Текст книги "Большое испытание Серёжи Мерсенёва"
Автор книги: Владислав Гравишкис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
НА ПОМОЩЬ ИДЁТ ВЕЗДЕХОД
В конторе Собольской МТС в тот вечер шло заседание агротехнического совета. Сев – не за горами, а в МТС многое было ещё не сделано и разговаривали на совете сердито и круто.
Критиковали многих – и директора, и трактористов, и рабочих ремонтной мастерской, и водителей автомашин, задержавших завоз горючего. Даже комбайнерам досталось за медленный ремонт, хотя их машинам выходить в поле предстояло ещё не скоро.
Попало и Семёну Кузьмичу Истомину, дяде Серёжи Мерсенёва, к которому они приезжали в гости.
Расстроенный Семён Кузьмич вышел в соседнюю комнату, уселся за стол главного бухгалтера и закурил. Нажимает директор! Вообще-то правильно нажимает, ремонтом занимались плохо, но вот его, Истомина, напрасно осрамили при народе – он ещё ни разу МТС не подводил. И время ещё есть... Сердито посапывая, он прислушивался к тому, что говорилось в кабинете.
Загрохотал блок входной двери, в коридоре послышались торопливые шаги и рядом с Семёном Кузьмичом появился Женя. Отец с досадой посмотрел на сына:
– Ну, чего там ещё стряслось?
Вид у Жени был взволнованный, он даже не обратил внимания на недовольный тон отца.
– Пап, собака обратно прибежала,
– Какая там ещё собака?
– Ну Винтик, которого я Серёже подарил. Сижу я, разбираю конструктор, который дядя Гриша привёз, и слышу: под окошком кто-то скребётся и жалобно так поскуливает. Выскочил во двор, а это Винтик. Трясётся от мороза, едва в сени пролез и в избу норовит. А на поводке Серёжкина варежка пристыла. Вот!
Он отдал отцу мокрый шерстяной комок и продолжал:
– Мама говорит: «Ох, не зря собака прибежала! Чует моё сердце – беда с ними приключилась. Не надо бы пускать, на ночь глядючи!» Я, конечно, молчу, ничего не говорю, чтобы маму не расстраивать, а сам думаю: верно говорит. Серёжа – городской, ему трудно... Вон, Серка поить на речку сегодня водили, Серёжка пим потерял. С ноги он у него упал, а Сергей сиди-ит на лошади, шевельнуться боится. Кабы не я – он бы себе ногу отморозил, право слово!
– Уж ты-то силён, чего и говорить. Тоже мне – герой! – размышляя, рассеянно сказал Семён Кузьмич. – Может, она так просто? Сбежала?
– Не-ет, не сбежала, я сам привязывал.
Семён Кузьмич помолчал.
– Неладно дело получается, сын? А?
– Я тоже говорю. Боюсь я – как они там, в лесу? Морозно, Серёжка слабый, а у дяди Гриши одна рука... – Женя возбуждённо теребил завязки у шапки. – Позвони в дом отдыха, а? Ведь можно узнать, приехали они или нет?
– Как же я позвоню? Видишь – заседают.
Семён Кузьмич всё ещё досадовал на директора, и ему ни о чём не хотелось его просить. Но Серебряков сам заметил появление Жени:
– Что у вас там, Истомин?
– Дома у меня неладно, Николай Филиппыч, – смущённо развёл руками Семён Кузьмич. – Мальчишка прибежал.
– Вижу. Что случилось?
Вперёд выступил Женя. Размахивая шапкой, он рассказал, что случилось дома, и заключил:
– Главное – варежка к поводку пристыла. Да так сильно – едва оторвали.
В это время зазвонил телефон. Серебряков торопливо взялся за трубку:
– Я слушаю. Кто, кто? Дом отдыха? Я слушаю вас! – Серебряков значительно оглянул всех. – Как же, как же, были здесь такие... Да мы и сами тут тревожимся: с ними, оказывается, собака была и прибежала обратно... – Он замолчал, скосив глаза на чернильницу. – Так. Так. Лыжники? Когда ушли? Н-да. Хорошо, мы примем свои меры. Будьте здоровы, товарищ директор!
