Текст книги "Белый шарик Матроса Вильсона"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Владислав Крапивин
БЕЛЫЙ ШАРИК МАТРОСА ВИЛЬСОНА

Пролог. В ГЛУБИНЕ ВЕЛИКОГО КРИСТАЛЛА

Белый шарик не знал, когда и как он появился на свет. Ему казалось, что он существует всегда… Впрочем, нет. Понятие «всегда» ему тоже было незнакомо, потому что он еще не ведал, что такое Время. Он висел в пустоте, и единственным его чувством, единственным проблеском сознания было: «Я есть».

Но пришел час, и ощущение чего-то постороннего коснулось его щекочуще и беспокойно (позднее Шарик узнал, что это был импульс Большого Белого шара). В ответ Белый шарик непроизвольно ощетинился лучами мгновенных импульсов. Так насекомое, очнувшееся в темной коробочке, усами и лапками щупает картонные стенки. Шарик ощупал импульсами ближнюю часть пространственно-временного континуума. Даже этот маленький кусочек мира показался ему пугающе громадным. Но страх беспредельности растаял, когда Белый шарик понял, что одиночество ему не грозит.

Шаров было множество. Разной величины и разного цвета. (Цвет – это частота и длина импульсов особого рода, таких медленных, что они не годятся для общения и активных воздействий на мир, а служат чаще всего только оболочкой.)

Но великую россыпь дальних шаров Белый шарик воспринимал отрешенно и вначале ни с кем из них не общался. А его соседями и наставниками оказались четверо. Вернее, пятеро, но Желтые близнецы жили так тесно друг с другом, что Шарик всегда воспринимал их как нечто единое. А кроме Близнецов были: Большой Белый шар, Красный шар и Темно-красный шарик. Если соединить их прямыми линиями, то образовывалась трехгранная пирамида – и каждый шар на своей вершине (а Желтые близнецы, естественно, вместе). Белый же шарик висел в центре этой пирамиды, на перекрестке импульсов нарастающей информации, от которой порой кружилась голова…

Стоп! Никакой головы, разумеется, у Белого шарика не было. Но, рассказывая о нем людям, невозможно обойтись без человеческих понятий. Иначе получится не повесть, а толстенный сборник формул, графиков, стереосхем и ключевых уравнений с весьма спорными обоснованиями многомерности кристаллических граней. Два простых слова: «Шарик встревожился» – превратились бы в несколько страниц с анализом аритмии внутреннего гравитационного поля и антипозиций внеконтурного излучения. Во всем этом сразу не разобрались бы ни самоотверженные энтузиасты из группы «Кристалл-2» в обсерватории «Сфера», ни даже четвероклассник Филипп Кукушкин из поселка Лугового. Что уж говорить про читателей!

Вот и придется нам в дальнейшем пользоваться фразами: «Шарик подумал», «Шарик сказал», «Желтые близнецы укоризненно заметили», «Шарику стало грустно», – хотя здесь много натяжек. Они исчезнут со временем, когда к Белому шарику придет понимание многих человеческих чувств и представлений. Но случится такое не скоро. А пока…

Пока Белый шарик с трудом, не сразу постигал законы и понятия мира, в котором он существовал и который назывался «Великий Кристалл» (опять же в переводе на человеческое разумение). Трудно было понять, например, единство движения и неподвижности. Не было никакого сомнения, что он, Белый шарик, не просто висит в пустоте, а быстро движется относительно силовых линий данного пространства и относительно других шаров. И в то же время пирамида, образованная его соседями шарами, оставалась незыблемой, и он всегда находился точно в ее центре… Ну, ладно, в этом он в конце концов разобрался. Гораздо сложнее было осознать вот что: оказывается, в пространственно-временной протяженности существовала такая часть Времени, когда его, Белого шарика, не было! Как это так? Все, что есть вокруг, было, другие шары были, а его не было?

– Мы тоже были не всегда, – снисходительно разъяснял Большой Белый шар. – У всякого явления в Великом Кристалле есть свое начало.

