Текст книги "Голубятня на желтой поляне"
Автор книги: Владислав Крапивин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Яр плыл, не думая, куда и зачем. Он взял билет до какой-то Чайной Пристани, потому что при нем упомянули это название…
На низком левом берегу, за лугами и кустарниками, встал на фоне заката город. Силуэты острых колоколен, башен со сквозными окнами, высоких крыш, пологих арок и крутых мостиков между балконами.
Своим четким рисунком город разбил сплошную желтизну. Так разбивает монотонную мелодию дождя посторонний звук: звон капель о донышко пустого ведра или чей-то неожиданный голос.
Яр удивился, что он еще может замечать посторонние вещи. Думать о них. Зачем ему какой-то город? После того, что случилось…
И все же он смотрел. А город разрастался, словно кто-то разматывал черное кружево на подсвеченном тускло-желтом сатине…
Яр оторвался от поручней и поднялся в рулевую рубку – стеклянную будочку на верхней палубе. Капитан был здесь. Что-то тихо говорил бородатому рулевому. Оба посмеивались.
– Что это за город? – спросил Яр.
Капитан обернулся. В его очень светлых старческих глазах отражалась желтизна.
– Город?
Яр кивнул на левый берег.
– Да это, собственно, не город,– неохотно сказал капитан.
– А что же?
– Да в общем-то, город… Но не совсем.
– Все-таки что же там?
– Да вам-то что? – удивленно проговорил капитан.– Вы же с другой стороны.
– Я вас не понимаю,– резко сказал Яр.
Капитан озадаченно потер подбородок. Чуть наклонившись, он разглядывал Яра. Яр сказал:
– Я хочу здесь сойти. Это возможно?
– Здесь?
– Да.
Капитан совсем растерялся:
– Но вы ведь, кажется, из Орехова?
– Ну и что же?
– Но… тогда получится, что вы перешли реку.
– Я не знаю местных обычаев,– угрюмо объяснил Яр.– Что случится, если я перейду реку? Это запрещено?
– Это, конечно, не запрещено… Пожалуйста. Но здесь нет пристани.
– Ладно, я доплыву…
– Нет, что вы! Я прикажу спустить лодку… Желание пассажира– закон. Только…
– Если это трудно, не надо,– сказал Яр.
– Это не трудно. Дело только вот в чем… Вы отвергаете предрассудки, вы, конечно, правы. Сам я тоже… Но, понимаете, матросы… Они все с высокого берега. Я не могу им приказать. То есть, разумеется, могу, но потом… Это ничего, если лодка не будет касаться земли и вы пройдете немного по воде?
– Ничего,– сказал Яр.– Спасибо, капитан.
Через две минуты пароход уронил в желтую воду литой якорь. Течение медленно развернуло судно кормой к закату. С кормы спустили плоскодонку. В нее сошли два старых матроса, они поглядывали на Яра хмуро и нетерпеливо.
Яр кивнул капитану и прыгнул в лодку.
Матросы гребли молча. В полусотне шагов от берега началась отмель, весло подняло со дна песчинки.
– Хватит, друзья,– сказал Яр.– Спасибо, тут я добреду.
Матросы повеселели:
– Будьте здоровы… Счастливо вам.– И дружно погребли к пароходу.
По колено в теплой воде Яр пошел к берегу, выбрался на траву.
Тоска чуть-чуть ослабла. Правда, сильно болело сердце, но от этого было даже легче: боль отвлекала от мыслей.
Яр медленно зашагал через высокую траву. Листики и колоски липли к мокрым брюкам. Город приближался, вытягивая в небо черные башни и заслоняя желтый закат. Было тихо и безветренно. Но вдруг от реки прилетел ветерок, закрутил над верхушками травы маленькие спиральные вихри. Они побежали к городу впереди Яра.
2
Город начинался сразу, без привычной окраины с домиками и огородами. Высокие каменные дома с крутыми крышами вставали из травы и кустов. Яр ступил на гранитные плиты улицы.
Улица была пуста. И, видимо, весь город был пуст. Ни шагов, ни отдаленных голосов. Ни одного лица за стеклами и узорными решетками окон. Впрочем, несколько раз Яру показалось, что вдали мелькнули бесшумные фигуры. Но это могли быть просто вечерние тени.
Яр не удивлялся тишине и безлюдию.. Еще на пароходе у него появилось ощущение, что в городе никого нет. Город казался таким же одиноким, как Яр. Но в этом одиночестве улиц, башен, старых домов не было горечи. Было только усталое спокойствие. И оно коснулось Яра.