Положив трубку, Серебряков сказал:
– Потерялись оба в лесу, лошадь одна пришла, вот что!
Семён Кузьмич побледнел:
– Вот так штука!
– Из дома отдыха на поиски лыжники вышли, – сказал Серебряков. – А что лыжники? Пока доберутся, пока обыщут лес – от людей одни сосульки останутся. Мороз-то вон какой!
Все посмотрели на окна, затянутые толстым слоем льда.
– Волков на Собольской дороге не замечали. Как будто всех вывели, – задумчиво, как бы про себя сказал комбайнер Алёшин, человек богатырского телосложения, заядлый охотник и следопыт.
– Сейчас мороз пострашнее волков будет, – возразил Серебряков и отыскал взглядом молодого кудреватого водителя Сергея Надымова.
– Сергей, как у тебя вездеход? В готовности?
– Когда же он у меня не на ходу был? – обиженно ответил Сергей. – Подавать?
– Подавай. Поедешь на выручку. Семён Кузьмич, собирайся! – Серебряков посмотрел на Алёшина. – Степан Афанасьевич, придётся и тебе сопровождать – лесное дело тебе знакомое.
– А как же? В лесу – мы дома. Сейчас за лыжами схожу, прихватим на всякий случай...
Алёшин стал натягивать на себя полушубок. Оделся и Семён Кузьмич. Женя потянул отца за рукав:
– Пап, я с вами поеду, а?
– Иди домой! Не до тебя!
Только и всего сказал отец, но вид у него был такой угрюмый и подавленный, что Жене стало ясно: проси, не проси, а на вездеход его не возьмут.
Нахмурившись, Женя вышел на крыльцо. Теперь, когда стало ясно, что дядя Гриша и Серёжа попали в беду, стремление прийти им на помощь стало просто нестерпимым. Но что предпринять? Как добраться до брата? Где он?
Взгляд мальчика остановился на соседнем доме, где была квартира директора МТС Серебрякова. Из окон на снег падали прямоугольники света. Женя вспомнил о своём приятеле, сыне директора Игоре. Сидит, наверное, почитывает, а дядя Гриша и Серёжа погибают.
Через сугробы Женя пробрался к окну и трижды стукнул в стекло. Накинув на голову пальто, на крыльцо вышел Гора.
Женя поманил к себе приятеля.
– Сидишь и ничего не знаешь, – торопливо заговорил он. – А тут такое делается. Дядя Гриша и Серёжа в лесу потерялись, понятно?
– Как потерялись? Постой, постой! – Гора поспешно начал надевать пальто. – Ты спокойно говори! Как потерялись?
– Не могу я спокойно! Сейчас из дома отдыха звонили: лошадь пришла, а сани пустые. Отсюда спасательная экспедиция выходит, дядя Стёпа и папка едут. Я проситься стал, а они – ни в какую! Горка, давай соберём ребят и пойдём в лес на поиски, а? Пусть у нас своя спасательная будет...
– Кто же нас пустит...
– А мы и спрашивать не будем, пойдём, да и всё! Мы тут тёпленькие сидим, а им-то каково? Они в опасности, понимаешь?
– Нет, такое дело не годится! – подумав, решительно сказал Гора. – Пока ребят соберём, пока до места дойдём – сколько времени зря пропадёт. Надо другое придумать.
– Трусишь, да?
– Глупости! Нам надо живых найти, а не... – Гора запнулся: даже подумать о том, что дядя Гриша и маленький Серёжа, с которыми он сидел сегодня за праздничным столом у гостеприимной Анна Алексеевны, лежат мёртвыми где-то в лесу, было страшно. – Одним словом, нам надо с вездеходом ехать.
– Туда не пустят. Сказано тебе – я уже просился.
– Ерунда! Обхитрить надо. Ты иди за лыжами, я свои возьму.