О том, что у всякого явления бывает и конец, Белому шарику пока не говорили, чтобы не огорчать раньше срока.

– А как это все вокруг и вы тоже… как это могло быть, если я вас не ощущал? – удивлялся Белый шарик.

– Тоже мне, пуп Кристалла… – ворчал Темно-красный шарик. Он был хотя и маленький, но с могучей массой, потому что был старше всех не только в этой пирамиде, но и вообще в обозримых пределах. Он редко что-нибудь объяснял и обычно лишь излучал недовольство и осуждение.

Красный шар весело восклицал:

– Ай да малыш! В таком возрасте уже начинает копать проблемы бытия! – И достаточно понятно объяснял, что существование Кристалла не зависит от восприятия того или иного отдельного шара. Шары могут быть или не быть, а Великий Кристалл был, есть и будет всегда.

Желтые близнецы добавляли:

– Ты узнаешь об этом после. Все должно постигаться в свое время.

«В свое время»… А что это вообще такое – Время? И почему оно бывает свое и не свое, если Великий Кристалл – общий? И в своем ли времени находится он, Белый шарик? Если да, то почему момент, когда он должен родиться, еще не наступил?

Эту странность выдал ему Большой Белый шар. Он рассказал, что миг рождения Шарика лежит на темпоральном векторе где-то впереди, примерно в двух микродолях общего временного оборота данной кристаллической грани.

– Как же так? Я еще не родился и уже есть? – Шарик даже обиделся. – Что вы мне мозги-то пудрите? (Вольный перевод на человеческий язык.)

Но Большой Белый шар терпеливо разъяснил:

– Ты родился совершенно неожиданно. Твое появление на том участке могло нарушить планомерность развития грани. И пришлось тебя оттянуть по временному вектору назад. Иначе не исключено, что могло возникнуть черное покрывало и ты исчез бы без следа.

Черного покрывала опасались все, хотя и неясно было, что это такое.

– Нам тебя стало жаль, – сообщили Желтые близнецы со смесью ласковости и назидательности. – Ты был тогда очень славный… – В подтексте этих слов легко читалось, что теперь Белый шарик уже не такой славный, как в младенчестве, ибо задает слишком много вопросов.

Но Шарик продолжал задавать вопросы. И однажды спросил:

– Значит, когда-нибудь я сам смогу увидеть, как я появился на свет? Мы ведь все катимся по вектору Времени, да? И через две микродоли я подъеду к точке своего рождения?

Шары замолчали и, кажется, быстрее обычного завертелись вокруг оси. Наконец Большой Белый шар сухо произнес:

– Совсем не обязательно, что ты зафиксируешь в сознании эту точку. Скорее всего, проскользнешь и не заметишь.

– А вдруг замечу? И сделаю что-нибудь такое… Сам себе помешаю родиться! А? Тогда, значит, я не буду на свете? А тогда почему я сейчас есть?

– Значит, не помешал и родился… На нашу голову, – ворчал Темно-красный шарик.

– Объясните же ему, – стонали Желтые близнецы, – что он задает некорректные вопросы. Это просто неприлично!

– А что такое некорректный вопрос?

– А это то, за что можно угодить под черненькое покрывальце, – хохотнул Красный шар. А Большой Белый шар объяснил:

– Некорректная постановка проблемы ведет к дестабилизации данной грани. И в какой-то степени тормозит построение Общей Гармонии во всем Великом Кристалле.

– А зачем она… эта Гармония?

– Она принесет нам ощущение полного счастья и вечной радости. Это высшая цель.

– А… зачем?

– Зачем цель? Без нее наше бытие потеряло бы смысл.

– А скоро это… Общая Гармония?

– Не скоро. Но мы должны стараться приблизить ее…

Белому шарику объяснили, что и он должен стараться. Сначала – в меру своих маленьких сил. А когда пройдет через Возрастание, будет работать больше и серьезнее.

