуби» тоже, а восстановить против себя обе партии сразу Сталин не может, опасаясь быть свергнутым. Поэтому он пытается угодить всем, что очень хорошо видно. Так захват Проливов – это давняя мечта всех русских царей и краеугольный камень их политики. Польша также когда-то была под русской властью, а вот сохранение независимой Финляндии – это явная уступка «голубям».

– И как это можем использовать мы? – спросил «ковбой».

– По вопросу о Проливах Сталин не отступит. Потому что это обманет ожидания обеих партий, и, скорее всего, нарушит какое-то достигнутое соглашение в русских верхах. Для Сталина это вопрос личного выживания – и потому я не завидую туркам, которые приедут на переговоры в Москву точно так же, как чехи в Берлин в тридцать восьмом – затем лишь, чтобы выслушать свой приговор.

– Но турки могут сопротивляться, – заметил «аристократ». – У них все же есть достаточно многочисленная армия и укрепления перед Босфором. Война может затянуться, а там и русские не захотят связывать свои значительные силы на долгое время. Как было с финнами три года назад…

– И где эти финны теперь? – спросил военный. – Русские играючи вышвырнули их за прежнюю границу. У них теперь совсем другая армия, и если они так легко взломали Днепровский вал, весьма высоко оцениваемый и нашими экспертами, то, думаете, их надолго задержат какие-то турки? Несколько дней, максимум неделя, и русские в Константинополе. А в Москве ходят упорные слухи, и даже какие-то намеки в русских газетах, что Сталин задумал сделать из Константинополя подобие православного Ватикана. С учетом изменившихся отношений их Церкви и коммунистов, в это можно поверить.

– В итоге, вам не кажется, что на смену одному монстру мы сами растим еще более страшного? – спросил «аристократ». – И как сказал мне старина Уинни, «Сталин – собиратель земель может быть гораздо опаснее разжигателя мировой революции». Вам не кажется смешным, что мы думаем сейчас об его интересах?

– Не кажется, – отрезал толстяк. – Потому что не думать об интересе того, кто силен, как минимум невыгодно. А то и опасно. Кроме того, новая империя СССР, включенная в мировой порядок и торговлю, будет для нас гораздо более безопасна, предсказуема и управляема, чем красный СССР, ниспровергатель этого порядка. При всей силе и амбициях – вспомните царскую Россию! Если Сталин захочет короноваться, это будет головной болью Англии, мы же этот шаг должны только приветствовать.

– Но геополитика, – заявил «аристократ». – Есть разница, силен или слаб будет наш сосед и возможный конкурент. Я бы все ж позаботился, чтобы он не имел значительной промышленной и военной мощи. И не упустил бы случай разыграть против русских турецкую, польскую карту – какие есть еще? Или вы хотите сдать им Европу?

– А вы хотите оставить ее Еврорейху? – огрызнулся толстяк. – Представьте, что русские завтра заключат с Гитлером мир. И мы останемся один на один с Рейхом, по экономической и военной мощи равному нам, да еще с японским союзником, с которым мы, между прочим, воюем! Причем в отличие от СССР, нашего возможного конкурента и врага в будущем, Еврорейх наш враг и конкурент сейчас! Да, он получил от русских несколько очень чувствительных ударов – но пока не смертельных, и чисто номинально по всем показателям превосходит СССР. Да, пока Еврорейх – это довольно рыхлое образование, но что мешает ему завтра стать стальным монолитом, подобно новому Риму? Все империи начинали так. Смысл разыгрывать турецкую или какую-то еще карту – если с последствиями придется разбираться нам самим? Вы были бы правы, если бы наши войска стояли на Рейне, и гунны готовы были стать нашим покорным вассалом против русских орд. А пока что мы имеем перед собой абсолютно реального претендента на мировое господство. Проблемы надо решать по мере их поступления – или вы думаете иначе? Я уже молчу про прибыль – вам известно, что сейчас целых восемь процентов промышленных мощностей Америки занято выполнением русских контрактов?

– Следует ли из ваших слов, что когда мощь Еврорейха будет сломлена необратимо, нашим главным противником станут русские? Ну, не считая япошек, конечно, – спросил «аристократ». – И где же этот крайний рубеж продвижения русских орд?