Так бывает у мальчишки, когда во время большой беды, среди безудержных слез наступает передышка. Мальчик умолкает, ощутив на себе чью-то ласковую руку, и вдруг замечает, что кругом тишина.
Яр шел, не думая, куда идет. Поворачивал с улицы на улицу. Огибал башни с полукруглыми амбразурами, проходил по чугунным узорчатым мостикам через заросшие овражки, в которых бормотала вода. В сумраке овражков мигали редкие желтые огоньки.
«Светлячки, что ли?» – подумал Яр. И поймал себя на том, что в нем шевельнулось чуть заметное любопытство. Полного равнодушия уже не было. И поменьше стало болеть сердце.
Яр пригляделся к домам. Их сложили из темно-розовых и серых камней. Камни были шероховатые, словно посыпанные крошкой. Среди них кое-где светлели мраморные блоки и плиты с буквами, знаками и барельефами. Буквы были незнакомые, знаки – непонятные. А на барельефах чаще всего встречался одномачтовый кораблик с кругло надутым парусом и длинным флагом.
Дома стояли вплотную друг к другу. Иногда над улицей были перекинуты крытые мостики с башенкой посредине. На одной из башенок Яр увидел часы. Ржавые стрелки на черном циферблате показывали двадцать минут третьего – часы явно стояли. Над циферблатом сидела серая большая птица, похожая на спящего орла. Яр подумал, что это украшение. Но птица подняла голову, глянула с высоты на Яра, махнула метровыми крыльями и шумно унеслась вдоль улицы. Она словно разбудила ветер. Вернее, стайку ветерков, которые пробежали над плитами тротуаров, над круглыми булыжниками мостовой, подняли спиральные столбики пыли.
Ветерок зацепил на стене изорванную бумагу. Видимо, это была старая афиша. Бумага моталась и шелестела.
Яр увидел на серых лоскутах бледные буквы: КИНОФ… Потом еще: «Если ты не…»
«Что не?» – машинально подумал Яр.
Это было странно – афиша. Сколько времени она, даже очень старая, может провисеть на стене и не истлеть, не исчезнуть?
Значит, люди покинули город не очень давно?
А кажется, что целый век назад.
Впрочем, дома были целы, Яр не заметил развалин и большого запустения. Только в одном из переулков прямо посреди мостовой рос между булыжниками тополек. У него от проснувшегося ветра хлопали друг о друга листья.
Яра обрадовало это живое лопотанье листьев… Хотя что значит обрадовало? Радоваться он не мог. Но почему-то показалось, что это хороший знак.
«Какой знак? Что может быть хорошего?» – тут же горько усмехнулся Яр. Но пошел по переулку, где рос тополек.
И вышел на большую площадь.
На другой стороне уступами поднимались зубчатые стены, а над ними узкие многоярусные башни – то ли сторожевые вышки, то ли колокольни монастыря. На площади стояли тонкие колонны. Целый лес. Наверху их смыкали между собой легкие пологие арки. Ряды этих арок уходили к дальним стенам. Под арками кое-где висели колокола. Разные: и совсем маленькие колокольчики, и великаны. Что это? Необычная монастырская звонница? Или громадный концертный зал, где на колоколах играли неизвестную теперь музыку?
Как не похоже это было на тот знакомый, почти родной Орехов, где Яр встретил ребят!
И все же что-то смутно знакомое чудилось в городе. Может, память о давних играх или детских сказочно спутанных снах?
В небе давно исчезла желтизна, однако полные сумерки не наступали. Над городом висело яркое облако. Солнце из-за горизонта бросило в него красноватые лучи, и облако расцвело. Оно освещало город мягким рассеянным светом. Ласково розовели колонны и арки, на плиты площади словно осела светло-оранжевая пыль. Лишь бронза колоколов оставалась темно-зеленой и черной.
Яр пошел по плитам, и ему не хотелось, чтобы площадь и ряды колонн кончались. Идти бы так бесконечно – среди розоватого света и тишины, которые приглушили тоску, притупили боль. Потому что если кончится этот путь– дальше что?
«Что?» – словно в стороне раздалось это щелкающее слово.
«Что-что-что-что…»
Это были не слова. Это щелкали по камню легкие шаги. Справа, из темной густоты парковых деревьев, появился мальчик.