Работать – означало улавливать и посылать другим шарам импульсы разного напряжения и частоты. Импульсы эти причудливо сплетались и пересекались, образовывали живую струнную сеть, дрожание которой определяло жизнь данной кристаллической грани. Если удачный импульс приближал это дрожание, эту музыку, к Всеобщей Изначально Заданной Частоте Великого Кристалла, возникал долгожданный Резонанс. То есть настоящего Резонанса еще не было, был намек на него. Но даже это вызывало у шаров моменты ликования. Однажды познал такое ликование и Белый шарик. Это когда он по сигналу Красного шара ловко подкинул в пространство два светлых импульса из системы дальних Голубых шаров, переплел индекс Темно-красного шарика со своим и точно всадил всю эту комбинацию в темную, «незвучащую» ячейку вибрирующей сети силовых линий. От зазвеневшей ячейки пошел сигнал к еле заметному от пирамиды Синему шару № 2. Тот давно ждал импульса смешанной частоты и теперь расцвел, выпустил целый сноп лучей магнитного контакта, и вся округа несколько мгновений упивалась состоянием Радостного Общения. Грань еще на какой-то шаг приблизилась к Общей Гармонии, а Белый шарик в этот миг буквально растворялся в счастливом тепле, умилении и любви других шаров. И в то же время – в ощущении собственной значимости, пользы и важности… Ах, если бы это продолжалось подольше!

– Только, пожалуйста, не зазнавайся, – посоветовали Желтые близнецы. – Одна удача еще ни о чем не говорит.

– Да, – поддержал их Большой Белый шар. – Все сошло удачно, ты молодец. Но если бы ты чуть-чуть ошибся и не попал совмещенными импульсами в ячейку…

– То что? – довольно развязно спросил Белый шарик. Близнецы возмущенно закудахтали, но Большой Белый шар был терпелив:

– …Тогда могло возникнуть явление антирезонанса. Именно оно и притягивает черные покрывала. Кристалл не прощает, друг мой, дерзостей и неоправданного риска…

Ох уж эти нравоучения!.. И Белый шарик вернулся к будничной жизни.

Эта жизнь была тоже ничего, не скучная. Во-первых, надо было точно уловить момент (и в этом ощущался азарт), чтобы перехватить и переслать дальше под заданным углом любой из неожиданных импульсов. Во-вторых, приходилось внимательно слушать, не слабеют ли сигналы в ближайших ячейках Сети, и в случае чего вплетать туда собственные импульсы нужной частоты. Оставалось время и для свободной связи с шарами. Не только для бесед с постоянными соседями и наставниками, но и для переклички с другими. Пошлешь наугад индекс-вопрос «Ты кто?» – и вдруг ощущаешь щекотанье ответного луча: «Я Розовый шар на втором коротком ребре Большого параллелепипеда номер три. А ты?»

Такие «разговорные» импульсы никак не влияли на состояние Сети, но большие шары все равно предупреждали:

– Не болтай слишком часто, не трать зря энергию.

– А почему нельзя тратить?

– Задержится Возрастание.

– Ну и что?

– Ну и будешь младенцем до старости!

– А это плохо?

– Это нарушит Гармонию грани…

– О-о-о… – Белый шарик морщился, как от зубной боли (если представить, что у Шарика были зубы и они могли болеть). Только и слышишь: «Гармония, Гармония…»

– Не смей испускать черные импульсы! – взвизгивали Желтые близнецы. – В конце концов, это просто невыносимо!

Ну а какие еще импульсы испускать, если все надоело и ни с кем не находишь постоянного резонанса?

…Однажды донесся импульс, от которого Белый шарик буквально затрепетал. Импульс этот был без адреса, шел в пространство широким веером. И, судя по всему, не в одно пространство, а по многим граням Кристалла. О Великая Всеобщая Сеть, кто мог излучать такое?