– Полагаю, там, где дальнейшее наступление русских на запад грозит самому существованию Еврорейха, – сказал военный. – Так, Сталинград, Днепр – это не смертельно, солдаты вместо погибших вырастут снова – война на русской территории; а у Рейха ресурсы и промышленность всей Европы. Даже Висла – это лишь выплюнуть чрезмерно съеденное, что не успели переварить. Но Одер – это уже будет категорически неприемлемо. Пусть Сталин заберет Польшу, дальше на запад его пускать нельзя.

– И как мы это сделаем? – спросил «ковбой». – Погрозим русским пальцем? Или…

– Или, – кивнул военный. – Думаю, гунны не самоубийцы? Надеюсь, тогда они не откажутся открыть нам фронт. И уже наши парни встанут на западном берегу Одера.

– Электорат не поймет, – произнес «аристократ». – Тогда надо начинать обработку общественного мнения уже сейчас. Как и зондаж почвы у немцев, на предмет сепаратного мира.

– Сепаратного мира не будет, и войны с русскими тоже, – заявил военный. – Будет капитуляция гуннов, которую примем мы, и по праву победителя займем территорию. Может быть даже, встреча на Одере будет дружеской, приветственные объятия, обмен жвачкой и сигаретами – вы хорошо поработали, русские парни, а теперь идите домой. Не будут же русские объявлять войну своим союзникам, тем более что и гунны не останутся в стороне!

– Гитлер никогда на такое не пойдет.

– А кто будет о чем-то договариваться с этим бешеным ефрейтором? – спросил военный. – В Германии найдутся более вменяемые фигуры. Которые уже устроили один заговор против обожаемого фюрера, и сделают на бис. Надеюсь, что гестапо выловило не всех?

– И вы считаете, гунны капитулируют перед нами? После, скажем так, отсутствия успехов наших войск?

– А у них будет выбор? – усмехнулся военный. – И в ту Великую Войну они также капитулировали, имея фронт на чужой территории. Когда русские орды подступят к Берлину, самому тупому немцу будет ясно, что лучше сдаться цивилизованным белым людям, чем кровожадным азиатам – так, кажется, называет русских Геббельс? Конечно, военный успех нам очень бы не помешал – но ведь у нас еще достаточно времени? И когда Еврорейх обломает все зубы на русском фронте, тогда и мы вцепимся в спину уже ослабленному врагу. Вот для чего нам нужен плацдарм в Португалии, хотя большинство голосов в Комитете Начальников Штабов за то, чтобы скорее убрать оттуда наших парней. Но если завтра потребуется вступить в Европу, должен же для этого существовать исходный рубеж? Или прикажете высаживаться где-нибудь во Франции на необорудованный берег, под немецкими снарядами – вспомните Дьеппский рейд и прикиньте уровень наших потерь!

– Ну, может быть… – произнес «ковбой». – Тем более другого военного плана не существует. А что будет с землями восточнее Одера, с Польшей, Румынией, Венгрией, Болгарией, кто там еще есть? Как мы будем загонять русского медведя назад в берлогу и ставить кордон, чтобы не вырвался без дозволения?

– Очень просто, – сказал «аристократ». – Согласитесь, что всякое изменение границ должно определяться не одним правом силы – по крайней мере, так принято в цивилизованном мире. И Сталину будет дозволено взять лишь то, что решит международная конференция, созванная по окончании войны как раз по этому вопросу. Вплоть до возвращения к границам тридцать девятого года – нет, это лишь на случай, если русские поведут себя очень плохо. Если же они окажутся разумными людьми, то мы вполне можем по справедливости отдать им то, что они захватили у поляков, ну и кусок какой-нибудь Румынии. Русские же не пойдут против авторитетного мнения всей мировой общественности?

– И где вы увидели эту «общественность»? – спросил толстяк. – Вот только не надо говорить о каком-то решающем мнении всяких там Швеции с Голландией, ну а про Китай, Сиам и Гондурас даже упоминать не стоит. Все решать будут исключительно великие державы. Но Германия, Италия, Япония и Франция тоже не в счет, не собираемся же мы дать право голоса тем, кого будем стричь? Я даже в позиции Англии не уверен, что «кузены» поддержат нас во всем, у них всегда есть свой интерес. И кто остается – мы и русские?