Яр остановился. Мальчик шагал легко и беззаботно. Несколько раз он оглянулся на деревья, словно ждал, что его догонят приятели. Яра мальчик не замечал.
Он прошел совсем недалеко. Темноволосый щуплый мальчишка лет двенадцати. В клетчатой рубашке, с блестящим ранцем за плечами. Ранец подпрыгивал при каждом шаге. Будто мальчик, чем-то довольный, возвращался из школы.
Какая здесь школа, для кого? Да и время позднее, и каникулы…
Впрочем, кто знает…
Окликнуть? Сказать: «Послушай, я здесь один. Я не знаю, как быть. Помоги». Яр доверял мальчишкам больше, чем взрослым, он не постеснялся бы попросить о помощи.
Но о какой?
Мальчик вдруг остановился. Он стоял в двух десятках шагов и теперь смотрел на Яра. Будто спрашивал: «Хочешь что-то сказать?»
Яру нечего было сказать.
Мальчик быстро улыбнулся, нашарил что-то в кармане (как Игнатик нашаривал свечку), сел на корточки и размашисто нарисовал на камне какой-то знак. Выпрямился, переливчато засмеялся и побежал, теряясь за колоннами. Рассыпались сухие щелчки подошв, а потом с края площади донесся звонкий оклик:
– Сережка, ну скоро ты?!
И еще чей-то отдаленный топот. И все стихло.
Яр постоял и подошел к рисунку на плите. Там был начерчен крест со стрелками на концах: указатель на четыре стороны. И еще одна стрелка – из центра перекрестья в сторону.
Такой знак любил рисовать на асфальте Юрка.
3
Яське нравилось барабанить. Нравилось придумывать всякие боевые марши. Стучишь в барабан, а за тобой будто встает армия. Качаются султаны на киверах, полощут знамена, блестят вскинутые палаши. Как в старой книжке про Бородино.
Давно уже порвался и пропал игрушечный барабан. Яська успел закончить четвертый класс, но игру свою не разлюбил. Когда в доме отключали газ и мама посылала Яську за керосином, он выбирал дорогу подлиннее, переулки попустыннее и шагал по ним, выбивая марши на донышке жестяного бидона.
И в тот раз он тоже маршировал вдоль косого забора, у которого росли подорожники и дикая ромашка. Он топал под марш «Атака голубых гренадеров». И на тропинку прямо перед Яськой прыгнул с забора мальчишка в полосатой майке. У мальчишки были непонятные продолговатые и широко сидящие глаза. Он смотрел серьезно.
Яська отступил и сказал:
– Ты чего?
Он не любил драться и не умел быстро знакомиться.
Мальчишка улыбнулся беззлобно, доверчиво.
– Я так… Я слышу, кто-то каждый день барабанит. И вчера, и позавчера…
– Потому что керосина третий день в лавке нет. Вот и хожу…– насупленно объяснил Яська.
– Ага… Я вчера в щелку поглядел, тебя увидел. А сегодня ты опять идешь…
Яська посопел. Он не знал, что сказать.
– Я тут живу,– мальчишка кивнул на забор.– Здесь наш сад.
– А-а…
– Меня Юрка зовут. А тебя?
– Ярослав.
– Ух ты! – восхитился Юрка.– Какое княжеское имя!
Тогда Яська улыбнулся:
– Юрий ведь тоже княжеское…
Небо хмурилось, потянул серый ветерок, спиральный столбик пыли пронесся по тропинке. Яська переступил – защекотало ноги.
Юрка сказал:
– Говорят, что если в такой маленький смерч бросить ножик, на нем капелька крови покажется.
– Ага, я слыхал,—согласился Яська.– Только это не смерч, а вихорек… Ты кидал ножик?
– Не…– вздохнул Юрка.
– Я тоже.
– Потому что жалко, да?
Яська смущенно кивнул:
– Вдруг правда кровь будет! Тогда, значит, они живые…
Прогремело за крышами. Юрка поглядел вверх.
– Скоро польет… Пошли ко мне, переждем…
Дома у него на большом столе был город. Из бумаги, из картона, из пенопласта. Сказочный город, где перепутались старинные замки и телевышки, терема и небоскребы ростом с карандаш. Была маленькая железная дорога и морской залив из голубой бумаги, застеленной мятым целлофаном. И кораблики в порту.
Потом Яська и Юрик часто играли вместе у этого города…
И вообще они часто играли вместе. Юрик прибегал к Яське во двор и скоро стал полноправным обитателем голубятни.