До сих пор Белый шарик только слышал, что есть другие грани. Это были иные миры, импульсы оттуда почти не доходили. А если и доносились, то ни о каком резонансе не могло быть и речи – слабенькие они. А этот импульс, пробивая многомерные зеркала совмещенных пространств, хотел, кажется, заполнить собой весь Кристалл… И странно, что никто из шаров не обратил внимания на такой широко разлетевшийся крик.

Да, именно крик. Это был, безусловно, черный импульс – сигнал тревоги, печали и одиночества. Словно какой-то шарик родился в полной пустоте и решил, что ничего – совсем ничего, никого и нигде! – на свете нет.

А может, и правда так? Может, несчастный этот шарик излучает лишь такую частоту, что его никто не замечает?

– Вы что! Разве не слышите?

– Белый шарик, ты о чем, малыш?

«О чем!» Он – о дрожи своего тревожного резонанса. О желании скорее успокоить того, кто мечется и страдает в черной пустоте! О странном чувстве, которому нет объяснения (лишь много позже Белый шарик узнает, что оно называется «жалость»).

– Ты кто?

Не было ответа. А тоскливая дрожь не проходила, и Белый шарик боялся все больше. Он боялся не выговора от больших шаров, не антирезонанса, не черного покрывала. Вообще, это был страх не за себя. Впервые шарик страдал оттого, что плохо не ему, а кому-то другому. Незнакомому, неизвестно где живущему.

– Ты кто?!

Не было ответа. И Белый шарик первый раз в жизни совершил немыслимо дерзкий поступок. Рванув колоссальный запас энергии, он швырнул импульс-анализатор двусторонней связи в бесконечность. Навылет через грани! С отчаянной силой, но почти без надежды, что получит ответ…

Тугая струя импульса пробила ломкие структуры ближних граней и пошла навстречу вееру чужого сигнала. И Шарик сам – всем своим сознанием – заскользил вперед по этой струе!

…Сперва ему показалось, что черный импульс идет от незнакомого шарика. Тоже белого, но… совершенно другого. Немыслимо другого! Неравенство масс было таким, что Белый шарик замер в горестном недоумении… Но почти сразу он понял: различие настолько громадно, что его просто не следует принимать во внимание. Известно ведь, что свойства бесконечно большого и бесконечно малого часто совпадают. Это во-первых.

А во-вторых, излучал вовсе не тот незнакомый шарик, а кто-то другой, находящийся с ним рядом. Сам же маленький шарик был не живой, просто оболочка. И Белый шарик невидимым лучом вошел в эту оболочку, заполнил сознанием привычную, уютную форму.

А тот, от кого шел в совмещенные пространства сигнал тоски и одиночества, словно окутал шарик печальной теплотой, молчаливой просьбой о сочувствии.

И Белый шарик спросил третий раз:

– Ты кто?

Часть первая. СТАСИК

Прогульщик Скицын

1

Трахнуло, как из пистолета!..

Ну кто мог подумать, что обыкновенный капсюль от охотничьего патрона, замазанный хлебным мякишем и надетый на перо легонькой деревянной ручки, грохнет с такой силой! Обычно они стреляли не громче бумажных пистонов, а если ручка падала на пол не совсем прямо, то вообще получалось пшиканье. А этот вон как!

Стасик даже зажмурился.

А когда он разожмурился, увидел, что маленький Генка Янченко прыгает на одной ноге, а другую трет сзади ладошкой. Стасик сразу сообразил, что искра от капсюля подло клюнула Генчика в беззащитное место между чулком и кромкой твердых коленкоровых штанишек. Ой-ей… Генчик-Янчик был среди третьеклассников самый смирный и безобидный. Стасик тоже не из бойких, и он вовсе не хотел делать Генчику никакого вреда. Просто думал пошутить, когда бахнул капсюлем у него за спиной!

Стасик все это и собрался объяснить. И конечно, они с Генчиком тут же помирились бы и даже посмеялись – вместе со всеми, кто сбежался на выстрел (а народу в школьном коридоре было полно, потому что дежурные в классы еще не пускали). Но рядом оказалась длинная, как пятиклассница, Сонька Лапина – она всегда воюет за справедливость, где надо и где не надо.