Вздымая клубы снега, из Собольского вылетел вездеход и помчался в сторону леса. Впереди него, в лучах фар, клубилась позёмка.
Почти за самой околицей, фары осветили две мальчишеские фигурки, скользившие вдоль дороги. Узнав сына, Семён Кузьмич раздражённо сказал:
– Тьфу ты, пропасть! Да это Женька с Горкой! – Он открыл дверцу кабины и, высунувшись, прокричал: – Эт-то куда? А ну, назад!
Машина остановилась, остановились и ребята.
– Мы не пойдём назад, Семён Кузьмич, – невозмутимо ответил Гора. – Мы вперёд пойдём.
Стоявший в кузове Алёшин усмехнулся:
– Хитрят мальцы. Нарочно из села вышли, чтобы на машину попасть.
– Я им похитрю! – сказал Семён Кузьмич. – Марш домой!
– И вовсе мы не хитрим, дядя Стёпа, – сказал Гора. – Не хотите на машину брать – сами дойдём. Пошли, Женька!
– Женя! Назад! Кому говорю!
От отцовского окрика Жене стало не по себе, но он уже не мог отстать от приятеля, а тот всё шёл и шёл, не оборачиваясь. Женя не утерпел и оглянулся. Обдуваемый позёмкой вездеход стоял в поле, дверца кабины была открыта. Там, видимо, совещались.
Через минуту машина на малом ходу догнала ребят, и Алёшин приказал:
– Лезьте в кабину! Спасатели!
– Спасибо, Степан Афанасьевич, – серьёзно поблагодарил Гора. Он понял, что это Алёшин отстоял их право на поездку.
Забросив лыжи в кузов, ребята полезли в кабину, к Семёну Кузьмичу, курившему папироску за папироской. Вездеход рванулся вперёд, к лесу, пролагая широкий след в сугробах, звеня намотанными на колёса цепями...
НАШЛИ, НО КОГО?
После находки одеяла никто из лыжников уже не сомневался, что в лесу произошло что-то серьёзное. Шли молча, стиснув зубы и хмуро вглядываясь в темноту, закрывавшую лесные дебри.
Вадим Сергеевич двигался впереди, время от времени перекликаясь с командами, то и дело включая фонарик и осматривая следы кошевы. Дорога петляла от одного края просеки к другому. И так же неровно, то серединой, то обочиной, то забираясь в придорожные кусты, шёл след саней. Он становился всё слабее и слабее. «Скоро след исчезнет совсем. Что тогда? А тогда что – дойдём до Собольского, узнаем, что там, поднимем ещё людей из деревни».
Сомов очнулся от раздумья, прислушался к движению колонн в лесу, крикнул:
– Эй, фланги! Что видно?
Справа и слева, от человека к человеку по цепочке прошёл всё тот же нерадостный ответ:
– Ничего, Вадим Сергеич! Ничего!
Сомов достал часы: светящийся циферблат показал одиннадцать, – уже час, как они в пути.
С Силачёвым и его племянником Вадим Сергеич познакомился только вчера. Зашёл на квартиру к шеф-повару Мерсенёвой, чтобы заказать на утро по добавочной порции какао для лыжников, и там увидел человека с полупустым рукавом. Оказалось, это брат Мерсенёвой, отпускник, рабочий тракторного завода, в прошлом танкист, сержант. Как не поговорить? Поговорили, вспомнили боевые дела. А теперь вот не прошло и суток, как приходится искать сержанта и его племянника в лесу. И казалось Вадиму Сергеевичу из лесной мглы слышится голос сержанта: «Пропадем, Вадим Сергеевич! Поторопись, если можешь.»
Прошло ещё с полчаса. Вадим Сергеевич уже подумал о том, что они, пожалуй, напрасно тратят время, осматривая окрестности просеки – никого там нет. Не лучше ли собрать ребят в кучу и одной колонной форсированным маршем двинуться по дороге? Так было бы легче и ребятам, и скорее дошли бы до Собольского...