В конце лета, вечером, была игра в сыщики-разбойники. Яська и Юрик убегали от Димки, Валерки и Славика. И еще от большой компании соседских ребят. Юрик рисовал на асфальте знаки-указатели: четыре стрелы на четыре стороны света. Можно было такой знак и оставить: ищи, где хочешь. Но Юрик всегда играл честно. Он пририсовывал пятую стрелку: она смотрела в ту сторону, куда они.с Яськой скрывались.
Стрелка не помогла тем, кто их догонял. «Сыщики» отстали. Яська с Юриком отсиделись в акациях циркового сквера, вышли на улицу. Было пусто. В конце улицы закат разукрасил узкие облака.
– Пойдем посмотрим город,– шепотом предложил Юрик.
Яська удивился: не видал он, что ли, города? Только сегодня клеили новый дом с часами на башне!
– Да нет, не тот город,– чуть виновато улыбнулся Юрик.– Знаешь, бывает такая штука… Я сам не знаю почему. Когда вот такой закат, надо забраться на старую водокачку, и с нее видно, будто незнакомый город появляется на горизонте. Башни всякие, стены, крыши… Далеко-далеко…
Яська понял, что Юрик делится своей тайной. И очень захотелось тоже увидеть дальний непонятный город.
– Давай. Только не пойдем к водокачке по Южной. Лучше мимо кино.
– Почему? – удивился Юрик.
– Ну…– Яська замялся. Но Юрик доверил ему свою тайну, и Яська не стал скрывать своюг хотя и неприятную: – Там магазин «Спорттовары», а в витрине этот… ну, дурак такой, манекен в альпинистском костюме. Я его не люблю. У него рожа такая… Улыбается, а глаза злющие. Будто все время следит… Я его зову Наблюдатель. Будто он шпион какой-то.
– А, знаю,– сказал Юрик.
– Я как мимо него пройду, так какая-нибудь неприятность делается,– вздохнул Яська.– Вчера, вот гляди, локоть ободрал. Запнулся, да ка-ак брякнусь, а он, гад, смеется… А весной прошел рядом с витриной, и мама заболела… И еще всякое было…
Юрик серьезно кивнул:
– Я понимаю. Только этого типа уже нет в витрине.
– Как? – радостно подскочил Яська.
– Его сегодня убрали, я сам видел…– Юрик хихикнул.– Совсем голого… И знаешь что? У него в груди почему-то дыра. Вот такая. Будто прострелили ядром.
– Тогда пошли! – с облегчением сказал Яська.
Но они не ушли далеко. Встретилась мама Юрика. Она была то ли встревожена, то ли очень опечалена.
– Юра, домой… Ясик, ты извини, у нас важное дело.
Яська растерянно остался на тротуаре. Юрик (он сам ничего не понимал) слабо помахал рукой: до завтра.
Но завтра Юрика не было. Он уехал с матерью накануне вечером, уехал насовсем и неизвестно куда. Потому что случилась беда: от них ушел отец. Яська узнал это через несколько дней.
Своего отца Яська не помнил. Ему хватало мамы. Но, значит, это очень большое горе, когда уходит отец. Такое, что люди от него уезжают на край земли и даже некогда проститься с другом…
И маленький Яська поклялся на веки веков, что, если он вырастет большой и у него будет сын, он никогда-никогда не бросит сына.
А знаки со стрелками, которые в тот вечер нарисовал Юрик, целую неделю еще белели на асфальте. Пока не пошли дожди.
4
Яр постоял над знаком, который начертил незнакомый мальчик. Едва ли он для Яра его нарисовал. Наверно, просто играл… Яр повел медленным взглядом, куда показывала, вырываясь из креста, пятая стрелка.
А куда она показывала? Просто на левый край площади, где громоздились темные дома. В одном месте они были раздвинуты щелью переулка. Яр пошел к этому переулку.
Он начал смутно надеяться на что-то. На что, не мог понять: той беде, что случилась вчера, помочь было невозможно. И все же он шагал с ожиданием какой-то перемены.
Облако над городом погасло. На площади стало сумрачно, а в зажатом высокими домами переулке оказалось совсем темно. И тепло: еще не остыли нагретые дневными лучами камни.
Где-то опять простучали быстрые шаги. Что-то крикнул в отдалении звонкий голос. И вдруг Яр увидел, как над головой, на верхних этажах неярко зажглись окошки. Их было немного – три или четыре на весь переулок.