– Чё на маленького! – заорала она своим басом и замахнулась на Стасика здоровенным портфелем. Стасик, разумеется, успел присесть, и портфелем вляпало не ему, а второгоднику Бусыгину. По уху! Но Бусыга на Лапу не кинулся. Он вмиг смекнул, кто тут главный виновник. И дал ему такого упругого пенделя, что Стасик, не успевши разогнуться, пролетел сквозь толпу…

И головой врезался в бок Берты Львовны, грозной учительницы четвертого «А».

Берта была как башня с линкора, она даже не шелохнулась. Но из-под мышки у нее вылетели указка и классный журнал. Стасик ойкнул и хотел их поднять, но Берта ухватила его за ворот.

– Это еще что? Ослеп?

– А чего! Если толкаются… – заныл Стасик.

– Кто толкается? Где?

– Врет он все! Он сам пистоном стреляется, маленьких пугает! – возгласила Сонька. Она была такая бесстрашная, что не боялась оказаться ябедой.

– Кто стреляется? Ты стреляешься? – И повлекла Берта Львовна третьеклассника Скицына в учительскую. – Нина Григорьевна, получайте вашего партизана! Пальбу в коридоре устроил и мне прямо в печенку… Ох, не могу…

Нина Григорьевна обычно была вовсе даже не строгая. А главное – своя, привычная. В другой раз она быстренько отругала бы Стасика и – «марш в класс». Но сейчас она то ли по правде вообразила, что Стасик Скицын из чего-то выпалил Берте Львовне в печенку, а может, просто с утра поругалась с мужем или узнала про всякие дела своего сына-семиклассника Вовки, который учился в соседней семилетке… В общем, взвилась она и запричитала:

– Да это что же такое! Второй день учатся, и уже проходу нет! Дальше-то что будет?! Совсем из школы бежать?.. Нет уж, голубчик, убирайся из школы сам и без мамы не появляйся! – И в открытую дверь: – Тетя Лиза, проводите этого стрелка за порог, и чтобы его близко не было, пока мать не приведет!..

Техничка тетя Лиза, крепкая и решительная, перехватила Стаськин воротник и вмиг выставила несчастного Скицына за двери родной начальной школы номер три. И затрясла у него за спиной колокольчиком. Словно не просто созывала всех со двора и улицы в классы, а злорадствовала: «Люди-то учиться идут, а ты, Скицын, хулиган и прогульщик!»

Стасик ошарашенно остановился на тротуаре. Просто непостижимо, как за две минуты может столько всего свалиться на человека. Будто вихрь какой-то или лавина! Нежданно-негаданно…

Всякое за два учебных года случалось со Стасиком Скицыным, но чтобы вот так, с треском из школы и «без мамы не появляйся»… За что? Будто он противотанковую мину взорвал! Все стреляют – и пистонами, и хлопушками, и пульками из резинок, надетых на пальцы, и не только в коридоре, но даже на уроках. А виноватым оказался бедный Скицын, который тише и примернее многих.

Стасик перешел булыжную мостовую и побрел вдоль деревянной решетки Андреевского сада. Прочь от своей школы – такой привычной, уютной, с красным кирпичным низом и деревянным вторым этажом, где блестят большущие, чисто промытые стекла, и со свежим ярким кумачом на воротах: «Добро пожаловать!» Ага, «добро пожаловать… с мамой»…

Мама, конечно, все поняла бы. Ну, ругнула бы Стаську для порядка, вздохнула и пошла бы в школу. Да только сейчас пойти она не может. И расстраивать в эти дни ее никак нельзя. Дней через десять, а то и через неделю предстоит маме отправляться на «Калужку» – в белый одноэтажный дом на Калужской улице, где с давних пор появляются на свет почти все дети города Турени… И Стасик появился там же – девять с половиной лет назад… Ох, лучше бы уж не появляться…

Да, но что же в самом деле теперь предпринять? Безысходность какая-то. Зареветь бы, да все равно бесполезно.