– Мы и многочисленный хор более мелких игроков, – ответил «аристократ». – По отдельности они, конечно, пыль, но все вместе, выступающие в нашу поддержку… Русские всегда, даже выигрывая войны, проигрывали мир. Именно потому, что очень опасались, «что скажет Европа». Не думаю, что сейчас будет иначе.

– Надейтесь! – сказал толстяк. – Вот только что вы будете делать, если Сталин все же не примет наших условий? Думаете, что преуспеете больше, чем Гитлер?

– А вы посмотрите на это. Фотография Варшавы, снятая самолетом-разведчиком. Как видите, даже не лунный пейзаж Вердена и Соммы, а что-то вовсе невероятное. Даже трудно поверить, что здесь совсем недавно стоял город. Это при том, что от немцев работала исключительно фронтовая авиация и артиллерия. И такое же количество боеприпасов наш воздушный флот, уже размещенный в Англии, сбрасывает за один вылет. Вот что будет с любым городом страны, посмевшей нас не послушать.

– Интересно, гунны думали так же, прокладывая курс на Горький?

– У них было меньше сотни двухмоторных «юнкерсов». У нас будут тысячи «летающих крепостей». Этого хватит, чтобы пробить любое ПВО.

– И отчего же все это не обрушивается на Рейх?

– Пока еще есть время копить силы. И совершенствовать оружие. Очень скоро в строй встанут истребители, способные сопровождать «крепости» на всем маршруте. И бомбардировщики совершенно нового типа, способные дотянуться из Англии хоть до Сибири и абсолютно неуязвимые для любой противовоздушной обороны. Вы не летчик, вам трудно представить, что такое шестьсот километров в час на высоте семь миль для самолета класса «летающая крепость». Хотя эти великолепные машины, не имеющие равных ни у кого, уже называют «суперкрепость», Боинг-29.

– Я слышал про эту стратегию, – вставил слово «ковбой». – Как звали того итальянца… Дуэ? Про «эскадры воздушных линкоров», способные решить исход любой войны. В принципе, деловой подход – уничтожение гражданского населения врага выходит намного дешевле, чем того же количества вражеских солдат на фронте.

– Неэффективно, – сказал толстяк. – Ну, разнесете вы кого-то в пыль. И что вы будете делать после с трупами и руинами, как извлечете из них прибыль? И мне искренне жаль тех наших парней, которые все же погибнут, пусть даже в немногих сбитых самолетах или при оккупации территории в стычках с бандами партизан. Зачем действовать гангстерскими методами, если того же можно добиться законным путем, без крови и риска, зато с доходом? Конечно, большая дубинка за спиной будет необходима как мера страховки – но не надо размахивать ей без нужды и портить игру деловым людям. Зачем воевать, если русский вопрос можно решить гораздо эффективнее, безопаснее и с хорошей прибылью? Джентльмены, вы, кажется, не понимаете, куда катится этот мир. Впрочем, новые реалии даже для старины Уинни не видны – судя по его истерике по поводу того, кому достанутся Проливы!

– Так, может, поделитесь открывшейся мудростью? – с иронией спросил «аристократ». – Если, конечно, это не коммерческая тайна?

– «Осел, груженный золотом, возьмет вражеский город вернее своей армии», – и эта истина была известна еще какому-то древнему греку. Применительно к нашим реалиям, что выгоднее – завоевать какую-нибудь Нигерию, потратив уйму денег на строительство там какой-то цивилизации, на усмирение недовольного населения, на поддержание какой-то его жизни, чтобы оно там не передохло, и, подведя баланс, оказаться в убытке, зато гордиться, что над этой землей развевается наш флаг? Или оставить туземной власти все издержки и проблемы с собственным электоратом, а только стричь прибыль, ну самую малость подкрепляя свои требования большой и тяжелой дубинкой карательного корпуса, с визитами раз в несколько лет?

– Это понятно, но при чем тут русские? СССР все же не Гватемала.