В это время слева, где шла команда магнитогорских лыжников, прозвучала перекличка голосов. Вскоре она стихла, огонёк фонаря, который несли лыжники, стал удаляться в глубину леса – то скроется за стволами деревьев, то появится вновь. Куда они пошли?
– Левый фланг! Что у вас? – крикнул Сомов.
– Следы, Вадим Сергеич, – ответил Гена Саночкин, капитан магнитогорской команды. – Кто-то ходил по лесу...
Вот как! Вадим Сергеевич включил фонарик и быстра осмотрел следы саней. Да, они ещё видны, но рядом с ними никаких следов, – никто не выходил из саней. Странно!
– Правый фланг, остановиться и ждать! – приказал Сомов и пошёл налево, к Саночкину.
Гена показал ему след:
– Следопыт из меня никудышный, Вадим Сергеич, никак не пойму, кто тут ходил. Вот здесь похоже, что прошел человек. А это что?
В свете фонарика виднелись три цепочки продавленных в снегу ямок, уходивших в глубь леса. Две из них, близкие друг к другу, походили на следы человеческих ног, а рядом с ними тянулся третий ряд углублений, как будто рядом с человеком скакал кто-то одноногий.
– И не так уж давно прошёл, следы почти не занесло, – рассуждал Саночкин.
– Проверьте в обе стороны – куда ведут! – приказал Сомов.
– Ребята уже пошли, Вадим Сергеич...
Где-то вдали хлопнул выстрел, и стало видно, как над деревьями, стремительно набирая высоту поползла огненная змейка. Вот она замедлила полёт, качнулась, изогнулась в сторону, поникла и вдруг разломилась на яркие зелёные куски.
– Зелёная! Помощи просят! – выкрикнул Саночкин и быстро, не разбирая дороги, помчался туда, где ещё медленно падали осколки зелёной ракеты.
Из глубины леса донеслась далёкая перекличка голосов:
– Нашли-и! Нашли-и!
ОДИН В ЛЕСУ
Присев на корточки у сосны, Серёжа ругал себя. И зачем только он побил Винтика? Что из того, что тот не захотел слушаться? Разве за это бьют? Узнай про такое Женя – ни за что не отдал бы собаку!» «Эх ты, хозя-яин! – сказал бы Женя и пожал плечами. – Разве так с собаками обращаются?»
И правильно: совсем не так надо было делать. Вот и остался один в лесу. Был бы сейчас Винтик – и дядю Гришу было бы легче найти и не так боязно.
Вот что: надо пойти отыскивать дядю Гришу. Хватит, отдохнул! Они с дядей Гришей быстро придумают, как выбраться из шахты и догнать Серко...
Серёжа пошевелился, и его сразу обдало таким холодом, что он чуть не вскрикнул от неожиданности и весь задрожал. Кажется, что сидишь совсем голый, нет на тебе ни пальто, ни праздничного костюмчика, ни белья. Интересно, почему это так: ведь знает Серёжа, очень хорошо знает, что на него надето толстое пальто. Ещё Ирина мама сколько раз хвалила: «Ну и пальто тебе, Серёженька, досталось – никакой мороз не прошибёт!» А вот сейчас даже не чувствуется, что на нём пальто, будто его и нет совсем. Почему так?
Наконец ему показалось, что стало теплее. Даже совсем тепло. Захотелось посмотреть, что происходит в лесу, но глаза почему-то оказались закрытыми. Когда он их закрыл, Серёжа не помнил. Открыл он их с трудом, сначала один глаз, потом – другой.
Всё было так же, как и раньше: кругом снег и чёрные прямые стволы сосен. Нет, это не сосны, а великаны. Обступили они его со всех сторон, стоят, рассматривают, перешёптываются.
О чём они шепчутся? Какие они – добрые, злые? Что задумали? Может быть, сговариваются его убить? Великаны ведь едят людей – это известно, мама в сказках читала. Ну и пусть съедят – дяди Гриши всё равно нету, никто ему теперь не поможет. Маму жалко, она плакать будет...