«Все-таки кто-то живет здесь»,– подумал Яр. Свет в окнах казался спокойным и ласковым.
Впрочем, скоро окна скрылись из вида. Переулок вильнул и вывел Яра в совершенно темную улицу. Вернее, в прямой проход между глухих стен. Стены были неровные, с выступами и каменными подпорками. Кое-где на них смутно белели выложенные из плиток узоры и неясные буквы. Но не было ни одного окна.
Дорога между стенами поросла травой. В траве очень громко трещал ночной кузнечик.
Стены были высокие. Небо, еще не совсем погасшее, висело над Яром неширокой синевато-серой полосой. Эта полоса в конце улицы делалась очень узкой. Там в небо врезался тонкий силуэт башни. Верхушка ее была похожа на шахматную фигуру.
Впереди засветился крошечный желтый квадратик. Яр, сам не зная отчего, ускорил шаги. Кузнечик в траве надрывался от треска. Черная башня вырастала над Яром, уходила точеной вершиной в высоту.
Улица упиралась в основание башни. Это здесь и горело оконце. Метрах в трех от земли. Под ним Яр, приглядевшись, различил дверь. Не старинную, а простую, как в комнате обычной квартиры. Яр не колебался. Нащупал ручку и потянул.
Он увидел…
А что он увидел? Ничего особенного. Пустую комнату с цементным полом и грязными исцарапанными стенами. Под потолком горела мутная лампочка. У стены валялись разломанные ящики и бочонок. Вот и все.
Яр ощутил, как возвращается к нему прежняя тоска. Он беспомощно и все же с остатками надежды осмотрелся. За грудой ящиков была, кажется, еще дверь. Он торопливо шагнул туда. Правильно, дверь. Даже две. Грязные, в чешуе облупившейся краски… А это что?
Что это?!
В узком простенке, зацепившись лапкой за ржавый крюк, висел бормотунчик.
Конечно, это был другой бормотунчик. Не из платка, а из полинялой трикотажной тряпицы (скорее всего, из обрывка мальчишечьей майки). И лицо его нарисовано не сажей, а мелом. Но выражение улыбчивой рожицы было таким знакомым…
Яр замер. Он понимал, что бормотунчиков умеют делать многие мальчишки на Планете и что этот, забытый и разрядившийся, висит здесь в запустении с давних времен. И все-таки…
Бормотунчик вдруг шевельнулся. Уцепился за крюк второй ручкой, покачался. Спросил голосом капризной куклы:
– Ты зачем пришел? Слушать? Хочешь правдивую, красивую, прекрасную сказку про ветерков?
– Кто тебя сделал? – шепотом спросил Яр.
Бормотунчик нервно дернулся:
– Ты спрашиваешь? Это вопрос? Я могу ответить лишь на один вопрос! Потом кристаллы разрядятся.
– Нет-нет,– испуганно сказал Яр.– Не отвечай. Я задам другой вопрос.
– Поскор-рей,– недовольно потребовал бормотунчик.
Яр знал, о чем спросить: «Скажи, как вернуться на крейсер». Надо вернуться. Здесь нечего делать. Некого ждать, не на что надеяться. А очнувшись у пульта, Яр сможет вспомнить Планету и ребят, как сон. Светлый и страшный. Он убедит себя, что это только сон. Ничем другим это и не может быть.
И желтая тоска больше не тронет Яра.
«Тронет,– сказал вечный спорщик, который сидит внутри каждого из нас.– Потому что не сон это. И от себя не убежишь».
«Но что мне делать здесь?»
«А что делать там?»
Яр, понурившись, рассматривал замызганный цементный пол.
«Тебя позвали сюда»,– настойчиво толкнулась мысль.
«Но тех, кто позвал, теперь нет!»
«Зато есть надежда…»
«Какая?» – горько усмехнулся Яр.Он удивлялся, что эта надежда– слабенькая, беспомощно-детская– нет-нет да и шевелилась в нем. Будто может произойти неожиданное. Такое, что ослабит беду и как-то утешит Яра.
Что могло ослабить, как утешить? И на кой черт утешение?
Был нарушен какой-то закон, детство не повторяется, поэтому все кончилось так страшно…
– Ты скоро? – нетерпеливо дернулся бормотунчик.
– Сейчас, сейчас,– прошептал Яр.
А что «сейчас»?