– В некотором отношении, именно она, – усмехнулся толстяк. – Не более чем какая-нибудь Верхняя Вольта с большой и, пожалуй, очень неплохой армией. Но вот касаемо возможности удовлетворить товарный спрос даже своего собственного населения – именно на уровне Гватемалы. Уинни, да и кое-кто из вас, джентльмены, обеспокоены, возьмут ли русские Проливы, Польшу, Румынию, да хоть даже – предположим! – всю Европу. Но даже русским большевикам не удалось вывести человеческую породу, которая не потребляла бы – а уж европейцы привыкли к более высокому уровню жизни. Что будет – да взгляните сейчас хоть на Канаду или Австралию. Ведь Гитлер был абсолютно прав, считая, что в случае войны Британия не сумеет одновременно прикрыть метрополию от вторжения и обеспечить свои коммуникации по всему миру! А населению нужно есть, одеваться, да много чего еще. В итоге, некий мистер Смит из Монреаля или Мельбурна может искренне считать себя патриотом Британской империи – но если он потребляет наши, американские, товары, в своем бизнесе завязан на американских контрагентов и благополучие его и его семьи зависит от климата на Уолл-стрит, а не в Сити, чьим патриотом будет он на деле? После войны мы скажем разоренной и голодной Европе, что можем всех накормить, поставить товары по приемлемой цене – что тогда будет с любым правительством, посмевшим возразить? Мир меняется, джентльмены – и начертание границ уже не столь важно. А вот чей рынок эта территория – имеет значение много больше.

– Вы оптимист, – заметил «ковбой». – Для этого необходимо, как минимум, чтобы та сторона приняла ваши правила. А это невозможно без принуждения – чтобы Гватемала и Панама стали тем, что сейчас, потребовались экспедиции нашей морской пехоты. А вам напомнить Парагвай девятнадцатого века, как его пришлось приобщать к свободе торговли?

– А вы вспомните Китай того же девятнадцатого века, – парировал толстяк. – И чем кончились монополия торговли и пошлины для него? А ведь тоже были претензии на мировую державу! Теперь представьте, что во время Опиумных войн Китай не оказался с Англией один на один, а пользовался бы поддержкой некоей европейской державы, также воюющей с британцами и поставляющей китайцам современное оружие. Тогда Китай, имея пушечного мяса в десятки раз больше, чем Англия, вполне мог выиграть, и даже, допустим, захватить британские колонии – Индию, Малайю, что там еще? И что бы он делал с захваченным, чьи бы товары очень скоро заполнили те рынки – китайские или неназванной европейской державы? Вот мое видение, что такое Россия сейчас, и оттого я спокойно смотрю на всякие страсти по поводу Проливов. Кто бы ни победил, сливки снимать все равно будем мы!

– Это большевики, – сказал «аристократ». – Открыть свой рынок для наших товаров – они не пошли на это даже когда у них был голод, в двадцать первом году. И кто помешает им установить таможенные пошлины, защищая свой рынок?

– Уже не большевики, – возразил толстяк. – Не идейные разрушители старого мира, они могли бы доставить проблемы. Но ведь Сталин явно сворачивает на прежний курс, строит подобие империи, то есть будет играть по общемировым правилам, хочет он того или нет. Однако прежде закончим с Европой. Вы согласны, что защищать таможней рынок имеет смысл, когда наличествует свой производитель – ну а если его нет, или он явно слаб, не может обеспечить весь спрос? Если русские попробуют ответить на наше предложение «железным занавесом» хоть по всей границе континентальной Европы – получится не успешнее, чем подобная же мера Наполеона. А уж сколько им придется потратить, чтобы удержать недовольных сателлитов в своей орбите! Если они глупы, то попробуют – и очень скоро в занятой ими Европе будет такой порядок, что Гитлер покажется добрым самаритянином: единый военный лагерь, всеобщая бедность, все ходят строем и работают за миску похлебки и койку в бараке – в отличие от Еврорейха в мирное время, когда «завтра» не обещано ничего! И как вы думаете, надолго ли их хватит? Ну, а если умны, то сразу уйдут в глухую оборону, по своей прежней границе. Я слышал, их народ терпелив, в отличие от европейцев, сумеет вытерпеть еще сколько-то лет.

– А если русские нападут на нас, как Гитлер? – спросил военный. – Это был бы выход для них.