Но, конечно, полной безысходности не было. Позади унылых и беспомощных мыслей шевелилась уже спасительная догадка. Вечером надо все рассказать Юлию Генриховичу. Пусть он завтра в свой обеденный перерыв зайдет вместо мамы в школу. Стасик чувствовал, что в этой беде отчим будет на его стороне. В свои давние детские времена Юлий Генрихович тоже выкидывал в гимназии разные фокусы и до сих пор любил об этом рассказывать.

Лишь бы он пришел домой трезвый… Впрочем, до зарплаты далеко, и к тому же он, как и Стасик, старается теперь не расстраивать маму.

Откуда капсюль, отчим даже и не спросит. Недавно Юлий Генрихович целую горсточку подарил Стасику за то, что он помогал развешивать дробь для охотничьих зарядов. Могло ведь случиться, что не все капсюли Стасик разгрохал в тот же день и один из них затерялся в карманах.

В них, таких глубоких, что хочешь может затеряться!

И несмотря на все несчастья, Стасик опять ощутил удовольствие – оттого, что на нем такой замечательный костюм…

Эти костюмы летом появились в магазинах в большущем количестве. Покупай кто хочет! Страна заботилась о том, чтобы счастливые дети стали еще счастливее. Костюмы были дешевые, из материи, похожей на серую рогожку, но очень солидного, именно «костюмного» покроя: китель и брюки навыпуск. Мама купила обновку для Стасика в середине августа.

Через много лет Станислав Скицын нашел в маминых бумагах старую фотокарточку, где он в этом наряде. И поразился широченным штанам и балахонистому кителю, из которого торчала стриженная под коротенький «полубокс» голова с ушами, похожими на приставленные к щекам ладошки… Но в те августовские дни Стасик был счастлив. Правда, первого сентября он испытал некоторое разочарование, потому что половина мальчишек в третьем «А» и третьем «Б» явилась в школу в таких же кителях и брюках. Зато другие, кто по-прежнему ходил в коротких штанах или бесформенных полинялых шароварах, именуемых «шкерами», глядели с завистью. Завидовать следовало хотя бы из-за карманов. Только на брюках – два боковых, один сзади и один у пояса: для часов, если они вдруг когда-нибудь появятся.

Пока же в «часовом» кармане у Стасика был спрятан желтый бумажный рубль с портретом шахтера-стахановца, а в боковых – всякое полезное имущество: две стиральные резинки, увеличительное стекло, кусок мела (можно рисовать на заборах чертиков и скелетов), старинный пятак, щелкунчик из кинопленки, пятьдесят копеек мелочи… И только капсюль – по правде говоря! – там никогда не лежал. И теперь мелькнула мысль: может, и беда у него, у Стаськи, – в наказанье за обман?

«А чего я такого сделал-то?! – мысленно завопил себе в ответ Стасик. – Украл, что ли?»

«А что ли, нет?!»

«А что ли, да?!»

У отчима Юлия Генриховича была большая берестяная коробка – скрипучая и затертая от старости. Называлась она «куженька». В куженьке хранились охотничьи припасы: патронташ со снаряженными патронами, две пачки пороха – дымный и бездымный, тяжелый мешочек с дробью, круглая «секачка», чтобы вырубать из старых валенок пыжи (Стасик иногда вырубал), латунные и картонные гильзы и много других интересных вещей. В том числе и коробочки с капсюлями: похожими на патрончики «жевело» и простыми – это медные чашечки с зеркальцами из фольги…

У куженьки была плотная крышка, но замка не было. Отчим знал, что Стасик никогда ничего не возьмет без спросу. И баловаться не будет. Правда, иногда, оставшись один, Стасик выволакивал куженьку из-под кровати и рассматривал все это грозное имущество, но очень осторожно. Про всякие несчастья от небрежного обращения с боеприпасами он был наслышан от Юлия Генриховича и его приятелей. Стоит, например, поставить заряженный патрон на дробинку, которая нечаянно оказалась на столе, – и привет! «Разом нет полголовы», – говорил отчим, а мама охала. Короче говоря, требовались в этих делах осторожность и точность. Семь раз проверь и отмерь… Для точности, для отмеривания зарядов служили аптечные весы с крошечными блестящими гирьками.