И он беспомощно проговорил:
– Ну скажи, что мне делать?..
Бормотунчик закачался. Хихикнул.
– Ты хитрый. Ты решил задать сто вопросов в одном… Хо-ро-шо!.. Хочешь вернуться – иди в правую дверь. Хочешь чего-то другого – иди в левую…
– Чего другого? – вырвалось у Яра.
– А того, что…– Бормотунчик вдруг пискнул и беспомощно повис. Успел выдавить угасающим голоском: – Дурак ты…
– Прости, я не хотел,– с испугом сказал Яр.
Бормотунчик висел тряпичным кульком.
«Прости»,– еще раз подумал Яр.
Перед ним были две двери. Боясь раздумывать, Яр ухватился за ручку левой. Рванул.
За дверью была почти такая же комната. Лишь поменьше и почище. На дощатом столе валялся на боку большой продырявленный барабан и горела, оплывая, очень толстая свеча.
В углу на драном тюфяке спал Игнатик.
Глава четвертая
ИГНАТИК
1
Белый домик стоял на мысу, над спокойным зеленоватым заливом. Каменный, широко застекленный, с плоской крышей и решетчатой башенкой маяка. В домике находилась диспетчерская служба порта.
Порт был крошечный. Его деревянные причалы прятались в бухточке за мысом. Большие суда к ним не совались. Торчал здесь голубой катер береговой охраны, да отстаивались днем крутобокие мотоботы, рыбачьих артелей. Перед закатом они уходили на ночной лов. Диспетчерская главным образом и работала для промысловых экипажей.
К домику примыкал неказистый павильон с пышной черно-золотой вывеской:
Здесь был постоянный приют не занятых ловом рыбаков и свободных от дежурства диспетчеров.
Яр зашел к «Нептуну», когда солнце уже катилось к морю и делалось оранжевым.
Бармен Черный Яков, маленький, похожий на подростка, но с морщинистым личиком, обрадовался:
– Яр! Давно не заходил! Кружечку, а?
– Табаку, Яков. Пачку «Субмарины».
– Пачку «Субмарины» и кружечку. А?
– Мне через час на вахту.
– Кружечка холодного «Бомбардира» перед вахтой – самое дело,– уверенно сказал Яков.
Яр засмеялся:
– Ну, давай.
Кружка была из мятой тонкой жести, пиво сквозь нее холодило ладони. Яр оглянулся. У больших бочек, заменявших столы, было почти пусто. «Вот и хорошо»,– с облегчением подумал Яр. Но тут же его окликнули:
– Эй, Яр! К нам иди…
У окна с частым переплетом «ошвартовались» двое: болтливый маячный мастер с длинным прозвищем Пауль Верхняя Душа и механик с мотобота «Креветка» Захар Лира. Захар был молодой, слегка ленивый, с широким бабьим лицом. В отличие от многих, нелюбопытный. У него в доме Яр снимал для себя комнатку.
Разговаривать не хотелось, но обычай требовал: зовут – подходи. Нарушать поселковые обычаи Яр остерегался.
Пауль Верхняя Душа суетливо подвинул ящик из-под консервов.
– Ты садись, садись, Яр, садись с нами. А то, гляжу, все один да один. Сумрачный что-то. Служба, что ли, не ладится?
– Служба нехитрая,– обронил Яр и спрятал за кружкой лицо.
– А чего же тогда? А?
– Не копай ты чужую душу, Пауль,– с зевком сказал Захар.– Мало ли что у человека. Мы вот в одном доме живем, я и то не копаю.
– А чего и не копнуть? – не согласился Пауль.– Иногда копнешь, а человек выскажется, и бывает ему облегчение…
– Да все у меня нормально,– сказал Яр.– Ты, дядя Пауль, покопался бы лучше в своем фонаре. А то в пятницу с какого-то сейнера запрашивают: «У вас что за маяк? Мыс Грива или Белый Бык?»– «Грива,– говорю,– вы что там, спите все до полного отупения? Бык на семьдесят миль южнее».– «А какого же растакого дьявола,– кричат,– у вас зеленые проблески через пять секунд, как на Бычьей мигалке, а не через две, как про вас в лоции написано?» И открытым текстом как выдадут про наш маяк все, что думают…
– Ну, этот факт особый, критика эта в чем-то правильная,– слегка обиделся Пауль Верхняя Душа.– Только я вижу так, что про маяк ты заговорил, чтобы разговор увести от себя. Дело, конечно, совершенно твое. А мне просто в душе больно смотреть, если кто ходит понурый… Сперва ты вон какой бойкий был, да все не один, а с мальчонкой. Чего его не видать-то, приемыша твоего?