– Не нападут, – уверил толстяк. – Как минимум лет двадцать мира нам гарантированы. После одной мировой войны без передышки влезать в другую – это даже для русских чересчур. А через двадцать лет нам воевать будет не с кем. Сталин сделал громадную ошибку, отказавшись от идеи мировой революции. Может быть, тактически это было верно, но в долгосрочном плане? Если нет идеи, нет цели, то зачем тогда отказывать себе во всем? Причем самым слабым звеном будет элита. Как показывает наша вековая практика торговли и дипломатии с варварскими народами, бусы и зеркальца вождям и детям вождей – в обмен на золотой песок. И как негритянские царьки посылали своих чад на учебу в Оксфорд или Сен-Сир, гордясь этим – так и русские всегда оглядывались на Европу. Их цари женились исключительно на германских принцессах, их «высшее общество» ездило отдыхать в Ниццу и Баден-Баден. Вы сомневаетесь, что их элита, имея на то возможности, откажется от высшего уровня жизни, «зеркалец и бус», которые мы им продадим за бесценок? Даже если сам их вождь Сталин и его ближние соратники – это тупые фанатики, как монахи-аскеты, во имя чего их преемникам и детям нести такой обет, если нет высокой идеи?

– Вы предлагаете нам ждать, пока у русских сменятся поколения? – заметил «ковбой». – Простите, но капитал должен приносить прибыль сейчас!

– А это самый худший для нас сценарий, джентльмены! – сказал толстяк. – Основанный на предположении, что Сталин понял то, что пока неочевидно даже такому зубру, как Уинни. Если же он мыслит как некоторые из нас, задача сильно упрощается. Он измеряет мощь и благополучие силой своей армии, которая действительно хороша – так бык тоже сильнее человека, однако в нашей воле и запрячь его в плуг, и пустить на мясо. Пусть русский Вождь сидит в Кремле и смотрит на марш своих железных легионов или краснознаменные демонстрации покорного народа – но если вы хотите стать частью мировой цивилизации, играйте по правилам, первое из которых – это свобода торговли! Кто-то сомневается, что по финансам и товарной массе мы превосходим русских настолько же, как какую-нибудь Бразилию? Ну а когда мы будем контролировать все денежные потоки в стране, кому тогда будет принадлежать реальная власть?

– Сталин не уступит.

– А что Сталин, – усмехнулся толстяк. – Он ведь, по сути, реликт ушедшей эпохи, как динозавр. Это было между двумя Великими Войнами, все государства грешили диктатурой, даже такие мелкие, как Албания или Эстония. Но грядет новый мир, где у Америки не будет конкурентов, с гибелью Еврорейха, а вместе с ним и независимой европейской промышленности и рынка. И тогда диктаторы, если только это не «карманные», во всем послушные нам марионетки, будут быстро сходить со сцены, ведь диктатор все ж величина непредсказуемая, мало ли что ему в голову придет – толпой в этом отношении управлять легче: «Хлеба и зрелищ», – со времен Рима никто не придумал лучше. Так что примите еще одно мое предвидение, джентльмены: наступает эпоха революций, но не опасных нам, а совсем наоборот. За свободу торговли, свободу слова, свободу парламентаризма – что еще мы можем купить с потрохами, к нашей выгоде?

– А если процесс выйдет из-под контроля? – усомнился «аристократ». – И начнется уже за свободу вообще? Так дойдет до того, что ниггеров и содомитов потребуют уравнять в правах со всеми. А кто-то и коммунизма потребует, воодушевившись лозунгами и красным цветом знамен.

– А отчего революция должна быть обязательно «красной»? – удивился толстяк. – Пусть будет любого другого цвета, хоть желтой или голубой!

Берлин, Рейхсканцелярия.

20 августа 1943

– Я спрашиваю у вас, господа, кто вы? Отважные германские рыцари, последняя надежда арийской расы – или сборище трусливых ублюдков, испугавшихся какой-то орды славянских дикарей?

По вашим же докладам, в Рейхе под ружьем стоят десять миллионов человек! Это считая последние чрезвычайные «французские» наборы Моделя, вместе с военизированными трудовыми частями и Арабским Легионом. Никогда еще Германия не имела такой силы, ни в тридцать девятом, ни в сорок первом, и вы смеете отступать, вместо того, чтобы принести мне победу?