А может быть, они совсем и не злые, а добрые? Бывают же добрые богатыри. Стоят и рассуждают, как ему помочь добраться домой. Взяли бы своими мохнатыми лапами-ветвями, подняли бы высоко-высоко и отнесли бы в дом отдыха, к маме. Не одного конечно: и дядю Гришу захватили бы, и Серко вместе с санями, – они сильные! – и Винтика. Им итти недолго – вон у них какие длинные ноги, не разглядишь, где и голова. И тогда всё пошло бы по-старому, так, как шло до поездки в Собольское. Попали бы все трое: Серёжа, дядя Гриша, Винтик, – в тёплую уютную комнату, стали бы жить вместе...
Далеко-далеко теперь эта комната. И мама далеко.
Серёже казалось, что становится теплее и теплее. Надо только не шевелиться, чтобы не спугнуть эту теплоту... А может быть, наступило лето? Даже запахло чем-то прелым, сырым, как пахнет в лесной непроглядной чаще. Или в бане... Хорошо в бане! Серёжа ходил туда вместе с Костей Осколкиным, сыном завхоза, «Костя – серьёзный мальчик, он тебя хорошо вымоет», – говорила мама.
Серёжа-то знал, какой Костя серьёзный – как раздурится, так и не уймешь. Они ходили в баню, когда там не было отдыхающих и не один таз воды вылили, брызгая друг на друга. А как-то Серёжа здорово подшутил над Костей: когда тот намылил голову, Серёжа потихоньку утащил таз с водой. Захотелось Косте ополоснуться, поискал он вокруг себя, а воды-то и нет, а мыло так и щиплет глаза. Искал, искал, потом кое-как добрался до крана и промыл глаза.
Вот уж был бой так бой! Если бы не постучала из прачечной тётя Даша, они бы, наверно, всю роду из баков выпустили...
Серёжа тихонько рассмеялся: эх, хорошо они тогда подурили! Вода была горячая-прегорячая. Пузыристая белая пена клубилась кругом, щипала глаза, так и хотелось потереть хорошенько... Но почему пена щиплет не глаза, а руку?
Серёжа прислушался, Да, в самом деле, рука у него чесалась так, как будто была опалена крапивой. Он захотел вытащить, посмотреть, что с ней сделалось, но его сразу охватило холодом. Ну вот, опять тепло растревожил! Нет, не стоит двигаться – холодно, рубашка так и обжигает. Надо не шевелиться, тогда все опять будет по-старому.
Серёжа долго ждал, когда снова потеплеет. Холод угасал медленно, но всё-таки угасал, откуда-то опять пахнуло теплом. Теперь воздух казался горячим, сухим, накалённым – таким, каким был в классе. Серёжина парта стояла недалеко от печки, и, садясь за неё после утренней поездки по озеру – от дома отдыха до школы было километра три, – Серёжа всегда чувствовал струившееся от неё тепло.
Под потолком горели четыре лампочки, потому что на улице было темно. И только уже на втором уроке в широких окнах класса появлялись тусклые жёлтые лучи солнца и начинали подтаивать морозные узоры на стёклах.
Наклонив голову пониже к парте, Серёжа мог видеть в проталинку всё, что делалось на улице. И вот он увидел, что серединой улицы, проваливаясь в сугробы, шёл дядя Гриша и на вытянутых руках нёс что-то длинное, белое. Серёжа никак не мог различить, что это такое, но он и так почему-то догадывался – несёт дядя Гриша накрытый полотенцем именинный пирог, который подавала на праздничном блюде тётя Аня.
Во всей этой картине было что-то необыкновенное. Но Серёжа не мог понять, в чём дело, почему картина ему кажется необыкновенной. Он долго ломал голову, пока не догадался: а руки-то у дяди Гриши две! Ведь он однорукий, откуда же у него взялась другая рука? А дядя Гриша точно знал, о чём думает Серёжа: он вынул из-под полотенца одну руку, показал Серёже, потом вынул вторую и тоже показал. Почему не упал пирог? Ведь его никто теперь не держал?