– Какой же он приемыш? Он с родной теткой живет.
– Тетка теткой, да и не родная она, а бес ее знает какая. А за тобой-то он, бывало, как пришитый ходил…
«Да замолчи ты, дубина»,– тоскливо подумал Яр. И сказал:
– У него свои дела, мальчишечьи…
– Свои-то свои… Он, конечно, парнишка вроде смышленый. И вежливый такой, только от нашей ребятни все в сторонке держится. Со взрослыми нормально, а мальчишек здешних боится, что ли. Мне с башни все видно…
– Не привык еще,– сказал Яр.– По старым друзьям тоскует. Я же говорил, у него друзья погибли в обвале…
Пауль повздыхал, закивал, хотел опять заговорить, но язык у него стал потяжелее: во время беседы они с Захаром пропустили по паре кружек.
– Пора…– Яр поднялся.
В баре прибавилось посетителей. У двух бочек устроились компании по три человека. Дымили трубками. Оранжевое солнце пробивало зеленоватые клубы дыма, которые поднимались к потолку – к запылившимся моделям парусников и стеклянным шарам, оплетенным си-залевыми сетками. Шары – это были поплавки от сетей. Еще недавно такой поплавок Яр подарил Игнатику…
Яр резко шагнул к выходу. Черный Яков закричал из-за стойки:
– Яр! Что же ты, а? Так рано не уходят! А, Яр?
– На вахту же…
Но тут его заметили другие.
– Яр! Подсаживайся!
– Давай, давай, Яр! Четверо – не пятеро, садись к нам…
– Не могу, ребята, надо Стефана менять. Время.
– Ну, что Стефан?– сказал со своего места Пауль.– Стефан молодой, подежурит еще часок. Я вот пойду и скажу: «Ты, Стефан, подожди. Яр не часто с нами сидит, пускай побудет у Якова, а ты еще подежурь маленько…» Дай мне, Яков, кружку, я отнесу Стефану.
«Ну и пусть»,– устало подумал Яр. Стефан и в самом деле мог подождать, нравы здесь были простые.
Яр подошел к бочке, за которой пристроился диспетчер Феликс. Он Яру нравился. Молодой еще, кряжистый, русобородый, по-стариковски спокойный. На первый взгляд он казался даже мрачным. Но глаза были ласковые и какие-то беззащитные. Кроме Феликса, сидели тут механик поселкового кинотеатра Дымок – совсем мальчишка – и старый мастер канатного дела Антон Хвост, такой же разговорчивый, как Пауль Верхняя Душа.
Феликс улыбнулся, Дымок солидно крякнул и сделал глоток, а старый Антон заговорил:
– Садись, Яр, садись… Яша, ты нам принеси!.. Я вот смотрю, Яр, ты у нас целый месяц, а к здешней жизни все не приспособился. Будто из другого мяса ты…
– Я человек с той стороны,– вздохнул Яр.
– Та сторона, эта сторона – предрассудки собачьи,– басовито сказал Дымок.
– Может, и предрассудки. Только откуда они взялись, вот вопрос,– осторожно проговорил Яр.
Феликс отвел глаза и подавил улыбку. Старый Антон нелепо развеселился:
– Вопрос – это хорошо! Любопытному человеку интереснее живется. Ты давай вопросы-то, мы, может, все тут и разберемся!
– Хорошо. Что такое нашествие?– неожиданно для себя громко сказал Яр.
В баре замолчали. Потом кто-то мелко засмеялся. Дымок солидно проговорил:
– Чушь это. Никаких нашествий не бывает.
– Бывают,– сказал Яр.
– Это шмели-то? – отозвался старый Антон.– Ну да, ну я знаю. На той стороне… А что шмели? У нас сроду не было…
– Это не просто шмели,– разозлившись, сказал Яр.
Феликс поцарапал бороду. Посмотрел трезво.
– Яр, когда вулкан или цунами… вот как на Желтых Камнях, например… никто же не спрашивает – что такое? Природа…
– Довели матушку-Планету, вот она и плюется,– сказали у соседней бочки.– И нечего тут искать других объяснениев…
– Кто довел? – спросил Яр.