Так не обманите же надежд – моих и всей арийской расы! Если русские прорвутся за Вислу и не будут разбиты – я буду считать всех вас изменниками, забывшими о воинском долге! Вся Европа работает на вас, снабжая оружием, ради чего я заставил страдать от нехватки самого необходимого наших жен и детей. От вас теперь зависит, как скоро мы компенсируем их лишения взятой добычей!

Висла должна стать неприступным рубежом! И, в отличие от Днепра, там станут исключительно германские войска, где не будет предателей! Я категорически запрещаю использовать германские дивизии в арьегардных боях восточнее Вислы – для этого у вас в достатке частей из унтерменшей.

Почему до сих пор не усмирена Варшава? Что значит десять тысяч английских десантников с танками и артиллерией? Так пошлите туда еще несколько дивизий французов, если уж их нельзя использовать против русских. Через неделю жду от вас доклад, что Варшавы больше нет. И пленных тоже.

Двадцать три года назад русские орды, так же рвущиеся на запад, были разбиты на Висле поляками, которых мы победили за месяц! И вы будете убеждать меня, что германскому солдату не по силам совершить то, что сделали поляки? И после мы не заключим мир, как Пилсудский – мы пойдем на Москву, загоним русских за Урал в дикие сибирские леса, где им самое место. Мы не подарим им жизнь, даже в качестве наших рабов! Посмевшие сопротивляться германскому владычеству должны быть истреблены – и будут истреблены!

Кенигсберг, заселение военного трибунала.

20 августа 1943

– Обер-лейтенант Фогель, вы признаете, что, пребывая дома в отпуску, в разговоре со своей матерью Мартой Фогель советовали ей «как можно скорее избавляться от восточных рабов, уступая соседям за любую цену, и ни в коем случае не брать новых», поскольку русские скоро войдут на территорию Рейха и будут беспощадны к тем, кого уличат в жестоком обращении со своими гражданами? И что вы сомневались в способности германской армии остановить это вторжение на границе Рейха? А также рекомендовали госпоже Фогель продать имение и переехать куда-нибудь в Баварию или Рейнскую область?

Вы приговариваетесь к лишению звания и наград и искуплению своей вины в штрафном батальоне Остфронта.

Госпожа Марта Фогель, благодарю вас за разоблачение скрытого врага фюрера и Рейха!

Христиан Десятый (король Дании в годы Второй мировой войны).

Из воспоминаний, опубликованных в Лондоне, в 1975 голу (альт-история)

Видит Бог, я не был виноват в случившемся!

Мы были маленькой и мирной страной. Богатой, сытой, спокойной, с тихой и размеренной жизнью. Европейской страной с древней историей и высокой культурой, с миролюбивым и аккуратным населением. Наша армия была скорее чем-то вроде атрибута, не иметь который страна не может – когда давно нет войны, содержание войска кажется обременительным, а военная служба совершенно не престижной и не доходной. Но мы считали, что в наш просвещенный век можно обеспечить безопасность страны посредством разумной дипломатии, и иметь вооруженную силу, лишь достаточную для предотвращения случайных нарушений нашего нейтралитета, а не для полноценной обороны.

Когда-то давно мой воспитатель на занятиях историей читал мне книгу о Тридцатилетней войне: «Город был взят и подвергся самому ужасному разграблению. Солдаты убивали жителей и поджигали дома, просто для потехи. Женщин насиловали на глазах мужей и отцов, детей насаживали на пики и живыми бросали в огонь. „Пусть веселятся три дня, – сказал полководец, – надо же вознаградить солдата за его труды и опасности“», – эпизод из той войны Протестантской Унии с Католической Лигой, когда германские ландскнехты герцога Тили взяли штурмом германский же город Магдебург. А какая военная необходимость была у просвещенных мореплавателей поступить так с Копенгагеном, причем дважды? Во имя чего немцы сделали точно такое с бельгийским Лувэном совсем недавно, в 1914 году? Мне говорили, что монарх должен быть прежде всего полководцем. Но история войн, преподанная мне, сделала из меня самого убежденного пацифиста. Война – это не подвиги и слава, а огонь и смерть, беды и страдания. И я имел самое твердое намерение любой ценой избежать участия Дании в любой войне! Быть как Швеция или Швейцария – никому не угрожаем, ни на что не претендуем – и зачем кто-то будет с нами воевать?