Из-за этих весов, можно сказать, все и случилось. А точнее – из-за бильярда.

Стасику нравились игры с шариками. Всякие. И он думал: вот бы устроить какую-нибудь игру дома! Конечно, лучше всего пинг-понг – настольный теннис, как в лагере. Но даже если сумеешь сколотить громадный стол, как его засунешь в комнату? Совсем не трудно соорудить кегли, но для игры нужен ровный длинный пол, а коридор в доме тесный, да и соседки заругаются… Оставался бильярд. Маленький, как в больнице, куда летом судьба загнала Стасика…

Стасик попросил у соседского дяди Юры кусок ровной фанеры, поработал ножовкой. Получился метровый прямоугольник. В сарае Стасик раздолбал пустой курятник и взял рейки для бортиков. Сукна, конечно, не нашлось, но мама отдала бумазейную занавеску, которой раньше задергивали кухонную полку. Стасик обтянул фанеру и бортики.

Здорово получилось! Особенно если не обращать внимания, что материя – пыльно-розовая с серыми цветочками и в одном углу прожженная.

Кий помог вытесать из рейки дядя Юра. Своим рубанком обстрогал и шкуркой зачистил. И Стасик не раз примеривался, как будет гонять шары… Только где их взять?

Больше всего годились бы, конечно, стальные шары от больших кольцевых подшипников – как в настоящем настольном бильярде. Да разве их раздобудешь? Один-два еще туда-сюда, а надо-то шестнадцать! И тогда Стасик решил – глина!

Юлий Генрихович, правда, говорил, что глиняные шары будут неровные, непрочные, быстро рассыплются. Но тут отчим был явно не прав. Неровные? Ха-ха! Он не знал, какие аккуратные шарики умеет Стасик скатывать из глины! Непрочные? Можно обжечь для крепкости. Труднее всего другое: как их сделать совершенно одинаковыми по весу и размеру?

Стасик решил и эту задачу. Надо скатать сперва один шарик для образца. А потом его, как гирьку, – на чашу весов, а на другую – порции глины. И шарики из этих порций получатся один к одному, до миллиграмма. Ведь весы-то аптечные.

Эта идея пришла сегодня утром. А когда мама с подругой тетей Женей ушли в больницу, которая называется «консультация», Стасик выволок на свет куженьку. Надо было посмотреть: поместится ли шарик размером с грецкий орех в чашечке весов. «Поместится», – решил Стасик. Довольный, спрятал весы, стал двигать куженьку под кровать и там в полумраке заметил крошечное, тускло засветившееся зеркальце. Ого!.. Он выколупал находку из щели между половицами. И сразу же замазал капсюль мякишем, надел на перо, сунул ручку в пенал…

Если бы Стасик увидел капсюль внутри куженьки, ему бы и в голову не пришло присвоить его. Но сейчас-то капсюль был явно потерянный. Значит, ничей… И к тому же такой пустяк!

Ох, кабы знать тогда, чем все это кончится… В бильярде можно рассчитать заранее, в какой угол шарик покатится. А в жизни поди угадай, куда пихнет тебя случай…

Теперь надежда только на отчима. Но он придет с работы не раньше семи. И Стасику до этого срока появляться дома не резон. Мама должна думать, что он отсидел, как полагается, все уроки. А пока придется гулять. И лучше подальше от школы и знакомых улиц. А то ведь, по закону невезения, обязательно напорешься на кого-нибудь, кто тебя знает.

Он вздохнул глубоко и горько. Свернул за угол и зашагал по улице Семашко, в конце которой синела заречная даль.