Старый Антон захихикал. Дымок, важно улыбаясь, курил. Феликс ласково проговорил:
– Яр, ты как с другой планеты, честное слово…
– Я и так с другой планеты,– ничем не рискуя, сказал Яр.
Старый Антон засмеялся, закашлялся, хлопнул по спине Дымка так, что у того вылетела трубка.
– Дым, пошли потормошим Якова, уснул там…
Дымок важно поднял трубку, и они с Антоном двинулись к стойке.
Феликс царапал мундштуком латунный обруч бочки.
– Яр, ты хороший парень… Жаль, ты у нас не задержишься.
– Почему не задержусь?
– Ты сам знаешь. Тебе не это надо… Вопросы у тебя…
– А что, здесь не любят тех, кто спрашивает?
Феликс улыбнулся:
– Не здесь… Яр, ты совсем ничего не боишься?
«Боюсь потерять Игнатика»,– подумал Яр, но это никого не касалось.
– Я пока не знаю, чего надо бояться…
– Ну и правильно! – вдруг пьяно сказал Феликс и грохнул кулаком по бочке.– Так и надо!.. Яша! Поставь, милый! Слышишь? Поставь ту пластинку! Один-то раз. Для Яра…
Шум в баре поутих. Яр оглянулся на стойку. Яков улыбался. Улыбка – беззубая щель на черном обезьяньем лице. С полки, из-за пестрых бутылок, он достал плоский пакет, вынул пластинку, подул на нее. Положил на диск проигрывателя…
Стало совсем тихо. Солнце окуналось в море, стеклянные поплавки у потолка уже не блестели, но лампы еще не зажглись. Скрытый за моделью галиона динамик зашипел. Потом ударил тяжелый аккорд гитарных струн, пошла медленная мелодия.
И глуховатый мужской голос запел:
Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжем у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдет за вечерним солнцем
И тонкой блестящей льдинкой
Растает в желтой дали.
Это пел явно не артист. Но пел хорошо, по-настоящему. Со скрученной печалью и нарастающей жесткостью. Яр вспомнил песчаный обрыв у крепости…
От горького пепелища,
От брошенных переулков,
Где бьют дожди монотонно
По крышам, как по гробам,
От злой измены, что рыщет
В домах опустелых и гулких,
Наш маленький барабанщик
Уйдет, не сдав барабан…
Издалека, сначала незаметно, вошел, вплелся в песню голос мальчишки (у Яра сжало горло).
Но есть утешенье – как будто
Последний патрон в обойме,—
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав.
И вот потому над Планетой
Шагает наш барабанщик —
Идет он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…
Кончилась песня, прошли секунды тишины. Потом загорелись лампы– будто свет в кинозале после окончания фильма.
У бочек задвигались, закашляли. Кто-то сказал:
– Да-а… Гордые были мальчики.
– Ну а что с того, что гордые? Сгорели, а толку…
– Не накликать бы чего… Ты, Яков, тоже… смотри…
– Да что мы, не люди, что ли? – громко спросил Феликс.
Вернулся Пауль Верхняя Душа.
– Ну вот, я сказал Стефану. Ты, Яр, не волнуйся, он подежурит, сколько надо. Мы с ним там посидели, он говорит: конечно, пускай Яр погуляет, если охота, а я, говорит, побуду за него, а потом он за меня, дело такое…
– Что это за песня была? – спросил Яр у Феликса.
– А вот,– опять хмелея, отозвался Феликс.– Это про тех ребят, которые тогда поднялись в Морском лицее, в Городе… Дело давнее, а песня осталась.
– Как поднялись? Против кого?
– Против кого… Знать бы… Не хотим, мол, и все. Карабины порасхватали с учебными патронами. А зачем эти хлопушки, если пожар? Это тебе не шмели…
Феликс макнул бороду в кружку.
– А в каком городе? – спросил Яр.– У реки?
– Ну, я же говорю: в Городе. Он один тут, Город…
– Феликс, а почему он пустой?
– Никто не живет, вот и пустой. Вроде музей, заповедник…
– А почему не живут?
– Не хотят – и не живут. Ты сам попробуй в пустом-то городе…
«Черт,– беспомощно подумал Яр.– Хоть бы одного человека найти, который скажет…»
– Я видел там людей,– резко бросил он.– Врете вы все тут. Люди там живут и ничего не боятся. Веселые люди.
– Сколько их– веселых– там?– совершенно трезво сказал Феликс.– Это те, кто смог… А если разобраться, какой смысл?