«Германская империя и королевство Дания ни в каком случае не шагнут к войне или к другому виду применения силы друг против друга», – так было записано в Пакте о ненападении, заключенном в мае тридцать девятого. Кто мог знать, что для этих грубых тевтонов подписанный ими договор был не более чем клочком бумаги? Я даже не хотел верить, когда мне сообщили утром девятого апреля 1940 года, что немцы вторглись на нашу территорию, а их самолеты бомбят наши мирные города! А когда я собрал своих министров во дворце Амалиенборг, и мы совещались, что делать, в зал вдруг ворвались немецкие солдаты, высадившиеся в порту. После чего мне осталось лишь капитулировать и сказать их командиру: «Вы, немцы, опять совершили невероятное, и следует признать, это было проделано великолепно!» А также высказать надежду, что Дания займёт своё место в Новой Европе, и датский народ ожидает, что при новом европейском порядке сохранит свою самостоятельность.

А что нам оставалось делать? Мы были в положении мирного обывателя, которому бандит приставил нож к горлу. И сопротивляться означало бы, что нас не только ограбят, но и убьют.

Первые годы оккупации были довольно мягкими. Немцы почти не вмешивались в наши внутренние дела, и оставалась надежда, что так будет до завершения войны. И видит Бог, я и моя семья терпеливо разделяли со своим народом все тяготы и лишения. Все изменилось 15 августа 1943 года, когда мне передали приглашение, а по сути – приказ, прибыть в Берлин на встречу с Гитлером. Не скрою, мне было страшно – говорили, что я не вернусь оттуда живым. Но отказаться означало не выполнить свой долг правителя.

Фюрер показался мне очень неуравновешенным человеком, возможно, даже психически нездоровым, в то же время от него, казалось, исходила какая-то темная энергия, подчиняющая чужую волю. Он то говорил тихо, и даже вежливо, то беспричинно срывался на крик, извергая угрозы. Он начал с восхваления наших предков, викингов, когда-то державших в страхе всю Европу и облагавших данью Англию – «бесспорно, это были люди истинно арийской расы!» – затем перешел к необходимости столь уважаемой нации, как датчане, занять по справедливости положенное им место в Еврорейхе.

Тут следует сделать маленькое пояснение. Под Еврорейхом обычно понимают весь лагерь европейских стран, союзных Германии в ту войну. Однако юридически это было первоначально лишь соглашение между Германией и Францией, некое подобие конфедеративного договора, в который после были включены Бельгия и Голландия – а вот, например, Италия, Венгрия, Румыния, Испания формально считались союзниками Германии, а не частью Еврорейха. Вступление в Еврорейх полноправным членом давало определенные привилегии как населению присоединенной страны, так и ее промышленности и торговле – но требовало полного отказа от суверенитета, низводя прежнюю власть до уровня чиновника, назначаемого Берлином, а главное, ставило обязательным условием участие в войне, с непосредственной отправкой своих солдат на фронт.

Гитлер продолжал свой монолог, как будто произнося речь. «Такая страна, как Дания, нуждается в гораздо более сильной армии для охраны своего суверенитета и своей территории, – сказал он с пафосом. – При населении свыше четырех миллионов может быть мобилизовано двести тысяч человек, что составляет тринадцать полнокровных дивизий, причем их оснащение, вооружение и подготовку Германия берет на себя. А от вас же, смелые потомки викингов, требуется лишь защищать свою территорию от азиатских орд. Неужели вы забыли, что Дания исстари владела русской Эстляндией и Таллинн означает „датская крепость“? Так восстановите свои законные права, пошлите туда свою армию, это будет ваш вклад в общее дело Еврорейха».

В то время московское радио еще не вело передачи на датском языке – но мы могли слушать их на французском и немецком. Даже если половина сказанного там было пропагандой, ужасы Восточного фронта совершенно не стоили весьма сомнительного владения той землей. И пленные французские солдаты ругали своего Петена: «Старый идиот, надеялся, что рабство и позор капитуляции спасут от нового Вердена, так получи же при рабстве и позоре еще и Верден, причем на чужой проигранной войне!»