Серёжу взяла оторопь, стало не по себе. Он отвернулся от окна и стал смотреть на учителя Якова Ефимовича. Но за учительским столом, сказалось, сидел не Яков Ефимович, а директор дома отдыха Константин Васильевич. Директор строго смотрел на Серёжу: «Мальчик, нельзя смотреть в окно!»
Голос был скрипучий, пронзительный, а Серёже хотелось, очень хотелось посмотреть в окно, узнать, что случилось с пирогом, плавал ли он по-прежнему в воздухе или всё-таки упал на землю? Мальчик попробовал повернуть голову, открыть глаза, но что-то ему мешало.
Серёжка старался разлепить смёрзшиеся ресницы, но ничего не получалось. А открыть глаза надо было непременно, потому что на Серёжу надвигалось что-то новое и тоже необыкновенное. Он ещё не знал, будет ли это новое хорошим или плохим, но посмотреть надо было обязательно. В ушах назойливо звучал голос не то Якова Ефимовича, не то Константина Васильевича: «Мальчик, не смотри в окно. Мальчик, ты меня слышишь? Мальчик, мальчик!»
– Мальчик! Мальчик! – услышал Серёжа чей-то хрипловатый, простуженный голос.
Он сильно шевельнул ресницами, и они чуть-чуть раздвинулись. Серёжа увидел что-то блестящее, огненное, но никак не мог разобрать, что это такое. Оно было таким расплывчатым, пламенело такими синими, красными и зелёными искрами, что ослепило Серёжу и он снова закрыл глаза.
– Он? – послышался другой и тоже хрипловатый голос.
– Кому больше быть? – отозвался первый. – Конечно, он.
– Живой? – спросил второй.
– Не знаю, – ответил первый. – Ракетница у тебя?
«Да я живой, совсем живой!» – сказал этим людям Серёжа, но они почему-то не услышали.
– Ракетница у Пахомова, – опять донеслось до Серёжи.
– Пахомов, сю-уда! – прокричал кто-то. – Одного нашли-и!
– Нашли-и, нашли-и! – перекликались голоса.
Серёже всё-таки удалось разлепить глаза. Прямо перед собой он увидел жёлтое пламя свечи в фонаре. Верхняя часть стекла закоптилась косым наплывом и была словно закутана в чёрную бархатную тряпку. Что-то шумело и потрескивало: не то пламя в фонаре, не то вершины над головой.
– Зелёной, зелёной заряжай! – говорила неподалёку от Серёжи неясная тень. – Красной не надо – одного нашли. Взрослого нигде нету, я всё осмотрел.
Раздался похожий на выстрел хлопок, и что-то яркое, горящее, с шипением и воем устремилось в воздух.
– Ещё одну?
– Хватит. Выносить будем. Берись, Саша!
– Да-а... Закоченел совсем, бедняга!
– Осторожнее! Не поломай! Как сидел, так и неси!
«Про кого они говорят – не поломай? Про меня? Да разве я стеклянный?» – думал Серёжа. Он хотел снова сказать, что он жив, совсем жив, только вот замёрз немного, но в это время острая, режущая боль пронизала ему руку. Он застонал, а показалось ему – закричал.
– Стонет. Посмотри, Пахомов, что с ним?
Совсем близко от Серёжи появилось немыслимое человеческое лицо: чугунные чёрные щёки, багровый нос, облепленные изморозью брови и ресницы. Глаза смотрели на него, в них поблескивали отсветы фонаря.
– Живой, ребята! Смотрит. Только застыл здорово, слова сказать не может.
Пронзительно заскрипели лыжи, и около Серёжи появился ещё какой-то человек в шапке-ушанке, он пристально вглядывался в мальчика.
– А ведь мы, Вадим Сергеич, чуть мимо не прошли – следы-то вон как запутаны, – рассказывал всё тот же хрипловатый голос. – Метался, видно, во все стороны... Послышалось мне – стонет кто-то да так тихонько, что я подумал – чудится. Однако вернулся. Смотрю, а это он! Приткнулся к сосне и сидит, бедняга. Позвал – молчит, чуть головой пошевелил. Ему бы ходить всё время, а то... Малыш ещё, не сообразил, да и напугался, видно, крепко.
– Серёжа, ты слышишь меня? – спросил его человек в ушанке, в котором мальчик с трудом узнал главного судью лыжных соревнований Вадима Сергеевича.
Как он сюда попал? Как они все узнали, что Серёжа остался один в лесу? Ничего не мог понять Серёжа, всё происходило, как во сне, но ему было радостно оттого, что он снова среди людей. Захотелось громко, во весь голос ответить Вадиму Сергеевичу, что он его видит и слышит, но слова почему-то не шли из горла.
– Слышу, – наконец кое-как произнёс он и, напрягаясь, выговорил то самое главное, что ему сейчас надо было сказать во что бы то ни стало: – Дядя Гриша... в шахту... упал...
– Как в шахту? Где? – Вадим Сергеевич склонился совсем близко, так что Серёжа перестал видеть фонарь и другого человека, всё заслонила голова Вадима Сергеевича.
– В шахту, – повторил Серёжа, – провалился... Я за вожжами пошёл... Серко домой убежал...
– Вот новости! – пробормотал Вадим Сергеевич. – Где она, эта шахта, – не знаешь?
– Не знаю... Я искал, искал... Отдохнуть захотелось...
Голова Вадима Сергеевича исчезла, в лицо Серёжи опять светил фонарь.
– Саночкин! – услышал он голос недалеко от себя. – Быстро на дорогу! Собирай всех! Ракетница есть?
– Машина идёт! Из Собольского! – донёсся далёкий крик.
– Остановить! Во что бы то ни стало остановить! – закричал Вадим Сергеевич, и Серёжа услышал, как звонко взвизгнули его лыжи: должно быть, Вадим Сергеевич сам рванулся к дороге.
Скрипнули лыжи и под тем человеком, который нёс его, Серёжу.
– Ничего, малыш, теперь все хорошо будет. Теперь ты не беспокойся – тебя выручили, – слышал мальчик над собой ласковый голос лыжника.
– А дядю Гришу? – слабо спросил Серёжа.
– И дядю Гришу выручим. Видишь, сколько нас?
По небу пробегали светлые полосы, крутились, шарили среди звёзд, как прожекторные лучи. Потом внезапно в глаза Серёже ударил сильный сноп света и он зажмурился: ну да, это машину остановили, её фары светят...
А через несколько минут одно за другим перед Серёжей появлялись знакомые лица: вглядывался в него добрый и растерянный Семён Кузьмич, со страхом смотрел Женя, из-за его плеча выглядывал всегда серьёзный Гора и ещё кто-то в громадном полушубке. Откуда они все? И как узнали? – недоумевал мальчик и слабо позвал:
– Жень!
– Я здесь, Серёжа.
Женя шагал рядом. Серёжа его не видел, но слышал его шаги.
– Знаешь... Винтик у меня убежал... Я его...
Он хотел сказать, что побил Винтика, но услышал торопливый голос брата и умолк.
– Ты не беспокойся, Серёжа, – говорил Женя. – Винтик домой прибежал. Ещё твою варежку принёс. Мы по ней и догадались, что с тобой беда. Нам МТС вездеход дала, мы на нём приехали. Я тебе пришлю Винтика, только ты... – Женя хотел сказать «не умирай», но что-то сдержало его, и он поправился: – Только ты выздоравливай скорее...
– Я не больной... Чего мне выздоравливать.
– Ну, всё-таки... – пробормотал Женя.
Его оттёрли в сторону, а Серёжу положили в кузов машины, на разостланный мохнатый тулуп.
Отсюда, с высоты, Серёжа увидел вокруг себя много людей на лыжах, большой костёр, искры которого непрерывным потоком уходили в звёздное небо, и освещенные костром тёмные стены леса вокруг.
У борта машины стояли, прижавшись друг к другу, Женя и Гора и почему-то испуганно смотрели на него, Серёжу...
